Элизабет Джордж
Есть что скрывать
Когда дверь спальни родителей открылась снова, было уже темно. Тани сидел на кровати и ждал, пока заснет Сими, чтобы незаметно взять что-то из ее вещей. До него донеслись слова матери: «Абео, неужели ты не можешь…» – но тут дверь снова закрылась. Приоткрыв свою дверь, он увидел выходящего в коридор отца; тот был полностью одет, и от него пахло лосьоном после бритья – верный признак, кто он уходит на ночь.
Тани повернулся к сестре.
– Я вернусь, – сказал он. – Сиди тихо, поняла? Мама не должна знать.
– Ладно, – ответила Сими. – Но куда…
– Я же сказал – не знаю. Спи. – Он ждал, пока она успокоится – по крайней мере, попробует.
Вслед за отцом Тани вышел в жаркую и влажную ночь. Абео нигде не было видно, и он стал прислушиваться. Услышав собачий лай, пошел на звук.
Когда лай стал громче, Тани увидел знакомую грузную фигуру отца. Тот явно не спешил, словно вышел прогуляться, пытаясь избавиться от духоты в доме. Он шел в направлении Вудвилл-роуд. Там повернул налево, и Тани пришлось перейти не бег, чтобы не упустить его из виду. Стало ясно, что Абео направляется к Кингсленд-Хай-стрит. Но почему-то он выбрал маршрут по пустым улицам, где в особняках и многоэтажных домах спали люди, стараясь приспособиться к жаре, не ослабевшей даже ночью.
Наконец Абео вышел на главную улицу. Здесь тоже никого не было. Воздух казался густым от жары, словно хотел проникнуть за стекла витрин в закрытые на ночь магазины. Тротуар, впитавший выхлопные газы от многочисленных машин, заполнявших улицу днем, как будто освобождался от них; мусорные контейнеры источали неприятный запах гниющих овощей и остатков дешевой еды.
Абео перешел на другую сторону и оглянулся. Тани поспешно спрятался за синей решеткой магазина азиатской мебели, надеясь, что она укроет его от отцовского взгляда. Похоже, уловка сработала, и Абео продолжил путь. Через несколько минут он свернул на Ридли-роуд.
У Тани мелькнула мысль, что отец, мучимый бессонницей, решил поработать в своей бакалейной или мясной лавке. Зачем еще ему сюда идти? В этом районе больше ничего не было. Все закрыто и заперто, а в тусклом свете уличных фонарей на тротуарах виднелся мусор, ждавший, пока кто-нибудь его сметет. Но до этого оставалось еще несколько часов. Уборщики улиц появятся на рассвете – а вместе с ними и рыночные торговцы.
Абео не остановился на Ридли-стрит. Наоборот, он ускорил шаг. Когда сворачивал на Честер-кресент, а оттуда – на Долстон-лейн, в его движениях появилась какая-то вкрадчивость. Вдали Тани разглядел виадук, по которому улицу пересекали железнодорожные пути, и юношу посетила безумная мысль, что отец собирается куда-то ехать на поезде, хотя в такой ранний час поезда в Лондоне не ходили.
Тани напрягся. Да, Софи подала блестящую идею. Отцу действительно есть что скрывать, и если это можно использовать против него, Сими ничего не угрожает – независимо от того, что задумали родители. Раньше Тани особенно не задумывался, почему отец уходит из дома по ночам. Он просто считал, что так поступают все женатые мужчины, когда хотят побыть в обществе других женатых мужчин. Но то, что он видел теперь – ночная прогулка Абео, – не имело ничего общего с желанием пообщаться с другими женатыми мужчинами. Отец что-то замышлял, и Тани, пройдя вслед за ним мимо станции метро «Хакни-Даунс», затем по Амхерст-роуд и свернув на Нэрроу-уэй, начал догадываться, в чем дело.
Здесь были ломбарды, и Тани понял, что должен произойти какой-то обмен, результатом которого станут деньги. Без контрабанды тут не обошлось, и Абео пришел сюда либо получить деньги за продажу незаконного товара в одной из своих лавок, либо поделиться прибылью. Одно несомненно: происходящее в эти ночные часы – любой обмен – это, скорее всего, незаконно. Но пока Тани прокручивал в голове этот сценарий, отец дошел до конца улицы, перешел на другую сторону и остановился на углу, по всей видимости добравшись до цели своей прогулки.
