Элизабет Вейн
Кодовое имя – Верити
Кое-что о ЖВАС
Все это во многом напоминало школу. Правда, не знаю, считала ли так Мэдди, она ведь не училась в швейцарском закрытом пансионе, а окончила гимназию в Манчестере и, конечно, даже не задумывалась о поступлении в университет. Так что, будучи школьницей, она ежедневно возвращалась домой, а следовательно, никогда не жила в одной спальне с двадцатью другими девочками и не спала на соломенном матрасе, сделанном из трех тюков, каждый из которых напоминал диванную подушку. Мы называли их галетами и все время так уставали, что неудобные постели нас ничуть не смущали. Сейчас за такую галету я бы отрезала себе левую руку. И эти придирчивые проверки снаряжения, которые устраивали во Вспомогательных силах, когда нужно разложить все свои пожитки поверх сложенного одеяла вроде бы хаотично, но на самом деле в строго определенном порядке, как будто это части головоломки, и если что-нибудь сдвинется хоть на миллиметр, с тебя снимут баллы – тоже совсем как в школе. А еще жаргон, муштра и физические упражнения, однообразная пища, униформа (хотя группе Мэдди поначалу нормальную форму не выдали). Все носили одинаковые синие жакеты, как девочки-скауты. Конечно, скауты не ходят в форменных жакетах ВВС, но вы понимаете, что я имею в виду.
Вначале Мэдди распределили на аэродром Оуквей, очень близко к дому. Это было в конце тридцать девятого года и в начале сорокового. Шла Странная война, когда почти ничего не происходило.
Во всяком случае, в Британии. Мы в напряжении грызли ногти и тренировались.
Ждали.
Телефонистка
– Эй! Девушка в синем жакете!
Пять девушек в наушниках обернулись от коммутаторов и, указывая на себя пальцем, одними губами произнесли: «Я?»
– Вы-вы! Рядовая Бродатт! Что вы вообще тут делаете! У вас же есть лицензия диспетчера!
Мэдди показала на свои наушники и провод, который как раз втыкала в гнездо.
– Да снимите вы эту идиотскую штуковину и ответьте мне.
Мэдди повернулась обратно к коммутатору и спокойно подключила передний провод. Потом нажала на нужные клавиши и отчетливо проговорила в микрофон наушников:
– Соединяю вас с полковником, сэр. Можете говорить.
Только после этого она сняла наушники и повернулась к настоящему горному троллю, который ждал ее ответа. Это был главный летный инструктор Оуквейской эскадрильи Королевских ВВС, человек, который около года назад принимал у нее первый экзамен по пилотированию.
– Простите, сэр. Меня сюда направили, сэр.
(Я же говорю, все это очень напоминало школу.)
– Направили! Да на вас даже формы нет!
Пять дисциплинированных рядовых Королевской женской службы ВВС одернули синие жакеты.
– Нам пока выдали только часть формы, сэр.
– Направили! – повторил офицер. – Завтра приступите к работе в диспетчерской, рядовая Бродатт. Ассистентка диспетчера слегла с гриппом. – Он снял наушники с пульта Мэдди и кое-как пристроил на свою крупную голову. – Соедините с администрацией ЖВАС, – сказал он. – Хочу поговорить с вашим начальником.
Мэдди пробежала пальцами по клавишам, переключила провода, и инструктор отдал распоряжения о ее новом назначении прямо с ее же телефона.
Диспетчер
– Курсант земле, курсант земле, – пришел вызов с учебного самолета. – Местоположение неопределенное, внизу треугольный водоем к востоку от русла.
– Земля курсанту, – ответила Мэдди. – Это озеро или водохранилище?
– Повторите.
– Озеро или водохранилище? Тот треугольный водоем. – После короткой паузы Мэдди подсказала: – У водохранилища с одного края плотина.
– Курсант земле. Подтверждаю водохранилище.
– Это Ледисвелл? Аэростаты заграждения на десять часов, Макфилд на восемь?
– Курсант земле, подтверждаю. Позиция определена. Видимость неограниченная. Иду от Ледисвелла обратно на Оуквей.
Мэдди вздохнула.
