Элен Алекс
Страсти у вулкана
Марк Роснан смотрел в ее темные глаза и понимал, что его место здесь и только здесь. Возле этой тоненькой грустной девушки и нигде больше.
Он мог наброситься на нее и поцеловать так, как никто на свете еще никого не целовал. Но он не мог сейчас ничего решать, когда она столько выпила в баре.
И им обоим сейчас не мешало бы для начала охладиться.
– Мне нужно сделать нам холодные напитки, – сказал Марк Роснан.
Даниэль не отпустила его.
– Я пойду с вами к вашему холодильнику.
Даниэль стала подниматься с дивана.
– Нет, – сказал Марк Роснан, – сначала я закрою входную дверь. Я никуда не ухожу, смотри. Я всегда буду в поле твоего зрения.
– Ну да, – сказала Даниэль, – в этом переменчивом мире ни за чем нельзя уследить.
Она все-таки отпустила его руку, и Марк Роснан ушел закрыть входную дверь. А когда вернулся через пару секунд, Даниэль уже крепко спала.
Столько, сколько пережила за этот вечер, она и за два последние года не переживала.
Марк выключил свет и принес из спальни одеяло. Он укрыл Даниэль, а потом еще некоторое время сидел рядом с ней и смотрел на нее.
Ее волосы разметались по подушке, а улыбка даже во сне была грустной. Даниэль даже во сне боялась что-то потерять.
Марк покачал головой и вышел из гостиной.
Войдя в кабинет, он сел за стол, вытащил записную книжку, снял трубку телефона, вздохнул и набрал нужный номер.
Мать Даниэль сняла трубку.
– Добрый вечер, – сказал ей Марк Роснан.
– Добрый вечер, – отозвалась Джен.
– Дело в том, что Даниэль у меня, – сказал Марк Роснан.
– У вас? – удивилась Джен.
– Да, она спит.
– Она спит?
– Да, – сказал Марк Роснан, – она уснула сразу же. – И он стал думать, что бы он мог сказать матери Даниэль. Не говорить же ей, что Даниэль заснула сразу же после того, как она напилась и он еле довел ее до своего дома.
– Сразу же? – тем временем заинтересованно спросила Джен.
– Она заснула сразу же после того, как я привел ее ко мне домой.
– А-а, – протянула Джен.
– Она придет к вам завтра утром.
– Я надеюсь.
– До свидания, – сказал Марк Роснан.
И, чтобы больше ничего не объяснять, положил трубку на телефон.
– До свидания, – сказала мать Даниэль коротким гудкам.
Марк Роснан взял сигареты и вышел на террасу. Он еще долго стоял в этот вечер на террасе, курил и думал обо всем.
Даниэль проснулась на следующий день рано утром и совершенно ничего не поняла.
Она поняла только одно: что сейчас находится не у себя дома, а неизвестно где.
Даниэль с интересом оглядела себя. На ней было нарядное белое платье, в котором она вчера благополучно отправилась на выпускной бал. А еще она была заботливо укрыта одеялом.
Пока Даниэль размышляла, в доме послышались чьи-то шаги. Даниэль натянула одеяло до подбородка и стала ждать.
Довольно скоро она увидела в дверном проеме Марка Роснана. В одной руке он держал стакан с водой, а в другой – стакан с апельсиновым соком.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – сказала Даниэль.
– Болит голова?
– Болит, – призналась Даниэль.
Марк Роснан подошел и сел рядом с Даниэль на диван. Даниэль наблюдала за ним.
Он был невыспавшийся и усталый. Она смотрела на его морщинки около глаз и боролась с желанием прикоснуться к ним рукой.
Марк Роснан растворил в стакане с водой какую-то таблетку и протянул его Даниэль. Даниэль послушно взяла стакан и выпила все без остатка. Из рук Марка Роснана едва ли не вся женская половина города послушно выпила бы даже яд.