Это был Пембери-Эстейт, огромное скопление многоквартирных кирпичных домов. Квартал находился на пересечении Долстон-лейн и Кларенс-роуд, поблизости от букмекерской конторы «Пэдди Пауэр» – очень удобно для обитателей сотен квартир, тешивших себя надеждой разбогатеть.
Тани остановился на углу, наблюдая, как отец заходит на первый этаж. Этот квартал был даже больше, чем Мейвилл-Эстейт, но поскольку Абео шел уверенно и не посмотрел на план, висевший сразу за входом, Тани понял, что отец уже здесь бывал.
Он сократил расстояние и старался держаться у края дорожек, которыми шел Абео, – на случай, если тот обернется проверить, не следит ли кто за ним. Но Абео не оглядывался. Пройдя по лабиринту проходов между зданиями, он наконец добрался до нужного дома и свернул к панели со звонками у шахты лифта. Но звонить не стал, а извлек что-то из кармана, что позволило ему воспользоваться лифтом. Кабина прибыла, Абео вошел внутрь и поехал наверх.
Тани отошел подальше, чтобы увидеть, где отец выйдет из лифта. Вскоре его старания были вознаграждены. Абео шел по внешнему коридору на третьем этаже. Одна из дверей открылась, и в проеме Тани увидел женщину, а затем услышал ее голос.
– Сегодня ты поздно, – сказала она.
Для Тани этого было вполне достаточно.
1 августа
Пембери-Эстейт Хакни Северо-восток Лондона
Остаток ночи Тани провел прямо здесь, в Пембери-Эстейт, размышляя о том, какие у него есть варианты. Он ждал, устроившись так, чтобы видеть лифт, который отвез отца на третий этаж многоквартирного дома. Всю дорогу от Мейвилл-Эстейт Тани гадал, выйдет ли из этого что-нибудь полезное, но о такой возможности он даже и не мечтал.
В 5:30 из лифта вышли несколько человек. Еще несколько – в 5:45. Абео появился во внешнем коридоре здания только после шести. Он подошел к лифту и спустился на нем. Потом бодрой походкой направился прямо к Тани, словно ожидал увидеть его здесь. В руке у него был большой конверт из коричневой бумаги.
– Я так и думал, что это ты. – Абео взмахнул конвертом. – Ты был осторожен, но все же недостаточно.
От Абео пахло сексом и потом. Запах был так силен, что Тани попятился. Заметив его движение, Абео хитро улыбнулся. Потом повернулся и направился к выходу, тем же путем, что и пришел.
– Если трахаешься на стороне, – сказал Тани в удаляющуюся спину отца, – не помешало бы принимать душ, когда заканчиваешь.
Абео не ответил. Походка его была упругой, как у юноши, – словно он гордился, что его секрет раскрыт.
– Не потрудился вымыться? – спросил Тани. – Нет, погоди. Ты хочешь, чтобы от тебя воняло так, чтобы каждый человек в радиусе двадцати метров знал, чем ты занимался этой ночью? Это для тебя важно, да, Па? Люди должны знать, что у Абео Банколе был секс?
Эти слова заставили Абео остановиться, но на сына он не смотрел. Просто слегка повернул голову, чтобы Тани мог его слышать.
– Ты как разговариваешь с отцом?
Тани подошел к нему.
– Кто она? Как долго это продолжается?
– Это не твое дело, – сказал Абео. – Все, что тебе нужно знать, я сообщу. – Он снова пошел, похлопывая себя конвертом по бедру. Потом начал насвистывать, изрядно фальшивя.
Тани не отставал.
– Третий этаж. Я могу туда пойти. Ты этого хочешь? Чтобы твой сын заявился к любовнице? Кто она? Мало ты обижаешь мать, так еще нашел себе грязную подстилку, которая раздвигает для тебя ноги?
К ним приблизился уличный уборщик, чистивший тротуары и канавы. Окинув их быстрым взглядом, он кивнул в знак приветствия. Абео кивнул ему в ответ. Тани никак не отреагировал.
Они шли дальше. Машин на улицах становилось все больше. Рычали автобусы. Воздух жадно впитывал выхлопные газы, а солнце обещало еще один день изнуряющей жары.
