Вячеслав Гришанов
Нация. Апокалипсис. Том третий
Глава IX
Не менее интересовали Сомова и вести с Донбасса, поскольку после краха экономики и колоссального роста цен этот регион стал центром протестного движения на Украине. Из средств массовой информации Сомов хорошо знал, что ещё в начале 1993 года дотационная система поддержки угольной отрасли (впрочем, как и всех остальных отраслей) на Украине была отменена. Причиной этому послужил тот факт, что в стране не было финансовых средств. Принцип распределения бюджетных денег на поддержку отраслей экономики, возникший ещё в советское время, был отменён действующим правительством Украины. В результате большинство шахт Донбасса оказались на грани остановки. Всё это вызвало бурю недовольства среди населения, которое хорошо помнило советское время, когда никто ни в чём не нуждался, когда никто ни в чём себе не отказывал, а тут такое безденежье… Люди не знали, как им жить, чем кормить семьи.
7 июня 1993 года Егор Сомов, находясь в командировке в Донецке (участвовал в проведение расследования несчастного случая на подведомственном строительном участке), стал случайным свидетелем недовольства шахтёров политикой Киева, которое вырвалось, подобно мощному вулкану, в митинг, сметая всё на своём пути. Он видел, как, разбив палаточный городок перед зданием областной администрации, шахтёры стали требовать от руководства страны не только гарантированных обязательств по заработной плате, но и говорили о референдуме, об импичменте президенту, роспуске Верховной рады, о восстановлении связей с Россией и об автономии Донбасса. Он попытался подойти ближе к трибуне с выступающими, но его постоянно теснили молодые люди с какими-то странными нашивками и шевронами на одежде, о которых он ничего не знал, поскольку видел впервые. Выкрикивая националистические лозунги: «Слава Украине», «Смерть москалям», «Смерть жидам», они размахивали не только разноцветными флагами, но и дубинками; у кого-то в руках он видел даже металлические прутья. В какой-то момент, чтобы не навлечь на себя беду (сработало чувство страха), Сомов попытался выбраться из этого подозрительного окружения, но сделать это с первого раза ему не удалось, настолько плотно стояли вокруг него люди. Предприняв очередное усилие, он всё же выбрался. Правда, на ветровке не осталось половины пуговиц, но это мало его огорчало, поскольку он понимал, что могло быть и хуже. Чуть позже, придя в себя, он увидел, как всё новые и новые толпы людей присоединялись к митингу. Как он узнал, это были представители других шахт, приехавшие из других городов, чтобы поддержать своих коллег.
Сомов был в курсе, что в этом противостоянии задействованы не только профсоюзы и общественные организации, но и другие силы, представляющие интересы финансово-политических групп. Всех тонкостей, безусловно, он не знал, но от тестя он как-то слышал, что представителями этих групп являются бывшие партийные руководители страны и директора крупных заводов.
От руководства страны митингующие требовали не только самостоятельности и погашения долга по заработной плате, выполнения обязательств по дальнейшему финансированию угольной отрасли, но и придания русскому языку статуса государственного. На этом требования людей не ограничивались: бастующие требовали от властей Украины подписание Устава СНГ и полноправное участие Украины в экономическом союзе, а также в межпарламентской ассамблее СНГ.
Мало разбираясь во всех этих политических противостояниях, он решил быстрей уйти с площади, где становилось всё горячее и горячее. «Эпоха стабильности закончилась и на Украине, – подумал он, пытаясь обойти агрессивно настроенных людей. – Украинский народ вступает в новую эпоху, эпоху противостояния и выживания, узаконенную современными нововведениями». Были и другие мысли, но они прервались звонким мужским голосом, звучащим со стороны площади:
– Сомов, Егор!
Думая, что кричат не ему, он всё ещё сохранял намерение отойти подальше от толпы. Но крик повторился:
– Егор! Сомов!
Обернувшись назад, откуда был слышен голос, Сомов увидел быстро идущего к нему мужчину. При приближении этого человека он всё больше узнавал в нём своего давнего товарища – Сергея Пронько. Того самого, с кем он познакомился много лет назад в пионерском лагере «Сказочный» во время эвакуации с Припяти, кто спас его от верной гибели во время посещения Егором своей квартиры (на него напали два украинских домушника)…
– Вот так встреча! – сделав шаг навстречу товарищу, проговорил Егор.
