Элизабет Вейн
Кодовое имя – Верити

Полная версия

«Я не смогла бы сделать то, что она вот сейчас сделала, – думала Мэдди. – Без нее нам бы не поймать этого парня. И дело далеко не только в немецком языке: я не сумела бы так притворяться, это мне не по силам, тем более вообще без подготовки, без всего. И не факт, что я справилась бы с тем, что ей предстоит сделать сейчас. Какое же счастье, что я не знаю немецкого».

* * *

Ночью Мейдсенд снова атаковали с воздуха. Это был просто рядовой налет люфтваффе, никак не связанный с захваченным бомбардировщиком; немцы напрягали все силы, стараясь сокрушить оборону Британии. Бомба попала в казармы летчиков (ни одного из них в это время там не оказалось), на взлетно-посадочных полосах появились здоровенные воронки. Служащие ЖВАС жили в сторожке на краю авиабазы, и Мэдди с сослуживицами спали таким мертвым сном, что даже не услышали сирен и проснулись только после первого взрыва. Они бросились через кустарник к ближайшему бомбоубежищу в пижамах и касках, прихватив противогазы и удостоверения личности. Если не считать сполохов от взрывов и пламени, не было никаких других источников света: ни фонарей, ни неплотно прикрытых дверей или окон, ни даже огоньков сигарет. Все равно что оказаться в аду: вокруг лишь тени, пляшущее, мечущееся пламя да звезды над головой.

Мэдди взяла еще и зонтик. Противогаз, каску, талоны на пищевое довольствие и зонтик. Адский огонь низвергался на нее с неба, и она заслонялась от него зонтом. Конечно, никто его не замечал, пока Мэдди не попыталась пройти с зонтом в дверь бомбоубежища.

– Закрой его, закрой эту хреновину, брось его!

– Не брошу! – крикнула Мэдди и наконец умудрилась пропихнуть зонт в убежище. Одна девушка подтолкнула ее сзади, другая схватила за руку и потащила, пока все они не сгрудились, дрожа, взаперти в темном подземелье.

У пары-тройки девушек хватило хладнокровия прихватить курево. Они пускали сигареты по кругу, экономно делясь с остальными. Тут не было ни одного парня; мужчины размещались в полумиле, на противоположной стороне летного поля, и находились сейчас в другом бомбоубежище, – не считая тех, кто поднялся в воздух, чтобы дать отпор противнику. У одной девушки были спички, она нашла свечу, и все уселись на пол и погрузились в ожидание.

– Достань колоду карт, подружка, сыграем в пьяницу.

– В пьяницу? Что за детский сад! Надо в покер. На сигареты. Дьявольщина, Бродатт, да убери ты этот зонтик, совсем, что ли, чокнулась?

– Нет, – ответила Мэдди очень ровно.

Девушки скорчились на земляном полу вокруг игральных карт. Горели огоньки сигарет, и в убежище было уютно, если можно говорить об уюте в аду. Снаружи кто-то на бреющем полете поливал летное поле пулеметными очередями, заставляя стены содрогаться, хоть они и находились главным образом под землей и в четверти мили от линии огня.

– Какое счастье, что я не на дежурстве!

– Жаль несчастных, которые сейчас на смене.

– Можно к тебе под зонтик?

Мэдди подняла глаза. Рядом с ней на корточках сидела в мерцающем свете свечи и одной масляной лампы миниатюрная радистка, знаток немецкого. Она выглядела воплощением женского совершенства и героизма даже в подогнанной под нужды Вспомогательных сил мужской пижаме; на плече лежала нетуго заплетенная светлая коса. Все остальные разбросали свои заколки как попало, но Королевна прицепила их рядком на край кармана пижамы. Там им и предстояло оставаться до тех пор, пока их обладательница не вернется в постель. Тонкая рука с аккуратным маникюром протянула Мэдди сигарету.

– Вот бы и я захватила зонтик, – растягивая слова, проговорила она аристократическим голосом. Такие интонации присущи тем, кто получил хорошее образование в одном из колледжей Оксбриджа. – Гениальная идея! Переносная иллюзия убежища и безопасности. Мы поместимся под ним вдвоем?

