Элли Шарм
Слабость Шамана
Не знаю, сколько мы так просидели молча, мне показалось – целую вечность. Когда уже начало смеркаться, старик вышел из своей задумчивости. Встав на ноги и отряхнув колени, он сказал:
– Завтра встаём, и ты начнёшь обучаться делать глиняные кувшины.
Поджав губы, я встал и пошёл за стариком, который приоткрыл дверь в дом:
– Оцеола, я думал, ты сделаешь из меня воина.
Старик, не поворачиваясь, ответил:
– Ты хочешь стать одним из семинолов?
– Да! – тут же ответил я.
– Тогда не задавай мне ненужных вопросов.
– Здорово! А при чём тут бабская работа?!
Старик повернулся и сменил меня строгим взглядом:
– Тебе придется научиться ещё мно-о-о-огому.
Уже утром я пожалел о том, что считал гончарное мастерство недостойной работой. Это оказалось адски тяжело. Глина совсем не хотела слушаться моих рук, а спустя три дня я все так же с ней бился, оставаясь ни с чем. Наконец, не выдержав, я со всей силы ударил по массе кулаком:
– Дерьмо!
Индеец лишь на секунду поднял свою голову и, хмыкнув, продолжил толочь в ступке какие-то травы:
– Не думал, что ты настолько быстро сдашься, гринго.
Скрипя зубами, я снова собрал всю массу в единое целое и положил на гончарный круг.
Спустя еще три часа, когда я наконец смог более-менее сделать кривое и косое нечто, напоминающее горшок, Оцеола неожиданно чихнул, отчего я, вздрогнув, развалил всю свою многострадальную работу.
– Проклятье! – громко крикнув, я вскочил, бросив горшок на землю, и несколько раз пнул по нему.
Старик же невозмутимо подошёл ко мне и, глянув на массу под своими ногами, неожиданно для меня сказал задумчивым голом:
– Очень даже неплохо для начала…
Я посмотрел на него с недоумением:
– Издеваешься? Это даже горшком не назвать.
– Можно подумать, я тебя обучаю горшки лепить, – ворчливо сказал старик, возвращаясь к своей работе.
– А что я, по-твоему, делаю весь чертов день?
Покачав головой, старик стал напевать себе что-то под нос.
— Андре! Вернись, мне так больно… я больше так не могу.
Вглядываясь в темноту, я спросил:
– Кто здесь?
Из темноты показалось женская фигура, она заламывала от отчаянья руки. Когда ее стало лучше видно, я узнал в этой фигуре свою мать, из ее глаз цвета изумруда солеными дорожками текли слёзы.
– Сынок, вернись, я больше так не могу…
Резко приподнявшись в постели, я свесил ноги, зажмурив крепко глаза, попытался яростными морганиями прогнать слёзы. Повернув голову, посмотрел на старика – он безмятежно спал в другом углу дома. Дом …
Неожиданная тоска, сильная и беспощадная, буквально ужалила в самое сердце. Как же я скучаю по дому, родителям, по своей сестренке Тее. Как там сейчас родители? Мама… Как она все это переживает? Может даже, они думают, что меня больше нет? Что я погиб, и мы никогда больше не увидимся?
Впервые за все время я жалел не себя, ведь я знаю, что жив. Да, мне было больно, плохо, но я жив, а ведь родители совсем ничего не знают. Точнее, знают, что я у врага.
Как долго мне ещё скитаться? А как преодолеть столь огромное расстояние? Если верить Оцеоле, то я нахожусь в Северной Америке, во Флориде. А это, черт возьми, означает, что от дома меня отделяет целый Атлантический океан!
Сжав кулаки, я с неожиданным упрямством и злостью подумал о том, что не сдамся, я буду слушаться во всем Оцеолу, какую бы ерунду он ни заставил меня делать. Я вытерплю все, я стану самым внимательным и терпеливым учеником. А когда время придет, Нолан Данн сильно пожалеет о том, что когда-то причинил боль мне и моей семье.
Эти мысли, как по волшебству, принесли моей душе некое подобие облегчения. Больше в эту ночь мне не снились кошмары.