– Не могу поверить своим глазам, – подходя к Сомову, улыбаясь, проговорил Пронько. – Егор, ты, что ли?
– Как видишь!
– Кричу, кричу, а ты всё не слышишь?
– Такое со мной бывает. К тому же эта толпа… чуть жив остался. Старался быстрей уйти…
– Привет, дорогой! Дай хоть тебя обниму.
После небольших объятий Пронько радостно спросил:
– Откуда? Какими судьбами? Ты же, как мне помнится, в Красноярск уезжал?
– Давай немного отойдём, – оглядываясь по сторонам, проговорил Егор, – а то нас тут задавят (народ шёл к площади со всех сторон). – Да, было дело, но я в Киеве уже как год…
– О как!
– Да.
– А здесь-то что делаешь?
– Дела были кой-какие… по работе.
– И шо за дела? – с украинским акцентом спросил Пронько.
– Долго рассказывать…
– А где работаешь?
– В Киеве, в строительном управлении…
– Понятно. Значит, из атомной отрасли ушёл?
– Это не я ушёл, а атомная отрасль ушла от меня, – глубоко вздохнув, проговорил Сомов. – Причём в неизвестное направление. Короче, всё достаточно сложно. Впрочем, ты сам видишь, какое сейчас время.
– Да, что есть, то есть. Самое главное, мы не знаем, радоваться или печалиться всему этому.
– Вот-вот.
– Мне ведь тоже пришлось всё бросить, – проговорил Пронько без особой радости.
– Ты же вроде остался на станции?
– Остался, потому что поверил обещаниям руководства, но потом понял, что если сам о себе не побеспокоюсь, то буду сидеть в этом «Зелёном мысе» до самой старости. А жизнь, Егор, она одна. Хочется ещё пожить…
– Да, не повезло нам, – глядя на Пронько, проговорил Сомов. – Вот гляжу на тебя и не могу поверить.
– Чему?
– Тому, что встретил тебя!
– У меня точно такие же мысли.
– Я, можно сказать, случайно здесь, а ты как тут оказался? – изучающе глядя на Пронько, спросил Сомов.
– Да я тут со своими друзьями…
– Друзьями?
– Можно сказать, будущей силой Украины! – показывая рукой куда-то в сторону толпы и развевающихся флагов, проговорил Пронько.
– Не понял…
– А что тут не понять: я за новую Украину!
– Ты что, состоишь в каком-нибудь общественном движении? – удивлённо спросил Сомов.
– Ни в каком-нибудь, а в «Движении за перестройку», или просто Рух. Слышал про такое?
– Так, краем уха… по телевизору. Меня, если честно, все эти движения мало интересуют.
– Почему же?
– Мне кажется, что все они на одно «лицо».
– Ну не скажи. Не знаю, как там насчёт «лица», но задачи и цели у всех разные.
– И какова же цель вашего движения?
– Цель у нас одна: достичь государственной независимости Украины!
– Интересно!
– Ещё как интересно! Без политики, Егор, сейчас никуда. Мы на пороге новых перемен.
– Как в России?
– Не знаю, как там, в России, но скоро наша Украина будет заправлять всей Европой.
– Даже не знаю, что и сказать, – глядя на Сергея, проговорил Сомов. – Чувствую, планов у вас громадьё!
– Ещё каких!
– Как я помню, ты же не тяготел к общественно-политической деятельности, к этой стихии?
– Егор, мы все не тяготели, но жизнь, как видишь, вносит коррективы – и это здорово! После того как я уволился со станции, случай помог устроиться в хорошее место.
– Куда, если не секрет?
– Не секрет: в ХФТИ.
– В Харьковский физико-технический институт?
– с удивлением спросил Сомов.
– Ну, да. А почему ты так удивился?
– Да нет, я просто… А как давно?
– Да вот уж как лет пять, – не задумываясь, ответил Пронько.
– Понятно. Молодец!
