Элизабет Джордж
Есть что скрывать
– В нашей команде, кроме меня, есть еще два детектива и сержант Джейд Хопвуд, которая заменила Тео.
– Всего четыре человека? – удивился Линли. – И как вы собирались бороться с насилием в отношении женщин, имея в своем распоряжении только одного сержанта и двух детективов?
– Это все, что нам выделила служба столичной полиции, – ответил Финни. – Думаю, вы понимаете, с какими трудностями мы сталкиваемся.
Нью-Энд-сквер Хэмпстед Север Лондона
Сержант Уинстон Нката знал, что одна из причин, по которым ему поручили сообщить семье Тео Бонтемпи, что ее убили, заключалась в том, что он черный, как и его погибшая коллега – и, вероятно, ее семья. Его это не волновало, хотя он и задавал себе вопрос: неужели шеф – Линли – думает, что если услышать ужасную весть от человека своей расы, это каким-то образом ослабит удар? Он выслушал поручение молча, воздержавшись от вопросов и замечаний, хотя и не обрадовался. Никому не хочется сообщать такого рода новости.
Нкату удивил адрес родственников – Хэмпстед. Хэмпстед – это куча денег, а куча денег означает наследство, которое не все ушло на похороны или хорошо оплачиваемую работу. Выросший в многоквартирном доме на юге Лондона, в районе, который все еще ждет, чтобы стать модным, Уинстон привык к похожим на башни домам, смешению рас, войнам подростковых банд, обычно черных, и родителям – в частности, его собственным, – которые выпускали ребенка из квартиры только при условии, если он мог назвать место, куда направляется, и маршрут, не заводивший на чужую территорию. Но это не особо помогало. Он все равно присоединился к «Воинам Брикстона» – как и его брат Гарольд, который пребывал в тюрьме на содержании королевы и останется там еще как минимум семнадцать лет. Уинстон расстался с «Воинами» благодаря доброте и заинтересованности, проявленной копом – черным, как и семья Нкаты, – и в результате выбрал другой путь. За эти годы его жизнь сильно изменилась, но он давно пришел к выводу, что люди его расы, поселившиеся в Хэмпстеде, могут быть только знаменитостями: кинозвездами, известными спортсменами и тому подобное.
Адрес семьи Бонтемпи привел его на Нью-Энд-сквер, с утопающими в тени тротуарами и украшенными глицинией портиками домов. Жилье Бонтемпи впечатляло: особняк из красного кирпича, самый большой из всех соседних. Он был огорожен черной чугунной оградой. Между оградой и домом – цветущий сад. Дом трехэтажный – по пять больших окон на каждом этаже, – а из крыши торчит куча дымоходов. Имелась даже одноэтажная пристройка, хотя Нката никак не мог понять, зачем такому большому дому еще и пристройка. Перед домом была припаркована одна машина, «Лендровер» последней модели. Свою «Фиесту» сержант поставил прямо за ней.
Выбравшись из машины, он направился к калитке. Высота забора и калитки была чуть больше метра, но калитка тем не менее оказалась запертой. Нката нажал единственную кнопку. Ничего. Пришлось сделать еще несколько попыток. Наконец строгий женский голос ответил:
– Да? В чем дело?
Уинстон назвал себя, и замок на калитке открылся. Он вошел и направился к большой «пещере» из глицинии, видимо накрывавшей крыльцо. Так и оказалось. Глициния разрослась в трех направлениях из одного мощного ствола, который выглядел так, словно его перенесли сюда из райского сада, где Адаму и Еве указали на дверь. Вьющиеся побеги закрывали крыльцо, обрамляли окна первого этажа и тянулись к крыше.
Дверь открылась раньше, чем он успел подняться по ступенькам. На пороге, держась за ручку двери, стояла высокая и чрезвычайно привлекательная женщина. Примерно одного возраста с ним – двадцать семь – и одетая в летнее белое платье с узором из подсолнухов, перехваченное в талии. Ткань контрастировала с цветом ее кожи, но этот контраст был приятным. Ноги босые, заметил Нката, на ногтях красный лак; волосы распрямлены и спускаются по щекам аккуратной стрижкой, которая ей очень идет. Тщательный макияж, украшения. Все элегантное. Судя по ее виду, ею занимался профессиональный стилист.