Сигарету Мэдди взяла, но подвинулась не сразу. Она знала, что манерная Королевна порой совершает сумасбродные поступки, вроде похищения солодового виски из офицерской столовой. Мэдди была уверена: если у человека хватило смелости в нужный момент выдать себя за вражеского диспетчера, он запросто высмеет того, кто каждый раз ударяется в слезы, услышав стрельбу. На летном поле. Во время войны.

Но Королевна, похоже, не собиралась поднимать на смех Мэдди, совсем наоборот. И Мэдди немного подвинулась, освобождая место под зонтом.

– Замечательно! – радостно воскликнула Королевна. – Как будто я черепаха. Зонтики следовало бы делать из стали. Позволь, я его подержу…

Она деликатно забрала ручку зонта из дрожащей руки Мэдди и подняла нелепую штуковину у них над головами, даром что они сидели в бункере. Мэдди сделала затяжку. Потом она некоторое время поочередно то грызла ногти, то курила, и когда сигарета превратилась в серебристый пепел, руки наконец перестали дрожать. Мэдди хрипло выдавила:

– Спасибо.

– Обращайся, – отозвалась Королевна. – Не хочешь сыграть партию? А я пока буду нас прикрывать.

– Ты кем на гражданке была? – небрежно поинтересовалась Мэдди. – Актрисой?

Миниатюрная радистка радостно рассмеялась, по-прежнему уверенно держа у них над головами зонтик.

– Нет, мне просто нравится изображать всякое из себя, – ответила она. – Знаешь, я и для здешних парней тоже спектакли устраиваю. Флирт – просто игра. На самом деле я очень скучная. Если бы не война, училась бы в университете. Я была на первом курсе, поступила на год раньше, сразу со второго семестра.

– А что изучала?

– Немецкий, естественно. На нем – то есть на его искаженном варианте – говорили в швейцарской деревне, где был пансион, в котором я училась. И мне нравился язык.

Мэдди засмеялась.

– Сегодня днем просто какая-то магия была. У тебя великолепно получилось.

– Если бы ты не подсказывала реплики, у меня ничего бы не вышло. Так что у тебя тоже получилось великолепно. Ты помогала мне точно в нужные моменты, ни разу не сказала ничего лишнего, не вмешалась не по делу. И все решения принимала тоже ты. Мне оставалось только быть внимательной, а это как раз входит в мои обязанности, я же работаю на с / пр, ну знаешь, это сокращенно от «связь по рации», и должна просто слушать и слушать. До сих пор мне не удавалось ничего сделать самой. А сегодня достаточно было всего лишь читать вслух то, что ты для меня написала.

– Ты должна была сперва все это перевести! – возразила Мэдди.

– Мы справились с заданием вместе, – заявила ее новая подруга.

* * *

Люди – создания сложные. Каждый из них вмещает куда больше, чем кажется на первый взгляд. Вы проводите с ними целый день в школе или на работе, в столовой, делитесь сигаретами или кофе, говорите о погоде или вчерашнем ночном налете. Но обычно не так-то часто обсуждаете, какими были самые гадкие слова, которые вы сказали своей матери, или как в тринадцать лет вы целый год представляли себя Дэвидом Бэлфуром, героем романа «Похищенный», или что вы сделали бы с летчиком, похожим на Лесли Ховарда^[12], доведись вам оказаться после танцев в его койке.

В ту ночь после бомбардировки никто на базе не спал, и на следующий день тоже. С утра нам пришлось самостоятельно восстанавливать взлетно-посадочную полосу, чтобы привести ее хотя бы в относительный порядок. У нас не было абсолютно никаких навыков, инструментов или материалов, ведь мы не строители, но без взлетно-посадочной полосы авиабаза Королевских ВВС оставалась беззащитной. А если смотреть по большому счету, то и Великобритания тоже. Так что мы занялись ремонтом.

