Эл Лекс
Абьюзер

– Я не говорил. – Медведь задом выбрался из джипа, волоча за собой рюкзак. – Думал, что ты сам догадаешься, я же тогда еще не знал про твою амнезию. Машины не поедут потому же, почему мы не можем просто вызвать сюда подмогу через хады. Потому же, почему не сработала моя камера, которую я запустил перед боем, чтобы разведать обстановку.

Я выждал секунду, ожидая, что Медведь продолжит, но он вместо этого достал из кармана свой хад и показал его мне. Экран был совершенно черным и не реагировал даже на нажатия кнопок. Я достал свой девайс тоже и убедился, что с ним все то же самое.

– Машины заглохли, и завести их снова мы не сможем, потому что у них нет ручного стартера, а только аккумуляторы. А мы находимся в зоне, в которой электрическое сопротивление всех неогранических материалов увеличено стократно… Можно сказать, что электроника здесь не работает. Это тоже баг, хоть и почти безвредный, называется Ом, и тянуться он может ой как далеко. – Медведь спрятал свой хад в подсумок и закинул рюкзак на плечо. – Так что, братец Кротик, придется нам на своих двоих топать до тех пор, пока не выйдем из зоны действия Ома и не сможем хотя бы подать о себе весточку.

Глава 5

Не то, чтобы я не верил Медведю – как ни крути, он во всем этом живет и варится, а я неофит… Но если я что-то и успел узнать о себе – так это то, что я никому не намерен верить на слово. По крайней мере, в отношении того, что касается меня.

Поэтому, пока Медведь снова полез в машину, я вытащил из кармана свой хад и попытался включить его. Результат закономерно оказался нулевой, но проверить все же стоило. Может, Медведь забыл зарядить свой гаджет и он просто умер? Надо, кстати, выяснить, как вообще они заряжаются и заряжаются ли вообще…

– А как же мертвые? – спросил я, имея в виду бойцов Центурии.

– Ну, с собой мы их точно не потащим. – ответил Медведь. – Даже если бы могли физически, через полчаса меня отпустит «Искра» и как бы не случилось так, что тебе и меня придется тащить. Надеюсь, что обойдется, но мало ли что…

– Так а с телами-то что?

– Оставим тут. Когда выберемся и подадим сигнал о нашем местоположении, спасательная команда займется ими. И машинами. Как минимум, отбуксирует их отсюда.

– Ясно. – сказал я. – Мне что брать?

– Свой рюкзак и все, что сможешь. – Медведь кивнул на кучу, которую навыбрасывал из джипа.

– Сколько идти идеи есть?

– От пяти минут до суток. – серьезно ответил Медведь.

– Значит, исходим из суток. – вздохнул я, приседая рядом с кучей.

– Соображаешь. – хохотнул Медведь. – Кстати, осмотри ребят. Если на них есть уцелевшее снаряжение твоего размера, забери себе. Им оно уже без надобности.

Несмотря на то, что эти парни были сослуживцами Медведя, и, наверняка, какими-никакими, но друзьями, раз он пошел мстить за них превосходящим силам противника (ну, частично за них), он мыслил рационально и холодно. Никакого пиетета перед мертвеца, никаких соплей и вообще никаких эмоций. Им снаряжение уже не нужно, а я почти голый, и, учитывая, что идти нам хрен знает сколько, мне оно пригодится с куда большей вероятностью. Потому как любая вероятность больше нуля.

В машине Медведя искать было нечего – кумулятивная струя там практически сожгла водителя, и снаряжение на нем тоже. На втором бойце, который прикрыл своим телом Медведя и обеспечил ему выживание, тоже оставалось мало целого, но шлем с прикрепленными к нему активными наушниками я все же снял – как раз моего размера оказался, даже подгонять систему подвеса по окружности головы не пришлось, село идеально. А вот активные наушники на креплении пришлось немного подогнать по высоте и я даже на мгновение пожалел, что они у бойца были закреплены на шлеме – я бы предпочел стандартное оголовье, чтобы можно было таскать и без кастрюли на голове. Понятное дело, что шлем – штука нужная, защищает от осколков, от ударов головой, плюс на него можно навесить всякого удобного снаряжения, но я почему-то чувствовал себя в нем так, словно мне действительно кастрюлю на голову навесили. И даже несмотря на то, что шлем был легким и удобным, мне в нем было отнюдь не комфортно. А дискомфорт вполне способен привести к ошибкам в бою и, как следствие, к увечьям или смерти.

