Эдуард Тополь
Нескучный киносад (сборник)
Но в Приволжске ничего такого пока не происходило. Егор, Вахтанг и Микола в числе других старшекурсников летного отделения проходили стандартные занятия на диспетчерских тренажерах «Навигатор» и «Эксперт», в классах предполетной подготовки – на тренажере «Як-18Т» и тренировки по прыжкам с парашютом. И в столовой училища была обычная сутолока, хотя, если честно, перестройка обеденного меню весьма огорчала желудки курсантов – из него напрочь исчезли мясные блюда, а всякие свекольники и вегетарианские щи слабо утоляли юношеские аппетиты.
Однако не это остановило Катю, Марину и Гюльнару в дверях столовой. Встав в кружок, они смущенно считали свои деньги.
– Получается только два комплексных обеда на троих, – сообщила Гюльнара. – А до стипендии еще три дня…
– Кать, займи у Егора, – предложила Марина.
Катя не поняла:
– У какого Егора?
– Ну, какого! Спешнева! – объяснила Гюльнара.
– С ума сошли? Да ни за что!
– Ладно! – сказала Марина, повернулась и решительным шагом вошла в столовую.
– Ты куда? – спохватилась Катя.
Но Марина, не отвечая, уже подошла к столику Егора и его друзей.
– Здрасьте, приятного аппетита!
Вахтанга появление Марины так ошарашило, что он поперхнулся салатом из капусты. А Микола и Егор смотрели на нее выжидающе.
– Ребята, – сказала Марина, – вы не можете нам до стипендии дать взаймы хоть сколько?
– Дать взаймы чего? – не понял Микола.
– Ну, денег, – пояснила Марина. – Мы отдадим, честное слово!
Вахтанг поспешно полез в карман, достал всё, что там было, и положил на стол:
– Конечно! Вот! Всё забери!
Микола, поколебавшись, достал свои.
Но Егор, поправив воротник своей линялой желтой штормовки, накрыл эти деньги рукой.
– Минуту. Ты садись. Тебя как звать?
Марина присела на край стула.
– Я Марина Голубева, первый курс, сто шестая комната. Мы отдадим. Хотите расписку?
– Зачем расписку? – возмутился Вахатнг. – Так бери! Всё забери!
– Да подожди ты! – сказал Егор и повернулся к Марине: – А вы по утрам когда просыпаетесь?
– Мы? – удивилась Марина. – В шесть пятнадцать. А что?
– Каждый день? – спросил Егор.
– Ну, да. А что?
Егор вздохнул:
– А нас даже будильник не берет. А давай так: вы будете нас будить. Две недели. – И он убрал свою руку от денег. – И ты забираешь эти деньги без отдачи. Идет?
Марина посмотрела на деньги, затем на Егора, Вахтанга и Миколу и снова на деньги.
– Да легко! – сказала она. – Чо там!
И забрала деньги.
– Нет! Как ты могла на это пойти? – возмущалась Катя, строча на швейной машинке в их сто шестой комнате общежития. Курсантская форма, которую она выпросила наконец у «Жана Рено», была настолько ей велика, что ее пришлось целиком распороть и урезать вдвое.
– А что такого? – Лежа на койке под портретами Цоя и других идолов конца восьмидесятых, Марина штопала свои колготки и зубрила выписанные в блокнот английские термины: – Поворот – turn… Будем по очереди стучать им в дверь и уходить. Вот и всё… Разворот – u-turn…
– Да я лучше голодать буду! – сказала Катя.
Марина повернулась к Гюльнаре, стоявшей у подоконника:
– А ты?
На подоконнике на включенной электроплитке грелась жестяная банка с «ваксом». Помешав палочкой эту смолу, длинноногая Гюльнара поднесла палочку к своей упертой в подоконник и оголенной до причинного места ноге, намазала смолой ляжку у самого верха, затем приложила к смазанному месту кусок бязевой тряпки, прижала и тут же резко, рывком оторвала. Бязь отошла от кожи вместе со смолой и волосками, ляжка стала идеально чистой и гладкой.
– Я восточная женщина, – ответила Гюльнара. – Я на мужской этаж не могу идти.
– Интересно! – усмехнулась Марина. – Как эпиляцию делать, так ты эмансипированная. А как подняться к мужикам на этаж, так – забитая женщина Востока.