Сидя на импровизированном стуле, сделанном из пенька, я плавными движениями лепил из глины, проворно и ловко направляя движения своих пальцев. На моих глазах темная коричневая масса приобретала очертания горшка. Закончив через пару минут, я довольно посмотрел на работу своих рук, встал, отставил горшок на солнечную сторону, где уже сушилось более десятка различных изделий, деланных мной ранее, в другие дни.
Тут же сидел и Оцеола, увлечённо рисуя самодельной кистью замысловатые народные узоры на готовых изделиях. Сделав ещё пару мазков, старик обратился ко мне:
– Андре, отнеси-ка лучше горшки в дом, скоро начнётся дождь.
Вздохнув, я схватил один из горшков:
– Когда этот чертов сезон дождей закончится? – поглядывая вверх на облака, спросил я индейца.
– Где-то в ноябре, так что ещё несколько дней.
– Я здесь уже почти четыре месяца? – удивлено проговорил я, затем взволнованно добавил: – Это, не считая трёх месяцев в плену.
Старик, пожав плечами, продолжил работу.
Закончив переносить все изделия, я критичными взглядом оглядел все, стоявшее на полке в доме. Каждая из последующих моих работ выглядела все лучше. Отворилась дверь и зашёл старик, с волос его стекали капли дождя.
– Ливанул неожиданно, – зачем-то сказал он, как будто оправдываясь.
Затем, сев возле котелка с водой, начал разжигать костёр.
Хоть я и ругался на сезон дождей, но все же мне нравилось коротать дни за чаем с Оцеолой. Он мне рассказал историю своего народа, как он гордо говорил: «Свободный народ» – тот, что не признал власти США, не подписав ни один договор с властями.
Поведал мне тайны духов семинолов, рассказал сказания своего народа, а также учил своему языку, который оказался не таким уже и лёгким, но многое я уже понимал и даже мог на нем изъясняться. Старик учил меня как-то незаметно, я бы даже сказал ненавязчиво.
С благодарностью приняв чашку с травами, я кивнул на глиняные тарелки и горшки:
– Так в чем секрет? Для чего ты меня учил этому ремеслу?
Индеец неспешно сделал глоток отвара из ароматных трав, причмокнув губами, он посмотрел на меня и изрёк:
– Так ты до сих пор не понял? – вздёрнув бровь, он посмотрел мне в глаза. – Скажи сам, что ты думаешь, что ты чувствуешь, Андре?
Нахмурив лоб, я неожиданно вспомнил все события, которые произошли со мной с того самого первого дня, как только я взялся за это дело. Как картинки перед моими глазами промелькнули моменты: вот я сажусь за гончарный круг, вот я пытаюсь сильно сжать комок глины, который не поддаётся моим рукам.
– Моя ошибка заключалась в том, что я пытался подавить, укротить. Не всегда в жизни ты будешь диктовать правила… Гончарное искусство учит терпению, – чуть подумав, я добавил: – Способности прислушиваться. Преподаёт урок взаимоуважения и нахождения общего языка с природой и окружающим миром.
Подняв руки, я указал на свои ладони, покрытые плоскими ранками, которые уже успели покрыться корочками засохшей крови:
– Не все решается силой. Даже когда тебе кажется, что ты сильнее, это может быть обманчиво! – сказал я, вспомнив, как пытался применить силу к казавшейся мягкой массе глины, и при этом сильно поранив руки, так, что начала сочиться кровь.
Старик встал и, похлопав меня по плечу, неожиданно мягко сказал:
– Мне нравятся выводы, к которым ты пришёл.
– В любом случае, вернувшись, я смогу делать горшки и продавать их, – засмеялся я, чувствуя ликование от того, что получил одобрение Оцеолы.
– Вот это уже слова настоящего семинола, – вторил моему смеху индеец.
За все время, что я прожил с ним, он открылся мне с разных сторон, я понял, какого большого сердца этот человек. То, с какой нежностью он лечил попавшую в капкан лисицу, с каким терпением он обучал меня стрелять из лука, с каким упорством каждый раз, раз за разом показывал мне приемы борьбы.
По вечерам, сидя у огня, он пел на своём языке, прикуривая из замысловатого кальяна табак. Со временем я уже мог разобрать слова этой песни, с удивлением понимая, что это колыбельная. Сидя у костра, старик тихим, но приятным голосом напевал:
Эй, совы, совы, большие совы,
Что желтые ваши глаза не спят,
Глаза не спят?