– Новый Скотленд-Ярд? – неуверенно переспросила она, даже не пытаясь оторвать любопытный взгляд от длинного шрама на его лице. «Возможно, именно шрам вызвал у нее опасения», – подумал сержант.
Он протянул женщине удостоверение. Она прочла его, потом снова посмотрела на сержанта.
– Как, вы сказали, вас зовут? – Это было нечто вроде проверки.
– Произносится: «Н» плюс «ката», – ответил он.
– Значит, африканец.
– Мой отец из Африки. Мама с Ямайки.
– Но у вас нет ни того, ни другого акцента.
– Я родился здесь.
– Вы действительно из службы столичной полиции?
– Совершенно верно. И мне нужно поговорить с вашими родителями.
Женщина довольно резко повернулась, так что платье взметнулось вверх, обнажив нижнюю часть ног, и исчезла в доме. Дверь она оставила открытой, и Нката вошел. Он оказался в прихожей с отполированным до блеска полом из черного дуба. На полу лежал персидский ковер. Антикварные столики, рукоятки из полированной бронзы, пейзажи в золоченых рамах. Как выразилась бы Барбара Хейверс, семья Бонтемпи не прозябала в нужде.
Молодая женщина вернулась. В руках у нее был поднос с большой бутылкой воды «Сан-Пеллегрино» и четырьмя бокалами.
– Они скоро будут. Идите за мной, – сказала она и провела его в гостиную, похожую на картинку из журнала, посвященного дизайну квартир: мягкие диваны, мягкие кресла, обивка с узором из цветов и виноградных лоз, сияющий столик из красного дерева, антикварный шкафчик с необычной коллекцией маленьких фарфоровых фигурок женщин, обрезанных у талии. Об их назначении Нката даже не догадывался.
– Кстати, меня зовут Розальба. То есть Рози, – сказала женщина. – Вы насчет Тео? Я ее сестра.
Уинстон отвернулся от антикварного шкафчика.
– Да. Верно.
– «Сан-Пеллегрино»? – спросила она, поднимая бутылку.
– С удовольствием. Да. – Он не смог сдержать любопытства: – Можно задать вам вопрос: чем занимаются ваши родители?
– Ужасно невежливый вопрос.
– Да. Простите. Мне просто интересно.
Рози нахмурилась, но все же ответила:
– У отца ветеринарная клиника возле Рединга. Вроде обычной клиники. Я хочу сказать, круглосуточная, со специалистами, операционными и всем прочим. Мама – пилот частных самолетов. – Рози закатила глаза. – Доставляет скучающих жен всяких боссов за туфлями во Флоренцию и на обеды в Париж.
– Не будь такой злой, Рози, – донесся голос с той стороны, откуда пришла Рози с водой и бокалами. Эта женщина говорила с акцентом, похожим на французский. Нката повернулся. И был чрезвычайно удивлен. Мать Рози была белой, по-настоящему белой, и ее кожа резко контрастировала с черным костюмом в тонкую полоску. «Ди Гарриман ее оценила бы», – подумал сержант: узкие брюки, накрахмаленная белая блузка с поднятым воротником, обрамляющим лицо, облегающий фигуру пиджак, туфли с золотыми пряжками. Украшения у нее тоже были золотыми – и, похоже, настоящими: кольца, серьги и цепочка с кулоном, который он толком не мог разглядеть.
– Я Соланж Бонтемпи, – представилась женщина. – Рози сказала, вы пришли насчет Тео…
«Она не похожа не скорбящую мать, – подумал Нката. – Интересно почему? – Потом задался вопросом, почему ему это интересно. По опыту работы он знал, что люди по-разному переживают горе. – Чем же вызваны мои сомнения – тем, что она белая? Возможно», – решил он. Но, прежде чем он успел ответить, послышался голос Рози:
– Papá[10] нужна помощь?
– Да, но только не предлагай, милая. Сегодня… как и раньше. – Она повернулась к Нкате, словно прочла его мысли. – Чезаре, мой муж, очень переживает из-за смерти Тео. Мы с Рози стараемся не усугублять его страдания своими. Всё никак не можем привыкнуть, словно это случилось не с нами… И нам не отдают ее тело.
– Это из-за вскрытия. Думаю, придется еще немного подождать.