В результате по утрам подниматься на мужской этаж пришлось Марине. В 6:15, когда звенел будильник, Марина, не открывая глаз, выключала его сонной рукой, затем трясла головой, заставляя себя встать, набрасывала халатик и находила ногами тапочки. Поглядев на спящую Гюльнару и пустую раскладушку Кати, она выходила из комнаты, сонно брела по пустому коридору общежития, сворачивала на лестницу. Как всегда в это время, Катя мыла тут лестничные ступени и площадки. Переступая тапочками через лужи, Марина поднималась на мужской этаж.
– Стой! – говорила Катя. – Ты хоть запахнись! Сиськи растеряешь.
– Я их ненавижу, – сонно сообщала Марина.
Катя подходила к ней, застегивала на ней халатик.
– Кого? Мужиков или дыньки свои?
– И тех, и этих…
– Иди уж, – перекрестив Марину, говорила Катя. – С богом!
Марина сворачивала с лестницы в коридор третьего, мужского этажа. Здесь из-за каждой двери был слышен молодецкий храп.
Марина трусливо пробегала мимо этих дверей к двери № 320. Прислушивалась и осторожно стучала. Никто не отвечал. Озираясь, Марина стучала снова. Ответа нет. Она беспомощно оглядывается. Издали, из глубины коридора, Катя, стоя на стреме, делала ей знак рукой – мол, толкай дверь. Марина жала на дверную ручку, и дверь открывалась. В комнате с окном, распахнутым в розовеющий рассвет, на трех койках спали полуобнаженные Егор, Вахтанг и Микола. И Марина замирала, невольно любуясь мускулистым торсом Вахтанга.
Но тут Вахтанг открывал глаза и встречался с глазами Марины.
Долгую секунду они проникающим взглядом смотрели друг другу в глаза, как два юных оленя на лесной тропе.
Затем Вахтанг медленно тянул руку к Марине.
Но Марина, придя в себя, говорила нарочито грубо и громко:
– Подъем!
И убегала, хлопнув дверью.
Глава 8
Описывать учебный процесс утомительно, а читать о нем еще скучней. Зато всякие казусы, нарушающие этот процесс, с годами становятся частью летного фольклора, обрастают нереальными подробностями и превращаются в мифы. Но, присягнув читателю на документальность повествования, автор провел собственное расследование и теперь излагает только проверенные факты.
Итак, факт номер один. Однажды, когда старшекурсники отрабатывали прыжки с парашютом, а первокурсники и, соответственно, первокурсницы на том же учебном аэродроме, но в другом его, конечно, конце только учились складывать парашюты, произошло следующее. Группа курсантов (среди них Вахтанг, Микола и Егор в своей желтой штормовке) загрузились в Ан-2, взлетели и чуть погодя черными точками посыпались с неба на летное поле. Затем один за другим стали раскрываться купола их парашютов, на них жирными восклицательными знаками зависали курсанты, и только одна желтая точка, опережая парашютистов, неслась к земле, не открывая парашют.
Первокурсники замерли.
Катя, побледнев, вцепилась руками в рукава подруг.
Поодаль желтая точка, обогнав парящих на парашютах курсантов, стремительно пронеслась без парашюта вниз и грохнулась о землю.
Катя упала в обморок.
А Егор, приземлившийся на своем парашюте рядом со своей желтой штормовкой, спокойно поднял ее с земли – она была надета на какой-то тяжелый рюкзак. Остальные курсанты, тоже приземлившиеся рядом с этой мишенью, собрали свои парашюты, подошли к первокурсникам и со смехом наблюдали, как Марина и Гюльнара приводят в чувство Катю. Вахтанг хохотал громче всех.
Марина выпрямилась, шагнула к Вахтангу и влепила ему пощечину.
– Сволочи!
– Еще! – вдруг сказал Вахтанг.
Марина, не задумываясь, врезала ему еще раз.
– Еще! – сказал Вахтанг.
Марина ударила снова и, уже рыдая, стала кулаками колошматить Вахтанга по груди.
Вахтанг счастливо улыбался.