Но активные наушники хотелось заиметь себе больше, чем снимать шлем, и за неимением других вариантов пришлось с ним мириться, поскольку базовое оголовье если у солдата где-то и было припрятано, что уже само по себе вряд ли, то я не знаю, где.

В моей машине труп водителя остался полностью целым, если не считать шейных позвонков, конечно, что и дало мне возможность обзавестись неплохим снаряжением. Кумулятивная струя, прошившая заднюю часть, и чуть не поджарившая мою задницу, сожгла спинку водительского кресла, но само тело не тронула, и главное – не тронула его плитник, на который я и положил глаз.

Нащупав пряжки быстросброса, я умудрился стянуть броню, не кантуя само тело и даже почти не потревожив его. Моя разгрузка это, конечно, хорошо, но бронезащита всегда лучше, чем ее отсутствие – вон, даже Скит ходит в плитнике, хотя я не уверен, что у нее внутри стоят плиты, а не мягкий арамидный пакет для облегчения.

Здесь же, судя по весу, стояли вполне себе плиты, возможно, даже такие, что спасут мне жизнь при попадании пули. Доставать их, чтобы проверить класс защиты я не стал – быстро этого не сделать, да к тому же вряд ли Центурия стала бы снабжать своих бойцов какой-нибудь бесполезной херней, так что все в порядке там с бронезащитой.

Больше проблем возникло с навеской снаряжения. Мертвый боец комплектовал свой плитник под себя, и, во-первых, мне его комплектация была не нужна, а во-вторых, скорее всего, еще бы и неудобна оказалась. Несмотря на то, что оружие у него оказалось под стать моему – тоже автомат Калашникова, и даже под тот же патрон и с такими же магазинами, мне просто банально не нужно было столько подсумков под магазины, сколько в сумме получилось бы из моей разгрузки и комплектации плитника. А бросать разгрузку тоже не резон – это сейчас Медведь добрый и предлагает брать все, что к полу не приколочена, а потом окажется, что все взятое надо сдать. Как-никак, Центурия это серьезная структура, которая вряд ли позволит себе раскидывается снаряжением направо и налево.

Поэтому пришлось поломать пальцы, вытаскивая стропы молле-системы из ячеек на плитнике, чтобы превратить его в обычный бронежилет, поверх которого можно накинуть разгрузку. К моему счастью, боец предпочитал открытые фаст-маги, и стропы там были вдвое короче, чем были бы на аналогичном, но полноразмерном подсумке с клапаном – таком, какими была снабжена моя разгрузка. Сам бы я предпочел именно их, а эти полу-подсумки наполовину из пластика если бы и повесил, то максимум один на левом боку, чтобы хранить там магазин на случай экстренной перезарядки, необходимой вот прямо сейчас. Во всех остальных случаях их конструкция поможет только в одном – потерять подсумок при переползании, а то и при слишком активном беге.

Само собой, я забрал автомат мертвого центуриона – на открытой местности длинный ствол предпочтительнее моего коротыша. Мало ли на что мы наткнемся. Гранатомет Медведя это, конечно, хорошо, но я бы предпочел по максимуму справляться своими силами.

Закончив со снаряжением и подогнав под себя плитник, я вернулся к Медведю, который уже тоже был готов. Из кучи снаряжения, что он вытряхнул из джипа, мы взяли два каремата, прицепив их снизу к рюкзакам, суточный сухпаек, несколько бутылок воды и пару мотков прочной веревки. Больше ничего такого, из-за чего мы сочли резонным грузить на себя лишний вес, не нашлось, и, закинув все обратно в обгоревшую машину, мы выдвинулись.