– Кое-чего я совсем не понимаю, – сказала Соланж. – И никто нам ничего не говорит.
– Именно поэтому он здесь, Maman[11]. Сержант Нката из службы столичной полиции.
– И зачем к нам явился сержант Нката из службы столичной полиции? – В мужском голосе тоже слышался иностранный акцент. Но не французский. Мужчина появился из той же двери, что и его жена и дочь, но двигался медленно, с помощью ходунков. Одна нога его плохо слушалась, заметил Нката.
– Это насчет Тео, Чезаре, – объяснила Соланж Бонтемпи.
– Я не понимаю, почему нам не разрешают забрать ее домой, – Чезаре Бонтемпи обращался к Нкате. – Мы хотим устроить похороны. Собрать друзей. Хотим, чтобы священник… – Он умолк и махнул рукой.
– Papá, сядь, – сказала Рози. – Пожалуйста. Сюда. Давай мы тебе поможем. Maman?
Он вскинул руку, останавливая их, и продолжил мучительный путь в комнату. На лбу и верхней губе у него выступили капельки пота. Все молча ждали, пока он присоединится к ним. Наконец Чезаре рухнул – не сел, а буквально рухнул – на диван, оттолкнул ходунки в сторону и снова повернулся к Нкате.
– Почему нам не возвращают дочь?
Уинстон ждал, пока женщины сядут. Похоже, они не собирались этого делать. У Рози был такой вид, словно ей хотелось сбежать: она все время косилась в сторону входной двери. Жестом сержант указал им на два кресла, а сам сел в другом конце дивана, на котором устроился Чезаре.
– Новости не очень хорошие. Мне жаль, что приходится их вам сообщать.
– Что там еще? – Соланж поднесла руку к горлу – защитный жест, характерный для многих женщин, – но тут же перевела взгляд на мужа. – Чезаре, может…
– Нет! Говорите, мистер сержант, как вас там.
– Нката. Уинстон Нката. Я пришел сообщить вам, что вашу дочь, похоже, убили. Вот почему вам не отдают ее тело.
– Убили? – переспросил Чезаре. – Тео убили? Она же полицейский! Кто убивает полицейских?
Соланж вскочила и подошла к нему. Он снова взмахнул рукой, отказываясь от помощи.
– Чезаре, прошу тебя. Ты должен…
– Что я должен? Сохранять спокойствие? Теодору убили, а я должен оставаться спокойным?
– Ты неважно себя чувствуешь, мой дорогой. Мы с Рози боимся за тебя.
Чезаре покосился на Рози. Она опустила голову и сцепила руки, не отрывая взгляда от своих коленей.
– Я не понимаю, – сказала Соланж. – Кто решил, что ее убили? И почему? И как?
Опираясь на данные отчета судмедэкспертов, которыми Линли поделился с ним и Барбарой Хейверс, Нката рассказал, что могло произойти с Тео. Он не стал вдаваться в подробности того, что им уже было известно: обнаружение Тео Бонтемпи коллегой, госпитализация, обследование, рентген, эпидуральная гематома, тщетные попытки спасти молодую женщину, просверлив отверстие в черепе, чтобы снизить давление, проведенное полицейским патологоанатомом вскрытие, выявившее, что такую травму она не могла нанести себе сама. Нката сообщил только выводы, к которым пришел судмедэксперт. Отчет вскоре будет представлен коронерскому жюри. Но характер травмы, последующая кома и смерть – все свидетельствует об убийстве.
Все трое молчали. Похоже, они были потрясены и не могли понять, как такое могло случиться. Первой нарушила молчание Соланж:
– Кто мог хотеть смерти Тео? И почему?
– Именно это мы и пытаемся выяснить, – ответил Нката. – Отчасти за этим я к вам и пришел. Начнем с вопроса: кто?
– Думаете, это один из нас? – Нката видел, что сцепленные руки Рози по-прежнему лежали у нее на коленях.
– Не думаете же вы… – сказала ее мать.
– Мы должны предъявить алиби? – перебила ее Рози.
– Просто формальность, но такова процедура, – подтвердил Нката.
– И вы захотите знать, были ли у нее враги, – прибавила Соланж.
– У Теодоры не было врагов, – буркнул Чезаре Бонтемпи.