Факт номер два. Как-то на очередном утреннем построении «Жан Рено» объявил:
– Товарищи курсанты! Вы, конечно, знаете, что происходит в стране. Армия сокращается, военные училища тоже. Но напрасно стервятники Вашингтона радостно потирают руки. Мы не собираемся уменьшать готовность страны к обороне. В нашем училище создается военная кафедра, мы будем готовить из вас летчиков широкого профиля…
И буквально назавтра курсанты, построенные поротно, уже маршировали по стадиону, как на армейском плацу. Инструктор командовал по-армейски:
– Раз-два! Раз!.. Раз-два! Раз!.. Тяни носок! Выше!.. Запевай! «Вот новый поворот…»
Вбивая ботинки в гаревую дорожку стадиона, курсанты грянули хором: «Что он нам несет? Омут или брод?..»
Пристроившись к последнему ряду, с ними маршировала и Катя – маленького росточка, нелепая в своей самопальной форме, но абсолютно серьезная и старательная.
Выведя марширующих курсантов за ворота училища, инструктор неожиданно скомандовал:
– Отставить песню! Направляющий, шаг на месте! Внимание! Марш-бросок десять километров! За мной бегом – марш!
Курсанты нестройной колонной побежали за инструктором. Он повел их к реке – через кустарники, по песку, вниз по оврагам. И вдоль реки. И опять вверх по косогору.
Тут многие стали выдыхаться, колонна растянулась, кто-то отстал и упал на землю. И вот уже от колонны осталась половина… треть… вот рухнули Микола и Вахтанг…
Но Катя, хоть и последняя, продолжала бежать, не сдаваясь. И только когда Егор, не дотянув до финиша метров двести, тоже упал в выжженную солнцем траву и чертополох, она остановилась, упала рядом с ним.
– В чем дело? Тебе плохо?
– Отстань! – выдохнул Егор. – Беги!
Но она не отставала:
– Что с тобой?
– Отвали!..
Тут – уже пешком – подошли Микола и Вахтанг.
– Оставь его, – сказал Вахтанг и вместе с Миколой стал поднимать Егора.
– А что с ним? – не унималась Катя.
– Та вин же афганец, – сказал Микола. – У него ранение було, у легкое. Его условно взялы в училище…
– Заткнись! – приказал ему Егор и, злобно зыркнув глазами на Катю, побрел к финишу – к воротам училища.
Факт номер три. Помните, как в фильме «Старшая сестра» Доронина с придыханием произносит монолог: «…Вы любите театр? Я хочу спросить, вы любите театр, как люблю его я…»? Почти с таким же придыханием каждый летчик вспоминает свой первый самостоятельный полет. И потому…
– Запомните этот день! – сказал старшекурсникам «Жан Рено» и оглянулся по сторонам: – Вообще, братцы, скажу вам как мужикам. Не каждый из нас помнит свою первую женщину. Но! Каждый летчик – на всю жизнь – помнит свой первый полет. Это железно. И сегодня у вас такой день…
– Ура! – крикнули старшекурсники, стоя на учебном аэродроме у Як-18.
– Отставить! – сказал «Жан Рено» – По экипажам – рассчитайсь! Первый экипаж?
– Гринько и Микеладзе!
– Второй экипаж?
– Швырев и Венделовский.
– Третий экипаж?
– Селиванов и Казачков…
– Итак, – сказал «Рено», – каждый экипаж имеет двенадцать минут самостоятельного полета. То есть взлетели, сделали круг над аэродромом и зашли на посадку. Имейте в виду: посадка – самое сложное. Кто сядет «козлом», то есть с подскоком, получит неуд. Первый экипаж – приступайте!
Микола и Вахтанг поднялись в самолет с бортовым номером 42, заняли места командира и второго пилота.
«Жан Рено» кивнул Егору на второй самолет.
– Спешнев! Со мной… – И поднялся во второй Як-18 с бортовым номером «44», спросил в ларинг: – Сорок второй, как слышите? Прием.
Сидя в переднем кресле командира Як-18, Микола доложил:
– Сорок четвертый! Вас слышу, к полету готов! Разрешите исполнительный старт. Прием.
– Сорок второй, – сказал «Жан Рено». – Исполнительный старт разрешаю. Прием.
Микола и Вахтанг взяли карты-инструкции и вслух перечислили каждый этап взлета и функции всех приборов. Эта так называемая «молитва» обязательна для любого взлета и посадки и свято выполняется всеми пилотами мира. «Жан Рено» и Спешнев в своем самолете сделали то же самое.