Медведь пошел не в ту же сторону, куда стояли носами машины, а взяв чуть вбок. Объяснил он это тем, что машины просто ехали по дороге, а на самом деле дальше она изгибается и упирается прямо в базу Центурии. На вопрос, почему он решил, что граница Ома проходит именно так, он пожал плечами и сказал, что он это ни с чего не решил и он не знает, где проходит граница. Но при этом он руководствовался мыслью о том, что если тебе все равно куда идти, то лучше идти в ту сторону, в которой находится точный и однозначный ориентир.

Поспорить с ним было трудно. Поэтому я опустил на уши активные наушники, включил их, повернув регулятор и последовал за Медведем, бросив последний взгляд на истерзанные трупы Овощей, на сожженные машины, на огромную воронку на месте ящиком с гранатометами…

Кстати, о них.

– Есть идеи, откуда они взяли гранатометы?

– Да какая разница? – почти что фыркнул Медведь. – Главное, что взяли. Мало того – они еще и умели ими пользоваться…

– Не все. – возразил я. – Стреляли вообще только двое. Еще пятеро ломанулись к трубам после того, как все завертелось, но мне показалось, что они это просто для того, чтобы завладеть оружием… Не буду утверждать, что они понимали, как ими пользоваться. Впрочем, что там понимать? Раскрыл, взвел, прицелился, да жми на единственную кнопку.

– «Раскрыл»? – Медведь чуть повернулся ко мне на ходу. – Ты, может, еще и успел приметить, что за гранатометы были?

– Ну да. РПГ-18. Муха.

– Ну даешь. – вздохнул Медведь. – Я вот не отстрелил этот момент.

А я вот отстрелил, что эту информацию я выдал без помощи суфлера, словно вытащив ее из собственной памяти. Хотя даже не так – подсказка от суфлера проскочила в памяти еще когда я рассуждал о просто стрельбы из «Мухи», а уже потом, отвечая на вопрос Медведя я получил еще одну подсказку – уже насчет названия.

И тут же, словно дождавшись, когда я запрошу информацию, суфлер вывел мне информацию по «Мухе».

Ручной противотанковый гранатомет

РПГ-18 «Муха»

Калибр 64 мм

Ручной спуск

Темп стрельбы – одноразовый

Отличительная черта – для выстрела необходимо перевести тубус с гранатой из транспортировочного положения в боевое, раздвинув две половины до щелчка. Выполнение обратной операции невозможно.

Прицельная дальность – 150 метров

Максимальная дальность – 200 метров

Бронепробитие – 300 мм

Что ж… Если теперь подсказки по оружию и прочим средствам ведения войны будут вылезать у меня перед глазами не каждый раз, когда я увижу новую пушку или боеприпас или минно-взрывное средство или что-то еще в этом роде, а только тогда, когда я запрошу информацию самостоятельно – это будет просто отлично.

А что, ведь так оно и получается! Даже когда я получал информацию о пушке Медведя – я получал ее потому, что задал вопрос… Или наверное будет лучше выразиться «подал запрос», поскольку вопрос «Что это за херня?» был риторическим, что понял бы любой человек, если бы его услышал. А суфлер в голове не понял и выдал заученную лекцию о гранатомете. И это, в свою очередь, приводит к нескольким интересным мыслям. Например, заставляет задуматься о том, являются ли механические подсказки в голове следствие работы какой-то системы, принцип которой я пока что не понимаю, или это фрагменты моей памяти, которая сейчас находится за каким-то непробиваемым блоком, и эта система только достает их оттуда и сует мне под нос? В пользу первого найти аргументов пока не удалось, а вот в пользу второго они еще как были – например, мои навыки ловкого обращения с оружием и стрельбы из него, ведь ни для того, ни для другого мне не нужен никакой суфлер в голове, я и без него прекрасно справляюсь, на мышечной памяти.

