Эд Макбейн
Златовласка
– Мне пока не удалось связаться с барменом, который дежурил прошлой ночью, – продолжал Юренберг, вздохнув, – но зато сегодня утром я поговорил с владельцами бара. Это славная супружеская пара, они сказали, что вчера в то время в баре находилось всего пять-шесть человек. Так вот, если я предъявлю фотографию доктора или даже просто обрисую его бармену или посетителям, кто-нибудь опознает его, если он там действительно был. А пока что мне просто интересно, зачем он солгал. Полагаю, вы его уже спрашивали, не имеет ли он отношения к убийствам?
– Да, спрашивал.
– И вероятно, он ответил вам то же самое, что и мне – что он не совершал этого?
– Именно.
– То же самое ответила и его жена – бывшая жена, я хочу сказать. Сегодня утром я был у нее, и она клянется, что всю ночь была дома. Плохо только, что никто из ее соседей не может сказать, была она дома или нет. Конечно, она может отбарабанить содержание всех телешоу, которые посмотрела, но ведь и любой смог бы, обратившись к «ТВ Гайд». Мистер Хоуп, я вам все это говорю, потому что не понимаю, что творится с парнем: зачем ему открыто говорить, что это его рук дело? Я сейчас буду его допрашивать. Кроме него, на подозрении у меня мужчина, который, возможно, лжет, отвечая на вопрос, где он действительно находился, когда совершались убийства, и женщина, которая утверждает, что была дома, хотя, возможно…
– Ты сукин сын! – Яростный голос принадлежал Джейми, он доносился из-за закрытой двери кабинета.
Юренберг тяжело шагнул по направлению к двери, и на его лице появилось тревожное выражение, как будто эмоциональный взрыв Джейми был дополнительной проблемой, с которой приходилось считаться. В тот момент, когда он хотел открыть дверь, Джейми завопил:
– Я убью тебя!
Юренберг тут же отреагировал на угрозу. Он готов был высадить дверь, как это делают полицейские в кино, когда врываются в квартиру подозреваемого. Ухватившись за ручку двери, он действительно использовал свое плечо, но только как дополнительное усилие, чтобы распахнуть дверь настежь, и метнулся туда, где Джейми боролся с Майклом.
Руки Джейми сжимали горло сына. Лицо того было пепельно-серого цвета, рот оскален, глаза – кровавые от ярости. Майкл извивался под отцом и топтал фотографии негритянки, сброшенные со стола капитана. Лицо у него побагровело, сам он задыхался под судорожно сжатыми пальцами отца. Юренберг вцепился левой рукой в плечо Джейми. Это было бы логично – развернуть человека левой рукой и нанести удар правой. Но вместо того чтобы ударить, Юренберг выбросил вперед правую руку и без видимого усилия оттолкнул Джейми к стене, а потом очень спокойно произнес:
– Давайте успокоимся, доктор.
– Я убью его, – задыхался Джейми.
– Никого вы не убьете, – возразил Юренберг.
– Убью подонка! – повторил Джейми.
Майкл тоже еще никак не мог восстановить дыхание.
– С вами все в порядке? – спросил Юренберг, и Майкл утвердительно кивнул. – Тогда я бы хотел прямо сейчас поговорить с вами, если разрешите.
– Да, – сказал Майкл, – хорошо.
– Ты – выродок, – снова задохнулся от гнева отец.