Издали, из разных концов аэродрома курсанты младших курсов следили за ожившими самолетами.
Вот Як-18 с бортовым номером 42 тронулся и выкатил на ВПП – взлетно-посадочную полосу. Следом, на расстоянии сотни метров, катил второй Як с бортовым номером 44. Микола выжал педали тормоза, самолет остановился, и Микола получил у диспетчера разрешение на взлет. Неожиданно для самого себя вдруг перекрестился, перевел РУД (рычаг управления двигателем) на режим для взлета. Стошестидесятисильный двигатель тут же взревел на полную мощь, и маленький Як-18 затрепетал, пытаясь сорваться с места.
Микола плавно отпустил тормозные педали.
Самолет тронулся и побежал по взлетной полосе.
Глядя на ВПП, оба – и Микола, и Вахтанг – затаили дыхание. Полоса улетала под винт и обтекатель кабины всё быстрей и быстрей… Уже виден ее конец… Еще чуть-чуть, и она кончится…
– Давай! – закричал сзади Вахтанг. – Тонгаж восемь градусов! Давай!!!
Микола потянул штурвал на себя.
Закрылки тут же изменили положение, колесо переднего шасси оторвалось от земли и – буквально на последних метрах полосы – самолет резко взмыл вверх!
Несказанный кайф полета тут же опьянил и Вахтанга, и Миколу – их машина, качая крыльями, летела к облакам, к солнцу! Хохоча, оба восторженно закрутили головами по сторонам, забыв о земле и ощущая себя полными хозяевами неба, воздуха, самолета.
Голос «Жана Рено» вернул их если не на землю, то к реальности.
– Сорок второй! – прозвучало в наушниках. – Разворот на сорок градусов и облет аэродрома! Повторяю…
– Сорок четвертый, – доложил Микола, – вас понял, есть разворот! – И повернул штурвал на разворот.
– Давай «бочку»! – возбужденно крикнул ему Вахтанг. – Сделаем «бочку»! Давай! – И с силой дожал штурвал так, что самолет перевернулся вверх шасси.
Внизу, на летном поле, все замерли, глядя на этот трюк.
А в кабине Як-18 Микола и Вахтанг повисли на ремнях вниз головой. И теперь ни тот, ни другой не доставали ногами до педалей.
– Блин! – в панике закричал Микола. – А как выйти из «бочки»? Я не знаю…
– Я… я тоже… – растерялся Вахтанг.
Як-18 летел вверх шасси. В кабинах, болтая ногами, оба пилота продолжали бессильно висеть на ремнях.
Среди наблюдателей на земле больше всех переживали Марина и Гюльнара – вцепившись в друг друга, они не отрывали глаз от сорок второго Яка.
Но тут рядом с ним оказался самолет с бортовым номером 44.
Глядя на паникующих Миколу и Вахтанга, «Жан Рено» сказал в микрофон:
– Сорок второй! Без паники! Энергичней штурвал по ходу вращения самолета! Выполняйте!
Факт номер четыре. По понедельникам, средам и субботам единственная в общежитии душевая была с шести до восьми вечера отдана девушкам. И здесь, во время водных процедур, ими были сделаны следующие уточнения относительно одного из курсантов-старшекурсников.
– Как вы думаете, почему он такой вредный? – стоя под душем и вроде бы вскользь спросила Катя.
– Кто? – переспросила Марина.
– Ну, кто! Егор, конечно…
– Он не вредный, он злой, – заметила Гюльнара.
– То есть? – замерла Катя.
Гюльнара ошпарила лавку горячей водой, потом улеглась на ней и сообщила:
– Значит, так. Твой Егор первый раз поступал сюда семь лет назад. Но по конкурсу не прошел, ушел в армию. А тут у него невеста осталась, он ее любил без памяти, и она клялась ждать его до дембеля. В армии он попал в десантуру, прошел три месяца лагерей и с первым десантом прыгал на Багдад. Два месяца воевал там с душманами, получил осколочное в легкое, и вместе с другими ранеными его спецрейсом привезли сюда, в госпиталь. И тут, когда их, раненых, везли с аэродрома мимо парка имени Космонавтов, он увидел дискотеку, а на дискотеке – свою невесту. Она ему за полгода ни одного письма не прислала, а вместо этого зажигала тут на дискотеке. Ну, и не только. Свербело у нее… С тех пор он всех женщин ненавидит вусмерть. Понятно?