– Нам трудно об этом судить, – возразил Нката. – Поэтому нам понадобятся имена ее друзей, имена всех, с кем она могла встречаться. Мы знаем, кто ее муж. – Он пролистал записи, которые сделал до прихода сюда после разговора по телефону Линли и Хейверс. – Росс Карвер. Пока всё.
Когда прозвучало имя Росса Карвера, трое членов семьи Бонтемпи переглянулись. Нката собирался спросить, какие отношения были у Тео и Росса в последнее время, но не успел.
– Вы захотите знать, когда мы видели ее в последний раз, – предположила Рози.
– Было бы неплохо для начала.
– Она была здесь… думаю, недели три назад, – сказала Соланж. – Приходила проведать papá.
– Мы смотрели кино, тот старый ковбойский фильм, где они прыгают со скалы, – прибавил Чезаре.
– Да-да, «Бутч Кэссиди», я помню. Вы любите этот фильм и много раз смотрели его вместе. – Соланж улыбнулась, вспоминая, что отцу и дочери нравился один и тот же фильм. – Тео не могла приходить сюда так часто, как хотела. Работа в полиции отнимала все ее время.
– Она жила работой, – подтвердила Рози.
– Многие копы такие. Поэтому они часто несчастливы в семейной жизни.
– Как и она, – сказал Чезаре. – Ее брак. Он распался.
– Когда это было?
– Больше двух лет назад, – ответила Рози. – Они тогда расстались, но… до сих пор не развелись. Хотя Тео хотела. Если подумать, какой смысл цепляться за брак, когда отношения между людьми мертвы…
– Они оба…
– Росс…
Соланж и Рози заговорили одновременно, но свою мысль закончила только Рози:
– Они оба хотели. – Она не отрывала взгляда от Нкаты, а родители смотрели на нее.
– Она с кем-то встречалась? – спросил Нката.
– Может быть, но Тео никогда не делилась со мной подробностями личной жизни. Может, из-за разницы в возрасте? Она на семь лет старше.
– А ее муж? У него кто-то есть?
Ответом было молчание.
– Вы говорите о Россе? – переспросила Соланж, словно была сторонницей полиандрии[12], а Росс Карвер был одним из ее многочисленных мужей. Она посмотрела на Чезаре, потом на Рози, потом снова перевела взгляд на Нкату. – Мы время от времени видимся с Россом, но о таком он нам не стал бы рассказывать.
– Потому что…
– Думаю, не хотел, чтобы Тео знала. Официально они были еще женаты.
Нкате это казалось бессмысленным. Они разводились. Они не жили вместе уже два года. Какая разница, если Тео Бонтемпи узнает правду о муже, с которым рассталась? Сержант поерзал на диване, внимательно разглядывая всех троих, и пришел к выводу, что они что-то скрывают. В семье что-то происходит, и дело не только в гибели одной из дочерей.
Уинстон не стал нарушать затянувшуюся паузу – этому приему он научился у Линли. Большинство людей долго не выдерживают. Но эти трое, как выяснилось, не относились к большинству.
– Я устал, – наконец нарушил молчание Чезаре. – Пойду.
Жена тут же вскочила, чтобы помочь ему, потом повернулась к Нкате.
– Вы не возражаете, сержант? Милая, продиктуй ему, пожалуйста, номера наших мобильных телефонов. Вам же они нужны, правда, сержант?
Он кивнул, и Соланж вывела мужа из комнаты. До него доносились их приглушенные голоса. В дальней части дома открылась, потом закрылась дверь, и все стихло.
Как бы то ни было, Рози осталась с ним. У него сложилось впечатление – по ее напряженности, – что она хранит множество секретов: и своих, и чужих. «Она знает гораздо больше, чем говорит, – подумал Нката. – Непонятно только, с кем связаны эти секреты – с родителями, сестрой или мужем сестры».
Хакни Северо-восток Лондона
Работодатель посоветовал ему взять несколько дней отпуска, и поэтому Барбара Хейверс нашла Росса Карвера дома. Ей не составило труда его найти – просто позвонила по номеру телефона напротив его имени в одной из папок, и он взял трубку. Можно поговорить с ним о смерти Тео Бонтемпи? Она готова встретиться в любом месте или прийти к нему – как ему удобно.
