Эдвин Шнейдман
Разум самоубийцы. Почему молодые люди решают умереть

2
О предсмертных записках

Собрания предсмертных записок стали доступны с середины XIX века. Некоторые работы, посвященные им, были сюжетными, а другие представляли собой сборники записок без комментариев. Как вы уже знаете, мое исследование суицидального поведения началось в 1949 году, когда я обнаружил сотни предсмертных записок в офисе коронера Лос-Анджелеса. Можно сказать, что суицидология, наука о самоубийствах, зародилась в 1957 году после публикации наших с Фарбероу статей о предсмертных записках. Копии этих посланий публиковались как минимум с 1856 года, однако наши исследования отличало то, что в них впервые использовались контрольные, то есть ненастоящие записки, придуманные людьми без суицидальных наклонностей.

Впоследствии эти сфабрикованные данные сравнивались с подлинными предсмертными записками в ходе слепого исследования. Тогда метод различия Милля – основа индуктивной науки – был впервые применен в области суицида.

В самом начале мы чересчур оптимистично полагали, что, подобно восприятию Фрейдом снов как пути к бессознательному, предсмертные записки помогут нам понять причины и механизмы суицидального поведения. К сожалению, после 10 лет серьезных усилий я пришел к выводу, что во многих записках отсутствуют подсказки, которые мы так надеялись увидеть. Мне казалось, мы остановились где-то посередине, предположив, что психодинамически предсмертные записки не являются ни богатыми, ни бедными. В тех случаях, когда записку можно поместить в контекст известных деталей жизни человека (записка в данном случае предпоследняя из них), слова и фразы приобретают особое значение.

Наш пациент – назовем его Артур – в самом начале своей предсмертной записки признается, что его беспокоит, и это – психологическая боль, которую я называю психоболью. Ему больно находиться в собственной шкуре. Он носит психологический катетер, который должен отводить эту боль, однако он плохо установлен, не выполняет свою функцию и не приносит облегчения. В целом Артур не чувствует себя достойным жить. Он отстранен от других людей и испытывает невыносимые страдания.

Он пессимистично смотрит на будущее. Некоторое время назад у него сформировалось ошибочное представление о минимуме, необходимом для счастья, но главная трагедия Артура заключалась в том, что такая планка была для него недостижимой. Это становится очевидным уже в первых предложениях его записки. Боль, постоянная психологическая боль омрачает его жизнь. Она невыносима и неприемлема. По словам Артура, лучше остановить какофонию в его голове, чем терпеть этот мучительный шум.

ПРЕДСМЕРТНАЯ ЗАПИСКА АРТУРА НЕ КРИК О ПОМОЩИ, А СКОРЕЕ ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ И МОЛЬБА О ПОНИМАНИИ. ОН ГОВОРИТ, КАК ЕМУ БОЛЬНО, И ПРОСИТ ПОНЯТЬ ЕГО ПОТРЕБНОСТЬ В ОТДЫХЕ И ДУШЕВНОМ СПОКОЙСТВИИ.

В начале записки говорится о боли, а все остальное – это объяснение.

Возможно, меня потянуло к этому трагическому случаю с первых слов послания Артура. В некотором смысле вся история сосредоточена вокруг записки. Именно в ней поставлены или подразумеваются ключевые вопросы. Она предоставляет нам важную информацию: кто в игре, а кто нет, метания Артура, поток его мыслей, ограниченность его мышления и ошибочные причинно-следственные связи. Однако она оставляет без ответа основные вопросы об этиологии – иначе говоря, о происхождении проблемы, – которыми занимаются только систематические исследования в психологии и других областях. Как бы то ни было, эта многословная предсмертная записка, полная личных воспоминаний, максимально близка к катамнестическому отчету – истории болезни – самого Артура.