Но есть и еще одна интересная мысль. И заключается она в том, что сам по себе суфлер не является частью меня. Не знаю как насчет тела, но частью сознания он не является точно. В противном случае он без труда распознал бы риторический формат вопроса про пушку Медведя и не стал бы на него отвечать, ведь я сам и не планировал получить ответ. Я-то не планировал, а суфлер все равно его выдал, словно болванчик-робот, не способный различать тона и полутона и реагирующий только на букву запроса, но не его дух.

Впрочем, – я снова посмотрел на трупы Горелых, – возможно, живой человек тоже способен на такую же реакцию, как компьютерный болван. Если он мыслит совершенно другими категориями и видит логику совсем иначе, нежели я.

– Так откуда они их взяли? – я решил вернуться к старой теме.

– Да откуда я знаю? Нашли, притащили, раскопали… Ты не те вопросы задаешь.

– Почему не те? Разве тебе не интересно, откуда они их взяли? А если они еще найдут? Ну, не прямо они, но тоже какие-нибудь психи?

– Мне не интересно, потому что они могли их взять откуда угодно. Ты еще не понял, куда попал? Это Аномалион, братец Кротик, это тебе не большая земля. Девизом этого места могла быть разве что фраза «Что угодно, когда угодно, как угодно». Тут вещи и люди появляются из воздуха и пропадают в никуда, сдвигаются по времени и возвращаются обратно. Эти ящики с гранатометами могли быть перенесены сюда из прошлого или будущего, а, может, даже из какой-то параллельной вселенной. Горелые могли свалить в кучу всякий хлам, который странным образом превратился в эти ящики. А, можем, и не было никаких Горелых и гранатометов и все это – лишь наши с тобой галлюцинации, этот вариант тоже не стоит сбрасывать со счетов.

– Исключено. – я помотал головой. – Мне не мог привидеться пласталевый читер, поскольку я даже не знал об их существовании на тот момент. Я даже представить себе не мог, что такие существа способны существовать.

– Ну, значит, не галлюцинации. – Медведь пожал плечами. – Крот, Аномалион это такое место… Это как лабораторный бокс планеты, в котором она проводит свои эксперименты, самые смелые и безбашенные. Если представить себе планету ученым, а вселенную – каким-нибудь НИИ, то Аномалион будет лабораторным боксом высшей степени защиты от всех опасностей, какие только можно себе представить. И бокс этот дали самому безумному, хоть и по-своему гениальному ученому из всего коллектива, чтобы он всеми своими дикими экспериментами не поднял на воздух все здание.

– Это твоя теория? – уточнил я.

– Не моя. – Медведь покачал головой. – Но она кажется мне наиболее логичной. Сам посуди – здесь происходит дичь. Абсолютная дичь, все что можно придумать и все то, до чего ты никогда не додумаешься – все происходит здесь. Но ничего не оказывается снаружи. Даже раньше, когда читы еще вывозили из Аномалиона, они на большой земле быстро теряли свои свойства, как и читеры, которые надеялись стать там супергероями… Или злодеями. Баги за куполом не образуются, твари туда не проникают, технобиоты не гуляют. А с тех пор, как купол полностью закрылся – вообще все как ножом отрезало. Даже радиоволны не проникают ни снаружи внутрь, ни наоборот. Полная изоляция. Как в лабораторном боксе.

– Хреново, наверное, ощущать себя лабораторной крысой. – я вздохнул. – Получается, от тебя ничего не зависит.

– А вот тут ты ошибаешься. Как раз все наоборот – именно от тебя, от каждого из тех, кто остался внутри купола, все и зависит. Если бы не было людей – кто бы отмечал все эти странности? Кто бы знал об их существовании? Животным было бы все равно, для них все это непостижимо, они бы просто воспринимали все это как новый источник опасности, а, может, и наоборот – чего-то полезного для себя. Странными и непонятными все эти явления делает именно присутствие людей. Поэтому, как ты ни крути, а именно люди во всей этой цепочке являются главным звеном. И есть даже теория о том, что именно появление людей под куполом и стало причиной того, что местность под ним превратилась в Аномалион.