– Тео? – после довольно долгой паузы ответил Росс; в его тоне чувствовалось смирение. – Конечно. – Он назвал Барбаре адрес, и она отправилась к нему.
Его квартира находилась в одном из больших кварталов, тянувшихся вдоль Голдсмит-роу, в Хакни. В большинстве своем это были унылые, давно не мытые здания из красного кирпича. Только один дом, похоже, построили относительно недавно, и его бетонный фасад еще не стал жертвой выхлопных газов, пыли и другой грязи.
Разумеется, тут не нашлось места для ее «Мини» – это же Лондон. По какой-то непонятной причине проезжая часть Голдсмит-роу была перегорожена тремя тумбами; дальше только пешком или на велосипеде. Всё. Поэтому она заехала на тротуар рядом с чугунной оградой, почти скрытой кустарником, и выудила из захламленного «бардачка» потрепанную табличку с надписью «Полиция» и прикрепила так, чтобы ее было видно всякому, кто заглянет внутрь через лобовое стекло. Барбара надеялась, что табличка отвлечет внимание от груды картонок из-под еды навынос и от переполненной пепельницы. И никто не заметит оберток от шоколада «Кэдбери», которые она обычно бросала через плечо.
Выйдя из машины, Барбара тут же почувствовала сильный запах навоза. Огромного количества навоза. Это место было настоящим царством навоза, который летняя жара превращала в гигантское вонючее варево. Вместе с огромным петухом, кряканьем множества уток и ревом осла все это свидетельствовало о близости городской фермы в Хакни. И действительно, когда Хейверс заглянула за кусты по другую сторону ограды, то увидела запущенные клумбы с цветами и овощные грядки, а за ними виднелась крыша амбара. Пока она разглядывала огород, из торца амбара вышли две молодые женщины в высоких резиновых сапогах и панамах. В руках у них были садовые инструменты и корзинки. «Время сбора урожая», – подумала Барбара. Вне всякого сомнения, из изобилия навоза ферма извлекала пользу.
Пока она шла по Голдсмит-роу, разглядывая номера домов, запах не ослабевал. Барбара не могла представить, как можно жить через дорогу от фермы. Вероятно, здесь невозможно открыть окно десять месяцев в году.
Дом, где жил Росс Карвер, находился в самом конце улицы, но воздух тут был нисколько не чище. Барбара поймала себя на том, что инстинктивно задерживает дыхание. Вонь была такой сильной, что если дышать через рот, то можно подвергнуться воздействию двух десятков бактерий, не известных науке, подумала Барбара.
Она позвонила, и замок на двери открылся, впуская ее в здание. Лифт привез ее на верхний этаж. Видимо, Росс Карвер ждал – она едва успела поднять руку, чтобы постучать, как дверь открылась. Перед Барбарой стоял красивый загорелый мужчина – вероятно, сам Карвер.
Знала она о нем только то, что он – инженер-строитель. В данный момент Карвер был больше похож на поклонника рок-звезды. Щетина на щеках; шикарные темные кудри убраны с лица и зафиксированы каким-то гелем, а на затылке собраны в пучок; в одном ухе две серьги в виде маленьких колечек и похожий на бриллиант «гвоздик», в другом – такой же гвоздик. Из одежды на нем был жилет, знававший лучшие времена и явно не по размеру, и синие джинсы. Рубашки не было. На Прекрасного Принца он не тянул.
– Росс Карвер? – спросила Барбара.
– Сержант Хейверс? – в свою очередь поинтересовался он.
После такого импровизированного знакомства мужчина шире распахнул дверь в квартиру, мебели в которой было так мало, что Барбара засомневалась, живет ли он тут вообще. Из другой комнаты вышел подросток.
– Мой сын Колтон, – сказал Карвер у нее за спиной.
Она кивком поздоровалась с парнем. Тот кивнул ей в ответ, типично подростковым движением головы отбросил волосы с лица и посмотрел на отца.
– Мне уйти?
– Так будет лучше, – ответил Карвер. – Она пришла поговорить о Тео. Спроси маму насчет поездки в Гибралтар. Скажи, что я позвоню ей вечером.
– Она же отказалась.
– Я попробую ее умаслить.
– Как же, – фыркнул Колтон и побрел к двери.