Это 11-страничное послание похоже на огромного ленточного червя с маленькой головой и длинным ядовитым хвостом. Артур говорит все самое важное в пяти первых словах первого абзаца: «Вся моя жизнь – это страдания». Затем он добавляет: «Каждая секунда пропитана болью». Оставшаяся часть записки состоит из бессвязных рассуждений, инструкций и проявлений чувств. Сердце записки – это крик Артура в самом начале. Удивителен тот факт, что он не обратился отдельно к своей матери. Это непреднамеренная описка или серьезное упущение? Опять же, он хотел поведать не о его любви к другим, а о его всепоглощающей боли и потребности избавиться от нее, остановить невыносимый поток сознания, который впивается в его психику, словно множество кинжалов.

Я решил воспроизвести его записку (практически дословно, за исключением изменений в именах) не сейчас, а в конце книги, в приложении. Я сделал это, чтобы читатель не утратил интереса к книге после ознакомления с этим ошеломляющим, невыносимым, прозаичным, пронзительным, а иногда и – как бы это ни звучало – скучным документом.

3
Консультация доктора Мортона Сильвермана

Доктор Мортон Сильверман – один из наиболее выдающихся представителей второго поколения американских суицидологов. Сильверман, родившийся в 1947 году, окончил Пенсильванский университет и Медицинскую школу Северо-Западного университета. В настоящее время он директор Национального центра исследований профилактики суицида при Национальном институте психического здоровья, а также заместитель руководителя Администрации по профилактике алкозависимости, наркозависимости и поддержанию психического здоровья. Ранее он был адъюнкт-профессором (помощником) психиатрии, директором Студенческой службы консультирования и ресурсов Чикагского университета, а также заместителем декана по работе со студентами. С 1996 года он главный редактор научного журнала Американской ассоциации суицидологии Suicide and Life-Threatening Behavior. Сильверман – один из авторов «Полного руководства по суицидологии».

Этот комментарий можно было бы озаглавить: «Человек, который слишком много знал». Я подхожу к самоубийству человека как к загадке, которую требуется разгадать.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ЭТО БЫЛ СУИЦИД? ПОЧЕМУ ЧЕЛОВЕК ЕГО СОВЕРШИЛ? КАЖЕТСЯ ЛИ ПРОИЗОШЕДШЕЕ ЛОГИЧНЫМ? МОГУ ЛИ Я ПОНЯТЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО?

Часто у нас очень мало материалов для изучения, разве что голые факты о смерти, полицейские отчеты и заключения судмедэкспертов. Люди оставляют предсмертные записки в подавляющем меньшинстве случаев. По этим причинам возникает множество предположений, касающихся намерений, мотивов, предрасполагающих факторов и провоцирующих событий.

У нас много информации о смерти Артура благодаря его подробному посланию и интервью с четырьмя членами его семьи, двумя друзьями, бывшей женой и двумя терапевтами. Психологическое вскрытие^[7] дает нам возможность взглянуть на ситуацию под разными углами, услышать множество голосов, а также объединить разные детали и точки зрения, чтобы создать связную картину. Однако можем ли мы сказать, что в данном случае мнение других людей позволяет нам лучше понять произошедшее с Артуром, нежели записка, написанная им самим?

Можем ли мы получить разумное объяснение того, почему он умер именно таким образом, и ответить на вопрос, который сразу приходит на ум: «Зачем 33-летнему белому врачу-адвокату убивать себя, когда у него якобы есть поддерживающая семья, близкий друг, любящая девушка, психотерапевт и многообещающая карьера?»

Предсмертная записка

Предсмертная записка – это средство, с помощью которого человек может сказать свое последнее слово. Она позволяет человеку подвести итоги (или нет), уменьшить чувство вины, продиктовать следующие шаги, установить контроль, оправдать или обвинить кого-то. Я решил сосредоточиться именно на словах самого Артура, а не рассказах других. Что он пытается сказать на страницах своего послания? Нужны ли нам интервью, чтобы сформировать контекст для его слов? Я решил сгруппировать фразы, которые считаю заслуживающими особого внимания.

