* * *
Настанут времена, когда мы дострадаем,
Просохнет на щеке слезы последней путь,
И птица запоёт о дне, что ожидаем,
И светом неземным проступит жизни суть.
Ну а пока глаза твои полны слезами,
И не настал тот день победного конца,
Взгляни на небеса, плывущие над нами
И ждущие любви, исполнившей сердца.
Сиянье звёзд, как боль, пронзает мирозданье,
Забытым языком беседуя с тобой,
Взгляни на небеса, небесное созданье
И заново пойми пути любви земной.
Коротких вечеров солёная прохлада
Не достигает душ, горящих в глубине.
Взгляни на небеса, любви моей отрада,
И не печалься зря об уходящем дне.
* * *
О, дней моих немыслимый дневник!
Чтоб жизнь зазря не растерять в нигде,
Пишу слова на медленной воде, -
Обрыв – мой храм, река – мой духовник, -
Текущей вдаль серебряной воде…
Травинки доброты несёт поток,
Перо заботы не коснётся дна,
И лепестки любви – таков наш Бог –
Не оборвёт надломленный цветок,
Курящегося не угасит льна…
А все, рождённые из гордости земной
Обидные и горькие слова,
Камнями опускаются на дно,
Корягами цепляют острова,
Таков наш чёрт – ему не всё равно…
Естественных законов оборот
Нагляден и понятен, хоть и строг,
А в небе улыбнётся и кивнёт
Людей свободой наделивший Бог,
Глядящий сверху на души росток…
* * *
Окутывает сладкозвучьем многоголосый хор сверчков,
От шерстяной угрюмой тучи осталось несколько клочков,
Земля гудит неявной дрожью на первобытной частоте,
На горизонте осторожно прижались башни к темноте.
Прохладные сгустились звуки, молитву полумрак творит,
Дома подняли к небу руки, держа лампады-фонари,
Дрожь проникает в поры тела, её почти что не унять…
И этот миг окаменелый мне ни запомнить, ни понять.
* * *
Стихи, как дыханье: похожи, но неодинаковы,
Один за другим из невидимых сердца рождаются,
Ложатся под ноги, как сон патриарха Иакова,
А некто, внимая, на миг над земным поднимается.
Откуда в душе моей грешной такое старание? –
На каждой ступени становится ярче сияние,
Трепещет, как птица, внимая чужому страданию
И плавится сердце, и льётся ручьём покаяние.
В косицу свиваются строки сердечными нитями,
Узорную ткань ожиданья под ноги стелящие,
Ведущую к горней, незримой, но светлой обители,
Где бьются сердца, а слова, как стихи – настоящие.
* * *
Далёкий лай собак, густые тени,
Безоблачного неба простота.
Просёлочных дорог хитросплетенье.
И лёгкий холодок
Нательного креста…
* * *
Собачий лай многоголосым эхом
Увяз в лесу…
Усы покрылись инеем – потеха!
Ведро несу.
И солнца лик трепещет, отражаясь
В парной воде…
Потом – стою подолгу, поражаясь
Нездешней нежности,
Разбрызганной везде!
* * *
Бог создал мотылька
Летящего на свет
Горящего огня
И плоскость потолка,
Чтоб удержать от бед,
А значит – для меня.
Бог создал по росе
Во весь немой опор
Бегущего коня,
Чтобы воспрянул взор
Идущего к Нему,
А значит – для меня.
Бог создал град и гром,
Громаду из грозы,
Ползущую гремя,
Чтоб чувствовать Закон,
Знать время для слезы,
А значит – для меня.
Ромашки-васильки…
На каждой высоте
Качаются, звеня,
Чтоб плакать от тоски
Томясь по красоте,
А значит – для меня.
И бледный диск луны,
И солнечный рассвет,
И честность красок дня…
Чтоб прекратились сны
Родившегося в свет…
А значит… для меня!
* * *
Звёздным светом, как пылью снежной
День пропитан почти насквозь.