Потом Марк протянул ей стакан с апельсиновым соком. Даниэль выпила сок.
– Немного легче? – спросил он.
– Немного легче, – кивнула Даниэль.
Ей не было неловко. Все, что сейчас происходило, было так просто и естественно, как будто она была с этим человеком всегда и он никуда не уезжал от нее.
– Ты впервые так напилась? – вежливо спросил Марк Роснан.
– А у меня вообще все в этой жизни впервые, – сказала Даниэль.
Марк Роснан внимательно посмотрел на нее. Ее глаза улыбались. Он взял у нее из рук стаканы и поставил их на пол.
Он протянул ей руку, и Даниэль осторожно подала ему свою руку. Марк Роснан потянул ее за руку к себе. Даниэль приподнялась и села. Марк Роснан сидел рядом с ней, почти вплотную, он был близко-близко. Даниэль почувствовала, что ее лицо стало гореть.
– Ты больше никуда не уедешь? – осторожно спросила Даниэль только для того, чтобы хоть что-то сказать.
– Я больше никуда не уеду, – хриплым голосом сказал Марк Роснан.
– О мой бог, – сказала Даниэль. – Но почему?
– Я понял, что здесь мое счастье.
– Но ты всегда это знал.
– Нет, не знал. Я думал, что тут мой дом, мое творчество, мой вид из окна, на худой конец. Но я не скоро понял, что здесь есть ты.
Даниэль прикрыла глаза.
– С этого момента поподробнее. Я ведь уже столько времени мельтешу в твоей жизни.
Марк Роснан улыбнулся.
– Я хочу, чтобы ты мельтешила дальше.
Даниэль открыла глаза и посмотрела на него. За одной его улыбкой можно было идти на край света и не мечтать ни о чем другом.
– Но я бы и дальше мельтешила, – сказала она, – я не собиралась отступать.
– Это правда?
– Да, я полна сил. У меня есть мечта.
– С этого места поподробнее.
– Самое главное в жизни – встретить человека, с которым тебе будет интересно. А мне всегда было интересно только с тобой.
– Но жизнь – это не только духовная сторона.
Марк Роснан смотрел на нее очень серьезно, и Даниэль боялась понять по его глазам, о чем он думал.
– Да, я знаю, – совсем смутилась Даниэль, – жизнь – это еще и жар, который был в этой комнате вчера.
– Ты помнишь, что было вчера?
– Я помню все свои ощущения. Последнее из того, что я помню, это то, как ты решил, что нам нужно охладиться.
– Кажется, я пошел к холодильнику.
– О нет, – Даниэль улыбнулась дрожащими губами, – ты все время порывался закрыть входную дверь.
– О да, я вспомнил.
– Ты закрыл ее?
Они говорили тихо, потому что громко не могли. Голоса срывались от страсти на шепот и вообще куда-то пропадали.
– Я закрыл входную дверь, – сказал Марк Роснан.
Даниэль протянула руку и слегка коснулась пальцами его морщинок у глаз. Он накрыл ее ладонь своей. Даниэль убрала свою дрожащую руку и стала подниматься с дивана. Но этого никак нельзя было сделать, не коснувшись телом Марка Роснана.
Он тоже до последнего делал вид, что он тут ни при чем. Но его рука потянулась к ней, и он обхватил Даниэль за талию.
И притянул к себе и уткнулся лицом в ее живот.
Даниэль вскрикнула и обхватила руками его голову. Казалось, никакие силы не заставили бы ее сейчас отпустить от себя этого человека.
Но вот он потихоньку разжал руки, и Даниэль соскользнула по его телу на пол. Теперь она стояла перед Марком Роснаном на коленях.
Он обхватил ее лицо руками и поцеловал так, как никто и никого еще не целовал.
Даниэль закрыла глаза, чтобы не заплакать от нахлынувших на нее чувств. То ли это детство прощалось с ней и не хотело уходить, то ли раскрывала перед ней пути-дороги взрослая жизнь.