1. Потребность контролировать и направлять: «Пожалуйста, не реанимируйте меня, если меня обнаружат еще живым. Пожалуйста»; «Хочу, чтобы ты была счастлива» (обращение к девушке); «Прошу, двигайся дальше и продолжай жить» (обращение к другу); «Ты должна радоваться, что мне больше не больно» (обращение к сестре).

2. Мольба о прощении: «Вспоминай меня и радуйся за меня. Пожалуйста, радуйся за меня»; «Я умоляю вас, радуйтесь, что мне больше не больно»; «Пожалуйста, пойми, что мне это нужно».

3. Прощение: «Те, кто пытался мне помочь, включая моего терапевта, не должны считать, что они потерпели неудачу»; «Не думайте, что вы не справились», «Никто не должен думать, что он потерпел неудачу».

4. Амбивалентность и неуверенность: «Наверное, меня уже нельзя спасти»; «Полагаю, это было неизбежно», «Сейчас я разорван на куски».

5. Отчаяние: «[П]ериоды отчаяния, к сожалению, были гораздо более интенсивными и продолжительными»; «Хотел бы я жить в простом мире, где моими единственными потребностями были бы еда, крыша над головой и одежда, без нужды в глубоком духовном удовлетворении»; «Мне не придется выносить еще один мучительный день»; «Пойми, я страдал слишком сильно, чтобы терпеть дальше» (обращение к сестре); «Сейчас я это сделаю. Мне больше ничего не остается».

6. Угрызения совести и сожаление: «[М]не жаль расставаться с тобой вот так» (обращение к другу); «Зачем я порвал с ней?» (слова о девушке); «Я понимаю, что возвращение к ней сейчас не было бы лучшим вариантом»; «Я был несчастен и надеялся найти женщину, которая поможет мне стать полностью довольным своей жизнью»^[8].

7. Желание спасать / быть спасенным: «Я чувствую, что только она может спасти меня»; «Думаю, я мечтал быть спасителем, который физически схватит ее и поместит нас обоих в среду, где я буду хорошо себя чувствовать и получать удовольствие»; «Если жизнь после смерти есть, я буду улыбаться тебе, как близкий друг, когда буду видеть твою радость. Выйди замуж и роди детей» (обращение к девушке).

8. Альтруизм: «Если я уйду сегодня вечером, то избавлю ее от ненужной боли и смогу избежать цикла наших совместных мучений».

9. Отсутствие удовольствий: «Сколько еще я могу жить без удовольствий?»; «С годами я отказывался от друзей, и это оказало на меня большое влияние, поскольку я перестал получать удовольствие от жизни».

10. Самокритика: «За последние годы мне удалось медленно разрушить свою жизнь»; «Я часто думал о вас в последние годы, несмотря на то, что мне плохо удавалось поддерживать с вами контакт»; «Никто не был ко мне жесток, но я находился в изоляции. В школе я чувствовал себя не в своей тарелке»; «Каким-то образом я смог пережить тот период»; «Они [проблемы] внутри меня»; «Моя жизнь – это трагедия, с которой я, к сожалению, не могу справиться».

Некоторые интересные противоречия

Артур утверждает^[9], что хочет пожертвовать свои органы, но при этом противится вскрытию. «НИКАКОГО ВСКРЫТИЯ, – пишет он. – Оставьте мое тело в покое». Однако позднее он все же говорит: «Пожалуйста, ПОЖЕРТВУЙТЕ МОИ ОРГАНЫ, если это возможно». Как врач, он должен был знать, что все случаи суицида и практически все смерти, наступившие в результате передозировки, расследуются судебно-медицинскими экспертами. В таких ситуациях обязательно проводится посмертное патолого-анатомическое исследование. Артур понимал, что его органы умрут вместе с мозгом и что к моменту обнаружения его тела большинство его органов (возможно, за исключением роговиц и кожи) будет непригодно к трансплантации. Он отравил свой мозг. Почему он думал, что его органы тоже не отравятся?