– Может, и так. – я не стал ставить под сомнение слова Медведя. – Но тогда почему тут все так ужасно? Почему тут все старается убить тебя?

– А во внешнем мире по-другому, что ли? – хмыкнул Медведь. – Это просто мы объединились, прогнули мир под себя и загнали его в такие рамки, когда куча людей стала сильнее окружающего мира. Но возьми простого обывателя, оторви его от привычной жизни и закинь в тайгу в минус двадцать – сможет он выжить? Определенно, нет. И он точно так же будет считать, что весь мир против него. Погода, температура, кружащие вокруг волки… А ведь они на самом деле не против него, они просто есть. Это человек вторгся в их мир, а не наоборот. Так же и здесь. Мы вторглись в мир, к которому не готовы, который не понимаем, и теперь думаем, что он пытается нас убить… А он, может, даже и не в курсе, что внутри него копошатся какие-то людишки, которые так его ненавидят.

Медведь повернул голову куда-то вправо, и его голос неожиданно потеплел, что было слышно даже через наушники:

– К тому же здесь далеко не все пытается тебя убить. По крайней мере, не напрямую. Смотри, какие красавцы. За пределами Аномалиона ты никогда в жизни не увидишь ничего даже отдаленно похожего…

Глава 6

Когда я перевел взгляд туда, куда смотрел Медведь, сначала я ничего выдающегося не увидел. Вокруг, сколько видел глаз, тянулась все та же пустошь, где-то вдалеке упирающаяся в голубой небосвод. И только там, на линии горизонта, виделись какие-то огромные неясные силуэты, похожие на несколько одинаково плоских то ли высоких холмов, то ли низких гор.

Но секундой позже я понял, что никакого отношения к выпуклостям рельефа эти объекты не имеют. Ну, или это какая-то очередная загадка Аномалиона – двигающиеся горы.

А они и правда двигались. Правда почти незаметно – может быть, по миллиметру в секунду, так что и глазом не заметишь особо. Определить, что движение вообще имеет место быть намного проще оказалось по тому, что они очевидно шевелились, то ли слегка переваливаясь с боку на бок в процессе движения, то ли раздуваясь, как пузырь и снова опадая – так и не поймешь. А еще несколько раз прямо в центре этого «массива» появились прогалы света – явно следствия шевелящихся ног или лап.

Да с такого расстояния вообще ничего не рассмотришь и не поймешь. А Медведь еще «красавцы» говорит. Шутник.

Повернув голову и заметив мое замешательство, Медведь прямо на ходу залез в один из подсумков и выудил оттуда компактный, сложенный вдвое, бинокль. Резким взмахом руки расправил его и протянул мне:

– На. Не видишь же ни хрена.

Я благодарно кивнул и принял бинокль. Приложил к глазам, покрутил колесики настроек, наводя фокус и подбирая кратность, и наконец смог рассмотреть неведомое явление поподробнее.

И вынужден был согласиться с определением Медведя. Это и правда были величественные красавцы.

Больше всего существа были похожи на обеденный стол. Большой и высокий обеденный стол. Большой и высокий обеденный стол, который затонул вместе с кораблем, на котором находился и несколько веков провел на морском дне, обрастая отложениями соли, кораллами, ракушками и всем прочим, чем только можно обрасти в толще воды. Природа сгладила все его острые и строгие линии, превращая их в нечто бесформенное и массивной, в чем уже не признать предмет мебели. Столешница стала на порядок толще, и покрылась сотней слоев непробиваемой корки, а с обратной ее стороны разрослась колония кораллов.

Такой стол давно уже превратился в часть местной экосистемы, между его ногами, давно и прочно сросшимися с морским дном, нашла себе пристанища большая камбала, периодически воюющая за это классное место с раком-отшельником, а в растущих неподалеку анемонах шныряют рыбки-клоуны. Еще несколько столетий – и пространство между ногами стола полностью зарастет донными отложениями, и он превратится в одну огромную кочку на морском дне…

Но, прежде чем это произошло, кто-то изъял стол из уже ставшей для него привычной биосферы, вытащил с морского дна, при этом не озаботившись даже нормально отколупать ножки и оставив на них огромные наросты… Или поленившись это сделать.