Марк Роснан поднял Даниэль на руки и понес в свою спальню на второй этаж.
Да, этот мужчина знал все тайны мира. Но он также знал и такие тайны, которыми никогда бы не поделился со всем остальным миром.
Он мог поделиться этим только с Даниэль.
От одного его поцелуя она могла упасть в обморок, и когда-то она боялась даже мечтать о том, что окажется в его объятиях. Хотя так долго этого ждала.
Теплое утреннее солнце вставало из-за гор. Улицы были тихи и безлюдны. Как обычно начинался новый, незнакомый день.
С этого дня Марк Роснан и Даниэль стали по-настоящему встречаться.
4
Итак, мы все выросли, и школу мы наконец-то окончили.
Неприглядная Джуди Ноуз вышла замуж чуть ли не на следующий день после выпускного вечера. Когда там ее еще возьмут куда-либо ведущей моделью, а замуж всегда надо бежать, пока берут.
А вот красавица Лили Найт сказала, что она может выйти замуж в любой момент, как только сама того пожелает. И теперь она будет всю жизнь выбирать себе достойного кандидата, пока однажды вдруг не состарится и не превратится в самую обыкновенную старушку, такую же простую и непримечательную, как миллионы других земных старушек.
На выпускном вечере наши учителя чуть не плакали от счастья, что мы наконец-то выросли и со своими трудностями теперь будем разбираться сами. И на нас больше не придется целыми днями жаловаться нашим родителям.
Выросли наши соседи Барлинги. Представьте, восемь человек детей, и всем теперь надо думать о поисках работы, а не о том, как получше раздразнить окрестных собак.
Люси Надсен так и не похудела, а потому многочисленные планы на свою личность и светлое будущее отложила до лучших времен. Пока же она окончила курсы парикмахеров и устроилась работать в салон красоты, в мужской зал. Видимо, Люси тайно лелеяла надежду встретить тонкого и впечатлительного мужчину своей жизни именно там.
Красавица Лили Найт немного подумала и пошла той же дорогой. Она тоже окончила курсы и тоже устроилась в салон красоты, в мужской зал. Ведь ее красоту надо было где-то всем показывать, а где сделаешь это лучше, чем в мужском зале салона красоты?
Никто из нас так и не стал моделью и, наверное, теперь уже никогда не покорит мир в этом качестве. Детские мечты о жизни разительно отличаются от самой жизни. А потому все наши самонадеянные планы, споткнувшись о реальность, пока остались только планами и на неопределенное время остановились на полпути к воплощению в действительность.
Итак, мы выросли и только теперь поняли, что детство – это была действительно самая счастливая пора в нашей жизни. А теперь на всех нас навалилось много проблем, неразрешимых трудностей и извечный поиск самих себя.
Марк Роснан. Едва ли не с самого детства, когда мир просыпался каждое утро за моим окном и на небе всходило огромное солнце, мне хотелось быть счастливой только лишь от того, что он просто жил, думал, разговаривал и дышал.
Прекрасные детские мечты обычно легко забываются, теряются по дороге и остаются где-то там, далеко позади. И с течением жизни к ним просто не имеет никакого смысла возвращаться, до того эти мечты порой оказываются несущественными, наивными и невыполнимыми. Но это все происходит только в том случае, если вы не отдаете этим мечтам без остатка все свое сердце.
Я придумала себе однажды Марка Роснана и уже ничего не могла с этим поделать.
Прошли годы. Выросли деревья, изменились цветы в саду, и поменяли свои взгляды люди вокруг. Но солнце осталось точно таким же, каким было всегда. И облака, и небо, и смена времен года, и чередование дня и ночи.
И Марк Роснан остался точно таким же, каким был всегда, – загадочным, притягательным и интересным. А мои чувства и мысли стали взрослее, глубже и сильнее.
