Элла Савицкая
Ты подарил мне небо
Переводит взгляд на кусочек в моих пальцах и кивает.
– Я не знаю, – отвечает тихо, – Я просто не знаю, как по-другому жить. Я хочу, но иногда мне кажется, что с моей стороны будет эгоистично жить полноценной жизнью, когда у моей сестры ее совсем нет.
– Ты не виновата в произошедшем, – беру пальцами острый подбородок и приподнимаю. Пальцы жгут от того, как ее кожа ощущается на подушечках, но я терплю. – Так случилось, но я думаю, что и твои мама с отцом и Катя были бы рады видеть счастье на твоем лице. Видеть, как ты покоряешь вершины и исследуешь новые горизонты, а не маринуешь свою жизни в четырех стенах.
– Александр Константинович, – маленькие пальчики накрывают мою руку и мне на минуту кажется, что она ее сбросит со своего лица. Проклинаю себя за слабость, но Николь делает совершенно обратное. Переворачивает мою ладонь и медленно водит по ней большим пальцем, отправляя тонкие волокна тепла по моей коже.
– Саша, называй меня Саша, Никки, – хриплый голос звучит странно, но ее четко очерченные пухлые губы растягиваются в легкую улыбку.
– Саша, меня завтра выписывают.
Все, что взвилось птицей внутри меня вдруг опадает плашмя, разбиваясь на мелкие осколки, причиняя сильнейшую боль. Она считывает мое состояние с лица, и улыбка тускнеет.
– Я понимаю. Можете не объяснять, – говорит тихо и выпускает мою руку. Смотрит на практически не тронутую сладкую вату и протягивает ее мне. – Извините, я не хочу больше.
– Николь, – обрываю ее, забираю десерт и выбрасываю его в урну. Никки встает со скамьи и быстрым шагом направляется в сторону парковки. – Никки, остановись! – оббегаю ее, и хватаю за плечи. – Дело не в тебе, я просто не знаю, как объяснить твоей тете наши с тобой отношения. Но я попробую, слышишь? Я сделаю все, чтобы никогда тебя не оставить.
Глаза, в которых отражается небо, наполняются слезами и острый подбородок начинает дрожать, разрывая меня на куски, наполненные ее собственным страхом. Она боится снова остаться одна. Моя маленькая. Моя птичка в клетке.
– Ты не бросишь меня? – неуверенный голос надламывается, и я отрицательно качаю головой.
– Нет, ни за что! Ты моя теперь!
– Я твоя, – Николь произносит слова так, будто пробует их на вкус, и одинокая слеза катится по ее щеке, – я хочу этого. Быть твоей.
– Ты моя, – шепчу и рывком прижимаю к себе. Маленькие ручки оплетают мою широкую талию, и ее щека трется о мою грудь, грозящуюся разорваться от ударов рехнувшегося сердца.
Но я ошибся, наивно полагая, что ее тетю можно будет легко убедить в том, что наши отношения непорочны и чисты. Что Николь для меня – Божество, на которое я готов молиться сутками напролет, и что мое счастье теперь зависит от морщинок у ее глаз, вызванных искренним смехом.
– Вы извращенец, – гневно кричала Марта Михайловна, женщина примерно моего возраста с такими же черными волосами, как у племянницы. Она поджидала меня у больницы, когда забирала Николь. Моя ласточка сидела в машине, опустив глаза в пол, пока эта орлица мерила шагом пространство около автомобиля и сверлила меня ненавистным взглядом. – Я подам на Вас в суд, господин Радов за растление ни в чем ни повинного ребенка.
– Она не ребенок, – строго вставил я, но понял, как прозвучала фраза только после того, как черные глаза вспыхнули яростью. – Не в том смысле. – поспешил исправить положение, – Я не делал с ней ничего такого, о чем вы бы могли подумать. Я просто пытался вернуть Никки к жизни.
– Никки? – взвизгнула пантера и ринулась в мою сторону. – Ждите повестки. И Вы и Ветищева понесете наказание за то, как посмели поступить. Нарушить все возможные законы и границы. Влезть в чужую жизнь, ради чего? Вы ради развлечения, а она ради денег? Бессовестные. Николь больна, а Вы решили развлечься.
– Вы сами делаете ее больной! – не выдержал я и рявкнул так громко, что она отскочила на шаг. – Она жить хочет, мать вашу! Гулять, танцевать и общаться с людьми, а не сидеть взаперти и глотать седативные! Она есть начала, разговаривать и смеяться. А что она делала пока была с Вами? Что? – крикнул так громко, что проходящие мимо обернулись.
– Я делаю все для своей племянницы, – сквозь зубы выдавила женщина.
– Вы делаете то, что считаете нужным, но не то, что действительно ей необходимо. Посмотрите на нее.
Я повернул голову на Николь, сидящую в машине и мое сердце в мгновение разбилось на атомы, стоило увидеть слезы на порозовевших щеках. Бросился к ней, но Марта преградила дорогу и выставила вперед руку.
– Не смейте к ней приближаться! Никогда! Иначе я вывезу ее из страны. А с Вами мы встретимся в суде.
Дверца машины за ней захлопнулась так же, как и что-то щелкнуло в моей душе. Колеса взвизгнули, поднимая дорожную пыль, и автомобиль начал удаляться. Сквозь рассеивающуюся грязь я увидел лицо моей девочки. Она смотрела сквозь заднее стекло, приложив к нему ладонь и рыдала. Я слышал ее всхлипывания, как если бы находился рядом и пошел за машиной. Не знаю зачем зашагал вперед, а потом побежал, не в силах отвезти глаз с той, кто за короткий срок заняла собой все мое сердце.