Тани увидел, что отец открыл клапан коричневого конверта и достал оттуда лист плотной бумаги. Потом протянул Тани. На нем детской рукой были нарисованы состоящие из палочек человечки с кудрявыми волосами. Две большие фигурки и две маленькие. Над человечками печатными буквами было написано: «Моя семья». Под двумя маленькими фигурками более уверенная рука вывела, тоже печатными буквами: «Элтон и Даврина». Под двумя большими, тем же почерком: «Мама и папа». К фигурке мамы был пририсован большой живот, на который указывала стрелочка с надписью: «Малыш».
– Ты трахаешь чью-то жену? И она беременна? Ты в своем уме?
Абео ничего не ответил. Просто протянул конверт сыну. Поначалу Тани подумал, что должен положить рисунок в конверт, но Абео сказал ему:
– Переверни.
На обратной стороне Тани увидел надпись: «Папе от Элтона».
Тани переводил взгляд с печатных букв на отца, не веря своим глазам.
– Какого черта? Кто эти люди?
– Мои дети и их мать, – объяснил Абео. – Элтону шесть, Даврине четыре. Третий родится в декабре. У мужчины должна быть семья. Дети и внуки. Твоя мать бесплодна. Ларк – нет.
– Ларк? – переспросил Тани. – Значит, ее зовут Ларк? – И тут до него дошло. – Ты морочишь нам голову всей этой нигерийской чушью, а сам трахаешь англичанку?
– Она черная англичанка, – сказал Абео. – Она рожает мне детей. И еще родит. У настоящего мужчины должно быть много детей.
– Значит, вот как это было, да? Мама родила двоих, но тебе было мало, и ты решил… что… дать объявление? – Отец ничего не ответил, и Тани понял, что угадал. – Точно. Значит, разместил объявление в интернете. И в нем ничего не было о детях. А что она думает о нас? Знает ли она, где ты пропадаешь, когда ты не с ней?
– Она знает, где я. И с кем. Ее это устраивает. Меня тоже.
Тани почувствовал, что у него кружится голова. Ему захотелось сесть и все обдумать, но нужно было идти дальше, чтобы вытянуть из отца все, что потом можно будет использовать против него.
– А что, если кто-то расскажет маме о… как ее там… Ларк… и она бросит… все это – тебя, всю эту поганую жизнь? Что, если мама с тобой разведется?
– Она этого не сделает, – сказал Абео. – У нее нет на это причин. Если они когда-нибудь встретятся, она поблагодарит Ларк за ее… – Абео никак не мог подобрать подходящее слово. – За ее услуги. Ларк отлично справляется.
Отец блефовал. Тани видел это по его бегающим глазам. Отец все время отводил взгляд – то на тротуар, то на проезжающие машины.
– Правда? Ладно, тогда я ей расскажу, и мы посмотрим, как она отреагирует.
– Говори. – Похоже, Абео не испытывал ни смущения, ни стыда, ни вины, вообще ничего. Все в нем как бы говорило Тани: «Да, я такой, и ты можешь относиться к этому как угодно. Меня это не волнует».
Тани подумал, что Абео пытается взять его на пушку.
– Я ей скажу, Па.
– Как хочешь, – ответил Абео.
– Ты потеряешь маму, Сими и меня. Потеряешь половину всего, чем владеешь. Ты этого хочешь? Клянусь, я все ей расскажу. Если только…
Теперь Абео смотрел на него. И слегка наклонил голову, явно заинтересовавшись, что последует дальше.
– Если только ты поклянешься оставить Сими в покое. Поклянешься прямо здесь и сейчас. Ты от нее отвяжешься, она останется в Лондоне, и ты никогда не станешь продавать ее какому-то там парню в Нигерии.
Абео перешел на другую сторону улицы, Тани – за ним. Солнце освещало верхушки многоэтажек в Мейвилл-Эстейт. Народу на улицах все прибавлялось: на велосипедах, машинах, мотоциклах и пешком. Скоро откроются магазины, и торговцы на рынке начнут раскладывать свой товар.
– Значит, это твоя цена? – спросил Абео.
– Да, это моя цена. Сими. Она остается в Лондоне. Ее оставят в покое. Такова моя цена.
Абео задумчиво кивнул. Правая сторона его верхней губы дернулась.