– Земля курсанту, выходите на предпосадочную прямую.
– Вас понял, выполняю.
Мэдди мотнула головой и неженственно выругалась себе под нос:
– Ну здрасьте, я ваша тетя! Видимость неограниченная! Неограниченная, за исключением огромного грязного города на северо-западе. И этот огромный грязный город на три тысячи футов окружен сотнями серебристых заградительных аэростатов, каждый размером с автобус! Как, прах его побери, он собирается искать Берлин, если не может найти даже Манчестер?
В диспетчерской на некоторое время стало тихо. Потом старший радист сказал мягко:
– Рядовая второго класса Бродатт, вы все еще в эфире.
– Бродатт, подождите.
Мэдди и всем остальным велели идти домой. Вернее, разойтись по баракам и другим местам расквартировки на послеполуденный перерыв. Погода в тот день стояла настолько мерзкая, что впору включать уличное освещение, если бы не угроза налета вражеской авиации. Хотя вражеские самолеты тоже едва ли смогут летать в таком мраке. Мэдди и другим женщинам из ее барака так и не выдали нормальную форму, но стояла зима, поэтому они получили шинели Королевских ВВС – мужские шинели. Теплые и непромокаемые, но ужасно нелепые. Как будто палатку на себя надеваешь. Когда офицер обратился к Мэдди, она вся подобралась и выпрямилась в надежде выглядеть как можно презентабельнее. Чтобы он мог ее догнать, она остановилась на уложенных поверх бетонного покрытия досках: кругом были лужи, и, сойдя с мостков, всякий рисковал набрать полные ботинки воды.
– Это вы сегодня утром вели моих курсантов на бомбардировщике «веллингтон»? – спросил офицер.
Мэдди сглотнула. Помогая ребятам приземлиться, она наплевала на все протоколы, убедила их за десять минут проскочить через полоску чистого неба под низкими тучами, а сама молилась о том, чтобы они без вопросов следовали ее инструкциям, и о том, чтобы по ошибке не направить их прямиком на увешанные взрывчаткой стальные тросы аэростатов, предназначенных для сдерживания вражеских самолетов. Тут она узнала офицера: это был один из командиров эскадрильи.
– Да, сэр, – хрипло призналась она, вздернув подбородок. В воздухе было столько влаги, что волосы липли ко лбу. Мэдди тоскливо ждала, что сейчас ее пошлют под трибунал.
– Эти парни определенно обязаны вам жизнью, – сказал командир вместо этого. – Никто из них пока толком не разобрался в приборах и не летал без карты. Нельзя было разрешать им вылет в такое утро.
– Спасибо, сэр, – выдохнула Мэдди.
– Ребята восхваляют вас на все лады. Но мне вот что любопытно: вы хоть представляете, как выглядит с воздуха взлетно-посадочная полоса?
Мэдди чуть улыбнулась.
– Я была пилотом, у меня лицензия «А», она до сих пор действительна. Но, конечно, я не летала с августа.
– Так-так, понятно.
И командир эскадрильи Королевских ВВС решил проводить Мэдди в столовую, расположенную у периметра летного поля. Ей пришлось идти чуть ли не вприпрыжку, чтобы не отставать.
– Вы получили лицензию здесь, в Оуквее, так? Гражданская воздушная гвардия?
– Да, сэр.
– Есть разрешение на работу инструктора?
– Нет, сэр. Но я совершала ночные вылеты.
– Теперь это в порядке вещей. Доводилось сталкиваться с противотуманными полосами?
Он рассказал о ярких газовых фонарях, которые размещают по обе стороны взлетно-посадочной дорожки, чтобы можно было приземлиться в плохую погоду.
– Всего два или три раза, не больше, сэр.
– Выходит, вам все-таки приходилось видеть посадочную полосу с воздуха. И в темноте тоже. Ну…
Мэдди ждала. Положа руку на сердце, она понятия не имела, что собирается сказать этот человек.
– Если вы можете с земли завести самолет на посадку, куда лучше дать вам возможность посмотреть на землю из кабины бомбардировщика. Хотите летать на «веллингтоне»?
– О да, сэр! Спасибо, сэр!
(Говорю же, все это очень смахивало на школу.)