В эти поры мирами между
Молоко любви пролилось
И застыло, как взгляд на закате,
Белым грунтом легло на холсты,
Как простая льняная скатерть,
На которой стоят цветы…
Это стихотворение было написано в Русском музее. Я брёл себе из зала в зал, и вдруг моё внимание буквально захватили две картины, висящие рядом, абсолютно разные, даже по жанру.
Одна из них была натюрмортом, а вторая – пейзажем… я почувствовал странную неведомую силу, льющуюся из них. Сами эти картины были словно два окна в единое пространство за ними, взаимосвязанное, живое, настоящее. Я замер, буквально, застыл. Стою и пытаюсь понять, что же это за колдовство такое повсюду разлито…
Бабушки-смотрительницы через некоторое время обратили на меня внимание – собрались группой, вижу боковым зрением, что тоже на картины смотрят, пытаются понять, что этот бородатый дядя в них нашёл – они же на них по двести раз в день глядят! Потом поняли, что не в картинах дело, а в дяде! – стали какие-то движения совершать руками и телом, как в фильмах, когда проверяют реакцию зрачка на свет, мол не умер ли…
Пришлось пойти на тактический ход – выйти в дальнюю дверь и вернуться, пройдя по кругу почти бегом, – так разволновался! Но, когда я вернулся, смотрительницы уже разошлись. Я встал на всякий случай за перегородкой, где меня не было видно работникам музея и смотрю. Волшебство не исчезло, даже как будто ощутимей стало… И вдруг меня как пронзило – любовь! Любовь там, на этих картинах, всё связывала, соединяла, проникала и во всём была разлита как парное молоко!
Вообще здорово, что человек может словами передать свои чувства, облекая их в образы. Вы не находите? Не перестаю этому удивляться.
* * *
Земля бывает выше облаков,
Когда любовью дни освящены,
Из зАмков вырвавшись, сбежав из-под замкОв,
Не чувствуя сомнений и вины,
В ресницах пряча свой счастливый взгляд,
Чтоб не задеть несчастных невзначай,
Они друг к другу преданно спешат,
А их любовь сияет, как свеча.
Счастливые, блаженные они!
На небесах слились их имена,
Господь и их земные дни продли,
Чтоб радость вместе быть узнать сполна,
Невероятно дорогой ценой
Была разлука куплена… Прости…
Моей последней сбывшейся мечтой
Пусть будет: все потери обрести.
Тогда и пережитое – ступень
К вершине… Так что спи, любима мной.
Увидишь, как наступит новый день,
И будет этот день совсем иной!
* * *
Сказочный электрик
Тук-тук. Электрик. Лампочку вкрутить.
Кто в темноте псалмы любви поёт?
Ты можешь выбирать, кому светить,
Но свет – предназначение твоё!
Припомни это чувство: «Рассвело…» -
Втащил телегу света солнца вол…
Настольной лампе вдвое тяжело –
Переставляют со стола на стол.
Прольётся свет рожденья пеной на
Поверхность белого бумажного листа,
Ты оглядишься и увидишь: «Не одна!»
Печаль рассеется, как ночь и темнота.
* * *
Поступки, мысли и слова
Имеют времена и сроки;
Они восходят, как трава,
Из неизвестного истока;
Их, как и нас, питает Бог
Водой хрустального сосуда;
И.. наступает крайний срок,
И умирают, будто люди.
Ты уникален, человек,
И не отыщешь двух похожих
Разводов глаз под сенью век,
Узоров линии на коже;
Тем более – наш личный мир –
Неповторим и необъятен!
Но слово, что мы говорим,
Как гардероб из ветхих платьев.
Сухие мёртвые жучки,
Истлевшие в старинной ступке,
Трав прошлогодние пучки –
Вот себялюбия поступки.
Что было сказано другим,
Отжило жизнь и стало лживо –
Иссяк источник глубины,
Вот почему мы так не живы.
Их года в год, из века в век
В трубе проклятой ветер воет:
Других бросает человек,
Не в силах справиться с собою.
И нет на свете ничего
Банальней и страшней ухода
В любой стране найдёшь его,
В любое время дня и года!