– А ты это откуда знаешь? – поинтересовалась Марина.
– А мне Микола рассказал.
– То есть у тебя с Миколой?..
– Да, – сказала Гюльнара. – У меня с Миколой то же, что у тебя с Вахтангом. Катя, что с тобой?
– Ничего… – отвернувшись и утирая слезы, сказала Катя.
И той же ночью решилась наконец на самый отчаянный поступок за все время своего пребывания в училище. В час ночи, домыв полы в тренажерном зале, она, крадучись, словно кто-то мог увидеть ее в совершенно пустом учебном корпусе, подошла к тренажеру самолета Як-18… потом к тренажеру Ан-24… потом – к Ту-134… Но на Ту-134 духу у нее не хватило, и она вернулась к тренажеру Ан-24, поднялась к нему по короткой металлической лесенке, на верхней площадке включила несколько тумблеров на щите управления и решительно шагнула в пилотскую кабину. Большая, в натуральную величину кабина самолета была нафарширована приборами. Слева и справа стояли кресла для бортинженера и штурмана-радиста. А впереди – кресла командира самолета и второго пилота. Приборная панель, плексигласовые окна…
Словно во сне, Катя сомнамбулой пробралась на командирское место, села, нащупала рукой рукоятку управления креслом, отжала ее, выкатила это кресло вперед до отказа и возложила левую руку на штурвал, а вторую на РУДы (рычаги управления двигателями). Прислушалась, но грохот собственного сердца заглушал все остальные звуки. Катя медленно протянула руку к одному тумблеру, к другому и последовательно включила все бортовые системы. Загорелись приборы, заметались стрелки, взревели двигатели, и за окнами кабины включилась видеопанорама, имитирующая цепочку огней на ВПП и ночной аэродром.
Катя сползла по креслу чуть ниже, двумя ногами дотянулась до педалей тормозов, а правой рукой нажала на РУДы. В ответ послышался рев двигателей, набирающих обороты.
Затаив дыхание, Катя убрала ноги с тормозов и увидела, как впереди, за окнами кабины сорвалась под ней освещенная боковыми огнями ВПП и стремительно полетела под нос самолета. Схватив двумя руками штурвал, Катя собралась взлетать, но тут…
Резко зажегся свет во всем тренажерном корпусе.
Катя испуганно замерла и вжалась в кресло.
В распахнутой двери тренажерного зала мужские ботинки споткнулись о Катино ведро с водой, ведро опрокинулось, вода разлилась по полу. Мужской голос выругался и спросил:
– Блин! Что тут происходит?
Разбрызгивая воду ботинками, ректор направился к тренажеру Ан-24.
– Я спрашиваю: кто включил тренажер?
И, поднявшись по лестнице на тренажер, он увидел Катю. Она сидела в командирском кресле ни жива ни мертва.
– Та-ак… – сказал он. – Осина… Ну? Что с тобой сделать?
Катя закрыла глаза:
– Бейте…
Ректор молчал. Перед ним была сжавшаяся, как птаха, девчонка с закрытыми глазами и дрожащими губками.
Трудно сказать, о чем подумал ректор в этот момент. Возможно, в нем мужчина боролся с генералом-администратором. Но победил последний.
– Дура! – сказал он и, резко повернувшись, ушел.
Глава 9
И было тридцатое июня, выпускной день и вечер. С самого утра – громкая музыка, цветные шары, шум возбужденных голосов. Все училище построено в каре, с трибуны ректор поздравлял выпускников:
– …И хотя пилотами вы стали не в самый удачный для нашей авиации час, небо все равно одно – такое же, как было над Советским Союзом, а теперь над СНГ, Кавказом и даже над Африкой. И я уверен, что это небо будет за вами!
Выпускники – среди них Егор, Микола и Вахтанг – кричали «ура!» и получали дипломы об окончании Высшего авиационного училища, летные свидетельства и выпускные аттестации.