Второй пилот
«Это вне компетенции Женских вспомогательных». Вот что вам говорят, если вас прихватили в полет непонятно ради чего и у вас, в сущности, нет возможности как-то в нем поучаствовать. Пожалуй, Мэдди скорее напоминала пассажира такси, который лезет к водителю с непрошеными советами, чем второго пилота.
– Ты вроде бы не сделал поправку по гирокомпасу.
– Тебе сказали держать курс на двести семьдесят. Ты уклонился к востоку.
– Парни, смотрите в оба, на три часа в тысяче футов под нами борт идет на север.
Как-то раз отказал электропривод шасси, и Мэдди пришлось приводить их в действие вручную, по очереди с другими членами экипажа качая насос, чтобы не разбиться при посадке. В другой раз ей позволили занять место в стрелковой башне. Мэдди это понравилось, она была словно золотая рыбка, которая плывет одна среди бескрайнего неба.
Еще как-то раз Мэдди пришлось вытаскивать из самолета: ее била такая дрожь, что она не могла выбраться из кабины самостоятельно.
Полеты на «веллингтоне» были делом не то чтобы запрещенным, но и не вполне законным. Мэдди числилась среди ННБ – находящихся на борту, – когда бомбардировщик шел на взлет, но ей категорически не дозволялось давать советы новичкам, когда ее брали в полеты на малых высотах над вересковыми пустошами. Поэтому множество встревоженных людей, как находящихся при исполнении обязанностей, так и свободных от дежурств, без верхней одежды, с побелевшими лицами бросились к Мэдди из кабинетов и казарм, мужских и женских, когда увидели, как авиаторы тащат ее через взлетную полосу.
Подруга Мэдди по Женским вспомогательным силам Джоан и виновник всего происходящего командир эскадрильи подоспели первыми.
– В чем дело? Что случилось? У нее ранение?
Мэдди не была ранена. Она уже отбивалась от члена экипажа «веллингтона», который нес ее на руках:
– Пусти, увидят ведь! Девчонки потом всю жизнь мне это припоминать будут…
– Что произошло?!
Мэдди умудрилась наконец вырваться и теперь, дрожа, стояла на бетонном покрытии.
– Нас обстреляли, – сказала она и отвернулась, сгорая от стыда за свою реакцию.
– Обстреляли?! – рявкнул командир эскадрильи. Дело происходило весной 1940 года, и боевые действия пока шли только в Европе. Не наступил еще роковой май, когда союзники вынуждены были поспешно отступить к побережью Франции, не пришло время авиационных сражений, получивших название Битва за Британию, и громовых пылающих ночей Большого блица[8]. Весной же 1940 года в наших небесах было неспокойно, они ощетинились оружием и настороженностью, но пока оставались безопасными.
– Да, обстреляли, – яростно подтвердил пилот «веллингтона». Он тоже был белый как полотно. – Идиоты из ПВО с заградительных аэростатов «кэттеркап». Нас обстреляли из своих же орудий. Кто обучает этих придурков? Проклятые тупоголовые уроды, пострелять им приспичило! Средь бела дня, мать их. Зря тратят боеприпасы и пугают народ до полусмерти. Да любой школьник способен отличить летучую сигару от летучего карандаша!
(Мы называем наши замечательные «веллингтоны» летучими сигарами, а ваши мерзкие «ворнье» – летучими карандашами. Приятного вам перевода, мисс Э.)
Пилот был испуган не меньше Мэдди, но его хотя бы не трясло.
Джоан обняла подругу за плечи, чтобы поддержать и утешить, и шепотом посоветовала не обращать внимания на лексикон пилота. Мэдди издала неуверенный, вымученный смешок.
– Я ведь даже не сидела в стрелковой башне, – пробормотала она. – Хвала небесам, что я не летаю в Европу.
Секретное отделение
– Капитан авиации Моттрам поет вам дифирамбы, – сказала Мэдди ее непосредственная начальница из Женских вспомогательных сил. – Говорит, у вас самый острый глаз во всем Оуквее. – Тут начальница демонстративно закатила собственные глаза. – Может, это и преувеличение, но он уверяет, что в полете вы всегда первой замечаете другие самолеты. Хотите пройти дальнейшую подготовку?