Глава 7
Комната для интервью, куда пригласил нас Юренберг, имела вид прямоугольника, размером пять на восемь футов.[13] В ней находились маленький стол и три стула без подлокотников. На стене, лицом к которой сидел Майкл, висело зеркало. Я заподозрил, что это двустороннее зеркало, и спросил Юренберга, так ли это. Он с готовностью признал этот факт и тут же заверил меня, что там никто не фотографирует и не имеет права этого делать, пока Майклу не будет предъявлено официальное обвинение. Все это он сообщил, пока возился с магнитофоном, который перенес из комнаты для инструктажа сюда. Я понимал, что слово «интервью» – вежливая замена слова «допрос», но не стал этого обсуждать. Я полностью осознавал тот факт, что Майкл Парчейз был тверд в намерении сделать заявление полиции, и если сказать или сделать что-нибудь, что ему не понравится, он попросту попросит меня удалиться. Более того, я был полностью уверен в том, что Юренберг до сих пор не совершил ничего такого, что затронуло бы права Майкла, и что этого не будет и во время допроса, или интервью, как он предпочитает это называть. Я чувствовал, что не все в работе полиции ему нравится. Ему бы больше подошла роль антиквара в старинном городке Новой Англии или владельца питомника, продающего глоксинии и гиацинты в горшках. Хотя комната была с кондиционером, Юренберг взмок. Наконец он произнес несколько слов в микрофон, воспроизвел их и снова переключил на запись.
Он произнес следующее:
– Это запись вопросов, заданных Майклу Парчейзу, и его ответов на них, сделанная первого марта в… – тут он взглянул на часы, – …двенадцать двадцать семь в здании Службы общественной безопасности полицейского управления города Калуза, штат Флорида. Допрос мистера Парчейза вел детектив Джордж Юренберг из полицейского управления города Калуза. Присутствовали также мистер Мэттью Хоуп из юридической фирмы «Саммервилл и Хоуп», Карей-авеню, Калуза, адвокат мистера Парчейза.
Он заколебался, бросил взгляд на нас с Майклом, как бы желая удостовериться, что упомянул всех присутствующих, а затем проговорил:
– Я знаю, что вас уже информировали о ваших правах, мистер Парчейз, но для записи я хотел бы повторить еще раз. В соответствии с решением Верховного суда по делу «Миранда против штата Аризона» мы не имеем права вас допрашивать, если вы не предупреждены о своем праве на присутствие адвоката и привилегии не давать порочащих вас показаний. То есть вы имеете право не отвечать на вопросы. Понимаете?
– Да, – ответил Майкл.
Затем он прошел через обязательную процедуру предварительных вопросов и ответов, подтвердил, что Майкл осведомлен о своих правах и согласен, чтобы я присутствовал в качестве его адвоката, потом спросил у Майкла его полное имя, выудил информацию о том, что тот в настоящее время проживает на катере, который называется «Широкий рог» и стоит в Бухте Пирата, а девушка по имени Лиза Шеллман…
– По буквам, пожалуйста, – попросил Юренберг.
– Ш-Е-Л-Л-М-А-Н.
…живет вместе с ним в течение последних двух месяцев. Он спросил у Майкла, сколько тому лет, действительно ли доктор Джеймс Парчейз является его отцом, Морин – мачехой, а Эмили и Ева – его сводными сестрами, потом глубоко вздохнул и произнес:
– Расскажите мне, пожалуйста, как можно точнее, что произошло ночью двадцать девятого февраля, а именно – прошлой ночью, в воскресенье.
– С какого момента? – спросил Майкл.
– Находились ли вы в окрестностях Джакаранда-Драйв на пляже Сабал прошлой ночью?
– Я был там, сэр.
– Где именно на Джакаранда-Драйв?
– В доме моего отца.
– В доме доктора Джеймса Парчейза?
– Да, сэр, моего отца.
– С какой целью вы туда пришли?
– Повидаться с ним.
– Повидаться со своим отцом? Будьте добры, говорите громче. И в микрофон, пожалуйста.
– Да, сэр, извините.
– Зачем вы хотели повидаться со своим отцом?
– Мне нужны были деньги. Для ремонта катера.
– Что за ремонт?
– Из двигателя течет масло.
– И вы отправились обсудить это со своим отцом?
– Да, попросить у него денег для ремонта. Это обойдется в шестьсот долларов.
– Сойдя с катера, вы прямиком направились к его дому?
– Да, сэр.
– Вы ехали на машине от Бухты Пирата до Сабал?
