Эдуард Григорьевич Резник Терапия

Позже, размышляя с этим так называемым доктором, я кое-что для себя понял. А точнее, понял вовсе не я – это была версия Циммерманна; ему удалось навязать мне ее, потому что ничего лучше мне в голову в тот момент не пришло.

Как я понял позже, в его личной ситуации, о которой я тогда ничего еще не знал, доктор Циммерманн был категорически не заинтересован в том, чтобы я принял простую, естественную и самую напрашивающуюся версию – о том, что эта девушка была просто чудо и ее острая грудь просто вонзилась в мое сердце.

Вместо этого он предложил заумную и вымученную версию, связанную с тем, что девушка в тот момент спасала ребенка. Поскольку в те же минуты я тоже спасал этого ребенка, то какой-то образ мальчика в моей голове все же имелся.

По мысли доктора, где-то в темных и таинственных глубинах моей души образ мальчика-жертвы, нуждавшегося в помощи, слился с образом меня самого – тоже жертвы, нуждавшейся в помощи.

То есть получилось так, что я и есть этот ребенок, которого надо спасать. И значит, эта девушка спасает сейчас меня – примерно так, как спасает своего ребенка обычно мама.

И все это как раз в тот момент, когда сам я недавно остался без мамы и теперь чувствую себя одиноким и попавшим под телегу.

Дополнительным удобством от слияния образов себя и мальчика стало то, что моя кровь в тот момент перетекала в мальчика, и если этими трубками мы с ним слиты в одно целое, значит, кровь моя, в общем-то, никуда от меня не утекает, и жалко мне ее быть уже не должно.

Для доктора Циммерманна это была очень удобная версия, потому что острая грудь девушки и ее милое лицо оказывались в этой картине чем-то лишним и совсем незначимым. Что, в свою очередь, и к радости доктора, вело к возможности замены Аиды на любую другую женщину, лишь бы она спасала малыша. Например, если доводить до абсурда – на клыкастую Гудрун. Получалось, что, если Гудрун будет спасать на моих глазах какого-нибудь мальчика, с которым я себя отождествлю, я точно так же сойду от нее с ума.

Неужели доктор всерьез верил в это? Неужели он мог надеяться, что его дурацкие умственные конструкции окажутся способны отвратить меня от Аиды?

А может, он вовсе не ставил такой задачи? Может, ему просто нравилось, когда его голодный, азартный и не слишком ответственный ум получает хоть какую-нибудь пищу?

Наверное, от этого умственного голода он готов грызть даже камни. Если сказать ему, что на Землю вчера упал какой-нибудь метеорит из космоса, доктор, должно быть, в ту же секунду выстроит целую теорию о том, что дело вовсе не в гравитации, которая притянула камень к Земле, а в том, что бедняга летел один в холодном космосе, никому не нужный, никем не согретый, а тут бац! – и перед ним теплая ласковая планета, кругленькая такая, с волнующими острыми горными вершинами, на которые так и хочется запрыгнуть одним прыжком!

Быстренько сообразив, что планета может заменить ему маму, космический булыжник устремится к ней, а физики, астрономы и прочие дураки, которые знают слово «гравитация», пусть отдохнут за чашкой кофе.

Правда, когда булыжник рухнет на землю, он расплющит этого психоаналитика и оставит от него мокрое место, и тогда больше некому будет рассказывать людям сказки про космическое стремление к материнскому теплу и любви.

Астрономы и физики к тому времени допьют свой кофе, возьмут швабру, вытрут оставшееся от этого психоаналитика мокрое место, и больше ничто не помешает им снова объяснять события мира абсолютно научной и всеми признанной теорией гравитации, а вовсе не глупыми выдумками о тоске по всяким нежностям.

Итак, Гудрун не собиралась давать мне жизненно важный адрес девушки, а я, разумеется, не собирался оставлять свою судьбу в руках этой кровавой вампирши – я решил написать на нее фюреру.

Если она любительница противоестественного телесного сладострастия с участием черных пиявок, то это явное извращение, а также недопустимое кровосмешение между арийской плотью и паразитами немецкой нации.

Фюрер наверняка этого не одобрит – гестапо ее арестует и увезет в подвал, пиявок отправят в концлагерь, и тогда я беспрепятственно заберусь в ее кровавую картотеку и разыщу там адрес моей несравненной Аиды – чистой и невинной немецкой девушки, у которой коварная национал-предательница Гудрун высасывает арийскую кровь для насыщения черных неарийских друзей.

Notes