– Да что там, – махнув рукой, проговорил Пронько. – Столько пришлось пережить за это время…
Слушая Пронько, Сомов внимательно рассматривал своего товарища, пытаясь не столько узнать от него что-то новое, сколько понять и разобраться в этом человеке, поскольку он напоминал ему в этот момент какого-то заговорщика, которого трудно было понять. Возможно, этому способствовали его нестандартные манеры поведения, которые раньше Сомов за ним не замечал. Нет, они не выходили за рамки его поведения, просто Сергей показался ему чрезвычайно увлечённым человеком. Будто целью всей его жизни является превращение некоторого «чуда» в нечто постигаемое. И в этом бурном океане эмоций он плыл. Причём плыл наудачу, без компаса и других устройств, облегчающих ориентирование в пространстве. Короче, Сомов узнавал в нём типичного южанина.
– Я часто себя спрашивал, – продолжал Пронько, – нужно ли мне это, полезно ли. И в какой-то момент осознал, что политик – это тот же лекарь. А поскольку у нас в обществе множество разных болезней, то почему бы не начать с себя? А что касается, как ты говоришь, стихии, то Украина всегда была стихийной силой: предсказывать логику действий нашего народа невозможно. Только синоптики могут разобраться в психологии украинского народа.
Произнеся эти слова, Пронько заулыбался.
– Не понял… Как это?
– А что тут не понять: мы живём по принципу: пришли тучи – будет дождь… Сейчас над Украиной такие тучи, что ого-го! Тут и Америка, и Европа… Новый мир открывается для нас, понимаешь! Так что давай, примыкай, – весело произнёс Пронько, кинув взгляд в сторону проходящей толпы.
– Ты серьёзно?
– Серьёзней не бывает!
– Нет, спасибо.
– Почему?
– Наработался…
– Понимаю, понимаю…
– Я сейчас как тот сапожник: живу, не мудрствуя лукаво, помаленьку, принимая только те вещи, которые мне понятны и в точности известны. К тому же я русский.
– Да брось ты! Ты же столько лет прожил на Украине… И потом, не боги горшки обжигают. Сейчас, Егор, такое время… если не мы, то кто же? А то, что ты русский, неважно. В Украине половина жителей – русские; если мы объединимся, представляешь, какая сила будет? Я скажу больше: на последнем учредительном съезде «Руха» каждый шестой был не украинцем по национальному происхождению. Более того, в руководстве были украинские русские, евреи, поляки, армяне и представители других национальных сообществ. Так что, Егор, вступай в наши ряды, и все дороги для тебя будут открыты. А если будешь говорить на украинском языке, то твои возможности сразу вырастут в арифметической прогрессии. У тебя всё будет с «прибытком».
– Даже так!? – сделав удивлённые глаза, спросил Егор.
– Конечно! Сейчас украинскому языку будут придавать статус государственного.
– А почему ты говоришь по-русски?
– А ты знаешь украинский? – весело спросил Пронько, глядя на Егора.
– Ну не так, чтобы хорошо… Раньше, ты же помнишь, мы все говорили только по-русски.
– То было раньше, а сейчас, Егор, другие времена! Скоро половина Европы будет говорить на украинском языке. Мы этих чертей заставим плясать под нашу дудку.
– Не знаю даже, что и сказать, – глядя на Пронько, проговорил Сомов. – Слишком убедительно говоришь.
– А тут и говорить ничего не надо: что есть, то есть.
– Ты так думаешь?
– Я не думаю, а знаю. Через десять лет мы должны стать самой богатой державой Европы, если хочешь, другой Францией!
– Главное, Серёжа, чтобы Украина не стала второй Германией.
– А чем тебя так пугает Германия?
– Меня она не пугает, просто французское безумие далеко не так безумно, как немецкое, ибо в последнем, как сказал один знающий человек, есть система.
– Скажу тебе по секрету, Егор: нам не страшны будут никакие системы…
С Украиной будут считаться все страны не только Европы, но и мира.
– Слушай, мне кажется, что ты грешишь поспешностью.