Не прячьтесь, совы, я вижу, совы,
Как желтые ваши глаза блестят,
Глаза блестят!
А ну-ка, доченька, довольно плакать,
Видишь, как совы сердито глядят,
Сердито глядят?
А ну-ка, доченька, скорей успокойся,
Слышишь, как совы тебе говорят,
Тебе говорят:
– Ребенка, который не спит и плачет,
Желтые наши глаза съедят,
Глаза съедят!
– Ребенка, который не слушает маму,
Жадные наши глаза съедят,
Сразу съедят!
– Суровая колыбельная, – сказал я, наблюдая за стариком, который, затянувшись в который раз, выпустил оболочко дыма в потолок.
– Зато правдивая, – горько ответил на это Оцеола.
– У тебя есть дети?
Мужчина слегка вздрогнул от моего вопроса, затем, поджав под себя ноги, как будто озябнув сказал:
– Да, дочь
– А где она? – мне и вправду было интересно, где дочь Оцеолы, ведь живя с ним столько месяцев я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь его навещал. Он как-то проговорился, что раз в полгода к нему заезжает его друг, с которым он прошёл и огонь, и воду, и медные трубы, но ни разу он не заикался о своей семье. Я думал, что он волк-одиночка, но оказывается, у него есть дочь.
– Она не послушалась меня, – сказал Оцеола после продолжительного молчания. – Теперь ее ждёт что-то намного страшнее, чем совы.
Я с интересом посмотрел на него, он часто говорил загадками, которые с трудом можно было понять, а иногда и просто невозможно.
– А самое страшное, что я ничем не могу ей помочь, и знаю, чем все это закончится, – сказал старик и сильно затянулся из кальяна. – Не думай об этом, сынок, сейчас ты должен сосредоточиться на себе и своём выздоровлении.
Я посмотрел на старика, который все с тем же задумчивым видом что-то вертел в руках. Приглядевшись в темноте, насколько можно было благодаря огню под котелком, я понял, что индеец держит в руке детскую куклу, самодельную, аккуратно прошитую. В который раз я подумал о том, какой он загадочный человек: немногословный, но при этом всего пара произнесённые им слов всегда достигают своей цели.
Глава 12
20 декабря 2009 года
Оцеола с гордостью смотрел, как я раставляю силки на дикого кабана. Закончив, я, подхватив вязанку дров и закинув на левое плечо, даже не поморщившись, направился, ориентируясь по мху на деревьях, в южном направлении, в сторону дома.
Довольно усмехаясь, он шёл чуть поодаль от меня. В какой-то момент мне показалось, что я сдаю экзамен. Бросив во дворе дрова, я подошел к веревке, на которой сушилась рыба, проверив ее, я обратился к индейцу:
– Будет готова к утру.
– Хорошо, – кивнул Оцеола.
Кинув мне палку, он взял точно такую же себе и принялся заострять ее конец, убирая излишки. Усевшись рядом с ним, я принялся за уже привычное мне дело, затачивая кол. Острое лезвие ножа входило в дерево легко, как в сливочное масло.
– Расскажи мне о ней? – попросил я, наконец, нарушив тишину, между нами.
Где-то вдалеке прокричала птица, пролетая меж деревьев.
– О ней? – спросил старик, не останавливаясь. Сделав пару движений, он рукой скинул с колен стружку от дерева. – О чем ты?
– О твоей дочери Оцеола.
Мужчина на секунду замер, затем его рука продолжила свои методичные движения.
– Я ее очень любил, больше своей жизни, – старик вздохнул. – Иногда мне казалось, что невозможно, кого-то так сильно любить.
Затем он рассказал о том, как молодым тридцатилетним мужчиной познакомился со своей женой. Тогда он был одиночка, охотник, любил добывать шкуры редких животных, не чурался и браконьерством, и ни в чем не нуждался. И вот однажды, поехав за провизией, он встретил в одном из крупных супермаркетов красивую блондинку, которая буквально сразу же украла его сердце, улыбнувшись ему своей искренней улыбкой и протянув ему пачку с соусом, за которым они потянулись одновременно.