А вечером в городском кафе «Волжанка-7» местный джаз-банд играл свадебный марш, и Вахтанг торжественно вывел на сцену пышногрудую Марину в белой фате. Стоя за праздничными столами, кавказские гости и курсанты – среди них Катя и Гюльнара – радостно кричали: «Горько!», Вахтанг и Марина слились в поцелуе, музыканты грянули лезгинку и только таким образом оторвали жениха от невесты – Вахтанг закружил вокруг нее в танце. А в конце вечера Егор вдруг взял гитару и спел песню собственного сочинения:
Мы ангелы, парящие над миром,
Летящие по Млечному Пути!
Наш курс проложен огненным пунктиром,
И нам с него вовеки не сойти!
Оторвись от земли, оторвись
В ослепительно чистую высь!
Кто во сне никогда не летал,
Тот с рожденья от жизни отстал!
Смерть любому подарит полет,
Но блажен, кто живет напролет!
Кто летит, тот живет, тот живет!
Кто живет, тот уходит в полет!..
Глава 10
Но после июня наступает июль, а затем и август. Август девяносто первого помнят, я думаю, все: Ельцин на танке у Белого дома… Провал ГКЧП… Горбачевы прилетают из Фороса… Беловежская Пуща, свержение Горбачева и окончательный развал СССР…
Именно в этой сумятице новоиспеченные летчики Егор, Вахтанг и Микола в поисках работы обивали пороги в «Аэрофлоте», в Шереметьевском аэропорту, в Министерстве авиационного транспорта, во Внукове, в отряде ЦУМВС (Центральное управление международных воздушных сообщений)…
Но всюду чиновники только разводили руками: какая работа, когда все развалилось?! Самолеты расхватали республики, ставшие независимыми, горючки нет, летать не на чем…
Но тут в коридоре ЦУМВС к нашим героям вдруг подошел тридцатипятилетний мужик с физиономией кота Матроскина и сказал интимно:
– Пацаны, работа нужна?
– Ну, смотря какая… – на правах старшего «солидно» ответил Егор.
– Летная. Короче, есть самолет, стоит в Молдавии. Нужен экипаж. Годится?
Назавтра они уже сидели в вагоне-ресторане поезда Москва – Кишинев – Бухарест и с аппетитом голодной студенческой юности поглощали дармовые шашлыки и молдавское вино, которое подливал им этот «Матроскин». За окном хороводили пологие Карпатские горы.
– Моя фамилия Бабюк, – говорил «Матроскин», – но все зовут меня Шумахер…
А еще через день армейский «газик» с Шумахером за рулем, подпрыгивая на ухабах, въезжал на аэродром со следами недавнего присутствия Советской армии – брошенные казармы несколькими целыми оконными стеклами отражали солнце, и на раскуроченных бэтээрах и «уралах» еще не полопалась зеленая краска. Впрочем, потрескавшаяся бетонка ВПП уже заросла сорной травой.
Прокатив мимо трех наполовину разобранных вертолетов Ми-4 (бригада техников, разбирающих эти вертолеты, складывала в ящики разобранные части фюзеляжа, двигатель и прочие детали), «газик» подкатил к одинокому Ан-26 с яркой свежей надписью на борту: KARPATY-AIR.
Шумахер с гордостью показал нашим героям на самолет.
– Ну! Красавец!
И завернул свой «газик» к хвосту самолета. Здесь техники с помощью БПК (бортовой погрузочный комплекс) загружали в самолет ящики с разобранными частями Ми-4.
– Прошу принять машину! – с широким жестом сказал ребятам Шумахер.
В просторной грузовой кабине транспортного Ан-26, предназначенного для перевозки и десантирования грузов, была произведена явно самодельная реконструкция. Впереди прямо к ее дюралевому полу были, как в пассажирском самолете, не то приварены, не то привинчены на саморезах четыре ряда разнокалиберных кресел, снятых, по всей видимости, с рейсовых автобусов. От остальной грузовой кабины этот самодельный «пассажирский салон» был отделен раздвижным брезентовым пологом. Впрочем, вдоль бортов были сохранены дюралевые сиденья десантников, а под потолком – грузовая кран-балка и другие агрегаты БПК.
Шумахер с гордостью объяснял:
– Самолет, конечно, десантный, транспортный. Но мы его переделали. Теперь это пассажирско-грузовой с салоном первого класса! Причем, смотрите, вот так я накрываю эти кресла брезентом, и – вперед, можем и сверху хоть тонну груза ло́жить! – А поднявшись в пилотскую кабину, продолжал: – Крейсерская скорость – 440 километров, дальность полета с грузом 5,2 тонны – 740 километров, а без груза и при полных баках – 2200 километров. Потребная длина ВПП – тысяча восемьсот метров. Что вас еще интересует?