А потом этот сумрачный гений неизвестным мне способом увеличил этот стол в несколько тысяч раз, превратив его в гигантскую ходячую гору!

Вот на что были похожи существа, которых я увидел в бинокль.

Они были высотой в десяток этажей, на четырех толстенных, грубых, неровных ногах, которые существо поднимало, не сгибая при этом, словно на гидравлических приводах. Головы, хвоста или каких-то иных внешних органов видно не было – только одно огромное тело из наслоений то ли грунта, то ли камня, то ли и правда – донных отложений. Скорее всего, как минимум голова у существ была, и спереди (относительно того направления, куда они медленно двигались) даже был какой-то намек на нее – небольшое утолщение. Словно у черепахи, которая втянула голову в панцирь, оставив снаружи только кусочек своего клюва.

С существ свисали какие-то лианы, местами они зеленели чем-то, живо напоминающим мох. Каждый их тяжелый шаг отчетливо поднимал с земли облачка пыли, и, несмотря на то, что шагали они максимум раз в секунду, сразу становилось понятно – за день эти исполины проходят невероятное расстояние. Почему-то даже сомнений не возникало в том, что ничего, кроме как идти, эти существа не делают. Им не нужен сон, возможно, не нужна еда… А если и нужны – то они способны делать это на ходу. Их движение казалось незыблемым, как само течение времени… Словно, если они и остановятся, что лишь вместе со всей планетой.

Чудовища быле величественны, без преувеличения. Но не это меня удивило. Восхитило – да. Вызвало благоговение – возможно. Но удивило меня другое.

Дело в том, что, когда безумный гений вытаскивал стол с морского дна, все, что было выше столешницы он умудрился каким-то образом сохранить на своем месте. Словно поставил сверху на стол огромный аквариум, равный ей по периметру, но неизвестной высоты, и все, что попало в его объем, вытащил на сушу вместе с самим предметом мебели.

Сначала я решил, что со мной все-таки что-то не так. Или Медведь подсунул мне какой-то веселый бинокль, который показывается всякую дичь.

Но потому я вспомнил, где нахожусь, и отбросил скепсис. Здесь может быть все, что угодно.

Даже ходящий по суше кусок морского дна, вместе со всеми обитателями, которые жили в пределах его площади.

Серьезно, прямо обитатели! Бинокль был способен на достаточно большое увеличение, поэтому я смог разглядеть ветвящиеся розовые кораллы, мягко колышущиеся анемоны, даже несколько ярких рыжих морских звезд, прилепившихся к особенно крупным выростам отложений. Мимо всего этого шныряли красочные полосатые рыбы-клоуны, маленькие рыбы-ежи, совершенно незаметные в обычном состоянии, но мгновенно вспухающие до пяти своих размеров, стоило только рядом с ними кому-то проплыть… И даже, кажется, смешно дрыгающиеся морские коньки. Настоящий коралловый риф, полностью живой и функционирующий.

Вот только никакой воды на спине исполина не было и в помине! Конечно, ее там не было – как бы она там держалась?! Как и везде – там обычный воздух, ну или вода такая прозрачная, что я совершенно не замечаю разницы между ней и воздухом… А ведь такого не может быть, тем более в случае морской воды, тем более, воды в том месте, где живет целый кусок биосферы – да она там должна быть мутная, как фритюрное масло в дешевой забегаловке!

В этот момент я поймал себя на мысли, что теперь действительно готов поверить во все. Не то чтобы я решил все, что мне скажут, прямо принимать на веру, но, как минимум, вместо того, чтобы сразу искать причины, почему этого быть не может, я сперва допущу, что это действительно так. Довольно проблематично оставаться в своей привычной парадигме, когда вокруг тебя несколько дней подряд творится дичь, апогеем которой становится преспокойно ходящий по суше кусок морского дна.