Когда дверь за ним закрылась, Карвер повернулся к Барбаре.
– Я выпью пива. Хотите?
– Для меня слишком рано. Стакан воды подойдет.
– Минутку, – сказал он и вышел, вероятно на кухню.
Барбара подошла к окну. Ей захотелось открыть его, потому что в комнате было градусов на десять больше, чем можно выдержать, а дезодорант посылал тревожные сигналы из подмышек, – но Хейверс вспомнила о запахе с фермы, который может убить их обоих.
– Вы их никогда не открываете? – спросила она, имея в виду стеклянную дверь слева от себя, ведущую на балкон. Там виднелись несколько картонных коробок, велосипед и комплект гантелей.
Росс вернулся с бутылкой воды в одной руке и пивом «Стелла Артуа» в другой.
– Я арендовал квартиру в разгар зимы. В это время года дожди смывают весь запах, и я ничего не заметил. Кроме того, я немного торопился. А теперь… – Он махнул рукой в сторону южной части города. – Собираюсь вернуться в Стритэм.
– В квартиру Тео?
– Она была нашей общей, когда мы жили вместе.
– Вы пакуете вещи. – Барбара кивком указала на коробки на балконе.
– Я их просто не распаковывал. – Он сделал глоток из бутылки. – Всегда надеялся, что и не придется. Тео хотела развестись. Я – нет. Надеялся, что она примет меня назад. – Он прижал холодную бутылку ко лбу, и Барбара пожалела, что отказалась от пива – хотя бы ради этого. – Вы хотели поговорить со мной о ней.
Барбара сунула руку в сумку, висевшую у нее на плече, выудила оттуда блокнот «на пружинках» и механический карандаш, который стащила со стола Нкаты. Они с Россом Карвером прошли в комнату, напоминавшую гостиную: четыре лежака, расставленные вокруг карточного столика. «Настоящий минималист», – подумала сержант. Был тут еще один предмет мебели – торшер. Никаких мелочей – вероятно, он не доставал их из коробок. Ни журналов, ни газет, ни зонтиков, ни разбросанных туфель или одежды. Зато здесь были фотографии. Огромное количество фотографий. Почти все они стояли вдоль одной стены. Часть из них – свадебные фотографии его самого и его бывшей супруги.
– Присядем? – предложила Барбара.
– Устраивайтесь. Места тут не так много.
– В отличие от фотографий.
Росс окинул взглядом снимки, выстроившиеся как на параде.
– Тео не захотела их взять, когда мы расстались. Но мне нравится на них смотреть. Они служат мне напоминанием.
– О чем?
– О том, какими мы были. О счастливых временах. Выбирайте, что вам больше нравится. – Он снова окинул взглядом фотографии. – Мы росли вместе. Наши родители подружились еще до нашего рождения.
– Как они познакомились?
Карвер задумался.
– Пожалуй, я этого не знаю. Такое впечатление, что они всегда были рядом, семья Тео… Я не помню времени, когда их не было. Вряд ли в церкви. Мои родители, да и, собственно, все мы – за исключением семьи Тео – атеисты. Родители Тео были – и остаются – католиками.
– А сама Тео?
– С родителями и сестрой она праздновала только Рождество и Пасху. В остальном – нет. Тео не… Она не любила внешний блеск.
– А вот блеск свадьбы ее привлекал, – заметила Барбара, имея в виду фотографии.
– Думаю, как и большинство женщин, даже если они начинают думать, что все это ненужная суета и глупости. Кроме того, ее мать настояла. Лично я предпочел бы регистрацию в загсе и обед в шикарном ресторане. Шампанское и клубника в шоколаде. Но Соланж – мама Тео – любит традиции, и доставить ей удовольствие не составляет труда.
– Как она отреагировала, когда вы расстались?
– Так же, как и все остальные. Удивилась. Расстроилась. Мы так долго были вместе, что для наших семей «Тео-и-Росс» превратилось в одно слово.
– Для вас тоже.
Карвер посмотрел на бутылку у себя в руке, потом медленно кивнул.
– Я уже вам говорил, что не хотел расставаться. Но в конечном счете причиной стал я.
– Другая женщина?
Он покачал головой.
– Для меня никого не существовало, кроме Тео.