«Я ухожу…» – в жару и зной,
Как гром под небом вечно синим
Звучит… и в тишине лесной,
И в толчее подземных линий.
«Люблю себя…» – трепещет рожь,
От крика птичьей в небе драки,
И солнце жжёт, и хлещет дождь,
И вянут сорванные маки…
К забвенью приговорены
Два сердца, навсегда прощаясь…
…
Но есть ещё… повторены
Они текут, не истощаясь.
Желание себя отдать –
Немыслимая человечность,
Способная, любя, страдать,
Переживает смерть и вечность.
* * *
Четвёртый путь
Ты шёл, смеясь, тропинкой лет
Потом дорогой шёл, смеясь,
Дорога перешла в проспект,
И ты не знал, что значит «грязь».
Под ноги стелят облака
Блаженным с колыбели дням,
И водит Божия рука
Крещёных по своим стезям.
Вручив богатые дары:
Свободу, разум, мир земной…
Похоже, даже комары
Таких обходят стороной.
Ты думал бесконечен день,
Как на высокой широте…
В веселии бежал олень
В своей великой простоте,
И цокот от его копыт
Спешил немного впереди
Споткнулся ты… в песок пролИт
Свет, исходящий изнутри.
Ты попросту ещё не жил,
Откуда было тебе знать…
Ведь ты её не заслужил -
Свободу… путь свой потерять.
Без света стал ты страшно слеп,
Покрытый мантией из дыр,
На ощупь познавая свет –
Свой твёрдый угловатый мир –
Обитый звёздами чертог -
Небесный транспортный вокзал…
Ещё не знал ты слова «Бог»
И многого ещё не знал!!
Но разум силу набирал
А ты… ты так стремился жить:
На всех дорогах побывать,
Из всех источников испить.
Слепец, обманутый слепцом,
В пустынях вёл свой караван,
Сам становясь скупым купцом,
Копилкой новых дальних стран.
В пустыне, будто в пустоте!
В каких гостинницах не был,
В своей безмерной слепоте,
Ты неизменно находил
Одни бумажные цветы,
А разум их сортировал,
И скоро… скоро возомнил…
Что ты весь мир уже познал.
Тот разум, что сберечь бы смог,
И натолкнуть на верный путь -
Важнейшую из всех дорог -
Дорогу под названьем «суть»,
Ведущую в небесный кров, -
Улёгся псом у ног твоих
И не впускал к тебе любовь, -
Казну и гордость сохранив, -
А только скуку и комфорт,
Сожравшие остаток сил…
Был заперт твой угрюмый форт
Ты жил… но будто бы не жил!
Не ведая ничьих тревог,
Не ведая себе преград,
Не ведая, что значит «Бог»,
«Любовь» и их потеря – «ад».
Но вот в судьбе сломался болт -
Сюрпризами богата жизнь!
Очередной из них – дефолт -
Все друг на друга оперлИсь…
А не имеющий друзей,
И уничтоживший врагов -
Полпешки против двух ферзей,
Всё сбросивших со всех счетов…
Скопец обрезанной души,
Стерильный медицинский стол -
Ты никуда не поспешил,
Поскольку никуда не шёл.
Мир вновь лежал перед тобой,
Наг, непригляден и убог
И ты располагал собой…
И временем… и парой ног…
Теперь, изнанку разглядев,
Продолжил путь в кромешной мгле,
Как в ночь, когда для Бога – хлев
Стал первым домом на Земле.
Здесь за горою шла гора,
С их сонным холодом низин.
Жизнь, как огромная игра,
Очаровательна вблизи.
В любой вступал ты лабиринт,
И с честью покидал его,
Изящно выход находил,
Не замечая одного,
Того, кто ближе жизни был
На протяженьи долгих лет,
Когда твой разум наполнял
Восторг одержанных побед.
Ты наедался досыта,
Подсев к небесному столу,
Когда вращала красота
Земли огромную юлу.
Ты слушал песни тишины –
Поэзией пропитан свет,
И рифмовались диск луны
И режущий туман рассвет.