– Я не брошу тебя, Николь, – кричал вслед исчезающему автомобилю, сбивая ноги и задыхаясь, – НЕ брошу!
Она читала по губам и могу поклясться, что не верила. Я проклинал ее тетку, эту клинику и судьбу за то, как дерзнула поступить с невинным созданием. С самым прекрасным созданием на всей планете. Она не заслуживает погибать заживо. Не заслуживает, дьявол раздери эту Марту. Пнул ногой пыль и вцепился пальцами в волосы. Меня раздирало, но я выполнил обещание. Каждый день дежурил у их дома, узнав адрес у директрисы больницы. Оставлял на пороге зефир и видел в окне ее. Николь прижимала ладошку к стеклу и тихо плакала, растирая меня в порошок. Я пытался говорить с Мартой, но все тщетно. Дома на стены лез, опасаясь, что ее и правда могут увезти от меня и спрятать. Дочка заметила мое состояние, и я во всем ей признался. Не знаю, как ведут себя другие отцы и делятся ли с детьми душевными переживаниями, но мы с Кирой всегда были близки. Она слушала меня внимательно, а потом сказала, что если Николь действительно нужна мне, то я должен бороться и она поможет. Я искал пути подхода к Никки, выжидал пока Марта уедет из дома, но меня все равно не пускали. Прислуга, выдрессированная хозяйкой, даже не открывала, угрожая вызвать полицию.
А через две недели мы встретились в суде. Две семьи с внушительными суммами на счетах и двумя лучшими адвокатами в городе. На моей стороне Ветищева, а на стороне Марты – Лиза. Эта сука вывернула все наизнанку, представив в еще более ужасающем свете подробности моих посещений. Юлии Альбертовне грозило лишение лицензии и уголовное наказание, мне же, в виду отсутствия доказательств, а также медикаментозного подтверждения девственности Николь, предъявили выговор и запрет приближаться к ней не менее, чем на сто метров. Как это мерзко. Могу только представить, как унизителен был поход к гинекологу для моей девочки. На зубах заскрипело чувство отвращения к ее родной тетке. Эта ворона продолжит и дальше ее убивать таким отношение к происходящему. Слушая приговор, мне казалось, что все это сон и я вот-вот проснусь. Моя ласточка будет счастливо улыбаться и уплетать зефир, улыбаясь своей волшебной улыбкой и отправляя чистую любовь по моим венам. Очнулся, когда услышал сзади резкий удар открывающей двери. Все обернулись и увидели, как в мою сторону несется Николь. Бледная, растрепанная, она словно пробежала километры. Мое сердце остановилось и забилось раненной птицей. Я двинулся в ее сторону и раскрыл объятия. Никки упала в них и схватилась за лацканы моего серого пиджака.
– Не бросай меня, Саша, ты обещал, не бросай! – захлебывалась в собственных слезах, пока мои дрожавшие руки лихорадочно скользили по мокрому от слез лицу.
– Николь, – на весь зал прогремел голос горгоны, и я крепко прижал к себе мою девочку. Она снова была белая и исхудавшая.
– Заткнись! – я гаркнул так громко, что даже мой адвокат напрягся. – Ты! Посмотри, что ты сделала с ней. Она же выглядела совсем по-другому, когда ты ее у меня отбирала. Она была счастлива, и цвела. А это, – с жалостью посмотрел на ту же самую девушку, которую увидел впервые месяц назад, – это то, что с ней сотворила ты.
– Он нарушает запрет, – игнорируя мои слова, скрипнула зубами, Марта, и я едва сдержал себя, чтобы впервые в жизни не ударить женщину.
– Марта, я не вернусь домой, – все замерли, услышав тихий, но уверенный голос Николь. Я разжал объятия и посмотрел в заплаканные глаза.
– Что? – ошарашенно переспросила женщина.
– Не вернусь. Я с ним хочу. Я люблю его.
Меня парализовало. Внутри все натянулось как струна, грозясь разорваться и отправить мою душу в параллельное пространство.
– Любишь? – переспросили в один голос и я, и Марта.
– Люблю.
– Ты не можешь знать, что значит любить мужчину, – огрызнулась мымра и хотела было снова обратиться к судьбе, как моя ласточка заговорила:
– Не знаю, но если я умираю без него, то, наверное, это и есть любовь. Раньше я существовала, делала все, что ты говоришь для того, чтобы не сойти с ума окончательно. Мне хотелось жить. Пусть так, на таблетках, но хотелось. А сейчас я не хочу, если ты отнимешь меня у него.
По бледной щеке снова покатились слезы, и я крепко прижал ее к себе. Черт, я не отдам ее. Пусть в тюрьму сажают, штрафы накладывают, увозят от меня, но я найду ее во что бы то ни стало. Из – под земли достану. Моя. Моя жизнь, мое сердце, которое перестанет биться, если я ее потеряю.
– Вы знаете, показатели Николь намного улучшились с тех пор, как Александр Константинович стал ее посещать. – подала голос из зала Юлия Альбертовна, – Я даже собиралась попробовать отменить ей прием медикаментов. Плюс, она совершеннолетняя, и если дело пойдет так и дальше, то вполне сможет функционировать, как полноценный человек.