– Что за подготовка?
Начальница деликатно кашлянула, как бы извиняясь.
– Сведения немного засекречены. Ладно: совершенно секретны. Если согласитесь, я отправлю на обучение.
– Я согласна, – сказала Мэдди.
* * *
Просто для ясности: отвечая на замечание, которое кто-то сделал мне раньше, признаюсь, что выдумала все имена и звания. Думаете, я помню фамилии и должности каждого из тех, с кем служила Мэдди, или каждый самолет, на котором она летала? Но, по-моему, так даже интереснее.
Больше ничего толкового я сегодня написать не способна. То есть я, конечно, могла бы и дальше строчить всякую бессмыслицу, если бы думала, что таким образом можно избежать перекрестного допроса, когда Энгель будет сражаться с моим почерком, а фон Линден – прояснять сомнительные места в моем рассказе. Но от этого не избавиться… а значит, нет смысла и откладывать. У меня есть что предвкушать: надеюсь, когда все закончится, мне дадут одеяло и, возможно, тарелку чуть теплого kailkenny à la guerre, рамблдетампса[9] по-военному – капустно-картофельной баланды, почти без картошки и с не таким уж большим количеством капусты. По крайней мере, благодаря бесконечным запасам капусты во французских тюрьмах я до сих пор не заболела цингой. Вот так-то_
Ормэ, 10.XI.43, Дж.-С.
ВВС ЖВАС РиО с / пр
ННБ УСО
Пом диспетч / летн оф
р-т
сл / со
m’aidez m’aidez мэйдэй[10]
Береговая оборона
На самом деле я боюсь это писать.
Даже не знаю, почему я беспокоюсь. Битва за Британию окончена. Запланированное Гитлером вторжение, операция «Морской лев», провалилась три года назад. И вскоре Гитлеру предстоит отчаянно сражаться на два фронта, когда с запада за нашей спиной будут наступать американцы, пока русские идут на Берлин с востока, а в расположенных между ними странах придется иметь дело с подпольем. Не верится, что советники Гитлера все еще не знают, что происходило в наскоро собранных из железа и бетона хибарах по всему юго-восточному побережью Англии летом 1940 года, – хотя бы в общих чертах.
Только мне не хочется войти в историю в качестве человека, который раскрыл все подробности.
РиО обозначает радиолокацию и обнаружение. Те же буквы, что и для радиопеленгации и обнаружения, чтобы запутать врага, но это не совсем одно и то же. Теперь используют американское слово «радар»: тоже сокращение по первым буквам «РАдио Детекция и Расположение» и не слишком-то легко запоминается. А летом 1940 года термины были настолько в новинку, что никто не понимал их значения, и настолько засекречены, что…
Режь меня, жги меня – не могу я это раскрыть.
* * *
Полчаса ушло на нервную перепалку с фройляйн Энгель по поводу кончика ручки, который я, честное слово, в первый раз погнула не нарочно. Да, действительно, после такого я довольно долго могу не продолжать писанину, но ничего не поменялось к лучшему оттого, что эта ведьма прижала искривившееся перо мне к зубам, хотя я легко могла бы выпрямить его о столешницу. Правда и то, что с моей стороны было глупо снова погнуть перо, едва только оно опять попало ко мне в руки. В результате Энгель НЕСКОЛЬКО РАЗ продемонстрировала мне, как медсестра в школе брала у детей кровь на анализ как раз при помощи перьевой ручки.
Не знаю, зачем я во второй раз погнула кончик пера. Вывести из себя мисс Э. очень легко. И она всегда побеждает, а все потому, что лодыжки у меня привязаны к ножкам стула.
Ну и еще потому, что в конце каждого спора она напоминает мне о сделке, заключенной мною с неким офицером гестапо, и я сразу сдуваюсь.
– Как тебе известно, гауптштурмфюрер фон Линден занят и не хочет, чтобы его прерывали. Но у меня приказ при необходимости его вызывать. Тебе дали ручку и бумагу, потому что он одобрил твое решение сотрудничать, но если ты не будешь писать показания, у него не будет другого выхода, кроме как продолжить допрос.