И всё, о чём помыслил ум,
Сбывалось в кавалькаде дней:
И лучшие из грустных дум,
И те мечты, что слов ясней…
Дух креп, как кедр возрастал,
И равных не было в борьбе…
Но ты все силы приписал
Поспешно… самому себе…
А кто-то на ухо шептал,
Что ты неведомо велик,
И неизменно причислял
Тебя к героям новых книг.
Ты слушал тихий голос лжи,
Зовущий в пагубу тебя…
Да, ты уже… почти не жил
Нельзя любить, любя себя.
И яд твоей «любви» проник
До глубины сердечных мук
Однажды… отравив родник…
И опустел небесный круг,
И шпаги острые дилемм
Вонзились в пламенную грудь…
Ты стал, чем ты и был – ничем.
Покинув свой последний путь.
Ты был на грани… всё понять
У бездны сломленной судьбы,
Взмолиться сердцем и принять…
Но лживый голос слушал ты,
Собой рассудок перекрыв,
Он крикнул: «Зря твои года!!»
И он толкнул тебя в обрыв,
Необратимо. Навсегда…
…
Есть путь блаженных, путь слепых,
И путь исхоженных дорог,
Но ты избрал четвёртый путь
Глупее сделать ты не мог!
* * *
Слепому остаётся память
В пространстве между двух висков,
Как продырявленное знамя
Исчезнувших в боях полков.
Сухарь воспоминаний крошим,
Покуда не взошла заря…
Сильнее памяти о прошлом
Сиянье завтрашнего дня!
И он войдёт парадным входом –
Осанна! Ей, гряди! Гряди!
И ветер будет гладить всходы,
Проросшие в больной груди.
Уходят вдаль чужие лица,
Ладони небу гимн поют…
Слетаются к скамейке птицы
И крошки прошлого клюют.
…
Постскриптум: птицы, словно кошки
Жадны, как сердце до любви.
Но нераскаянные крошки
Клевать, душа, их не зови!
* * *
Пришла пора последний сделать вздох
И поглядеть на горсточку в углу
Прозрачных тонких хрупких лепестков,
Лежащих на нефритовом полу.
Закрылась дверь, ведущая назад…
И воздух сладок… И блажен покой…
Мне жаль… что здесь закроются глаза
Не этой, до смерти изученной рукой.
Откуда эта музыка… и свет?…
Как будто ожили отрывки из стихов.
Так это правда?! Истинный поэт
Пересекает раньше линию миров!
Мне страшно… я привыкла к жизни здесь,
Я чувствую, как гаснет жизни пыл.
Отпало лишнее… и видно всё – как – есть:
Ты был не лучшим… но…… единственным ты был.
Последний взгляд. Иду. Иду мой Бог…
Прощай, портрет, стоящий на столе!
Пришла пора последний сделать вздох,
И выдохнуть его в иной земле…
* * *
Не качал бродяга-ветер хвою,
Небеса пригнулися из дали,
В парке разговаривали двое
Остальные только молча ждали –
Муравей, опершийся на спичку,
Крик рябин, неделю звавший осень
Чистившая пёрышки синичка
И скелет листа, и неба просинь…
Разве виноваты звёзды, ветер,
Локон облаков, песок прибоя,
Разве виноваты все на свете,
Что один-один не стали двое?
Или оплошали капли света
Листьев, красотою опалённых?
Осень только замещает лето
И не отвечает за влюблённых.
Паланкин любви со вкусом убран
И умащен запахом кедровым;
Небо – опрокинутую тундру
Покрывает цветом вечно новым;
И поют пленительные песни
Год из года расцветая степи;
Ни прекрасней нет, ни интересней
Этих золотых великолепий!
Впрочем… есть завещанное слово -
Не превечно ветру в поле веять!
Если человек найдёт другого
И потрудится, любовь свою взлелеять,
Небеса преклонятся, а ветер
Облака взобъет периной новой…
Всё что хочешь есть на этом свете,
Только нет любви на всё готовой.