– Я подумаю об этом, а ты пока будешь молчать.
– Даю тебе время до вечера, – сказал Тани.
– До вечера, – согласился Абео.
Когда они добрались до Бронте-хаус, Монифа и Симисола еще спали. Тани думал, что отец сразу пойдет в ванную, чтобы смыть со своего тела запах Ларк, секса и пота. Но тот подошел к двери спальни, которую делил с Монифой.
– Нифа, иди сюда, – сказал он, распахнув дверь.
Тани услышал шелест простыней, потом голос матери.
– Что случилось?
– Я сказал, иди сюда, Монифа. Ты что, не слышишь?
Снова шорох, и через секунду на пороге появилась Монифа. Лицо ее было опухшим после сна – или от бессонницы, – под глазами темные круги. Она увидела Тани, потом перевела взгляд на Абео и поднесла руку к горлу.
– Покажи ей, Тани, – сказал Абео и протянул сыну коричневый конверт. – Тебе очень этого хотелось? Давай, прямо сейчас. – Тани не шевелился. – Ты слышал? Покажи матери; ты же собирался это сделать, если я не исполню твое желание. – Увидев, что Тани по-прежнему не шевелится, Абео выхватил у него конверт и сунул Монифе. – Смотри, – приказал он. – Твой сын хочет, чтобы ты это увидела, так что смотри.
Монифа перевела взгляд с мужа на сына, потом на конверт в своей руке. Ей не нужно было повторять дважды. Она открыла конверт, вытащила лист бумаги и посмотрела на рисунок, который недавно разглядывал Тани. Потом медленно подняла руку, посмотрела на сына и закрыла ладонью половину лица.
– Прости, – сказала она. – Я не хотела, чтобы ты знал.
Абео вскинул голову, вызвав у Тани невольные ассоциации с быком.
– Свари кофе, – бросил он Монифе. – Я буду в ванной.
Тринити-Грин Уайтчепел Восток Лондона
Усилия Нариссы Кэмерон, похоже, не привели к желаемому результату. Несмотря на то что двумя неделями раньше одна из взрослых волонтеров отлично справилась с задачей и продемонстрировала именно тот стиль изложения, который был нужен Нариссе, – Дебора фотографировала ее и записывала все сказанное, в надежде использовать и то и другое при работе над новой книгой, – ни одной девочке пока не удалось это повторить. И на репетициях, и на съемках все они, как автоматы, произносили перед камерой заученный текст.
Еще больше Нариссу злило то, что с Деборой – этой проклятой белой женщиной, черт бы ее побрал, – девочки держались естественно. Дебора знала, что дело тут не в каком-то волшебстве. Просто у нее больше опыта. Учеба на курсах и годы, посвященные съемкам портретов, научили ее раскрывать своих персонажей. Похоже, Нарисса еще не овладела этим навыком, который приходит с опытом, и ее разочарование вступало в конфликт со страстным желанием углубиться в истории девочек.
Выйдя из «Дома орхидей», Дебора остановилась. На нижней ступеньке лестницы она увидела Нариссу, которая разговаривала по мобильному.
– Плохо. На самом деле плохо. Ужасно. Виктория, ты должна…
Вероятно, Виктория перебила ее, а затем довольно долго что-то говорила, после чего Нарисса взволнованно ответила:
– Я знаю, что мне нужно. Ты не помогаешь. Ты мне кто, спонсор или мать?
Затем она снова слушала и, похоже, ей не понравилось услышанное.
– Я не могу прийти. Это займет слишком много времени. Я не…
Снова Виктория. Потом:
– Ладно. Да. Ладно.
Отключив телефон, Нарисса заметила Дебору.
– Что? Зачем вы тут болтаетесь? Почему не идете домой? Уходите! – Не дожидаясь ответа, Нарисса зашагала по выжженной солнцем лужайке, протянувшейся между двумя рядами коттеджей. На середине она оглянулась и, увидев, что Дебора не сдвинулась с места, крикнула: – Почему вы никого не слушаете? Что с вами такое?
Дебора спустилась по лестнице и подошла к ней.
– Может… Кажется, вы… Я просто… Я могу вам чем-то помочь?
– Я похожа на человека, который нуждается в вашей помощи?
– Честно? В общем… похожи.