– Чей это самолет? – настороженно спросил Егор.
– Та вы ж прочитали! – воскликнул Шумахер. – Приватная молдавская компания «Карпаты-эйр»! Мы с вами берем эту машину у них в аренду, возим грузы по всему миру, половину с выручки отдаем за аренду, а половину делим промеж собой. Вы знаете, какие это бабки?
Егор, Микола и Вахтанг переглянулись.
– Но тут экипаж – четыре человека, – заметил Вахтанг.
– А нас трое, – сказал Микола.
– Не, нас четверо, – ответил Шумахер, садясь в кресло бортинженера. – Ты, Егор, будешь командир, вы двое – второй пилот и штурман, а я – бортинженер и флайт-менеджер. Пацаны, я же вам сказал: моя фамилия Бабюк, но все зовут меня Шумахер! И я вам даю слово Шумахера – через год мы будем миллионеры! – И он требовательно протянул руку: – Давайте паспорта! Мне нужно вам загранвизы оформить…
– А куда летят эти ящики с Ми-4? – все еще колеблясь, спросил Егор.
– «Куда-куда»! – ответил Шумахер. – С нами полетят! Это ж металлолом, брошенный! А можно на запчасти пустить. Давайте паспорта! Ну!
Егор посмотрел на командирское кресло. Оно было совсем рядом – пустое, свободное! И Егор – почти неосознанно – сел в него, положил руки на штурвал.
Глава 11
Мало кто знает, что после развала СССР Африка стала полем новой «золотой лихорадки». Постоянно воюющие друг с другом африканские вожди освободительных прокоммунистических и антикоммунистических революций Анголы, Гвинеи, Мозамбика, Габона, Берега Слоновой Кости и прочих стран этого лоскутного материка наперебой скупали любое оружие, которое легально и нелегально хлынуло сюда с армейских складов, оставшихся на территориях Украины, Казахстана, Киргизии и всех остальных стран бывшего СССР. Причем после АК-47 самым ходовым товаром были военные вертолеты и самолеты – на них торговцы оружием делали миллионы и даже десятки миллионов. А за преждевременное списание этой техники в утиль часть этих денег доставалась, конечно, армейским чиновникам самых разных рангов, вплоть до высших.
Но летать на этих вертолетах и самолетах африканцы еще не умели, и потому в девяностые годы небо Африки воистину, как и предрекал ректор Приволжского авиационного училища, досталось бывшим советским летчикам – молодым и не очень, – завербованным туда шумахерами разного рода и калибра.
– Вы, пацаны, не дрейфьте, тут жить можно! – говорил в Кении нашим героям африканский «старожил» Василий, командир почти такого же, как у них, Ан-24. – Работа есть, работы до хрена! Половина континента теперь на наших самолетах летает – украинских, белорусских, даже сыктывкарских…
Слегка прибалдевшие от жары и африканской экзотики, они сидели в баре аэропорта Найроби. Мощный вентилятор гнал по залу горячий воздух. Высокий чернокожий бармен-кениец принес в двух руках шесть кружек темного кенийского пива. Василий поднял свою кружку:
– Ну, за знакомство! Welcome to Africa! – И проводил взглядом юную чернокожую проститутку, походкой юной кобылицы прошедшую к барной стойке. – Бабы тут, правда, одни шоколадки. Но если предохраняться, то вполне. Конечно, пахнут они не по-нашему. А все остальное…
Тут в бар, выстроенный из тростника и густо украшенный африканскими масками и прочей местной экзотикой, вошел Шумахер. Утирая обильный пот, он плюхнулся на скамью рядом с Егором.
– Ну, жара! Африка, мать ее!.. – И, взяв первую попавшуюся кружку с пивом, жадно допил остаток, громко и облегченно выдохнул: – Ну, всё, пацаны! С почином! – Он достал из кармана деловые бумаги. – Первый контракт! – И глянул на улыбчатую чернокожую проститутку у стойки бара. – Извини, снегурка, не успеваем! Через сорок минут – вылет в Камерун!