ДА ЗАТКНИСЬ УЖЕ, АННА ЭГЕЛЬ. Я И САМА ЗНАЮ.
Я буду делать что угодно. Стоит ей только упомянуть имя фон Линдена, как я сразу вспоминаю, что на все готова, лишь бы он снова не стал меня допрашивать.
Итак, радиолокация и обнаружение. Береговая оборона. Получу ли я свои тридцать сребреников? Нет, только очередную стопку гостиничной бумаги. Писать на ней очень приятно.
Береговая оборона, полная версия
Мы предвидели, что это грядет, – некоторые из нас предвидели. Мы чуть-чуть вас опережали, а вы не понимали этого. Вы не понимали, какие у нас на тот момент совершенные системы радаров, как быстро мы готовим кадры, чтобы обслуживать эти системы, и как далеко благодаря им можем видеть. Вы не понимали даже, насколько быстро мы строим новые самолеты. Да, мы действительно проигрывали вам в численности, но благодаря РиО всякий раз засекали ваше приближение – видели сонмы воздушных судов люфтваффе, когда они только покидали авиабазы в оккупированной Франции, определяли, на какой высоте движутся самолеты и в каком количестве. И это давало нам время на подготовку. Мы могли встретиться с вами в воздухе, дать отпор, не допустить приземления, гонять по небу, пока у вас не закончится топливо и вы не повернете назад до следующего налета. Прочь от нашего осажденного острова, одиноко застывшего на кромке Европы.
Мэдди жизнью своих будущих детей поклялась хранить эту тайну. Уровень секретности был таков, что у тех, кто имел отношение к радарам, даже должностей не было. Их называли просто «служащий со спецобязанностями». Сокращенно сл / со, так же как р-т вместо «радист» и с / пр вместо «связь по рации». Это, возможно, самая полезная и компрометирующая информация, которую я вам сообщаю. Теперь она вам известна.
Мэдди прошла шестинедельные курсы, обучаясь на оператора радара. Еще ее резко повысили в звании, она стала офицером. Потом ее направили на авиабазу Мейдсенд на побережье Кента неподалеку от Кентербери, где размещалась эскадрилья новых истребителей «спитфайр». Мэдди никогда прежде не оказывалась так далеко от дома. Впрочем, ее не приставили к экрану радара, хотя база и располагала радиолокационной станцией; Мэдди по-прежнему работала в диспетчерской. Среди пламени яростного лета 1940 года она сидела в железной башне и сосредоточенно принимала вызовы. Другие девушки, обучившиеся работе с радарами, сидели перед стеклянными экранами с мигающими зелеными огоньками и по телефону или телеграфу связывались с оперативным отделом. Когда там идентифицировали приближающийся самолет, то сообщали об этом Мэдди, а она вела радиосвязь «земля – воздух», помогая подбитому воздушному судну дотянуть до аэродрома. Но бывали и триумфальные возвращения, и время от времени новые самолеты прилетали с технической базы в Суи
СУИНЛИ СУИНЛИ
В Суинли. Меня заставили написать название целиком. Так стыдно, что снова подташнивает.
Энгель с досадой требует, чтобы я не переживала из-за названия технической базы. Ее уже не раз пытались разбомбить, так что ничего секретного в ней нет. Энгель уверяет, что гауптштурмфюрера больше заинтересует мое описание первой сети радаров. Теперь она сердится на Т. за то, что он нас прервал.
Ненавижу их обоих. Ненавижу их всех. НЕНАВИЖУ ИХ
Береговая оборона, чтоб ее
Разнюнилась, идиотка.
Ладно. На экране радара вы видите зеленые точки, обозначающие самолеты. Одну, две, и они движутся. Не исключено, что это наши самолеты. Можно наблюдать, как разворачивается сражение, точек становится все больше, к первым в мерцающем свете экрана присоединяются новые. Они собираются вместе, некоторые гаснут, как искры бенгальских огней. Каждый погасший зеленый огонек означает закончившуюся жизнь, всего одну, если сбит истребитель, или жизни целого экипажа, если бомбардировщик. «Погасни же, огарок!»[11] (Это из «Макбета». Говорят, он тоже, как ни маловероятно, был одним из моих предков и на самом деле время от времени вершил суд на земле наших семейных владений. По мнению шотландских современников, король не был таким вероломным негодяем, каким изобразил его Шекспир. Запомнит ли меня история как магистра искусств, как человека, получившего орден Британской империи, или как приспешницу гестапо? Даже думать об этом не хочу. Очень может быть, когда перестаешь вести себя по-рыцарски, вполне можно потерять и звание магистра.)