В нем участвовали все, включая раненого немца, которого, думаю, весьма тревожила участь, уготованная ему как военнопленному, поэтому он с радостью провел день вместе с двадцатью пилотами, голый по пояс, ковыряясь в земле. Все лучше, чем отправиться в глубь страны, в места официального содержания интернированных, которые и представить-то страшно. Помню, прежде чем взяться за работу, все мы склонили головы во время минуты молчания, вспоминая погибших товарищей. Не знаю, что потом произошло с тем пленником.

В столовой спала Королевна, опустив голову на руки. Она явно причесалась перед тем, как пришла сюда после двухчасового собирания камней на взлетной полосе, но выключилась, не успев сделать ни глотка чая.

Мэдди сидела за столом напротив нее с двумя кружками свежего чая и одной булочкой с сахарной глазурью. Не знаю, откуда взялась глазурь. Должно быть, кто-то приберег сахар как раз на случай прямого удара по летному полю, чтобы потом всех приободрить. Мэдди стало легче, когда она увидела невозмутимую радистку такой беззащитной. Желая разбудить спящую, она подтолкнула «напиток веселящий, но не пьянящий»^[13] поближе к лицу Королевны, чтобы та ощутила его тепло.

Девушки, подперев головы руками, посмотрели друг на дружку.

– Ты хоть чего-нибудь боишься? – спросила Мэдди.

– Кучу всего!

– Назови хотя бы одну вещь.

– Да я тебе десяток могу назвать.

– Тогда давай, начинай.

Королевна посмотрела на пальцы.

– Боюсь сломать ноготь, – с сомнением произнесла она. После двух часов работы, когда им пришлось очищать взлетную полосу от обломков искореженного металла, маникюр нуждался в существенных коррективах.

– Я серьезно, – тихо проговорила Мэдди.

– Ладно, если серьезно, тогда темноты.

– Не верю.

– Чистая правда, – заверила Королевна. – Теперь твоя очередь.

– Боюсь холода, – сказала Мэдди.

Королевна сделала глоток чая.

– Заснуть во время дежурства.

– Я тоже, – засмеялась Мэдди. – И бомбежки.

– Это слишком просто.

– Ну ладно. – Теперь для Мэдди пришла очередь перейти в оборону. Она откинула с воротничка спутанные темные кудряшки; волосы у нее были слишком длинные, чтобы считать их солдатской стрижкой, но не отросли достаточно, чтобы подобрать их наверх и сделать прическу. – Что бомба попадет в дом бабушки с дедушкой.

Королевна кивнула в знак согласия.

– Что мой любимый брат попадет под обстрел. Джейми – самый младший из моих братьев, ближе всех ко мне по возрасту. Он летчик.

– Остаться без востребованной профессии, – призналась Мэдди. – Не хочу спешно выходить замуж только ради того, чтобы не работать на хлопкопрядильной фабрике Ладдерала.

– Ты шутишь!

– Когда окончится война, у меня как раз и не будет востребованной профессии. Спорим, в мирное время особой нужды в диспетчерах не останется.

– Думаешь, это случится скоро?

– Чем дольше будет тянуться война, – сказала Мэдди, аккуратно разрезая булочку ножом пополам, – тем старше я стану.

Королевна звонко, легкомысленно хихикнула.

– Старше! – подхватила она. – Я ужасно боюсь стать старой.

Мэдди улыбнулась и вручила ей половину булочки.

– Я тоже. Но это ведь все равно что бояться смерти. От таких вещей никуда не денешься.

– Ладно, сколько мне еще осталось?

– Ты назвала четыре вещи, если не считать ногтей. Надо еще шесть.

– Хорошо. – Королевна старательно разделила свою половину булочки на шесть одинаковых кусочков и разложила их вдоль ободка блюдца. А потом принялась один за другим окунать в чай, называя при этом страх, и съедать.

– Номер пять: швейцар колледжа Ньюбери. Ух, настоящий великан-людоед. Я была на год младше остальных первоклассниц и боялась бы его в любом случае, даже если ему не было бы до меня дела. Но он меня ненавидел, а все потому, что я читала по-немецки и он считал моего учителя шпионом. Пять пунктов есть, правильно? Номер шесть: высота. Я боюсь высоты. Из-за того, что в пять лет старшие братья привязали меня к водосточной трубе на крыше нашего замка и забыли на весь день. Им потом здорово влетело розгами, всем пятерым. Семь: призраки, то есть я имею в виду конкретного призрака, а не семерых. Хотя тут ему меня не достать. Может, из-за этого призрака я и темноты боюсь.