Самые пронзительные его слова можно найти в записке от 08:00. Она была написана человеком, которого вырвало после серьезной интоксикации. Итак, что он делает? Он планирует снова попытаться покончить с собой следующей ночью, а не в течение нескольких часов, потому что утром он хочет встретиться с другом, а днем – пообедать с отцом, как они всегда делали это по воскресеньям. Мне кажется любопытным, что он выживает после попытки самоубийства, собирается снова попробовать убить себя, но при этом чувствует потребность сначала восстановить связь с миром, который планирует покинуть. Все это время он в подробностях объясняет мотивы самоубийства.

Этот человек несколько раз повторяет, что ему все равно, но при этом сочиняет огромную предсмертную записку, в которой описывает свое отчаяние и демонстрирует любовь к девушке, другу, брату и сестре, к которым он обращается отдельно.

Противоречивость его предсмертной записки и поведения в выходные очевидна. Как врач, он имел четкое представление об эффективных способах самоубийства.

Кроме того, у него был доступ ко многим смертельно опасным препаратам. Тот факт^[10], что он решил принять большую дозу лития в сочетании с синтетическим наркотическим анальгетиком и не умер в пятницу ночью после первой попытки самоубийства, тоже свидетельствует об определенной степени амбивалентности.

Записка Артура характеризует его как человека, сосредоточенного на себе, самокритичного, уставшего от попыток избежать изоляции и испытывавшего целый спектр эмоций, таких как нерешительность, сожаление, отчаяние и страх. Он испытывал психологическую боль и не осознавал важность отношений с близкими людьми.

Какую дополнительную информацию может предоставить метод психологического вскрытия? Мы многое узнаем о его деятельности в выходные дни. Он позвонил своей девушке в пятницу вечером и пригрозил покончить с собой, если она к нему не вернется. Это был его «крик о помощи». Тем не менее девушка утверждает, что он поступал так множество раз. Были ли воскресные встречи с лучшим другом и отцом еще одним криком о помощи или неудавшейся попыткой быть спасенным? Что интересно, он не упоминает в записке события, произошедшие в выходные. Артур говорит, что его серьезная попытка покончить с собой в старших классах не была криком о помощи, потому что он правда намеревался умереть. Тем не менее он тогда не умер. Были ли криком о помощи длительный процесс умирания, занятия Артура в выходные, рассказы об отчаянии в форме писем и нерешительность? А что насчет его желания быть спасенным тремя самыми важными людьми в его жизни?

Перейдем к фактам

Легко категорично заявить^[11], что в жизни Артура было много факторов риска, которые в итоге подтолкнули его к суициду. Среди них можно отметить насмешки в школе (брат Артура это подтвердил), расстройство обучения, диагностированное в колледже (трудности с восприятием на слух), плохие отметки вплоть до старших классов, задержку когнитивного, физического и психосоциального развития (чтение, речь, координация), приступы гнева дома и в школе (до 10–12 лет), развод родителей, строгость матери, как минимум одну попытку суицида, лечение в психиатрической больнице, раннее проявление психопатологии (проходил психотерапию с 7 до 15 лет), побеги из дома и из школы, пищевые фобии (свидетельствуют о возможных иррациональных детских страхах), сосание большого пальца до 9 лет, плохую социализацию в детстве и раннем подростковом возрасте, развод после трех лет брака и историю психопатологий в семье (у матери и брата бывают депрессивные эпизоды, а бабушка по материнской линии принимает антидепрессанты). Хотя факторы риска действительно есть, можно ли сказать, что они объясняют суицид? Могли ли защитные факторы «нейтрализовать» некоторые из них? Могли ли это сделать другие факторы или определенные события, значение которых возросло в конкретном контексте?