– Но Колтон?.. Разве он не доказательство присутствия в вашей жизни другой женщины?
– Колтон – результат того, что спортивные бальные танцы превратились в нечто другое. Мне было восемнадцать, моей партнерше тоже, и мы совершенствовали сальсу. Латиноамериканские танцы затуманивают мозги. По крайней мере, мои они затуманили. Она забеременела и думала, что мы поженимся. У меня были другие планы.
– Тео знала о Колтоне?
– Он был в моей жизни с самого рождения. Я отверг его мать – кстати, я этим совсем не горжусь, – но не его. Тео все знала.
– Где теперь его мать?
– В Хаммерсмите. Замужем, двое других детей, и полностью довольна жизнью. – Карвер наклонил бутылку и сделал еще несколько глотков пива. – Последнее я только предполагаю, – признался он. – Но не вижу, почему бы ей не быть счастливой. Колтон ничего плохого не говорил, и они с Кираном – его отчимом – прекрасно ладят. Он очень приличный парень, этот Киран.
– Тео не чувствовала себя преданной?
– Из-за беременности Телин? Нет, конечно. Тео на три года младше. Ей было всего пятнадцать, когда это случилось – то есть между Телин и мной, – и мы с ней даже еще не встречались. А потом я ни разу не посмотрел на другую женщину. Не было никакого желания.
– В таком случае – если вы не изменяли в браке, – почему именно вы стали причиной разрыва?
– Я слишком сильно ее любил.
– Слишком сильно?
– Знаете, так бывает. – Росс посмотрел на балконную дверь, словно то, о чем он хотел сказать, находилось там. – Это как залить водой растение. У тебя благие намерения, а оно не выдерживает и погибает.
«Странная аналогия, – подумала Барбара, – потому что Тео Бонтемпи – бывшая Тео Карвер – в настоящий момент ждет погребения».
– Когда вы видели ее в последний раз?
– За два дня до того, как она попала в больницу.
– Где?
– В Стритэме. В квартире.
– Сами пришли или она пригласила?
– Она пригласила. Сказала, что ей нужно со мной поговорить.
– Нужно?
– Нужно. Хочет. Думаю, это означает одно и то же – разговор. Она пригласила меня поговорить. Я пришел. – Росс умолк и сдвинул брови, словно пытаясь вспомнить произнесенные женой слова. – Она хотела… «кое-что обсудить», так это было сформулировано. Попросила меня приехать в Стритэм. Я был свободен и согласился. Но когда приехал, она не ответила на звонок в дверь.
– И вы ушли?
– У меня был ключ, так что…
– Она дала вам ключ?
– Я не отдавал ей свой. После того как мы расстались, я приезжал четыре раза. Или пять… Забрать свое барахло. Тео не просила отдать ключ, потому что не всегда бывала дома, когда мне было нужно.
– И вы не вернули ключ, когда переехали?
– Нет. Так что в тот вечер я вошел в дом. Подумал, что она выскочила на минутку, например в магазин. Она знала, что я еду, и я решил подождать, потому что не знал, когда еще выпадет такой шанс.
– Шанс?
– Увидеть ее. – Он допил пиво из бутылки. – Возьму еще одну. Не хотите?
Барбара отказалась. Тем не менее Карвер вернулся с двумя бутылками. Одну, уже открытую, поставил перед ней, объяснив:
– На всякий случай.
Он сел, но не произнес не слова. Барбара подумала, что поход за пивом нужен был для того, чтобы выиграть время.
– Вы догадываетесь, о чем она хотела с вами поговорить?
Ответить он не успел – зазвонил его мобильный. Карвер извлек его из заднего кармана джинсов и посмотрел на экран.
– Извините. Я должен ответить.
Она махнула рукой в сторону телефона.
– Да? – сказал Росс, а затем молча слушал. Потом встал, прижимая телефон к уху, подошел к балконной двери, открыл ее, вышел на балкон и закрыл дверь. Он по-прежнему молча слушал. Барбара видела, как изменилось его лицо. Карвер посмотрел на нее, увидел, что она за ним наблюдает, отвернулся, опустил голову и начал что-то говорить. Разговор продолжался недолго, меньше двух минут. Когда Росс вернулся в комнату, лицо его было мрачным.