– На чем? – удивился Микола. – У нас баки пустые.
– Обижаешь! – сказал Шумахер. – Моя фамилия Бабюк, но все…
– Шумахер, короче! – перебил Вахтанг.
– Ченч! – объяснил Шумахер. – Я им запчасти к Ми-4, они мне две тонны горючки! И мы в полете!
Глава 12
Господи, что они только не перевозили! Снабжали водой и продовольствием рабочих алмазных рудников. Раздавали гуманитарную помощь голодающим. Доставляли в джунгли медицинское оборудование по линии ООН и ЮНЕСКО. Транспортировали африканских животных в европейские зоопарки. Возили ящики с деньгами из Бельгии в Габон и Мозамбик, а первых «новых русских» – на африканские сафари. Ну, и – так далее. Жизнь была, как бобслей в американских фильмах, насыщена дикой африканской экзотикой вперемешку с совковым бытом, организованным на борту Ан-26 скрягой Шумахером. Экономя даже на еде, Шумахер варил борщи в бортовом баке-кипятильнике, а сам в каждом приличном городе – Йоханнесбурге, Браззавиле, Хартуме и Аддис-Абебе – посещал местные банки, депозитируя там выручку от их работы…
«Африка очень красива своей погодой, – рассказывал мне один из пилотов, чья биография, в числе других, легла в основу этой правдивой истории. – Там грозы бывают порой до двадцати километров высотой. В России мы обычно обходим грозы верхом, а в Африке настолько плотным может быть грозовой фронт и такая густая дождевая облачность, что выше грозы подняться просто невозможно. А мы возили грузы для шахтеров, которые там добывали то ли алмазы, то ли еще какие-то цветные камни. Мы обеспечивали их продуктами и керосином. Но эти рудники находились в военной зоне, там из-за этих алмазов постоянно война идет. И вот с одной стороны посадочной полосы земля хозяев этих рудников, а с другой стороны – вражеская деревня, и отсюда заходить на посадку уже нельзя, сбить могут из тех же «Стингеров». А топлива нам хватало только туда и обратно, причем рядом никаких запасных аэродромов, одна пустыня и джунгли. То есть мы при любой погоде должны были прилететь и сесть вне зависимости, откуда ветер. И вот как-то мы прилетаем, а там гроза бешеная, чернота, молнии сверкают. Надо уходить, но некуда. Снизились в это черное облако, стали подходить к развороту на посадку, и тут нас молния как шандарахнула! Куда она попала, не знаю, но был такой треск! Приборы отказали, самолет попал в нисходящий поток и начал падать, а внизу речка, и на речке эти шахтеры – то ли золото моют, то ли алмазы, черт их знает. И вдруг они видят, как самолет на них падает. Я уже всех своих родителей вспомнил – высота-то была всего четыреста метров, а самолет продолжает падать, и ничего не сделаешь. Страшно. Эти шахтеры стали разбегаться, как тараканы. При этом я знаю, что нисходящий поток рано или поздно должен закончиться – в природе нет пустоты, если здесь воздух идет вниз, то где-то обязательно пойдет вверх. Но где? Уже двести метров до земли, сто пятьдесят, сто! Автоматика женским голосом кричит: «Опасно! Земля! Pull up! Pull up!» А мы беспомощны, мы всё падаем! И только на высоте пятидесяти метров кончился этот нисходящий поток, начался восходящий, и мы сели на ВПП. Нам просто повезло! Бортинженер был у нас пожилой, он сказал: «Всё, если мы живые прилетим на базу, я собираю вещи и домой! Не нужна мне ни Африка, никакие деньги!» Вот в таких условиях приходилось работать…»
А теперь прошу вас в небольшую африканскую страну Мандугури. Ан-26 стоит на грунтовой ВПП в окружении непролазных джунглей. Жара, комары, рев слонов и крики обезьян в джунглях. Коровы пасутся на взлетной полосе. И гигантское черно-грозовое облако стремительно растет над землей и надвигается на аэродром. В пилотской кабине Егор, отмахиваясь от комаров, смотрит на часы, говорит Шумахеру:
– Всё! Или мы взлетаем, или – писец, нас накрывает этой тучей, как мышей!
Шумахер беспомощно разводит руками:
– Что я могу поделать? У нас контракт с президентом республики!