Природа и воспитание

Этот случай иллюстрирует проблемы в подходе к пониманию саморазрушительного поведения, основанном на противопоставлении разума и мозга. Нет никаких сомнений в том, что у Артура были определенные неврологические задержки или нарушения в младенчестве и детстве (до 12 лет). На это указывают сильные приступы гнева, побеги из дома и из школы, проблемы с поведением в классе, кусание матери, размахивание бейсбольной битой и бешеный бег по дому. Мать Артура предполагала, что он страдал дисфорией^[12] и ангедонией^[13].

Сложно сказать^[14], как проблемы с поведением и неспособность понимать других людей помешали формированию крепкой связи между Артуром и его матерью. Ханна намекала на собственные депрессивные эпизоды и трудности с воспитанием детей, а потому можно предположить, что она находилась в субклинической депрессии и чувствовала, что трудный ребенок ее затмевает. Она описывала Артура как фрустрированного^[15], напуганного и полного ярости. Очевидно, что брат Артура на его фоне казался «супернормальным». Как бы то ни было, неврологические бури, похоже, не привели к перманентным когнитивным нарушениям, о чем свидетельствуют академические успехи Артура, но приступы гнева могли стать причиной проблем с поддержанием эмоционального баланса, самоощущением и способностью успокоить себя.

Ощущение покинутости и распад семейной структуры (и комфортной среды), последовавшие за разводом родителей (Артуру на тот момент было 10 лет), только усугубили проблемы мальчика. Он, вероятно, винил в разводе мать. Мог ли он удержаться от того, чтобы винить в распаде семьи себя?^[16] По словам психотерапевта, развод родителей Артура был сложным, и мальчик, возможно, не мог справиться с разочарованием и страхом быть покинутым. Его базовое чувство доверия было подорвано желанием родителей хранить семейные секреты, в том числе связанные с его попыткой самоубийства и последующей госпитализацией.

МЫ НИКОГДА НЕ УЗНАЕМ, МОГЛА ЛИ ПОМОЧЬ АРТУРУ ЗАМЕНА ПРЕПАРАТОВ. ОЧЕВИДНО, ЧТО ОН ПЕРЕСТАЛ ПРИНИМАТЬ АНТИДЕПРЕССАНТЫ ЗА ПОЛГОДА ДО СМЕРТИ И ОТКАЗАЛСЯ ОТ ДАЛЬНЕЙШЕЙ МЕДИКАМЕНТОЗНОЙ ИЛИ ЭЛЕКТРОСУДОРОЖНОЙ ТЕРАПИИ (ЭСТ).

Он не посещал психотерапевта 2,5 года и, несмотря на свое поведение, не видел необходимости возобновлять эти встречи. Говорят, что он очень плохо переносил чувство стыда. Можно ли сказать, что это ожидаемая реакция врача, понимающего, что он склонен к депрессии, и опасающегося нового депрессивного эпизода?

С точки зрения психологии развития

Похоже, у этого человека была миссия – найти свою индивидуальность, душевное спокойствие, эмоциональную стабильность, безопасность и ощущение предсказуемости. Каждый раз, когда он приближался к ее выполнению, она ускользала от него по той или иной причине. Вероятно, первая попытка самоубийства в старших классах была связана с осознанием того, что опыт, полученный в сказочные выходные, был мимолетным и неуловимым. Артур понимал, что у него отсутствовали средства, необходимые для создания и поддержания настолько приятных чувств в повседневной жизни. Он осознавал, что нуждается в поддержке, но в то время у него ее не было. Он поступил в медицинскую школу, чтобы идентифицировать себя с отцом и стать финансово обеспеченным семейным человеком. Артур женился в 24 года.

Когда медицинская школа перестала быть для него вызовом и приносить достаточно средств, он поступил на юридический факультет. Оказавшись там, Артур засомневался, что заслуживает этого места.

Его бывшая жена сказала, что он был очень строг^[17] как к себе, так и к окружающим, а потому, если не был лучшим, считал себя пустым местом. Хотя никто не мог соответствовать его стандартам, в душе он чувствовал себя самозванцем.