Несколько кусков морского дна.

Без воды.

Но с обитателями.

Не знаю, кем я был в прошлой «жизни», но явно не тем, кто наблюдал подобное… Хоть когда-то.

– Эй, братец Кротик. – раздалось откуда-то издалека и я понял, что полностью завис, рассматривая неизвестных существ. Контроля над окружением, конечно, не утратил – какая-то часть моего сознания на автомате переключила внимание на слух, утратив визуальный контакт, – но сам я полностью завис. Если бы за это время в поле зрения появился враг, вполне возможно, я бы даже не секунду-другую опоздал с реакцией… Что недопустимо.

Поэтому я буквально силой оторвал бинокль от глаз, размял двумя пальцами переносицу, в которую, как оказалось, вдавливал окуляры так, что наверняка остались следы, и вернул бинокль Медведю.

– Ну как? – спросил он.

В густой бороде, даже несмотря на то, что она кусками обгорела, было совершенно не видно его выражения лица, но голос сразу выдавал довольное бахвальство – словно он сам сначала вывел, а потом вырастил этих существ.

– Монументально. – ответил я единственным словом, которым мог бы все это охарактеризовать. – Кто это? Или что это?

– Одна из стабильных жизненных форм Аномалиона. – ответил Медведь, складывая бинокль и пряча в подсумок. – Существуют с самого начала его существования. Даже когда купол еще не закрылся, даже когда первые лутеры зашли в Аномалион, даже когда он еще не назывался Аномалионом, они уже были тут. И с тех пор они не меняются. Не мутируют, не гибнут, не размножаются. Их всегда одно и то же количество и они всегда одних и тех же размеров. Их называют «спинорифы», я думаю, ты уже понял, почему.

– Ну, чай не дурак. – хмыкнул я. – А эти рифы…

– Воды там нет. – даже не дослушав, изрек Медведь. – Но при этом все признаки воды налицо.

– Это как?

– Да вот именно так, как я и говорю. – Медведь махнул рукой, предлагая двигаться дальше. – На вид никакой воды над спинорифами нет. Если попробовать что-то зачерпнуть, а синяки много раз пробовали, – зацепишь только воздух. Но при этом во всех остальных отношениях над спинорифами – вода. Попробуешь запрыгнуть на спинорифа со скалы или вертолета какого-нибудь – попадешь в воду, которой нет. Движения замедлятся, а дышать этим воздухом будет невозможно – он будет вызывать спазмы и удушья.

– И никакой границы, которая разделяет воздух и «воду» нет?

– Физической нет. Ощутить ее или каким-то другим образом определить, где она начинается – невозможно. Ты тянешь руку, тянешь вперед, и в один прекрасный момент понимаешь, что воздух стал тебе сопротивляться… Как если бы ты засунул палец в ведро с водой, только сбоку.

– А в высоту на сколько простирается это «не вода»?

– По-разному. – Медведь кивнул на спинорифов. – Каждый из них своеобразен. Синяки, когда изучали их, даже дали каждому какое-то свое яйцеголовое имя, чтобы различать. У них разный ландшафт на спине, их населяют разные организмы, и высота до «поверхности», назовем ее так, тоже разная, различие может быть до пяти метров.

– Не сильно много. А минимальная сколько?

– Двадцать пять. Примерно столько же, сколько спинорифы в высоту, синяки по этому поводу даже пытались вывести теорию, что вверх спинорифы простираются на столько же, на сколько и вниз, но вроде подтвердить ее не смогли.

– Разве это важно? – удивился я.

– Для них – да. У них вообще своя атмосфера, им важны совсем не те вещи, что нам с тобой. Нам важно пиу-пиу из-за угла, да бабах гранатами, а им – всякие теории строить и спорить о них до хрипоты. Кесарю кесарево.

– А центуриону – центурское. – хмыкнул я.

– Точно. – хохотнул Медведь. – Давай тормознем немного, меня «Искра» отпускает. Сейчас на несколько минут поплохеет.