– Никакой поспешностью я не грешу – вот увидишь. У нас 52 миллионов образованного населения, развитая экономика, промышленность, морской флот…
Со слов Сергея, Егор понимал, что всё меняется на глазах, причём так быстро, что он не мог себе и представить. И хотя в душе он радовался таким изменениям, мысли его были о другом. О том, что он знал Пронько одним, а сейчас он видит перед собой совершенно другого человека, который находится под воздействием каких-то мощных идеологических призывов. И эта ситуация его как-то настораживала. Настораживала тем, что все его суждения сводились не только к мирному развитию страны, но и к воинственности, и к национализму. Рассуждая, он весь был на каком-то подъёме, словно ему пообещали золотые горы. Глаза его горели так, что Сомов испытывал если не страх, то, по крайней мере, какие-то странные чувства, от которых холодела спина. Он стоял как вкопанный и слушал Сергея. Сомов и дальше бы слушал его, но какие-то незнакомые молодые люди с флагами и плакатами окликнули Пронько. Обратив на это внимание, Сергей тут же махнул им рукой, выражая чувства не только общности, но и солидарности.
– Не знал, что ты такой целеустремлённый, – глядя на Пронько, проговорил Сомов.
– Егор, во мне, как в любом человеке, многое отсутствует, но во мне есть чёткое понимание того, что я хочу. И я к этому стремлюсь.
– Даже не знаю, что и сказать, – разводя руками, проговорил Сомов.
– Не надо ничего говорить, Егор, надо брать от жизни всё, что можно, и действовать. Время рассуждений закончилось, впереди время побед…
В то время как Пронько говорил, к ним незаметно подошёл высокий широкоплечий мужчина лет тридцати пяти. Егор не мог не обратить внимания на его развитую мускулатуру, на крепкие мясистые руки, на которых были видны наколки, и на лицо, на котором проступали черты жестокосердия. «Ну и друзья у Пронько», – глядя на незнакомца, подумал Сомов.
Не поздоровавшись, мужчина сразу обратился к Пронько, причём голос его, как показалось Егору, соответствовал его внешности:
– Сергей, время деньги…
– Иду, иду… Егор, извини, надо бежать… Давай как-нибудь встретимся, поговорим. Тем более что нам есть что вспомнить. Я завтра буду в Киеве… Да, скажи свой номер телефона…
– Может, записать?
– Не надо, я запомню.
Пожав руку Сомову, Пронько спешно вытащил какую-то карточку и, протянув Егору, сказал:
– Возьми, пригодится.
Проводив взглядом собеседника, Сомов посмотрел на карточку – это была визитка, на которой было написано крупными буквами: «Украинская политическая партия “Рух”. Пронько Сергей Александрович – член Политсовета».
Глава X
Все последующие дни украинские средства массовой информации только и говорили о забастовке в Донецке, где бастовали представители двухсот тридцати (из двухсот пятидесяти) шахт Донбасса. Призыв к региональной самостоятельности не был спонтанным, многие видные политики Украины весьма активно его продвигали, не видя в этом каких-то проблем, поскольку нужен был новый мощный импульс реформам на местах. Украинские политики по примеру России были убеждены, что только через регионы, через власть на местах страна способна не только ускорить, но и восстановить темпы развития экономики, поскольку политическая и экономическая реформы пробуксовывали. Но никто не знал, по какому пути – административному или демократическому – нужно идти, чтобы развитие получило нужный эффект. Тем более что для этого права отсутствовали не только законы, но и конституционные гарантии, которые должны быть чётко обозначены в новой Конституции: такие как безусловное верховенство всех федеральных законов и нормативных актов, возможностей отмены на федеральном уровне решений парламентов и правительств в республиках и областях, а также назначение Верховным Советом или президентом глав местной администрации или представителей во всех субъектах Федерации. Ничего этого не было. Следовательно, получалось как в том случае: «Казнить нельзя помиловать», предоставив, таким образом, отдельным территориям «букет льгот» и не совсем понимая, что это «помилование» может взорвать в определённый исторический момент что угодно и кого угодно. И вот почему: если в прошлом руководящее ядро исполнительной власти формировалось из партийной среды, но с обязательным учётом профессиональных качеств претендентов, то при самостоятельности регионов это приведёт к подбору кадров, осуществляемому по национальному признаку. Это чревато особой закрытостью управленческого аппарата. Чиновники смело могут удовлетворять имущественные интересы как отдельных лиц, так и этнических групп, поддерживающих руководство суверенных республик, что приведёт к социальному расслоению общества. Так и получилось.