И в прямом, и в переносном смысле…
Человеку предстоит построить
Одеваясь в жертвенные мысли,
Поступаясь тем, что может стоить,
И, соизмеряя с правдой сердца,
Поступь, – Мир не монолог – эклога,-
Он откроет спрятанную дверцу
И найдёт за ней Любовь и Бога….
Разговор затих на верхней ноте…
«Нет!» она сказала обречённо,
Будто оторвала каплю плоти…
…
Рассмеялось небо облегчённо!
«Нет!» взорвалось, «Нет!» синица пела,
«Нет!» трепал ей кудри ветер встречный;
И душа аллеей полетела,
Предназначенная для любви предвечной…
* * *
Последний волк желанья на цепи -
Томится в нашем замке в подземелье…
Забудут страх пасущие в степи,
И не наполнит жуткий вой ущелий.
Я любопытна. Знаю, где ключи –
Кухарка тайну в ухо рассказала.
Тсс-сс, полная луна, пока молчи…
Спускаюсь по ступеням в мрак подвала.
Замшелую едва толкаю дверь,
Всё наполняет нестерпимый запах…
Зажгу огонь…! Передо мною – зверь!
Стоит на сильных мускулистых лапах.
Белеют вжатые в ладонь персты,
Вся кровь собралась в бьющееся сердце,
И прутья толстые, похоже, не толсты,
И только шаг от двери и до дверцы…
Пронзает душу насквозь сильный взгляд –
Скорей же!… нужно полумрак покинуть!
Но невозможно повернуть назад,
Подставить взгляду бок, подставить спину…
Я намагничена. Зверь смотрит и молчит.
Брожу в его глазах, как в коридорах,
Сами собою тянутся ключи
К своим отверстиям на кованых запорах.
На заднем плане мысли «нет.нет.нет.» -
Стрекочет телетайп скороговоркой,
И, кажется, проходит сотня лет…
И дюйм за дюймом двигается створка…
Последний шанс… толкнуть её ногой!…
Мы оба ошеломлены случившимся.
Я – потерявшая свободу и покой,
Он – неожиданно их снова получивший.
…
Промокший лес, как мох, на склонах гор;
Наш замок на холме – оплывшей свечкой.
Теперь, когда заходит разговор
О задранных на пастбищах овечках,
И об исчезнувших… о горькой их судьбе,
И о предвестниках беды – неясных знаках…
Я поднимаюсь и иду к себе…
Стою. Смотрю в окно. Пытаюсь плакать.
* * *
Случай в кафе
Они похожи: в Санта Фе
И в раскаком-нибудь Устюге, –
Все привокзальные кафе,
Как неразлучные подруги.
Так одинаковы круги
От камня… брошенного… в воду.
И Он не может стать другим –
Для этого нужна свобода.
Нет, не свобода от кольца –
Оно лишь вход в преддверье счастья;
И не от тяжести венца,
Оставившего двери настежь
Читающей письмо души –
Такой подход душе несносен…
Искусственный камин в глуши! -
Как будто нет в Устюге сосен!
Тэн раскалился докрасна,
Пластмассовых поленьев груда…
Скитается Зоря-Весна
Всё в никуда, да ниоткуда.
Она за столиком сидит
И губы движутся упрямо:
Похоже, говорит: «Иди…»,
А может «Боже…» или «мама…»,
Румянцы алые горят –
Пылают щёки, в сердце тесность,
Глаза, как капли янтаря,
Застыли, глядя в неизвестность.
Белеют пальцы: «пощади…»,
Бумажные клочки сжимая,
И волны хлещутся в груди
От чаек крик перенимая…
Торчит искусственно трава,
Дымятся в блюдечке окурки,
И вздрагивают рукава
Наброшенной на плечи куртки…
Я встал и подошел… «Зоря!..» -
Глумился телевизор-ящик…
Блеснули капли янтаря…
«Зоря, я здесь. Я – настоящий!!»…
…
Земля души! Глазами птиц
Расчерчена ты на квадраты,
И каждый припадает ниц
К своей полоске непожатой.
Влачит отмеренные дни,
Как бы единственное дело…
Зоря, тебя я проглядел!!!
Да. Это то, что я не сделал!!!