– У меня нет машины. Подбросили какие-то люди, выходившие из ресторана, и высадили на углу Джакаранда-Драйв.
– В какое время?
– Время? Когда я добрался до места?
– Да.
– Думаю, примерно без четверти двенадцать. У меня нет часов.
– Вы направились вверх по Джакаранда-Драйв прямо к дому?
– Да, прямо.
– Когда вы там появились, было ли включено освещение?
– Да.
– Наружное? Внутреннее?
– И то и другое.
– Что вы сделали, когда подошли к дому?
– Позвонил.
– Дверь открыл ваш отец?
– Нет, Морин.
– Что она сказала?
– Казалось, она… она удивилась при виде меня. Время приближалось к полуночи и, наверное, делать визиты было уже поздно.
– Она не бросила никакой реплики насчет позднего времени?
– Нет-нет.
– Что же она сказала?
– Она просто… ну… сказала, что моего отца нет дома.
– Она не сказала, где он?
– Нет. Просто что его нет дома.
– Вам известно, где он был прошлой ночью, мистер Парчейз?
– Нет, сэр, я не знаю.
– Когда шли, вы знали, что заведомо не застанете его дома?
– Ну… нет. Я как раз рассчитывал, что он дома.
– Разве вы не знали, что по воскресным вечерам он допоздна играет в покер?
– Нет. Я думал, он дома. Я специально туда отправился, чтобы повидаться с ним.
– Но сейчас, когда я вам об этом сказал, вы не припоминаете, что у вашего отца вошло в привычку играть в покер каждое второе воскресенье?
– Да, теперь я вспомнил.
Я хотел тут же остановить допрос, но заколебался. Юренберг не пытался ставить Майклу ловушки, этого не было, и ответы ему не подсказывал. Ему нужны были факты, и он профессионально выполнял свою работу. Но он знал, что как только закончится эта малоприятная беседа, полиция должна будет предъявить Майклу обвинение, и тяжесть обвинения зависит от того, что Майкл будет говорить дальше. Я не заглядывал в уголовный кодекс штата с тех пор, как готовился к выпускным экзаменам во Флориде, но мне было хорошо известно, что для того, чтобы обвинить Майкла в убийстве первой категории, необходимы веские основания предполагать «заранее обдуманное намерение». Юренберг пытался выяснить, отправился ли Майкл в дом отца с определенной целью – убить Морин и двух девочек – или же нет. А Майкл только что признал, что теперь вспомнил, что его отец играет в покер допоздна каждое второе воскресенье. Я знал, какой следующий вопрос задаст Юренберг, и мне хотелось вмешаться, прежде чем это произойдет. Но я опасался, что тогда Майкл потребует, чтобы меня немедленно удалили из комнаты. Я очутился в щекотливом положении. Пришлось ждать в надежде на то, что Юренберг возможный вопрос не задаст. Но он его задал.
– Мистер Парчейз, знали ли вы заведомо, что вашего отца не будет дома прошлой ночью, когда вы отправились…
– Майкл, – обратился я к нему, – как твой адвокат, я полагаю, что тебе надо прекратить отвечать на вопросы. Мистер Юренберг, я думаю, вы можете понять ситуацию…
– Я хочу отвечать на вопросы, – уперся Майкл.
– Тебя предупредили, что все, что ты здесь скажешь, может быть использовано против тебя. Задача адвоката…
– Это мое желание, – заявил Майкл, а потом ответил в таком духе, что вопрос о преднамеренности остался открытым. – Я действительно не знал, где он, – сказал он. – Не знал, застану его дома или нет. Это правда.
– Но когда вы прибыли на место…
– Его там не оказалось…
– Было без четверти двенадцать?
– Около того.
– А точнее?
