Яна Филар
Музыка из чулана
Кольца на пальце не было.
С минуту я колебалась, раздумывая, могу ли довериться незнакомцу и даже открыть, где я живу. Но он так крепко держал мою руку, будто не собирался отпускать, что сомнений не осталось. Он станет мне либо стеной, либо убийцей.
Я пошла за ним, ведомая его сильной рукой.
– Вы – та самая, – сказал он по пути.
Я вскинула брови.
– Та самая девушка со скрипкой. Я слышал вашу игру. С тех пор прошло пять лет. Вы не изменились, чего не скажешь обо мне.
Помолчав, он добавил:
– Ваша музыка помогла мне.
– В самом деле? – спросила я, смутившись.
На щёки упали первые холодные капли. С громким хлопком он раскрыл надо мной зонт.
– Я был художником без имени, и моя страсть к живописи угасала по мере того, как я скатывался в нищету. А потом я услышал вас. Мне пришла в голову мысль: если она смогла совершить невозможное, так чего же я жду? Почему не могу сделать то, что вполне в моих силах? Вы стали мне музой.
– Мне ещё не приходилось выступать в этой роли, – ответила я.
Я готова была слушать его бесконечно. Нет, не его похвалу – она вгоняла меня в краску, – а голос – сильный, но мягкий баритон.
Чуть позже я узнала, что он почти вдвое старше меня, а его картины спустя годы усердной работы и часто безответного стука в двери агентств, возможных заказчиков и выставочных центров наконец принесли ему славу и деньги. Мы шли к вершине в одно время, но его взгляд был обращен к музе, а мой – к недостижимой мечте стать не тем, кем я себя считала – беспомощным и безнадёжным инвалидом.
Он проводил меня до двери и сказал напоследок:
– Я куплю вам новые очки. Эти вам не идут.
И он купил.
Ты, конечно, уже догадался, кем был тот мужчина.
Наш путь к счастью был неспешен, мой спутник вообще никогда не спешил, поэтому я могла шагать с ним нога в ногу. Я в страхе ждала, когда моя сказка закончится, и он признается лишь в жалости ко мне, но не любви. Прочитай когда-нибудь Цвейга; я напоминала себе его парализованную Эдит в её любви к бравому лейтенанту. Но в моей истории был иной сюжет.
Он никогда не подчеркивал моё особое положение, будто не видел мою слепоту. Для него я была нормальным человеком, и, в конце концов, поверила, что так оно и было.
Одним вечером мы по привычке сидели в последнем ряду, и тут на моём пальце очутился тонкий ободок кольца. Ничего не предвещало такого решительного шага, мы даже за руки держались редко. Я перестала дышать, повернулась к нему и поцеловала, первый раз в жизни.
Он помог перевезти мои вещи из маминого дома.
Возможно, ты не захочешь слушать то, что я скажу дальше. Но когда запись попадёт тебе в руки, ты будешь уже достаточно зрелым, чтобы понять.
В тот вечер я ступила на неизведанную тропу. Все мои чувства обострились до предела. Сказать по правде, я испугалась. Боялась всё испортить и показаться ему жалкой. Но страх был ничем по сравнению с диким желанием ухватиться за спасительно протянутую ладонь, что выведет меня из опостылевшего чулана, дать волю буре, копившейся за годы самоотречения.
Его руки и губы возникали из пустоты, и было невозможно предсказать, где они окажутся в следующий раз. Я даже растерялась от непредсказуемости происходящего и сжалась в комок, невольно оберегая свое непривычное к прикосновениям тело, но, в конце концов, уступила его настойчивости. Иногда я сама не знала, плачу я или смеюсь. Кожа искрилась там, где её касалась мужская щетина, а запахи в душном, пропитанном влагой воздухе сводили с ума.
А потом он завязал себе глаза. Он стал мной, а я поняла, что любви не нужны глаза.
После такого таинства должно было случиться что-то важное. Что-то волшебное.
***
Больше всего я жалею о том, что не могу посмотреть на тебя.
Бывало, среди ночи я подходила к тебе и прислушивалась: дышишь ли? Такой маленький, что страшно взять на руки. Я боялась запнуться и уронить тебя, но с каким-то неведомым звериным чутьём обходила препятствия, и моей ловкости позавидовала бы даже кошка.