При наличии радиосвязи Мэдди могла передавать на самолеты, что именно служащие со спецобязанностями видят на своих экранах. И говорила пилотам примерно то же самое, что в Оуквее, разве что не так хорошо знала ландшафт Кента. Сообщала координаты движущегося воздушного судна, скорость ветра, есть или нет выбоины во взлетно-посадочной полосе (иногда на нас совершали налеты). А еще отдавала распоряжения предоставлять приоритетное право на посадку тем самолетам, у которых оторваны закрылки или пилот получил ранение и в плече у него застрял осколок, ну и так далее.
Как-то раз вскоре после полудня Мэдди следила, не появятся ли в эфире отставшие после сражения, в котором не участвовала эскадрилья Мейдсенд, и чуть не упала со стула, когда до нее донесся отчаянный голос, раздавшийся на ее частоте:
– Мэйдэй-мэйдэй…
Отчетливый сигнал по-английски. А может, это было французское m’aidez, «на помощь». Дальше передача шла по-немецки.
Голос был мальчишеским, молодым и перепуганным. Каждое появление в эфире обрывалось всхлипыванием. Мэдди сглотнула – она понятия не имела, откуда несется этот отчаянный зов о помощи, – и крикнула:
– Слушайте! Слушайте, – после чего переключила звук с наушников на громкоговоритель, чтобы все могли услышать, и схватила телефонную трубку: – Это помощник диспетчера Бродатт из наблюдательной башни. Я могу связаться непосредственно с Дженни из спецобязанностей? Ладно, значит, с Тессой. С тем, кто у экрана. Мне нужно идентифицировать радиосигнал…
Все столпились вокруг телефона, глядя через плечо Мэдди, как она записывает под диктовку с радиолокационной станции, и громко ахнули, осмыслив координаты.
– Он идет прямо на Мейдсенд!
– Вдруг это бомбардировщик?
– Вдруг у него еще остались боеприпасы?
– А если это ловушка?
– Тогда он говорил бы по-английски!
– Кто-нибудь знает немецкий? – выкрикнул дежурный офицер.
Все молчали.
– Проклятье! Бродатт, оставайтесь на связи. Давенпорт, пробегитесь по базе, может, кто-нибудь из девочек поможет. Приведите мне человека, понимающего немецкий! Живо!
Сердце билось у Мэдди где-то в горле. Она прижимала к одному уху наушник, к другому – телефонную трубку и ждала новой информации от девушки у радара.
– Тсс, – предупредил Мэдди дежурный офицер, перегнулся ей через плечо и взял трубку, чтобы у нее освободилась рука и можно было записывать. – Ничего не говори, чтобы он не узнал, кто его слушает.
Дверь с грохотом распахнулась, и показался Давенпорт. По пятам за ним шла одна из радисток Женских вспомогательных сил.
Девушка выглядела безупречно: ни единой синей ниточки не торчало из униформы, длинные светлые волосы уложены в идеальную прическу, начинающуюся двумя дюймами выше форменного воротничка. Мэдди видела ее в столовой да на редких вечеринках. Между собой ее называли Королевна, хотя официально она не была пчелиной маткой, королевой роя ЖВАС (так мы зовем старшего администратора базы), да и фамилия ее звучала совершенно иначе. Мэдди не знала, как ее зовут по-настоящему. Королевна обладала репутацией быстрой и бесстрашной девчонки, которая безнаказанно дерзила вышестоящим офицерам, но при этом во время воздушной тревоги не покидала помещение, не убедившись, что там больше никого не осталось. Состоящая в отдаленном родстве с королевской семьей, она занимала определенное положение благодаря скорее привилегиям, чем опыту. У нее было звание офицера, но, по слухам, она трудилась за радиоустановкой так же усердно, как любая продавщица, выбившаяся из самых низов. Королевна была хорошенькой, миниатюрной, с легкой походкой, и если в эскадрилье субботним вечером устраивали танцы, летчики стремились пригласить именно ее.