Юренберг снова охотился за фактами. В случаях убийства вскрытие производилось в обязательном порядке, уж это-то мне было известно. Если результаты вскрытия еще не были известны, то вскорости Юренберг обязательно узнает у коронера приблизительное время смерти. Если, например, коронер сообщит, что Морин с девочками была убита где-то между одиннадцатью и двенадцатью ночи, а Майкл только что подтвердил, что прибыл на место в…
– Должно быть, было примерно без четверти двенадцать, может, немного позже, – сказал Майкл. – Я уже говорил, у меня нет часов.
– Итак, без четверти двенадцать вы нажали кнопку дверного звонка…
– Да.
– И на звонок вышла ваша мачеха.
– Да, сэр, вышла Морин.
– Что на ней было надето?
– Ночная рубашка.
– Только ночная рубашка?
– Да… розовая ночная рубашка.
– Она открыла дверь, будучи одета только в ночную рубашку?
– Да.
– Ночная рубашка длинная или короткая?
– Длинная.
– У нее имелись рукава?
– Нет, без рукавов.
– Можете рассказать мне что-нибудь еще по поводу ночной рубашки?
– Мне кажется… да, там было что-то вроде маленькой вышитой розочки… там, где… где вырез на рубашке.
– Вы указываете место… посередине груди?
– Да.
– Где находятся женские груди, между ними?
– Да.
– И вы утверждаете, что там была… розочка, так вы ее назвали?
– Я не знаю, как это называется. Похоже на… материя собрана в складки, и это выглядит как цветок.
– Вы имеете в виду розетку?
– Да, правильно, розетка.
– Какого цвета была розетка?
– Розового, как и рубашка.
– Во что еще была одета ваша мачеха?
– Кажется, это все.
– Домашние тапочки?
– Нет.
– Драгоценности?
– Обручальное кольцо.
– Что-нибудь на голове?
– Нет.
Он в точности описал, что именно было надето на Морин. Точно такое же описание я услышал от Джейми два часа назад, когда он рассказывал нам, как он зашел в спальню и обнаружил свою жену в стенном шкафу. Майкл рассказал даже про эту чертову розетку. Я должен был попытаться еще раз. На этот раз я обратился к Юренбергу.
– Мистер Юренберг, – сказал я, – в интересах моего клиента я бы хотел опротестовать продолжение допроса после того, как я посоветовал ему…
– Послушайте, – повысил голос Майкл, – заткните свою пасть, ладно?
– Все, что ты говоришь, записывается на магнитофон…
– Знаю.
– И может быть позже использовано против…
– Черт возьми, не будете ли вы столь добры убраться отсюда?..
– Мистер Юренберг, – попросил я, – можно остановить на минуту запись?
Юренберг тотчас нажал кнопку «стоп». В комнате воцарилась тишина.
– Майкл, – сказал я, – я хочу задать тебе всего один вопрос. Если ты ответишь «да», я буду молчать до конца допроса и ты можешь говорить все, что тебе угодно, а я не буду перебивать или пытаться тебя остановить. Но если ты скажешь «нет»…
– Что за вопрос?
– Ты хочешь отправиться на электрический стул?
– Да.
Юренберг заметно вздрогнул. Он не ожидал, что Майкл ответит утвердительно.
– А теперь давайте продолжим, – сказал Майкл.
Юренберг взглянул на меня, ожидая согласия. Я не отреагировал. Он беспомощно кивнул и нажал на кнопку «запись». Его голос стал мягче.
– Пожалуйста, расскажите, что произошло дальше, – сказал он.
– Морин сказала, что отца нет дома, и… пригласила войти.
– Вы вошли?
– Да, сэр.
– Через входную дверь?
– Да.
– Куда вы направились?
– Ну… сначала мы зашли на кухню.
– Да, продолжайте.
– Мы немного посидели на кухне.
– Дальше.
– Там на кухне стоит стол.
– Продолжайте.
– И пока мы там сидели… Мне трудно все это вспоминать.
– Знаю, что трудно. Но все-таки, пока вы сидели за кухонным столом…
– По-моему, я обратил внимание на ножи.