Королевна запила свои невероятные откровения очередным глотком чая. Мэдди с растущим изумлением смотрела на нее. Девушки по-прежнему сидели глаза в глаза, подперев подбородок ладонями и поставив локти на стол, и вовсе не казалось, будто Королевна выдумывает. Похоже, она весьма серьезно отнеслась к неожиданной инвентаризации страхов.

– Номер восемь: попасться на краже винограда в теплице на огороде. За это тоже полагались розги. Конечно, все мы теперь слишком взрослые и для розог, и для того, чтобы виноград воровать. Номер девять: убить кого-нибудь. Нечаянно либо умышленно. Вот вчера, например, я спасла жизнь этому немчику или разрушила ее? Ты тоже в таких делах участвуешь, говоришь бойцам, где найти врага. Несешь ответственность. Ты об этом думала?

Мэдди не ответила. Она думала, и не раз.

– Может, после первого раза становится легче. Номер десять: заблудиться. – Тут Королевна обмакнула в чай последний кусочек булки и посмотрела в глаза Мэдди поверх чашки. – Вижу, ты настроена скептически и не склонна верить ни единому моему слову. Может, я и впрямь не слишком тревожусь из-за призраков, но на самом деле боюсь заблудиться. Ненавижу в одиночку ходить по аэродрому и пытаться что-нибудь тут найти. Все эти бараки Ниссена^[14] выглядят совершенно одинаковыми. Господи, их же тут штук сорок! А рулежные дорожки и приангарные стоянки чуть не каждый день меняются. Я пыталась использовать в качестве ориентира самолеты, но они постоянно куда-то деваются.

Мэдди засмеялась.

– Я вчера пожалела этого Ганса, когда он заблудился, – призналась она, – хоть и знаю, что не надо бы. Но я слишком часто видела, как наши пилоты тоже плутают во время первых полетов над Пеннинами. Казалось бы, невозможно спутать Англию с Францией. Но кто знает, что творится в голове, когда всех твоих товарищей перестреляли и ты летишь на подбитом самолете. Может, это был первый полет паренька в Англию. Мне было его очень жалко.

– Да, и мне тоже, – тихонько сказала Королевна и допила остатки чая залпом, будто виски.

– Как все прошло на допросе? Тебе тяжело пришлось?

Королевна таинственно прищурилась.

– Неосторожные слова могут стоить жизней. Я поклялась ничего не рассказывать.

– Ох, – покраснела Мэдди, – конечно же. Извини.

Радистка выпрямилась. Посмотрела на свои уже небезупречные ногти, пожала плечами и провела ладонью по волосам, убеждаясь, что прическа по-прежнему в порядке. Потом встала, потянулась и зевнула.

– Спасибо, что поделилась со мной булочкой, – сказала она, улыбаясь.

– Спасибо, что поделилась своими страхами!

– А вот за тобой еще должок остался.

И тут завыла сирена воздушной тревоги.

Ормэ, 11.XI.43, Дж. Б.-С.

Не часть этой истории

Я должна записать, что случилось вчера вечером во время разбора моего отчета: уж очень забавно вышло.

Энгель раздраженно хлопнула по столу стопкой листков гостиничной бумаги с моими записями и сказала фон Линдену:

– Нужно приказать ей, чтобы изложила, как познакомилась с Бродатт. Все эти истории насчет первых операций с радаром – устаревшая чушь.

Фон Линден издал странный звук, как будто слегка дунул, чтобы затушить свечу. И Энгель, и я дружно уставились на него, словно у гауптштурмфюрера вдруг выросла пара рогов. (Это был смех. Губы фон Линдена не растянулись в улыбке – думаю, лицо у него сделано из гипса, – но он явно рассмеялся.)