По словам его психотерапевта, главный терапевтический прорыв произошел, когда Артур признал, что он не лучший игрок в «Скрэббл» в городе и что это нормально.

После трех лет несчастливого брака Артур, еще учившийся в медицинской школе, развелся и впал в депрессию. В этот момент он начал психофармакологическое лечение у психиатра, который заметил у него острую склонность к суициду. Мать Артура сказала, что во время обучения в медицинской школе он совершил вторую попытку самоубийства. Он влюбился в новую девушку^[18], но каждый раз, когда они сближались, он убегал (и это случалось снова и снова). Близость и уязвимость, похоже, пугали его. Он находился в непрекращающемся поиске людей, институтов и профессий, которые изменили бы его мир, лишенный удовольствий. Артур не мог избавиться от печали и обрести счастье.

Мне по-прежнему неясно, хотел ли он получить медицинское образование, чтобы лучше понимать этиологию, патогенез, возможности лечения и прогноз собственного заболевания. Возможно, он стал врачом, чтобы добиться авторитета, превосходства и контроля. Вполне вероятно, что он воспринимал белый халат как средство избавления от ревности, соперничества и низкой самооценки. Он и так страдал от постоянной неуверенности в себе (поступил ли он в медицинскую школу благодаря собственным заслугам?) и амбивалентности (подходит ли мне карьера в медицине?). Об этих ли жизненных трудностях он говорит в своей предсмертной записке?

С точки зрения психиатрии

Кажется, что он не мог вместить в себя любовь, заботу и поддержку, которые были направлены на него в эмоционально тяжелые дни. Похоже, у Артура не было никакого психического резерва. Его колодец эмоций всегда был пуст, и он метался от одного мимолетного приятного эпизода к другому. Тем не менее ни отношения, ни события, ни профессиональная деятельность в его жизни не длились достаточно долго. Бывшая жена Артура сказала, что отчаяние накатывало на него сразу после счастливого события. Осознавал ли Артур, что не мог хранить, извлекать и генерировать приятные чувства? Может, это тоже было последствием неврологического потрясения в детстве? К сожалению, этого мы не знаем.

ПРИМЕЧАТЕЛЬНО, ЧТО ОН УМЕР НОЧЬЮ В ВОСКРЕСЕНЬЕ, ПОСЛЕ ВЫХОДНЫХ, ПРОВЕДЕННЫХ В БОРЬБЕ С ВНУТРЕННЕЙ ПУСТОТОЙ, СТРАХОМ НЕУДАЧИ И ЧУВСТВОМ ПОКИНУТОСТИ (ЕГО ОБОСТРИЛ ОТКАЗ ДЕВУШКИ ВОЗОБНОВИТЬ С НИМ ОТНОШЕНИЯ).

Его девушка уехала из города в субботу утром, поэтому Артур, возможно, чувствовал не только ее эмоциональную недосягаемость, но и физическую. В пятницу вечером он звонил ей^[19] и умолял вернуться к нему, угрожая убить себя, если она откажется. Что интересно, его бывшая жена сообщила о том же: после развода он преследовал ее в попытке снова сойтись.

Ему было слишком тяжело думать о новой неделе, полной вызовов его эмоциям, авторитету, медицинским знаниям, уравновешенности, цельности и хрупкой идентичности. Кроме того, он чувствовал зарождение тех же симптомов, что сопровождали предыдущие обострения депрессии. В возрасте 28 лет Артур сказал своему психиатру, что если он снова впадет в депрессию, то убьет себя.

Возможно, к тому моменту новый депрессивный эпизод уже начался, и болезнь нарушила его когнитивные способности, эмоциональную стабильность и способность обрабатывать информацию. По словам психиатра, Артур воспринимал возвращение депрессии как напоминание о своем несовершенстве. Возможно, он чувствовал, что уже встал на этот путь и что сама болезнь мешала ему размышлять об альтернативных вариантах решения проблем.