Так получалось, что я ложилась спать с мыслями о нем и просыпалась с мыслями о нем. Я ела и думала о нем, разговаривала с людьми и думала о нем, и молчала – только лишь о нем одном.
Мне казалось, что за все эти годы он стал моей частью, я ощущала его бесконечным продолжением своей души. И вряд ли сам Марк Роснан хоть немного об этом мог когда-либо узнать.
– Он даже и не подозревает о том, что я тоже существую в этом мире и в этом городе, – сказала я как-то Мине.
– Он для тебя всего лишь этап, – сказала Мина.
– Какой этап? – не поняла я.
– Просто очередной жизненный этап, – сказала Мина, – и ничего больше.
– Ну что ты, – сказала я, – он – нечто большее.
Мина покачала головой и не стала развивать эту тему дальше.
Я прочла много книг и открыла тысячи истин. И слова о том, что человек самодостаточен сам по себе, в какой бы точке мирового бытия он ни находился, были для меня не просто словами. Я пришла к этой сути сама, проведя множество бессонных ночей и встретив в раздумьях не один рассвет.
К тому времени как я выросла, я открыла в себе огромную вселенную. И в этой вселенной было место и истинам, и знаниям, и человеческим эмоциям, и смене природных явлений, и окружающим людям, и нескончаемой любви.
– Все ищут Бога где-то там, за горизонтом, – сказал как-то Марк Роснан нам всем по телевизору, – а он внутри каждого из нас.
И, к тому времени как мы все выросли, мы пришли к этому сами.
5
Как-то в самый разгар лета, в одно жаркое воскресенье мама сказала:
– У задней ограды на желтые розы напал вьюнок, а я уже пирог затеяла.
Анна сказала:
– Ну и что?
Мина сказала, что у нее с утра живот болел.
Глава семьи накрыл голову свежей газетой и сказал:
– Но ведь вьюнок напал на твои розы задолго до того, как ты пирог затеяла?
Мама сказала:
– На что ты намекаешь?
Глава семьи сказал, что он ни на что не намекает, но мама все равно обиженно ушла на кухню.
Солнце жарило как ненормальное, когда послушная дочь своих родителей объясняла вьюнку у задней ограды, что ему не следовало нападать на розы посреди недели, а сегодняшнее воскресенье вообще не его день. Но ничего, мы пересадим его за ограду, поближе к реке, и там будет только его, вьюнкова, набережная. Желтые розы в знак благодарности искололи мне руки.
Много еще чего интересного хотела бы я рассказать окружающим меня вещам, предметам и явлениям, пока окончательно не поняла, что за мной кто-то внимательно наблюдает.
– Сегодня же воскресенье, – сказал мне кто-то, – все отдыхают.
– Какой отдых, – сказала я кому-то, – когда вся жизнь – борьба.
– И что, много с кем приходится бороться?
– Это с кем дружить порой не хватает, – сказала я, – а уж с кем бороться найдется всегда.
Он улыбнулся. Я наконец-то разогнула спину и подняла глаза.
Он облокотился о нашу ограду и действительно улыбался. Одной рукой он подпер подбородок.
– В мире такая жара, – сказал он мне, – пойдем лучше купаться.
– В этой заводи? – в ужасе сказала я.
Внучатый племянник Гельхиадихи громко рассмеялся.
– Ага, именно вот в этой заколдованной заводи.
Я молчала и не могла произнести ни звука. Ему хорошо, он не жил тут все эти годы под страшным гнетом осознания пребывания самой настоящей колдуньи вот так запросто, по соседству.
– Ты же видишь, – сказал тем временем племянник Гельхиадихи, – я тут каждый день купаюсь и еще ни в кого не превратился.
Я не стала ему объяснять, что племянники колдуний вообще-то застрахованы от всех напастей, он все равно бы этого не понял. Я просто сказала, что сейчас схожу за купальником и приду к заводи чуть позже.