– Что вы хотите? Кем вы себя воображаете? Какой-то мадонной-покровительницей… черт. Черт, я даже не могу придумать, чего именно.
Дебора засмеялась и тут же извинилась.
– Ой, простите, – сказала она, прикрывая рот рукой.
Нарисса закатила глаза.
– Вам никогда не давали пинка по вашей привилегированной белой заднице?
Дебора задумалась. Да, такие ситуации бывали. Поэтому она ответила серьезно:
– Не сомневаюсь, что были такие, которым этого хотелось. Но до сих пор им всем удавалось держать себя в руках.
Нарисса направилась к внешней стене и улице за ней. Дебора не отставала.
– Что? – Нарисса снова бросила на нее испытующий взгляд.
– Кажется, съемки… ну… идут не так, как вы надеялись.
– Ага, Шерлок номер два, – Нарисса снова закатила глаза.
– Можно я скажу? Кажется, у вас некоторые трудности.
– Катастрофа – вот что у меня, черт бы его побрал.
– Можно сказать и так, – согласилась Дебора.
– Вы когда-нибудь ругаетесь? – поинтересовалась Нарисса. – Или вы вся такая деликатная-деликатная?.. Ладно, проехали. Не отвечайте. Мне нужно на это проклятое собрание – вот что мне нужно. Или выпить. Или таблетку. Или еще что-то.
– Может, поговорить? – предложила Дебора. – Да, я понимаю, что вам нужна не я. И конечно, я не знаю и не могу делать вид, что знаю, на что это похоже. То есть ваши собрания и все прочее. Но я могу поговорить. А если точнее, я могу слушать. Говорить будете вы. Я могу реагировать, если вам нужна реакция.
Нарисса снова окинула ее испытующим взглядом. Дебора поняла, что ее оценивают. Оставалось только ждать, что решит эта женщина.
– Ладно, черт с ним, – наконец буркнула Нарисса. – Я получаю от них все, кроме ярости. И все время спрашиваю себя, почему они не возмущаются. Мы слышали о предательстве, лжи, потере невинности, о деградации и об угнетении женщин, но почему они не возмущаются? Я возмущаюсь. Я просто вне себя. И именно это – ярость – полностью отсутствует, когда я просматриваю снятый за день материал. А вот когда девочки говорят с вами, я ее вижу. Но почему они так разговаривают именно с вами… я имею в виду, что вы белая, благополучная, милая и все такое. Что я делаю не так?
Они все еще шли к внешней стене, тянувшейся вдоль тротуара. Когда добрались до конца, Дебора остановилась в тени одной из растрепанных акаций.
– Похоже… ну, не знаю… вы очень строги к себе?
Нарисса отрывисто рассмеялась, но смех вышел невеселым.
– Это у меня быстро пройдет. Не сомневайтесь. Это моя сильная сторона.
– Можете шутить сколько хотите. Но у меня вопрос: это ваш первый документальный фильм?
– Я работала с отцом, а тот снимал документалки лет сорок. Так что я знаю, что делаю, – если вы это имеете в виду. Я знаю процедуру. Слышала с самой колыбели.
– Что именно?
– Что самый надежный путь к успеху – способность режиссера оставаться объективным, а сам он во время съемки должен держаться нейтрально и в то же время благожелательно. – Ответ Нариссы был похож на давно заученный текст.
– И все же это ваш первый документальный фильм?
– Какая разница? Я должна уметь…
– Что? И почему? – Нарисса не ответила, и Дебора продолжила: – Почему вы что-то должны?
– Потому что я очень этого хочу, – после паузы ответила Нарисса.
– И что? Послушайте, я ничего не понимаю в кинодокументалистике, но, может, вы подходите не с той стороны? Судя по всему, вам нужно возмущение, исходящее от девочек. А разве негодовать должны не зрители фильма? И не должен ли режиссер верить, что зритель действительно испытает это чувство? Разве возмущение и негодование не возникают в процессе фильма? Ведь дело не в том, как девочки рассказывают свои истории, – их безыскусные слова говорят громче, чем… Не знаю. Что они должны делать? Рвать на себе волосы? Биться головой о стену? Всхлипывать? Рыдать? Знаете, Нарисса, возможно, вы сами всё портите. Как будто все эти голоса в вашей голове убеждают вас не беспокоиться, потому что все равно ничего не выйдет.
