Яна Филар
Музыка из чулана
– Неудобное место, – шепнул мой сосед. – Почти ничего не видно.
Я вздохнула. В темноте зала он, вероятно, не заметил, с кем сидит.
– Зато прекрасно слышно, – грубовато ответила я и тут же устыдилась своего хриплого голоса.
– Жаль, я забыл очки, – сказал сосед и зажужжал замками. – А, вот же они!
Я запыхтела от негодования и попыталась сосредоточиться на музыке. Но темнота перед глазами так и осталась непроницаемой.
Сказать по правде, запахам в своей жизни я отводила незначительную роль. Могла определить, что лежит передо мной на тарелке и заметить запах тления ещё до внешних проявлений порчи. Маму я узнала бы всюду: она пахла перезревшим виноградом и немного кислой капустой. Свой природный запах она прятала под флёром ландыша и бергамота, но к вечеру её естественное амбре всегда брало верх.
Мужчина по правую руку от меня пах совершенно по-другому.
Оглушающий, наглый, мускусный аромат. Немного древесной коры и сосновой хвои. Букет лесных трав. Свежесть ледяного прозрачного ключа. Человек, пахнувший так, не мог быть мягкотелым и суетным, каким показался мне вначале. От него исходила спокойная, жёсткая, не терпящая компромиссов мужественность.
За этой плотной вуалью ароматов я почувствовала запах его кожи: такой же свежий, но приятно сладкий. Без всякой робости он вторгался в мой мир и разрушал его волшебство. Я злилась на него, но больше на себя за то, что не могла сосредоточиться. Концерт прошёл для меня впустую. Мужчина незаметно ушёл, унося с собой всю коллекцию запахов, что без малого два часа не давали мне покоя.
На следующий музыкальный вечер я возлагала большие надежды: на гастроли приехал знаменитый итальянский скрипач. Я неловко пробралась по последнему ряду, запинаясь о свою же трость, и неожиданно наткнулась на чьи-то колени. В нос ударили мускус и хвоя.
– Добрый вечер, – сказал мой сосед, пропуская меня. – Знаете, я начинаю привыкать к этому месту. Оно не так уж отвратительно, как мне казалось.
Я ощутила, как воздух колыхнулся от его улыбки. Он, несомненно, заметил мои трость и очки; почему-то это показалось мне важным.
В этот раз скрипач-виртуоз всё-таки увлёк меня в музыкальную вселенную, но тот вечер навсегда был отмечен ароматом моего уже дважды соседа по ряду.
Нам предстояло сидеть бок о бок ещё много вечеров подряд. Он слушал игру молча, и его присутствие выдавали лишь вежливое: «Добрый вечер» и, конечно, его бьющее в ноздри амбре. В конце концов, я поймала себя на мысли, что жду вечеров уже не ради музыки, а ради того, чтобы узнать: придёт ли незнакомец на этот раз и сядет ли снова рядом, и сама же этой мысли испугалась. Забыла тебе сказать: я с детства страдаю неуёмным любопытством. Едва добравшись до середины книги, обязательно заглядываю в конец, чтобы наперёд знать, что мои страхи за героя напрасны. А ещё я по любому поводу задаю себе вопросы и всегда ищу на них ответы. Этим мы с тобой похожи.
Вот и тогда я спрашивала себя: зачем я жду наших безмолвных встреч?
Мужчины, к слову, не было на привычном месте лишь дважды. Два вечера подряд я в волнении кусала ногти и проводила ладонью по пустующему креслу.
Затем он снова объявился. Его «добрый вечер» меня не удовлетворил. Язык чесался спросить его о причине долгого отсутствия, но кто я ему, чтобы требовать ответа – жена? А, может, он и вправду женат? Почему тогда приходит сюда в одиночестве?
Отгремели аплодисменты – люди потянулись к выходу. Я терпеливо ждала, когда сосед поднимется с кресла. Вместо этого он шепнул: «Жду вас на крыльце». От его дыхания мне стало жарко.
Прокладывая путь тростью, я вышла на крыльцо и задалась другим вопросом: зачем я иду к этому человеку? И сама же ответила: из любопытства.
Я нашла его по запаху.
– Позвольте вас проводить, – попросил он и спрятал мою ладонь в своей.