Я согласился и мы сделали небольшой привал возле чахлого кустика, который давал хоть какое-то визуальное укрытие, и, конечно, тень. Ничего приличнее вокруг просто не было – сплошная пустошь, покрытая такими вот плешивыми кусточками, на которых только носки сушить и можно.

Даже не раскладывая притороченный к рюкзаку снизу каремат, я сел на него, прямо на гармошку, и вытянул ноги, предварительно распустив шнуровку и оттянув язычки, чтобы дать стопам отдых. Не то чтобы мы сильно много успели пройти, но неизвестно, сколько еще идти придется, поэтому лучше ловить для отдыха каждую свободную минуту.

Медведь наоборот свой каремат разложил и даже лег на него, лицом вверх, положив гранатомет под правую руку. Я хотел было попросить у него бинокль, и посмотреть на спинорифов еще, но вовремя сообразил, что тогда будет некому бдить за окружением – слишком сильно бинокль сужает поле зрения, чтобы надеяться на него. Поэтому я просто сидел, осматривая окрестности и изредка делая маленький глоток воды из фляги и гоняя его по рту.

Интересно, а что будет, если на спинорифа сверху налить воды? Как она будет взаимодействовать с его «не водой»?

– Никак. – ответил Медведь, когда я поинтересовался у него. – Пробовали. Синяки чуть ли не первым делом провели этот эксперимент. Для нормальной воды среда над спинорифом ничем не отличается от воздуха, она просто проливается через нее и попадает на спину животного.

– Животного… – осенило меня. – А те организмы, которые живут на спинорифе – их пробовали ловить?

– А как же. Много раз пробовали, ловили, сажал в аквариумы, изучали, препарировали. Они ничем не отличаются от известных нам рыб, моллюсков, кораллов и прочего. Спокойно живут в характерной для них морской воде, умирают на воздухе, а выпущенные в биосферу спинорифа – живут в ней дальше.

– Просто фантастика. – я покачал головой.

– И не говори. – голос Медведя снова потеплел. – Просто фантастические звери…

– Тебя с ними что-то связывает?

– И да и нет, братец Кротик. Вообще подобные вопросы незнакомым людям не задают, слишком личное.

– После боя с Горелыми мы все еще считаемся незнакомыми? – я удивился. – Новая мета.

Последние два слов сорвались с языка сами собой, и я даже не понял, что они значат, но вездесущий суфлер тут же подкинул мне расшифровку:

Новая мета – сленговое выражение, означающее какое-то явление, которое внезапно для говорящего оказывается само собой разумеющимся.

А вот Медведь, кажется, понял меня сразу. Он отчетливо усмехнулся и сказал:

– Вообще ты прав. Да и тайны из этого я особо не делаю. Я дайвером раньше был. Очень любил это дело, иногда часами исследовал всякие подводные пещеры. А потом попал сюда, и, само собой, здесь дайвить было негде. А потом и купол закрылся.

– А как дайвер оказался в Центурии?

– А вот для этого, братец Кротик, двух десятков Горелых будет мало. – ответил Медведь, поднимаясь. – Все, я в норме. Идем.

Мы шли почти до самого заката, через примерно равные промежутки времени, которые сложно было оценить точнее, поскольку у меня часов не было вообще, а у Медведя были электронные, сверяясь со своими хадами и понимая, что они не заработали.

Давно остались далеко за спиной удивительный спинорифы, и Солнце уже коснулось своим краешком горизонта, когда мы впервые увидели, что наши хады включились и заработали.

– Все, стоп. – скомандовал Медведь. – Дальше поезд не идет. Вызовем эвакуацию прямо сюда.

Я не стал задавать лишних вопросов, а послушно остановился – идти дальше в постепенно сгущающейся тьме явно было не лучшей идеей. Даже при свете дня мы несколько раз огибали подозрительно выглядящие места, в одном из которых я опознал уже знакомый мне ледяной баг, а уж по темноте влететь в один из таких – вообще раз плюнуть.