– Не люблю доморощенных психоаналитиков. Хотите честно? У вас покровительственный тон. Перестаньте.
– Вовсе нет. Я белая, вы черная, и я понимаю, что мы живем в расистском мире. И все равно я скажу: вы плохо подготовились потому, что у вас нет веры. Ни в девочек, ни в силу их историй, ни в способность зрителей понять ваш замысел – и, главное, в себя.
– Веры в себя хоть отбавляй, а вы как будто обвиняете меня в желании сделать что-то особенное, – с жаром возразила Нарисса. – Эти девочки, которые сюда пришли… Они испытали такое давление, которое вы даже представить не можете. С самого рождения их учили, что женщины должны превратиться в сосуды целомудрия и чистоты, предназначенные для мужчин. А все ради того, чтобы стать достойной парня, который хочет оставить в тебе свое семя. Разве от этого не хочется кричать? И все это продолжается и продолжается, и практически никто ничего не делает, чтобы это остановить.
– Зачем вы так говорите? А Завади? А вы сами?
– Потрясающе. Нас двое.
– Я тоже, – сказала Дебора. – И, думаю, есть много других, кто испытывает ярость, нужную для вашего фильма, в котором им, наверное, тоже найдется место.
– Я уже говорила с несколькими, – признала Нарисса, неохотно и после секундной паузы. – Перед тем, как начала снимать здесь.
– Кто они?
– Несколько копов, пытающихся положить этому конец.
– И?..
Нарисса вышла через калитку на тротуар, за которым по Майл-Энд-роуд с ревом проносились машины.
– Они были нормальными, эти копы. Готовыми говорить, распространять информацию, вместе добираться до мозгов людей – все что угодно. Они познакомили меня с хирургом, которая тоже этим занимается.
– И вы видели ярость? Мне кажется, хирург должен сохранять спокойствие.
– Я надеялась, но интервью не состоялось. Мне с трудом удалось поговорить с ней по телефону. Она здорово смотрелась бы в фильме – но не захотела. Это очень плохо, потому что я могла бы вставить ее в финал. Один из копов сказал, что пытаться остановить то, что происходит с женщинами, – все равно что вычерпывать воду из лодки чайной ложкой, так что было бы неплохо закончить фильм ноткой надежды… – Нарисса посмотрела на проезжавшие мимо машины. Ее лицо стало задумчивым. «Интересно, о чем она размышляет», – гадала Дебора. Ответа долго ждать не пришлось. – На самом деле вы должны поговорить с ней для вашего проекта, с хирургом. Ее зовут Филиппа Уэзеролл. Судя по всему, она жуткий параноик и поэтому не разрешит ее сфотографировать, но интервью с ней в качестве введения или заключения к вашей книге… А может, и во введении, и в заключении. Подходит и для того, и для другого.
Дебора переместила вес с одной ноги на другую и внимательно посмотрела на Нариссу Кэмерон.
– Погодите. Вы только что подсказали мне структуру фотоальбома, который я собираюсь делать? Чтобы он заканчивался интервью с хирургом?
– Господи! Неужели? И что это значит? Мы пытаемся помочь друг другу? Зачем, черт возьми, нам это делать? У нас ничего общего. Мы не можем быть подругами. Вы мне даже не нравитесь.
– Вы мне тоже не нравитесь. Значит, кое-что общее у нас есть, – улыбнулась Дебора.
Нарисса рассмеялась. В этот момент у нее зазвонил мобильный, и она посмотрела на экран.
– Мой спонсор. Хочет встретиться где-то поблизости. «Анонимные алкоголики» или «Анонимные наркоманы». Я должна ответить.
– Конечно. Мне все равно уже пора домой.
– Где вы живете?
– В Челси.
Нарисса хмыкнула и закатила глаза.
– Конечно, а где же еще?
Рынок на Ридли-роуд Долстон Северо-восток Лондона
Он рассказал все Софи.
– О боже! Поверить не могу… Твоя мама? Ты знаешь, почему она… – пробормотала Софи.
У него не было ответов, а она даже не могла сформулировать вопросы. Да, в жизни отца Тани действительно была тайна, и ее можно было бы использовать, но оказалось, что он не делал ничего незаконного, а мать все знала.