– Какие ножи?
– Там на стене висит подставка. На кухне. Подставка с магнитом, на ней – четыре или пять ножей. Такой, знаете, кухонный набор.
– Что произошло, когда вы заметили эту подставку с ножами?
– Наверное, я… вскочил и схватил один из ножей.
– Что представлял из себя этот нож?
– Должно быть, это был один из больших ножей.
– Вы можете описать этот нож более подробно?
– Нет. Я на самом деле не помню, как он выглядел. Один из больших ножей на подставке. Я просто… просто схватил первый попавшийся под руку.
– Но вы не помните, который это был нож?
– Нет. Знаю только, что большой.
– А сколько больших ножей было там на подставке?
– Не помню.
– Но вы потянулись за ним?
– Да.
– Каким образом потянулись? Вы можете показать в этой комнате, как была расположена подставка для ножей по отношению к столу?
– Да, она находилась… кажется, она находилась справа. Я встал из-за стола, повернулся направо и схватил нож с подставки.
– Морин что-нибудь сказала, когда увидела это?
– Ничего. Я не помню.
– О чем вы говорили перед тем, как схватиться за нож?
– Не помню.
– Ну, была ли это приятная беседа?
– Не помню.
– А не вспомните, почему вдруг вы потянулись за ножом?
– Просто встал и решил взять.
– Что вы сделали потом?
– Заколол ее.
– Это произошло на кухне?
– Да. Хотя нет… На самом деле мы были… Это произошло в спальне.
– Как вы попали в спальню?
– Не помню. По-моему, она бросилась туда.
– А вы за ней?
– Да.
– С ножом в руке?
– Да.
– В какой руке вы держали нож?
– В правой.
– Вы правша?
– Да.
– Когда вы ее закололи, то держали нож в правой руке?
– Да.
– Она кричала?
– Ее рот.
– Что ее рот?
– Он был открыт.
– Она кричала, значит?
– Нет.
– Но у нее был открыт рот?
– Да.
– Она что-нибудь вам сказала?
– Нет.
– Где она находилась, когда вы ударили ее ножом?
– Там… Возле… Она была… в… в… Я сначала ее не заметил, она была… Там…
– Хорошо, мистер Парчейз, успокойтесь… Успокойтесь, пожалуйста.
– Да, извините.
– Не хотите ли стакан воды?
– Нет, благодарю вас.
– Попытайтесь…
– Да.
– …успокоиться.
– Да.
– Когда вы будете готовы продолжить…
– Я уже готов.
– …просто расскажите мне снова, что произошло в спальне.
– Я заколол ее.
– Где она находилась?
– В стенном шкафу.
– Что она там делала?
– Сначала я ее не заметил. Я ее искал.
– Но все-таки увидели?
– Не сразу.
– И когда вы ее наконец заметили…
– Да.
– Что произошло после того, как вы ее заметили?
– Я… ее заколол.
– Сколько ударов ножом вы ей нанесли?
– Не помню.
– Вы были в ярости?
– Нет, огорчен.
– Почему вы были огорчены?
– Она была мертва.
– Вы были огорчены тем, что убили ее?
– Это было именно так.
– Что именно?
– Она была мертва.
– Вы подумали, что на самом деле этого не было?
– Я надеялся… Я продолжал надеяться, что это ошибка.
– Не понимаю. Что за ошибка, на которую вы продолжали надеяться?
– Что она мертва.
– А когда вы осознали, что не ошибка?
– В общем, я увидел ее… Она… Когда я увидел ее на полу… в… окровавленной сорочке… всю исполосованную… и… ее… ее… горло перерезано, я… Я понял, что она мертва, я понял, что это правда, и я… Я взял ее на руки, обнимал ее, баюкал…
– Зачем вы это делали?
– Я плакал.
– Это случилось после того, как вы поняли, что она мертва?
– Да, после.
– Так вот откуда кровь на вашей одежде?..
– Да.