Дома я поостыла и пожалела о своем опрометчивом обещании. Но делать было нечего, я надела купальник, завернулась в полотенце и осторожно вышла к дороге позади нашего дома.
Племянник Гельхиадихи ждал меня у реки. Он растянул на песке полотенце, сидел на нем и напевал какую-то песенку.
Я спиной чувствовала, что у моей сестры Мины уже не болит живот и она радостно наблюдает за нами из окна. Впрочем, сестра Анна тоже от нее не отставала.
Я осторожно прошла по колючей земле и ступила на мягкий песок у самой реки. Странно, но нам с Миной никогда не приходило в голову, что купаться можно здесь, а не ехать на городской пляж. В своем родном районе мы всегда жили как бы в гостях, часть территории была для нас как запретная зона.
Племянника Гельхиадихи наш народ прозвал просто – доктор Олсен. Я осторожно села на песок рядом с ним и стала изучать его вид сбоку.
Он был действительно симпатичным мужчиной «в возрасте». И если бы не печать «племянника Гельхиадихи», я бы не относилась к нему предвзято и могла сказать, что он действительно интересный человек.
Парни с телестудии как-то брали у него интервью, так что, скажу вам, с внутренним миром у доктора Олсена тоже было все в порядке. Он много путешествовал и увлекался самыми разнообразными вещами.
Этот человек любил менять свою жизнь каждую секунду, и лишь профессия врача для него была неприкосновенна. Он открыл в ней то, что было в самой сути этой профессии, и уже не мог отказаться от этого знания.
Когда же мы с ним заговорили, я поразилась, насколько с этим человеком легко разговаривать. А мне всегда было трудно общаться с новыми людьми. Мне всегда надо долго приспосабливаться к богатому внутреннему миру другого человека и при этом не расплескать собственный внутренний мир или, не дай бог, быть кем-то не так понятой. Такие вещи я плохо переносила.
Мои претензии к окружающему миру были очень велики, у меня всегда были большие требования к реальной жизни и к реальным людям. Они были несоизмеримы ни с этой жизнью, ни с этими людьми.
Реальные люди всегда меня мало привлекали, меня больше интересовал вымысел. И мне всегда трудно отрываться от своих фантазий и возвращаться в наш реальный мир, и потому большей частью я с удивлением разговариваю с людьми, что-то толкующими мне о какой-то ерунде.
Но племянник Гельхиадихи заинтересовал меня с самых первых слов.
– Есть люди, которые обожают одиночество и могут годами жить одни, и им никто не нужен, – сказал он мне. – Есть люди, которые жить не могут без общества и просто погибают от одиночества. Ты же из тех людей, которым в этой жизни нужен только один человек, ты растворишься в этом человеке без остатка, но только так ты обретешь саму себя.
Я стала рассматривать племянника Гельхиадихи с неподдельным интересом. И в течение долгих следующих мгновений терпеливо приходила в себя и перестраивалась от ожидаемой общепринятой болтовни о простых материальных ценностях к неожиданно глубокому разговору по душам.
– Но только ты ждешь кого-то нереального и идеального, – сказал мне племянник Гельхиадихи, – человека, который понимал бы тебя с первого слова и с первого взгляда.
– Все реально, – сказала я, – всю жизнь мыть полы во дворце – и однажды войти в него королевой.
И мы с доктором Олсеном внимательно посмотрели друг на друга.
– Надо только уметь ждать, – сказала я.
Доктор Олсен кивнул.
– Может, в чем-то ты и права. Мне тоже иногда кажется, что вот-вот осуществятся абсолютно все мои желания. Но большей частью я исполняю их сам.
– Мужчинам легче. В этой жизни мужчины всегда на первых ролях, и они все решают сами.
– Зато женщины терпеливее, – сказал доктор Олсен. – Они могут ждать столь долго, что однажды все их мечты исполняются.
И мы с ним понимающе улыбнулись друг другу. Вот такой произошел между нами неожиданно занимательный разговор.