Оцеола, пораженный красотой девушки, поклялся во что бы то ни было добиться ее, и не просто, а сделать своей женой. Спустя полгода он купил новый дом и вошёл в него рука об руку со своей молодой красавицей-женой. Они прожили около двадцати лет в любви и согласии, растя свою единственную любимую дочку, которая поразительно была похожа на его белокожую и светловолосую жену.
Деньги легко шли ему в руки, дорогие шкуры пользовались спросом у бандитов из местного мафиозного клана. Однажды к ним в дом пришёл главарь этой банды и сказал, что ему очень нравится дочь Оцеолы, даже несмотря на то, что она беременна от другого. На тот момент девушка всего три месяца как овдовела, ее муж-семинол погиб на одной из рек. Как сказали его друзья, им на пути попался огромный аллигатор.
Старик не хотел связываться с этим человеком, о чем ему и сказал, но тот в обход отца стал ухаживать за дочерью, и через некоторое время смог завоевать ее сердце. Главарь банды забрал девушку к себе, и родителям ничего не оставалось, лишь только смириться. Мужчина и вправду хорошо относился к их дочери, но Оцеола видел его насквозь, все его слабости, все то зло, что в нем росло и грозилось вырваться наружу.
А через время его догадки подтвердились, совершенно случайно он узнал о том, что первый муж его дочери погиб не так, как они все думали. Случайный свидетель поведал ему страшную правду… И тогда Оцеола сделал ошибку, за которую до сих пор себя корит: он промолчал, ведь дочка была счастлива, жила в достатке, у неё рос маленький ребёнок.
Лишь через время он все же открыл эту тайну своей жене. Всегда искренняя и порывистая, она не выдержала, и направилась рассказать все дочери, но, к сожалению, так после этого и не вернулась. Ее как будто поглотил лес, она просто исчезла.
С того дня Оцеола так и ходит постоянно по болотам в поисках своей жены, не веря, что никогда уже ее не найдёт. Где-то в глубине души понимая, что все это послано ему в наказание за то, что он не уважал природу, редких животных, занесённых в Красную книгу, он поклялся все исправить службой этому лесу.
Так он и наткнулся на Андре, на которого напал один из самых редких, сильных и величественных хищников этого леса. Как будто духи именно его, Оцеолу, проверяли на стойкость и на преданность: кому же он поможет, кого посчитает достойным остаться в живых? В какую сторону он сделает выбор, ведь много лет назад он поклялся своей верности лесу и его обитателям.
К его удивлению, парень все же сам справился с ягуаром. Да, у него было оружие, но и у дикой кошки тоже -острые клыки и когти, которых был лишен Андре. В любом случае, мальчик выиграл в этом бою, а это значило, что он достоин духа Ягуара.
Дослушав печальную историю старика, я буквально почувствовал его боль, тоску и какое-то одиночество. Может, поэтому он и взялся за меня, выхаживая, уча, как родного сына.
– Мне жаль, – тихо пробормотал я, глядя на старика, задумчиво сидящего рядом.
– Это мой путь, и я уже приближаюсь к его концу, не нужно меня жалеть, – старик посмотрел на меня. – А твой путь только начинается. Помни, что за всё в этой жизни надо платить, Андре. В тебе есть сила. У нас, семинолов, есть традиция, передающаяся из поколения в поколение: мы называем детей именем, обозначающим качества, которые хотели бы вложить в характер. Ты знаешь значение своего имени?
Усмехнувшись, я кивнул:
– Мужественный, отважный.
Старик довольно сощурился:
– А на моем языке оно ещё означает – мужчина, человек! Помни, что имя даётся нам не просто так.
Через пару дней Оцеола сказал мне, что скоро приедет его давний друг, чтобы привезти провизию.
– А ты ему доверяешь? Вдруг он сдаст меня, – почувствовав беспокойство, я начал нервно перебирать травы, которые перед этим разложил, чтобы помочь старику сварить отвар.
– Если ему нельзя доверять, то я разочаруюсь во всем мире, – спокойно ответил семинол.
Я фыркнул ему в ответ:
– Ты всего лишь разочаруешься, а меня убьют.