У Артура был опыт лечения в психиатрической больнице, психотерапии, приема препаратов, обучения в медицинской школе и на юридическом факультете, брака, отношений с девушкой и длительной дружбы с мужчиной. Он пробовал жить с женщиной (бывшей женой), братом и лучшим другом. Он делил свою жизнь на маленькие фрагменты, которыми мог управлять. У него были эмоциональные и интеллектуальные трудности. Лучший друг подтвердил, что Артуру всегда было сложно просить о помощи. Его бывшая жена сказала, что он никогда не испытывал удовлетворения. Он скучал, был пессимистично настроен и считал, что жизнь не имеет смысла.

Артур чувствовал себя невероятно одиноким, даже когда был женат, и, по словам бывшей жены, мог на несколько дней уйти в себя и не общаться с ней.

Представьте себе, как он чувствовал себя, когда находился один в квартире, боясь остаться покинутым. Была ли смерть Артура предотвратима?

Интервьюируемые сказали, что Артур был приятным, привлекательным, добродушным и веселым. Во взрослом возрасте он не был совершенно непредсказуемым или склонным к психозам. Люди не могут не отождествлять себя с некоторыми из его трудностей. Кому чужды подростковые проблемы и разочарования? Некоторые моменты его отчаяния близки и понятны многим.

Как можно было спасти Артура? Возможно, предложив ему безоговорочное сочувствие и понимание. Возможно, признав его боль и страдания и проявив к ним уважение.

Возможно, убедив его, что он непременно научится принимать и дарить любовь, поддерживать себя изо дня в день, смеяться над собой, без стыда просить о помощи, принимать сочувствие и не бояться быть пациентом. Не стану утверждать, что я смог бы избавить его от боли и рецидивирующих депрессивных эпизодов или изменить его негативные взгляды, но тем не менее мне хотелось бы поработать с ним, чтобы взять всё вышеупомянутое под контроль. Психиатр из медицинской школы сказал, что Артуру диагностировали хроническое психиатрическое заболевание. Я бы пригласил Артура и его девушку на парную психотерапию, а его родственников – на семейную. Полагаю, групповая терапия дала бы ему понять, что другие люди тоже страдают и сталкиваются с трудностями. Я бы попробовал назначить ему другие препараты, к тому же электросудорожная терапия могла бы быть очень полезна.

Но разве Артур не был максимально защищен от преждевременной смерти? С ним много лет работали преданный делу психотерапевт и проницательный психиатр, которые дарили ему надежду (посредством психотерапии и медикаментозного лечения), заботились о нем и уважали его. После первой серьезной попытки самоубийства, за которой последовала госпитализация, он прожил еще 13 лет. Артур пишет, что он никогда по-настоящему не отказывался от мыслей о самоубийстве и намерения умереть. По моему мнению, он до самого конца хотел быть спасенным, но не знал, как спасти себя, не прося о помощи, за которой ему было слишком стыдно^[20] обратиться. Кроме того, он отчаянно хотел быть понятым и принятым. Можно ли было его спасти? Боюсь, что без желания и умения принимать помощь и свой статус пациента ответ не может быть воодушевляющим.

Заключение

Для меня самое печальное в этом случае – это то, что самоубийство совершил очень умный молодой человек, освоивший две сложные профессии, имевший доступ ко множеству ресурсов и обладавший знаниями о различных методах лечения. Его решение отказаться от доступных вариантов (стационарная или амбулаторная ЭСТ, стационарное психиатрическое лечение, амбулаторное психиатрическое лечение и консультации по альтернативным подходам к медикаментозной терапии) – настоящая трагедия. Этот молодой мужчина искал аутентичности, идентичности и индивидуации. Ситуации, позволявшие ему вкусить эти вещи, не были долговременными либо из-за обстоятельств (выходные в лагере), либо из-за неспособности Артура адаптироваться к ним (семейная жизнь, длительные отношения с девушкой).