– Фройляйн Энгель, вы не изучали литературу, – заметил он. – А эта англичанка изучала структуру построения романа. Она использовала интригу и намеки.

Любо-дорого, как вытаращилась на него Энгель! А я, конечно, не упустила случая продемонстрировать взыгравшую во мне гордость Уоллеса:

– Я не англичанка, невежественный немецкий ублюдок, я ШОТЛАНДКА.

Энгель дисциплинированно отвесила мне пощечину, заставляя замолчать, и сказала:

– Она пишет не роман, а показания.

– Но использует при этом литературные приемы и техники романа. И знакомство, которое вы упомянули, уже состоялось: вы посвятили последние полчаса чтению его описания.

Энгель принялась судорожно перекладывать листы, ища то, о чем сказал начальник.

– Разве вы не узнаете ее на этих страницах? – подсказал фон Линден. – Впрочем, возможно, и нет. Она распространяется о своих блестящих навыках и храбрости, которые ни разу нам не демонстрировала. Она и есть молодая женщина, называемая Королевна, радистка, которая помогает захватить самолет люфтваффе. Наша пленная английская шпионка…

– Шотландская!

Пощечина.

– В общем, наша пленница пока не расписала подробно обязанности радистки, которые исполняла на аэродроме в Мейдсенде.

Да, он хорош. Ни за что на свете не подумала бы, что гауптштурмфюрер СС Амадей фон Линден «изучал литературу». Даже если бы посвятила размышлениям о нем миллион лет.

Потом он захотел узнать, почему я решила писать о себе в третьем лице. Хотя, знаете, пока он не спросил, я даже не заметила, что так делаю.

Простой ответ заключается в следующем: потому что я рассказываю всю историю с точки зрения Мэдди, и ввести точку зрения другого персонажа было бы нелепо. Гораздо легче писать о себе в третьем лице, а не пытаться излагать события со своей колокольни. Так можно избежать возвращения всех мыслей и чувств, которые у меня когда-то были. Можно писать о себе поверхностно, принимая себя не всерьез или хотя бы не более всерьез, чем принимала меня Мэдди.

Но, как указал фон Линден, я даже имени своего не использовала, вот Энгель и не разобралась.

Есть и настоящий ответ.

Наверное, дело в том, что я больше не Королевна. Себе прежней я с удовольствием врезала бы по физиономии, стоит только подумать, какой ревностной, уверенной в своей праведности и вызывающе высокопарной я тогда была. Уверена, многие испытывали по отношению ко мне те же чувства.

А теперь я стала другой.

Впрочем, меня действительно называли Королевной. На базе у всех были дурацкие прозвища (точь-в-точь как в школе, помните?). Иногда меня называли Шотландкой, но чаще Королевной. Это из-за Марии Стюарт, королевы Шотландии, еще одного моего прославленного предка. Умерла она нелепо. Хотя все они умирали нелепо.

Сегодня у меня должна закончиться бумага. Пока мне дали еврейскую книжку рецептурных бланков, а со временем подыщут что-нибудь более приемлемое. Я раньше и не знала, что такие бланки вообще существуют. Наверху значится имя врача, Бенджамин Зильберберг, а внизу – желтая шестиконечная звезда и предупреждение, что по закону еврейский доктор имеет право выписывать лекарства только своим соплеменникам. Предположительно, Зильберберг больше не практикует (предположительно, его отправили в концлагерь), вот почему книжка оказалась в руках гестапо.

Рецептурный бланк!

¹ Мой фюрер (нем.).

² Партизаны маки (фр.).

³ Сопротивление (фр.).

Я сделала и менее злобный вариант:

Когда я писала это, то имела в виду обычный вечер выходного дня, но нарисовавшийся в голове сценарий навел на мысли про Мату Хари на задании. Интересно, Энгель жилось бы счастливее, будь она шпионкой, блестящей и смертоносной? Просто не могу примерить на нее другую роль, кроме роли Педантичной Гадины-служаки. К тому же уверена, что мрачные последствия провала миссии спецагента не покажутся желанными ни одной живой душе.