В ответ увидел лишь кривую улыбку на лице старика, но на душе почему-то стало спокойно. Оцеола вообще умел одним взглядом сделать так, что чувствуешь, что ему можно доверять, и даже без каких-либо вопросов.
Бродя по топямь, где росли вечнозеленые кипарисы, я услышал шум мотора. Несомненно, это машина, подумал я, и сердце гулко забилось, я даже почувствовал дискомфорт в грудной клетке. Зажав в руке мешок, в который собирал ветки хвои, я бросился про проторенным тропам скорее к дому.
Когда я добрался до дома, то увидел, что вплотную к нашему жилью стоит небольшая грузовая машина, видавшая виды. Затаившись, я уставился на неё во все глаза, с напряжением наблюдая, как оттуда вышел невысокий мужчина, на вид мексиканец. Он лихо пальцами подкрутил усы и громким голосом гаркнул.:
– Оцеола, старый черт, выходи, встреть своего друга как подобает.
Дверь отворилась, и на порог вышел довольный Оцеола. Он размашистым шагом подошёл к мужчине:
– Сантьяго, ах ты, плешивый лис!
Они какое-то время стояли, похлопывая друг друга по плечам. Невооружённым глазом было видно, что между ними очень тёплые отношения. Затем Оцеола, сделав шаг назад, посмотрел своим внимательным взглядом за дерево, где я прятался, и сказал:
– Выходи, Андре!
Мексиканец с удивлением повернул лицо в сторону леса. Мне ничего не оставалось делать, как выйти из своего убежища.
Сделав вид, что вовсе не скрывался, я твёрдым шагом направился к мужчинам, которые не сводили с меня глаз. Когда я к ним приблизился, то с каким-то ребячьим превосходством отметил, что выше обоих мужчин почти на две головы. Мексиканец, подняв голову вверх, присвистнул:
–И откуда только нынешняя молодежь такая высокая?
Я, пожав плечами, протянул Оцеоле мешок с ветками. Неожиданно для меня, Оцеола выпятил грудь вперёд в гордом жесте:
– Это мой внук!
Мексиканец смерил нас оценивающим взглядом:
– Он тебе такой же внук, как ты мне сестра.
Засмеявшись, он похлопал по плечу индейца, но тут старик прореагировал жестко – он скинул руку своего друга:
– Поговори мне ещё! – сверкнув глазами, он взял мешок и обратился ко мне: – Давай, Андре, заходи в дом, сейчас заварим чая и напоим нашего гостя, а то он от усталости сам не знает, что несёт.
Ворча, старик отправился в дом. Подмигнув мне, мексиканец двинулся за ним, показывая, что совсем не в обиде на колкие слова своего давнишнего друга.
Сидя на полу, мы пили травяной чай. Тишину между нами нарушил Сантьяго:
– И как ты добрался досюда, Андре Конти?
От его неожиданно и проницательного вопроса я выплюнул обратно весь напиток, который потягивал до этого из глиняной чашки. Старик неодобрительно покосился на мексиканца.
– Ну а что?! Не каждый день видишь в наших местах высокого европейца с именем Андре, думаешь, бывают такие совпадения? – спросил он у старика.
Старик упрямо поджал губы и медленно отхлебнул ароматный напиток.
– Лучше скажи мне, возможно ли моего внука переправить на юг Италии так, скажем… что бы я не нервничал? – задал вопрос Оцеола.
Я с напряжением посмотрел на Сантьяго.
– Отчего же нельзя? – протянул мужчина. – Все можно, все возможно, ты меня знаешь, Оцеола, я перед носом медведя банку с мёдом пронесу, и он ничего не заметит, – серьезным тоном ответил Сантьяго. – А уж твоего внука тем более, в лучшем виде доставлю…
Оцеола, скрестив ноги, начал прикусывать травинку.
– Так когда твоего внука надо отправить в Италию?
Старик перевёл на него свой тяжелый взгляд:
– Какой путь ты предлагаешь?
Мексиканец задумчиво почесал подбородок, затем, достав откуда-то из-за пазухи бутылку текилы, как фокусник карты, сказал:
– Ну, во-первых, я предлагаю добраться именно в аэропорт Тампа, он не так освоен курортниками, как другие аэропорты Флориды. Но риски всегда есть…
Налив каждому из нас по рюмке горячительного и прочистив горло, он продолжил:
– Всегда есть риск нарваться на местных, а я так понимаю, нам этого совсем не надо?