– Дайте ей наушники, Бродатт, – велел дежурный офицер. Мэдди сняла наушники с микрофоном и передала хорошенькой блондинке-радиооператору, которая тут же надела их на голову.
Через несколько секунд Королевна сказала:
– Говорит, он над Ла-Маншем. Ищет Кале.
– Но Тесса же сказала, что он приближается к побережью в районе Уитстейбла!
– Он на бомбардировщике «хейнкель», весь экипаж погиб, мотор подбит, летчик хочет сесть в Кале.
Все уставились на блондинку.
– Вы уверены, что мы говорим об одном и том же самолете? – с явным сомнением спросил дежурный офицер.
– Тесса, – сказала Мэдди в телефонную трубку, – немецкий самолет может быть над проливом?
Теперь все затаили дыхание, ожидая, когда из динамика раздастся бестелесный голос Тессы, которая в этот момент сидела где-то под меловой скалой, неотрывно глядя на зеленые огоньки экрана. Ответ появился на бумаге, выйдя из-под кончика карандаша Мэдди, которая черкнула: «Расположение противника – курс 175, Мейдсенд 25 миль, высота 8500 футов».
– Какого хрена он решил, что летит на Ла-Маншем?
– Ой! – выдохнула вдруг Мэдди, сообразив, что происходит, и замахала в сторону громадной карты юго-востока Англии и северо-запада Франции с частью Нидерландов, которая занимала всю стену за радиостанцией. – Смотрите, смотрите, он движется от Суффолка. Бомбил там прибрежные базы, пересек устье Темзы в самом широком месте и решил, что это и был Ла-Манш! И теперь летит прямо на Кент, а сам считает, что это Франция!
Дежурный офицер скомандовал радистке:
– Ответьте ему.
– Вам придется меня проинструктировать, сэр.
– Бродатт, дайте ей все необходимые инструкции.
Мэдди сглотнула. Но на самом деле времени на колебания совсем не было. Она спросила:
– Он сказал, на чем летит? Какой у него самолет, этот его бомбардировщик?
Радистка сперва сказала название по-немецки, но все смотрели на нее непонимающе.
– «Хе сто одиннадцать»? – неуверенно перевела она.
– «Хейнкель хе сто одиннадцать», а дальше?
– Просто «Хейнкель хе сто одиннадцать», больше он ничего не сказал.
– Значит, просто повторишь тип его самолета, «Хейнкель хе сто одиннадцать». Жми кнопку, которая перед тобой, и говори, только все время держи ее нажатой, иначе он не будет тебя слышать. А когда договоришь, отпусти, чтобы он смог ответить.
Дежурный офицер уточнил:
– «Хейнкель хе сто одиннадцать», это Кале-Марк. Скажите ему, что мы – аэродром Кале-Марк.
Мэдди слушала, как радистка начинает свой первый сеанс в качестве диспетчера, да еще на немецком, невозмутимо и четко, будто всю жизнь инструктировала бомбардировщиков люфтваффе. Пилот с мальчишеским голосом в ответ издал благодарный вздох, чуть не плача от облегчения.
Радистка обернулась к Мэдди:
– Он запрашивает посадку.
– Скажи ему вот что, – Мэдди черкнула в блокноте несколько цифр. – Вначале назови его, потом – нас. «“Хейнкель хе сто одиннадцать”, это Кале-Марк». Дальше номер посадочной полосы, скорость ветра, видимость, – она яростно писала в блокноте. Радистка вгляделась в числа и аббревиатуры и с уверенным спокойствием заговорила в микрофон, отдавая приказы на немецком языке.
Потом замолчала на полуслове и идеально наманикюренным ноготком ткнула в запись, которую дала ей Мэдди, одними губами произнеся: «ПП двадцать семь?»