– Потому что вы обнимали свою мачеху?
– Да. И мою сестру Эмили. Я и Эмили держал на руках.
– А Еву вы обнимали?
– Нет. Ева была… под покрывалом. Я… только Эмили. Я обнимал только Эмили.
– В какой момент?
– Я… Я поднял ее… она лежала на полу в дверном проеме.
– Вы теперь говорите об Эмили?
– Да, о ней.
– Что было на ней?
– Короткая ночная рубашка и… трусики.
– Какого цвета была ночная рубашка?
– Голубого.
– У нее были рукава?
– Нет.
– Какого цвета трусики?
– Не знаю.
– Во что была одета Ева?
– Не знаю. Она была укрыта покрывалом.
– Но Эмили в кровати не было?
– Нет.
– Когда именно вы направились в комнату, где спали девочки?
– После.
– После чего?
– После Морин.
– Зачем вы пошли в комнату девочек?
– Морин была мертва. Я хотел…
– Да?
– Я пошел повидаться с девочками.
– Вы по-прежнему держали в руке нож?
– Что?
– Нож. Был ли он…
– Да.
– …по-прежнему у вас в руке?
– Да.
– Вы все еще держали в руке нож?
– Да, я… по-прежнему держал его в руке.
– Итак, вы зашли в комнату к девочкам с ножом в руке.
– Да.
– Что вы сделали потом?
– Я заколол и девочек.
– Которой из девочек вы первой нанесли удар?
– Эмили. Она как раз стояла в дверях.
– Она встала с кровати и стояла в дверях, так?
– Она… да. Да, все так.
– Вы что-нибудь ей сказали?
– Нет.
– Сколько вы ей нанесли ударов?
– Много. Должно быть, много.
– Она кричала?
– Не помню.
– Что вы сделали потом?
– Я подошел к кровати, где спала Ева. У стенки. И ее тоже заколол.
– Через покрывало?
– Через.
– А потом?
– Ушел.
– Вы сказали, что обнимали свою сестру…
– Что?
– …Эмили. Вы сказали, что обнимали…
– Да, должно быть, это… это было… наверное, после того, как я заколол Еву, я… Когда выходил из комнаты, я… Эмили лежала на полу в дверях, и я… обнял ее, я… Опустился рядом с ней на колени и просто… обнял ее, и мне кажется, я плакал, мне кажется, я не переставал плакать. Потому что все было так чертовски печально… Так печально!..
– Что вы делали потом? После того, как обнимали Эмили?
– Я осторожно положил ее… Я опустил ее… снова на пол и ушел из дома.
– Через входную дверь?
– Нет.
– Вы не ушли той же дорогой, что пришли?
– Нет.
– Почему?
– У меня была кровь на одежде.
– Каким путем вы ушли?
– Через боковую дверь. Я запер ее за собой.
– Каким образом?
– Нажал и повернул кнопку на дверной ручке.
– Хорошо, вы вышли через боковую дверь, и куда отправились? Можете описать свой маршрут?
– Я пошел на запад по направлению к пляжу.
– Вы все еще держали в руке нож?
– Я… не помню.
– Вы можете сказать мне, где сейчас этот нож?
– Не знаю.
– Вы не знаете, куда подевался нож?
– Нет.
– А вы не оставили его в доме?
– Не помню.
– Может быть, выбросили где-нибудь в окрестностях?
– Не помню.
– Когда вы вышли из дома, вы случайно не направились к заливчику?
– Нет.
– И нигде рядом с заливчиком не проходили?
– Нет.
– Итак, вы не могли бросить нож в воду где-нибудь позади дома?
– Я не помню.
– Но вы точно помните, что не подходили к заливчику?
– Точно.
– Вы вышли из дома…
– Да. Обошел его и направился по Джакаранда-Драйв к пляжу.
– Нож все еще был у вас в руке?
– Наверное.
– Что вы сделали потом?