– Правильно понимаешь, – сказал Оцеола. – К тому же енот забрался в дом и стащил документы Андре, – не моргнув и глазом, добавил старик.
– Енот?! – слегка заикаясь, переспросил мужчина.
– Конечно! Или что, ты хочешь сказать, у меня внук недотепа и где-то потерял свои документы? – возмутился Оцеола.
Санчос на мгновение выпучил глаза, затем, проведя по подбородку рукой, наконец ударил себя ладонями по коленям:
– Что ж, мне нужно это все обмозговать, – встав, он отставил пустую чашку. – Андре, поможешь мне разгрузить провизию?
– Конечно! – я поспешно вскочил со своего места и пошёл за мужчиной во двор.
Тот откинул брезентовую накидку, проворно запрыгнул внутрь машины и протянул мне большой тяжелый ящик. Вместе мы справились с разгрузкой достаточно быстро. Я наблюдал за тем, как Оцеола передал Сантьяго несколько туш накануне подстреленных нами животных.
– Слушай, Оцеола, а у тебя есть шкуры?
Старик на этот вопрос сразу же подобрался.
– Ладно, ладно! Я пошутил. Попытка же не пытка.
Быстро подойдя к Оцеоле, он пожал ему руку. Кивнув мне на прощание, он сказал:
– Оцеола, я вернусь примерно через недельку, но если что ты звони! Номер тот же.
Запрыгнув в машину и покрутив руль, он двинулся по дороге, скрываясь за деревьями.
– У тебя есть телефон?! – не вытерпел я.
Старик кивнул на мешок возле двери, я послушно подхватил его на плечо.
– Как же так, у тебя есть телефон, а ты все это время молчал?!
– Не люблю все эти современные штуки, – заворчал старик, всем своим видом показывая, что он не чувствует себя виноватым.
– И где же он?!
Скинув мешок у входа внутри дома, я как вихрь заметался по комнате. Оцеола поморщился, глядя на меня, взбешённого и мечущегося:
– О чем ты?
– Господи! Ты хочешь свести меня сума? Я про телефон, – скрипя зубами, ответил я противному старику.
Как я мог думать, что он мне дорог? Чушь! Готов задушить его собственными руками.
– А-а-а, ты про это? – старик сделал вид, будто его озарило. – Так он под матрасом.
Я бросился к кровати, приподнял матрас, дрожащими руками достал старенький, с треснутым дисплеем, телефон. Он был обычный, самой дешевой модели, кнопочный. Несколько раз нажав на кнопку включения, я так и не смог его запустить. Открыв заднюю крышку, я зарычал от бессилия: батарея была вздувшаяся.
– Черт, он не работает!
Старик посмотрел на меня и приподнял бровь:
– Я с ним ходил по болотам, – заявил он безразличным тоном и плеснул себе текилы, привезённой Сантьяго. – Будешь? – спросил он у меня будничным тоном, как, будто не видя моего бешенства.
– Черт, кто ходит с мобилой по болтам? Из-за воды батарея пришла в негодность.
Старик запальчиво фыркнул:
– Я же говорю, хрень все эти современные штуки!
Я устало вздохнул и махнул рукой, разрубив воздух, сказал:
– Наливай.
Глава 13
25 декабря 2009 год
-Что в нем? – спросил я, наблюдая, как Оцеола раскуривает кальян.
– Молод, что б знать, – отрезал хранитель леса.
– Да не больно-то и хотелось, – обиженно пробубнил ему в ответ. – Наверняка очередное говно сушеное.
Старик лениво протянул мне трубку, охотно взяв ее, я прикурил. В легкие проник приятный аромат, нежный, почти не уловимый.
– Так что это? Что в составе? Никогда не пробовал ничего подобного.
Старик сделал ещё одну затяжку, в его глазах заплясали смешинки. Выпустив прямиком мне в лицо струю дыма, он, наконец, посерьезнел:
– Это тебе не кальян в клубах и пабах Европы.