А солнце тем временем уже до такой степени прожарило нам спины, что мне стало абсолютно все равно, в Гельхиадихину я сейчас полезу заводь или в какую-нибудь другую, но мне надо было сейчас как-то охладиться. И от наших неожиданных откровенностей, и от этой всепроникающей жары.
Но как только мы с доктором Олсеном ступили в реку, я тут же напоролась на что-то острое и вскрикнула от неожиданности.
– Кажется, я порезалась о речную ракушку.
– Черт возьми, но кто накидал тут речных ракушек?! – вскричал доктор Олсен.
Он помог мне выйти на берег, и мы с ним стали дружно рассматривать мою ногу. Из раны полила кровь.
– Да, действительно, все очень серьезно, – сказал доктор Олсен, – надо обработать рану.
Я прекрасно могла ковылять сама, но он завернул меня в полотенце, подхватил на руки и куда-то понес. Я и слова вымолвить не успела, но, когда увидела, куда именно он меня поволок, громко запротестовала.
– Нет, только не туда, у меня в доме тоже есть бинт и зеленка! – кричала я.
– Я доктор, мне виднее, куда тебя нести.
Я спиной чувствовала, что Мина и Анна у своих наблюдательных пунктов еле живы от ужаса. Но вряд ли они представляли, каково мне, ведь внучатый племянник Гельхиадихи как ни в чем не бывало нес меня в дом к самой Гельхиадихе.
Сопротивляться было бесполезно, мне пришлось смириться с ситуацией. Доктор Олсен открыл ногой дверь и занес меня в дом.
В доме было темно и страшно, я затаила дыхание и прислушалась. Какие-то странные звуки наполняли дом снизу доверху, от страха я даже не сразу смогла определить, что это был всего-навсего включенный на полную громкость телевизор.
После столь яркого солнца глаза мои, тем не менее, быстро привыкли к темноте. Видимо, их подстегивал стресс данной ситуации.
И я увидела перед телевизором Гельхиадиху, которая преспокойно услаждала старческий слух последними мировыми новостями. От такой милой картины мне захотелось так же просто и мило хлопнуться в затяжной обморок, да доктор Олсен крепко держал меня в руках.
И тут Гельхиадиха нас заприметила. Она сделала потише звук телевизора, а я в знак приветствия бессильно кивнула ей головой.
– Мне уже сто лет. И на этот раз я что-то задержалась, – сказала Гельхиадиха.
– Что?! – в ужасе сказала я.
– Бабушка верит в реинкарнацию, – просто объяснил доктор Олсен.
И представьте, в такой весьма неожиданной ситуации я еще успела от души умилиться, что он называл Гельхиадиху просто и со вкусом – бабушкой. Вот уж не думала и не ожидала испытывать в такой момент какие-то положительные и жизнеутверждающие эмоции.
Короче, не успела я ничего толком сообразить и насладиться переживаниями, а он уже понес меня на второй этаж. На втором этаже, то есть в своей комнате доктор Олсен усадил меня на большую кровать, а потом принес из ванной аптечку, обработал и перевязал мою рану.
Но я к тому моменту была уже в таких разнообразных и противоречивых чувствах, что никакой боли давно не чувствовала.
– Что там за истории у вас в городе рассказывают про мою бабушку? – спросил меня доктор Олсен.
– Ну… – Я задумалась. – О том, что каждые сто лет просыпается вулкан. – И я надолго замолчала.
– А дальше? – с интересом спросил он.
– И о том, что выживает только ваша бабушка.
Доктор Олсен от души расхохотался.
– Ну вы же все прекрасно знаете, что это неправда, – сказал он.
– Знаем, – вздохнула я, – и что великаны не ночуют на покрывале наших лесов, и что на вершине вулкана нельзя увидеть их огромные следы.
– Ну а это еще надо проверить, – сказал доктор Олсен.