Софи не могла этого понять. «Просто в голове не укладывается», – сказала она. Тани был с ней согласен. Совершенно очевидно, что нет смысла шантажировать отца его отношениями с Ларк, а значит, нужно придумать что-то другое.
Тани задумался, не привлечь ли на этом этапе саму Сими: рассказать ей о второй семье Абео, о том, что Монифа все знает, и о плане отца отдать Сими какому-нибудь нигерийскому парню, согласному заплатить за нее калым. Но он понимал и риск. Услышав все это, Сими, скорее всего, пойдет прямо к матери и спросит, правду ли рассказал ей брат. Монифа будет все отрицать. На этом дело и закончится. Сими верила матери на сто процентов. Тани должен пошатнуть эту веру, но он понятия не имел, как это сделать.
А вот что он может, так это подготовить сестру к тому, чтобы она исчезла, как только поймет, что должна исчезнуть. Первым делом нужно сложить часть ее вещей в старый рюкзак. Тани открыл половину общего шкафа с одеждой, где лежали вещи Сими, и достал несколько платьев, подходящих для летней жары. Потом передвинулся к комоду, где лежали белье и футболки. Достал из-под ее кровати принадлежности, которые она использовала для изготовления тюрбанов и для украшения одежды из благотворительных магазинов. Каждый раз он брал совсем немного, чтобы у Сими не возникло подозрений до того, как придется увезти ее из Мейвилл-Эстейт. Все вещи сестры Тани сложил в рюкзак, а сам рюкзак спрятал в своей части шкафа, в глубине, откуда его можно быстро достать при необходимости.
Следующий шаг – понять, куда увести сестру, когда придет время. Похоже, вариантов немного. Самый лучший – рынок на Ридли-роуд. Сими там многие знали. Ему просто следует осторожно поговорить с людьми и найти того, кто согласен временно приютить его сестру, пока он не разработает надежный план, как обеспечить ее безопасность.
Тани отправился на рынок. Он понимал, что нужно соблюдать крайнюю осторожность. Разговоры на рынке – словно вода в решете, а слово «конфиденциальность» никому ни о чем не говорило. «Люди, которые лучше всего знают Сими, скорее всего, хорошо знакомы с Монифой и Абео, – подумал Тани. – Вряд ли они помогут забрать девочку из дома, поскольку не захотят пересекать границу, отделяющую бизнес на рынке от семейных дел. Поэтому придется вычеркнуть из списка Талату, Машу, а также всех, кто занимался украшением тортов».
На рынке царила привычная суматоха – музыка, гул голосов, споры, фасовка товара. В этот ранний час тут уже было полно народу. Половина улицы еще скрывалась в тени от соседних зданий, и скоропортящийся товар убрали с солнца, хотя ни ранний час, ни тень не слишком ослабляли жару.
Тани решил начать с парикмахерской. Он знал, что Сими несколько раз ходила в один и тот же салон – посмотреть, как плетут косички, наращивают волосы, делают разные прически. Проблема в том, что на Ридли-роуд было три таких салона и Тани не помнил, который из них выбрала Сими.
Удача улыбнулась ему со второй попытки. Два парикмахера в «Кхоса бьюти» знали его сестру. Одну женщину звали Блисс, другую – Тиомбе. Когда Тани появился на пороге, Блисс одобрительно присвистнула, а Тиомбе окинула его оценивающим взглядом и сказала:
– М-м… Смотри-ка, что у нас на обед.
Все рассмеялись.
Похоже, они не пасовали перед мужчинами. И это хорошо, потому что когда Абео начнет искать Сими, то человек, который ее прячет, не должен пугаться ни его присутствия, ни его гнева.
– Могу я с вами поговорить? – спросил он, переводя взгляд с Блисс на Тиомбе, затем опять на Блисс.
– Сейчас? – в один голос спросили они.
– Думаешь, мы бездельничаем, красавчик? – прибавила Блисс.
– Это важно, – ответил Тани. – Но я могу подождать.
– Гм… Именно этим тебе и предстоит заняться, – сказала Тиомбе.
– Или приходи через час, – прибавила Блисс.
– Тебе решать, – сказала Тиомбе. – Волосы твои, а мы обычно не стрижем парней.
– Дело в моей сестре.
– А кто твоя сестра?