Чиркнув спичкой, он посмотрел на огонёк, который начал замысловато изгибаться в разные стороны. Я даже в какой-то момент подумал, что это выглядит как что-то сверхъестественно. Вроде совсем простое действие, но все же огонь – это огромная, неизведанная сила природы. Черт, что за мысли в моей голове, какая-то философия.
– О, Боже, в нем что, наркота?!
Старик резко дунул и загасил огонёк.
– Наркота… – передразнил он меня. – Что у тебя на уме, молодой человек?
В кальяне весело забулькало. Чуть помолчав, Оцеола все же решил меня посвятить:
– Слышал о энтеогенах?
– Нет! Никогда.
Старик поудобнее устроился и принялся меня просвящать:
– Мои предки верили, что есть огромный ореол растений, которые изменяют внутренний мир человека, расширяют его, – видя заинтересованность на моем лице, он продолжил: – Психотропные компоненты содержатся в разных энтеогеных растениях, в листьях, в коре и даже в грибах. Вот этот кальян на аяхуаска.
– Ты что, только что выругался? – засмеялся я, чувствуя небывалую легкость после пары затяжек.
Старик добродушно улыбнулся:
– Аяхуаска – это сок лианы, которая произрастает в тропических лесах Южной Америки. Его курили семинолы более тысячи лет назад, – глянув на меня и прищурив свои темные глаза, он поднял палец вверх. – Его не положено курить всем, кому угодно, только избранным.
– Это как? – вот умеет же старик подгореть интерес. Я даже почувствовал некую гордость, что он посчитал меня достойным разделить этот кальян с ним.
– Его курили только шаманы, – сделав затяжку и выпустив в потолок одно за другим колечки, он пояснил: —Шаманы курили его, чтобы стереть грань между человеческим миром и миром богов, духов, чтобы приобрести мудрость и познать великие тайны бытия. Боги знают, а священные растения говорят. С помощью энтерогенов шаман может предвидеть будущее, он получает второе зрение… – старик замер, как будто медитируя.
А я прислушался к своим ощущениям, с удивлением подумав о том, что за все время, что я вдали от дома, я первый раз чувствую себя так спокойно. Какая-то тёплая нега растеклась по поим венам, и небывалая энергия заполыхала в моем теле. Мне было интересно, чувствует ли Оцеола что и я?
Старик сидел в своей любимой позе, поджав ноги под себя, и слегка раскачивался. Затем, выпрямившись, он открыл глаза, полные муки, его зрачки потемнели и расширились до максимальных размеров. Оцеола судорожно вздохнул и провёл мозолистой рабочей рукой по своему лицу:
– Пора! – сказал он, переводя на меня взгляд все ещё затуманенных, то ли от наркотических веществ, то ли от боли, что плескалась на дне его зрачков, глаз.
Я видел, как его глаза налились непролитыми слезами. Он встал на ноги, его как будто шатало из стороны в сторону, затем он взял себя в руки.
За небольшим окном, послышалось шуршание шин по земле. Выскочив из дома, я увидел Сантьяго. Тот, в простых брюках и цветной рубахе, быстро вышел из машины и пошёл нам навстречу:
– Собирайся, поедем прямо сейчас, как раз стемнело, – обратился он прямиком ко мне.
– Как прямо сейчас?! – сам не знаю, почему вдруг я заартачился. – Но…
– Андре, не спорь! – старик метнулся за дверь и вынес потрёпанный рюкзак. – Пригодится, – сказал он.
– Я не знаю, может, лучше завтра? С утра, – я на какой-то панике думал о том, что мне предстоит уехать отсюда, от Оцеолы…
– Нельзя медлить, сейчас очень удобное время, – сказал мексиканец, утирая пот со лба. Он бросил сочувственный взгляд в сторону Оцеолы: – Сейчас точно никто не будет искать Андре, даже если думают, что он живой. Им не до этого.
Я вопросительно посмотрел на Оцеолу, затем на Сантяго:
– А что случилось?
Сантьяго, схватив меня за руку, потащил к машине. Ялишь успел увидеть, как при моем вопросе Оцеола крепко сжал дверную раму, казалось, ещё чуть-чуть и полетят обломки.