Меня подмывало выписать рецепты Уильяму Уоллесу, Марии Стюарт и Адольфу Гитлеру, но я не смогла придумать ничего настолько умного, чтобы не жалко было тратить бумагу попусту, учитывая неизбежность наказания.

А себе я бы в первую очередь прописала кофе. Потом – аспирин. У меня высокая температура. Это не столбняк (от него нам делали прививки), а, возможно, заражение крови; не думаю, что те булавки были такими уж чистыми. Одну из них я нашла только через некоторое время после того, как повытаскивала все остальные, и теперь место, где она была, очень болит (и некоторые ожоги меня тоже немного беспокоят, в первую очередь те, что на запястье: они трутся об стол, когда я пишу). Так что, может, я тихо скончаюсь от заражения крови, избежав казни посредством керосина.

Эффективного способа убить себя при помощи портновской булавки не существует (ведь гангрену эффективным способом не назовешь). Я долго ломала голову, пытаясь его изобрести, потому что булавки у них валяются где попало, но все зря. Тут ничего дельного не придумаешь. Хотя булавкой можно открывать замки. Когда нас обучали, я очень любила уроки, где показывали методы взлома. А вот не увенчавшаяся успехом попытка применить их на практике мне не слишком понравилась: замки-то я открываю хорошо, но выбираться из зданий не очень умею. Наши тюремные камеры – это всего лишь номера отеля, зато охраняют нас не хуже, чем членов королевской семьи. К тому же есть еще собаки. После истории с булавками мои тюремщики постарались, чтобы я не могла ходить, если мне все-таки удастся выбраться в город. Не знаете, где учат, как лишить человека возможности передвигаться, не ломая ему ноги? Может, в какой-то специальной нацистской школе нанесения телесных повреждений? Как и прочие мои травмы, эти зажили, через неделю только синяки остались, и теперь меня постоянно обыскивали, чтобы убедиться, что я не припрятала ничего металлического. Вчера я попалась на попытке засунуть в волосы сломанное перо авторучки (конкретных планов на него у меня не было, просто на всякий случай: никогда не знаешь, когда что пригодится).

Ой, я часто забываю, что пишу не для себя, а вымарывать все это уже слишком поздно. Гнусная Энгель вечно выхватывает у меня записи и поднимает тревогу, если видит, как я стараюсь что-нибудь зачеркнуть. Вчера я попыталась вырвать и съесть страницу, но Энгель успела раньше. (Это было, когда я бездумно упомянула техническую базу в Суинли. Борьба с этой дамочкой даже как-то бодрит. На ее стороне преимущество свободы, но я куда более изобретательна. К тому же готова пускать в ход зубы, а она таким брезгует.)

Так на чем я остановилась? Гауптштурмфюрер фон Линден забрал все, что я вчера написала. Поэтому, если я тут повторяюсь, ты сам в этом виноват, холодный бездушный немецкий выродок.

Мисс Э. мне напомнила: «И тут завыла сирена». Умная девушка, такая внимательная.

Теперь она забирает у меня каждый лист и читает написанное, стоит мне только закончить. С рецептами получилось весело. Интересно, у нее будут проблемы, если я упомяну, что она сама сожгла несколько листов, чтобы от них избавиться? Будешь знать, как со мной ссориться, дежурная охранница Энгель.

Я уже и так, сама того не ведая, устроила ей неприятности, когда написала о ее сигаретах. Когда Энгель на дежурстве, курение под запретом. Похоже, Адольф Гитлер объявил табаку вендетту, находя его гадким и отвратительным, и потому военным полицаям с приспешниками нельзя дымить на работе. Но вряд ли условие так уж строго соблюдается, если не считать тех учреждений, которыми руководит столь одержимый солдафон, как Амадей фон Линден. На самом деле, стыд ему за это и позор, ведь горящая сигарета – очень полезный инструмент, если твоя работа заключается в том, чтобы добывать информацию из агентов вражеской разведки.

Пока преступления Энгель настолько незначительные, от нее не избавятся, ведь ее трудно заменить, поскольку она обладает целым комплексом талантов (в этом мы с ней немного похожи). Но ее проступки постоянно попадают в категорию «неподчинение приказам начальства».