– Симисола Банколе. Сими.
– Сими Банколе? – Блисс вскинула идеально выщипанную бровь. – Мы знаем Сими. Я покупаю у нее тюрбаны. И еще две головные повязки. Она твоя сестра?
Тани кивнул.
– Это важно.
– С ней всё в порядке? – спросила Тиомбе.
– Не особенно.
Тиомбе и Блисс переглянулись. Тиомбе положила руку на плечо клиентки и спросила:
– Вы не возражаете, миссис Окино?
А когда та ответила, что готова подождать, Тиомбе кивком указала Тани на дверь и вместе с ним вышла на улицу. Там она закурила и предложила ему сигарету, от которой он отказался. Тиомбе курила, держа сигарету между пальцами так, как показывают в кино; остатки дыма выходили у нее изо рта во время разговора.
– Что не так с Сими?
– Мне нужно найти место, где она будет жить.
– Почему? – Тиомбе прищурилась. Она была полукровкой, и Тани понял, что кто-то из ее родителей – китаец.
Он оглянулся. Ему не хотелось, чтобы у родителей возникли неприятности с полицией, и он не знал, насколько можно доверять Тиомбе. С другой стороны, нужно защитить Сими. Как совместить и то и другое?
– Мой папа кое-что устраивает для Сими в Нигерии. Она этого не хочет, – наконец решился он.
– Почему?
– Из-за того, что это.
– И что это?
– Калым. Я имею в виду, он обещал ее какому-то парню, который согласен заплатить за нее кучу денег.
Глаза Тиомбе широко раскрылись.
– Ты хочешь сказать, что отец хочет выдать ее замуж? Сколько лет Симисоле?
– Восемь. – Тани не стал говорить, что Сими выйдет замуж прямо сейчас. Он видел, что Тиомбе возмутила сама мысль, что восьмилетнюю девочку можно кому-то обещать, даже если речь не идет о деньгах. И это гораздо важнее.
– Понимаете, отец заплатил калым за девушку в Нигерии, на которой должен был жениться я. Думаю, он хочет компенсировать эти деньги и считает, что самый лучший способ – это калым за Сими.
Тиомбе сделала долгую, глубокую затяжку. Потом покачала головой.
– Это отвратительно. Чем я могу помочь?
Тани оглянулся. Теперь очень важно, чтобы никто их не услышал.
– Спрятать ее, – тихо сказал он. – Только на несколько дней, пока я не найду что-нибудь постоянное.
– Приют, – посоветовала Тиомбе.
– В приюте ей будет плохо. Я этого не хочу.
Тиомбе отвела взгляд. Ее лоб прорезали морщины.
– Может, кто-то поговорит с твоим отцом?.. Нет, это безумие. А твоя мама тоже в этом участвует?
Тани покачал головой.
– Нет, но она не пойдет против него. Он принимает решения за всю семью. Это не обсуждается.
– Ага. Твой отец – Абео Банколе, да? У него маленький магазин африканских товаров и мясная лавка?
– Откуда вы знаете? – удивился Тани.
– У него привычка флиртовать с женщинами. И он не всегда представляется как Банколе.
Тани не мог представить, что отец с кем-то флиртует. Почти все время он был либо злым, либо раздраженным – и всё.
– Пару раз он приглашал меня и Блисс пропустить по стаканчику в пабе. А может, и три раза, – сказала Тиомбе. – Один раз мы согласились. Он приятный человек, твой отец. Только я не люблю приятных женатых мужчин, и Блисс тоже. Я все ему объяснила, и он, похоже, понял. С тех пор мы несколько раз сталкивались, но он всегда проявлял уважение. Так что если ты хочешь, я могу пойти к нему и…
– Нет! Очень важно, чтобы он не знал о нашем разговоре. Он попытается выяснить, что я задумал. И сделает так, чтобы Сими не сбежала. Это всего на несколько дней. Поможете?
Тиомбе кивнула, бросила окурок на тротуар и потушила его носком туфли на высоком каблуке. Потом нырнула в дверь салона, вернулась с листком бумаги и написала на нем номер телефона.
– Мой мобильный. Когда будешь готов, позвони, и я отвезу ее к себе домой. Сими любит животных?
– Животных? Собак, что ли?
– Коз. У меня дома живет козочка.