Усевшись на переднем сидение, я смотрел, как мексиканец проворно юркнул на своё место за рулем.Стянув с себя кепку, он жестом попросил меня надеть ее.Натянув ее поглубже на глаза, я с беспокойством посмотрел на индейца, который направился к машине с моей стороны. Опустив окно, я посмотрел в его глаза, подернутые глубокой болью и горечью:
– Ты что-то видел? – догадался я. – Когда курил кальян?
Оцеола, не спуская с меня глаз, полез в карман на своей рубахе. Вытащив предмет, он протянул его мне. Разжав ладонь, я уставился на кулон. Вскинув голову, я посмотрел на индейца: казалось, он за эти несколько минут постарел на несколько десятков лет. Его всегда живые глаза стали выцветшими и блеклыми.
– Обещай, вернуться за ней, – вдруг сказал старик.
Сглотнув, я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Зажав в кулаке медальон, я ответил:
– Клянусь!
Машина тронулась, поехав вперёд по дороге, я оглянулся назад, смотря на то, как в сумерках одиноко стоит, сгорбившись, старик и смотрит нам в след.
– Все будет хорошо, сынок, – подбодрил меня Сантяго. – Оцеола крепкий орешек, поверь мне, я его знаю столько, сколько ты на свете не живешь, парень!
Кивнув, я попытался разгладить свой лоб, который как будто совсем не хотел выходить из нахмуренного состояния. Я физически ощущал складки меж своих бровей, настолько сильно было мое внутренне напряжение.
Проехав приличное расстояние, мексиканец вновь заговорил:
– Как ты относишься к Доменико Бруно?
От неожиданности я резко повернул в его сторону голову, отчего почувствовал боль в шее. Инстинктивно подняв ладонь, растер место, где разлилась неприятная боль:
– Это правая рука моего отца, откуда вы его знаете?
– Значит, не соврал пижон! – радостно закивал мексиканец. Не сводя глаз с дороги, он включил фары. – Вообще я планировал сделать тебе поддельные документы, но потом пробил по своим каналам, и мои проверенные люди вышли на Доменико. Оказывается, напрямую с твоим отцом прям так и не свяжешься, как будто президент, – прищелкнул языком Сантяго. – А вот Доминико пригрозил выдернуть мне ноги, если с твоей головы хоть один волос упадёт! Тогда я понял, что он нормальный мужик, этот сеньор Бруно.
– Он почти член нашей семьи, ближе, чем некоторые родственники, – хрипло проговорил я.
– Отлично, Андре, это просто отлично! Я ждал от тебя этих слов, по крайней мере, очень на это надеялся. Значит, все намного проще, чем я думал, – мужчина радостно присвистнул. – Ты родился под счастливой звездой, парень. Выходишь сухой из таких передряг, – покачал он в восхищении головой. – Наша главная задача – это добраться до аэропорта, а дальше все как по накатанной дороге.
– Сколько нам ехать до него?
– Где-то полтора часа. Лететь, конечно, прилично – около десяти часов, но что-то подсказывает мне, что ты справишься, – мексиканец улыбался во все тридцать два зуба, да так заразительно, что я впервые за долгое время, что мы ехали, улыбнулся ему в ответ.
Я сам не заметил, как уснул, наверное, однообразный вид из окна меня утомил. Проснулся от того, что машина подпрыгнула.
– Лежачий полицейский, – извиняющимся тоном сказал мужчина за рулем.
Я разглядывал сонными глазами потоки машин и неторопливо прогуливающихся прохожих под городскими огнями, которые ярко и задорно мигали в темноте улиц.
– Это город Тампа, осталось всего около восьми километров, и будем на месте, – сообщил мне довольным голосом Сантьяго.
Подъехав к зданию аэропорта, мексиканец протянул мне стопку вещей:
– Ныряй на заднее сиденья и переоденься. Вообще, я хотел, чтобы ты заранее поменял прикид, но жаль было тебя будить, сынок.
Я быстро схватил одежду и перелез назад. Там я быстро сменил мешковатые рубашку и штаны на футболку с длинными рукавами и джинсы. Затем в меня прилетели кроссовки, которые кинул мексиканец.
Один кроссовок я успел поймать, второй же с шумом приземлился на пол. Быстро натянув обувь, я отодвинул в сторону свои поношенные мокасины, отметив про себя, что в них моим ногам было явно комфортнее, чем в этой современной обуви.