– Это частная собственность, которая принадлежит… Это боковая дорога к пляжу, она принадлежит людям, которые живут на этом участке. Частная дорога. При въезде поперек висит цепь. Я перелез через нее и пошел дальше через сосновый бор…
– Все еще держа в руке нож?
– Не помню.
– Продолжайте.
– Я вышел на пляж. Дорога выходит прямо на пляж…
– Да?
– …и некоторое время шел по пляжу.
– Все еще держа в руке нож?
– Дайте вспомнить…
– Не торопитесь.
– Должно быть, я бросил его в воду.
– В залив?
– Да. Пока я бродил, швырнул в залив.
– А потом?
– Я упал на песок и начал плакать. Немного погодя я поднялся и побрел обратно к сосновому бору. Там маленькая беседка прямо рядом с пляжем – ее построила ассоциация. Там стоит стол с лавочками по бокам. Я залез на стол и вытянулся, закинул руки за голову. Наверное, я собирался поспать. Я еще не осознал, что случилось. У меня не было никакого представления о том, что делать дальше.
– Что вы имеете в виду?
– Ну… Морин мертвая. И девочки. Я не знал, то ли мне… пойти в полицию и рассказать обо всем, то ли… просто подождать и посмотреть, как все обернется. Я не хотел идти в полицию, я боялся, что они меня изобьют или…
– Но ведь никто здесь не оскорбил вас, не…
– Нет-нет.
– …унизил.
– Нет, все отнеслись… Просто наслушаешься рассказов про полицию… А это… я думал, они могли бы… знаете… подумать, что я… знаете… что-нибудь сделал с… Морин.
– Что вы подразумеваете под «что-нибудь сделал»?
– Ну, вы же знаете?
– Не могли бы вы все-таки объяснить, что имеете в виду?
– Вы же сами знаете?
– Я в этом не уверен.
– Вы же знаете, она в одной ночной рубашке и все такое.
– Да, и что же?
– У полиции могла возникнуть идея, что я с ней что-то сделал. Ну, например, знаете, приставал к ней или что-нибудь еще?
– А вы приставали?
– Нет, сэр. Нет, что вы.
– Тем не менее, вы держали ее в своих объятиях? Вы обнимали ее?
– Да, но я не… знаете… я не делал… я не делал того, о чем могла подумать полиция, если бы я… если бы я пошел к ним и рассказал… рассказал им… о том, что произошло.
– Вы обнимали и Эмили, не так ли?
– Да, но я не…
– Продолжайте. Я слушаю.
– Ничего ей не сделал.
– Но вы боялись, что полиция может подумать, что вы с ней тоже что-нибудь сделали?
– Это верно.
– В сексуальном смысле?
– Да.
– Но вы этим не занимались?
– Нет, сэр, нет, что вы!
– Ни с Эмили, ни с Морин?
– Она была… знаете… ее ночная рубашка была изодрана в клочья.
– Рубашка Морин?
– Да, но я ничего не сделал, клянусь Богом.
– А причина, по которой вы не сразу пошли в полицию…
– Там могли подумать, что я что-нибудь сделал с ней.
– Вы боялись, что они могут подумать, будто вы сексуально обесчестили ее?
– Да.
– Морин?
– Да.
– И что они изобьют вас, если обнаружат это?
– Да. Если они только подумают, что я это сделал, понимаете?
– Мистер Парчейз, почему вы убили Морин?
– Я не знаю.
– Почему вы убили Эмили?
– Не знаю.
– А Еву?
– Не знаю.
– Мистер Парчейз, я обязан перемотать магнитофонную ленту, отпечатать ваши показания на бумаге, и нужно, чтобы вы их внимательно прочитали, перед тем как подписать. При этом, если хотите что-нибудь добавить к своим показаниями или убрать, это ваше право. А пока что я еще не выключаю магнитофон. Не хотите ли что-нибудь добавить к своим показаниям?
– Ничего.
– Тогда пока все, – подвел итог Юренберг.