– Ее убили? Когда, черт возьми, вы намеревались мне об этом сказать?
– Кто сообщил вам эту информацию? – спросила Барбара.
– Не все ли равно?
– Нет, поскольку речь идет об убийстве.
– Почему вы не говорите мне, что происходит, сержант… Простите, как вас зовут?
– Хейверс.
– Сержант Хейверс. Почему вы не говорите мне, что, черт возьми, происходит? Тео была в больнице. Она была…
– …в коме после удара по голове.
Карвер на секунду умолк.
– Удара по голове? Как удара по голове? – Он непроизвольно бросил взгляд на телефон.
– Кто вам звонил?
– Сестра Тео, Розальба. Она сказала, что приходила полиция и сообщила им новости. Почему мне не сказали? Потому что мы расстались? Или вы думаете, что я с ней что-то сделал? Вы к этому ведете? Вы меня слушаете, да? Я вошел в квартиру. Нашел ее на полу в туалете. Ее вырвало в унитаз. Она сказала, что ее тошнит и у нее кружится голова. Я хотел вызвать неотложку, но она отказалась. Сказала, что ей нужно просто прилечь, и я помог ей.
– В документах указано, что она была в пижаме. Вы ее так и нашли на полу в туалете?
Карвер снова глотнул пива.
– Нет. Я… Послушайте, я раздел ее, но это не то, что вы думаете.
– Что я думаю?
– Что это имеет отношение к сексу. Что я ею воспользовался. Нет. С этим было покончено. Так она хотела. Но она мне не безразлична, и я переодел ее в пижаму, достал из аптечки две таблетки парацетамола и уложил ее в постель.
– А потом ушли? Вы так и не узнали, зачем она хотела вас видеть?
– Нет.
– Что именно? Не ушли или не узнали, зачем она хотела вас видеть?
– Она не сказала мне, о чем хотела поговорить.
– Вы уложили ее в постель и ушли?
– Нет. Часть ночи я провел рядом с ней.
– Вы провели часть ночи с бывшей женой?
– Я не хотел оставлять ее одну. Уложил в постель, лег рядом и заснул. Не собирался, но так получилось. Когда я проснулся… не знаю… около половины четвертого… она спала, и я не стал ее будить. Положил ее мобильник рядом с кроватью и ушел.
– Почему вы не попытались ее разбудить?
– Зачем? Я же сказал, что она спала. Не было никаких причин будить ее посреди ночи.
– Даже для того, чтобы поговорить о том, ради чего вы бросились в Стритэм? Разве вам не было любопытно? Сдается мне, что было.
Барбара видела, как у него на лбу, у самой линии волос, выступил пот. В комнате было жарко, так что этому можно было найти объяснение. Хотя дело скорее в волнении, а не в температуре воздуха.
– Если б я не заснул… если б настоял на том, чтобы отвезли ее в больницу, как и собирался… – Росс умолк, а затем продолжил, словно не слышал вопроса об отсутствии любопытства к тому, о чем хотела поговорить с ним жена: – Вы сказали, удар по голове. Какой именно?
– Раздробивший череп. Ее ударили чем-то тяжелым. Вы знаете, что такое эпидуральная гематома? – Увидев, что он кивнул, Барбара продолжила: – Это ее и убило.
Карвер посмотрел ей в глаза.
– Это не я. Я ни за что на свете не ударил бы Тео. Я любил ее. Я хотел ее вернуть.
– Как вы узнали, что она в больнице?
– От ее родителей. Они мне позвонили. Сказали, что она в больнице и что ей делают томографию. Когда я туда приехал, ее уже перевели в реанимацию…
– Они просили вас приехать, ее родители?
– Что? Просили меня? Нет. Но я должен был. Я должен был быть там. Я не понимал, почему при обычном падении нужно делать томографию мозга, почему она в коме и… все остальное.
– Все остальное – это ее смерть.
– И то, что было перед ней: аппарат искусственной вентиляции легких, мониторы, дефибрилляторы, системы жизнеобеспечения…
– И смерть мозга, – бесстрастно прибавила Барбара, пытаясь оценить его реакцию. Она хотела, чтобы ее слова прозвучали как можно резче, хотела понять, что он знает. Карвер выглядел искренним – как и большинство психопатов. Они умеют притворяться нормальными.