– Посадочная полоса двадцать семь, – еле слышно ответила Мэдди. – Скажи, «посадку разрешаю, посадочная полоса двадцать семь». И скажи, если у него остались бомбы, пусть сбросит их в море, чтобы не взорвались при посадке.
В диспетчерской стояла тишина, всех словно загипнотизировали резкие, отчетливые инструкции на непонятном языке, которые элегантная радистка произносила с привычной властностью большой начальницы, и страдальческие, столь же непонятные задыхающиеся ответы мальчишки в подбитом самолете, а Мэдди строчила указания в блокноте, где оставалось все меньше свободного места.
– Вот и он! – выдохнул дежурный офицер, и все, кроме Мэдди и радистки, прикованных к наушникам и телефону, бросились к низкому окошку посмотреть, как неуверенно движется возникший в небе подбитый бомбардировщик.
– Когда он пойдет на посадку, просто скажи ему скорость ветра, – проинструктировала Мэдди, продолжая писать как заведенная. – Западно-юго-западный, восемь узлов, порывы до двенадцати.
– Скажите, пожарные службы уже выехали его встретить, – добавил дежурный офицер и хлопнул по плечу одну из девушек-диспетчеров: – Вызовите пожарных. И медиков.
Черный силуэт вдали стал больше. Было уже слышно, как кашляет и завывает его единственный поврежденный двигатель.
– Господи, да он шасси не выпустил! – ахнул молоденький лейтенант Давенпорт. – Он сейчас со всей дури об землю хлопнется.
Однако этого не произошло. «Хейнкель» аккуратно сел на брюхо, взметнув облако травы и дерна, и остановился перед диспетчерской вышкой, а навстречу ему понеслись пожарные и санитарные машины.
Все, кто стоял у окна, сбежали по лестнице и бросились на посадочную полосу.
Мэдди забрала назад свои наушники. Две ее коллеги уже вскочили и стояли у окна. Мэдди изо всех сил вслушивалась, пытаясь разобрать, что происходит снаружи. До ушей доносился исключительно рев сирен. С ее места в окно было видно только небо да ветроуказатель в конце взлетно-посадочной полосы, но не то, что происходит непосредственно внизу. С земли поднялся черный завиток густого дыма.
Королевна, или как там ее на самом деле звали, уже стояла у кромки посадочной полосы и не сводила глаз с истерзанного бомбардировщика люфтваффе.
Лежа на брюхе, он смахивал на большого металлического кита, только извергал из себя не морскую воду, а дым. За треснувшим плексигласом кабины радистке был виден молодой пилот, который отчаянно пытался снять с мертвого навигатора простреленный окровавленный шлем. На глазах у девушки техники и члены пожарной команды обступили самолет и стали вытаскивать оттуда пилота и погибших членов экипажа. Она наблюдала, как искреннее облегчение на лице пилота сменяется замешательством и страхом по мере того, как его все плотнее обступают люди в синей форме со знаками различия Королевских ВВС Великобритании.
Дежурный офицер-радист у нее за плечом еле слышно цокнул языком и чуть нараспев произнес:
– Бедный молодой Ганс! Этот ублюдок не вернется домой героем, ну уж нет. Похоже, у него совершенно нет чувства направления. – Потом легонько и благожелательно опустил ладонь на плечо радистки, которая знала немецкий, и с извиняющимися нотками в голосе проговорил: – Вы не откажетесь помочь нам его допросить?
* * *
Дежурство Мэдди закончилось к тому времени, как медики наспех подштопали немецкого летчика и отнесли его в кабинет на первом этаже диспетчерской вышки. Мэдди мельком увидела, как ошеломленный юноша осторожно отхлебывает из дымящейся кружки, пока санитар прикуривает ему сигарету. Дело происходило в августе, и летчика завернули в одеяло, но зубы немца все равно выбивали дробь. Хорошенькая блондинка-радистка примостилась на краешке жесткого стула у противоположной стены и вежливо смотрела куда угодно, только не на сокрушенного, убитого горем врага. Она тоже курила в ожидании новых распоряжений и выглядела такой же собранной и спокойной, как с наушниками в диспетчерской, однако Мэдди заметила, что палец с наманикюренным ногтем машинально и нервно постукивает по спинке стула.