Учитывая масштабы выступлений в Донбассе, Киев не на шутку был напуган. Поэтому быстро пошёл на некоторые уступки протестующим. На четвёртый день забастовки руководителя координационного совета Ефима Звягильского назначают первым вице-премьером правительства Кучмы. Ещё через несколько дней принимается требование проведения референдума. 18 июня объявляется об увеличении зарплаты шахтеров. Несмотря на то, что выполнение многих требований народа было проигнорировано правительством, Координационный совет, чтобы не вызвать общую дестабилизацию в стране, призвал прекратить забастовку и разойтись. И хотя многих шахтёров решение Координационного Совета не устраивало, народ разошёлся. Но ситуация всё же оставалась политически взрывоопасной.
Помимо Донбасса, не забыли о планах на более широкую автономию и в Крыму, где было также очень напряжённо. В 1993 году Верховный Совет полуострова принял даже закон о выборах президента. И в январе 1994 года они состоялись. Победителем стал Юрий Мешков – глава Республиканской партии Крыма, которая выступала за включение полуострова в состав России. На выборы он выдвигался от блока с говорящим названием «Россия», имеющего большинство в Верховном Совете Крыма.
В марте этого же года президент провёл в Крыму референдум о закреплении автономии, введении двойного гражданства и придании своим указам статуса закона. По всем вопросам жители Крыма ответили «да». Это стало кульминацией крымского движения против Киева, который тут же запустил маховик уничтожения всех замыслов «непослушных» крымчан. Сначала под влиянием политических сил Киева и давления американских «друзей» раскололся блок «Россия»; затем был распущен Верховный Совет Крыма. Используя эти два фактора, президент Украины Леонид Кучма сумел аннулировать все достижения крымчан, лишив полуостров президента и Конституции, которая действовала с 1992 года. В результате всех этих действий власть полуострова оказалась парализованной.
Впрочем, Крым в горячую точку не превратился. Это произошло благодаря Массандровским соглашениям (четыре международных документа, составленные Украиной и Российской Федерацией 3 сентября 1993 года в предместье Ялты Массандре).
Суть принятых соглашений была такова:
1. Россия готова купить Черноморский флот и всю его инфраструктуру, а Украина готова продать (в основном это касалось долгов за газ).
2. Соглашения касались «ядерной» части переговоров, а проще говоря, дальнейших шагов Украины, направленных на сокращение и ликвидацию её ядерного оружия.
3. Достигнутыми договорённостями предусматривались шаги и основные принципы утилизации ядерного оружия, расположенного на территории Украины, а также порядок осуществления гарантийного и авторского надзора за эксплуатацией стратегических ракетных комплексов, расположенных на территории Украины.
4. Вопрос по Крыму.
По правде говоря, если бы не было Массандровского соглашения, то обязательно был бы другой документ, который бы позволил разрешить все возникшие вопросы между Россией и Украиной.
Что касалось Черноморского флота, то отдавать его Россия не собиралась ни при каких обстоятельствах (за него всячески боролась Украина), поскольку он был создан «промыслом» Петра I для создания морских сил по защите южных районов страны от разорительных набегов Крымского ханства. В военном руководстве России прекрасно понимали (правда, не все), что Черноморский флот был вторым по мощности и силе в акватории Чёрного моря после Турции. Достаточно сказать, что его корабельный состав состоял из 500 боевых кораблей и различных плавсредств, а также авиации, количество которой достигало более 200 самолётов. (7057-я смешанная авиабаза ЧФ размещалась на аэродроме Кача, а штурмовая эскадрилья – на аэродроме Гвардейский).
Но могущество советского флота основывалось не только на использовании бухт и аэродромов Крыма. Огромное стратегическое значение имела расположенная в Николаеве верфь, где строились авианосцы, корабли первого и второго рангов. Российское руководство прекрасно понимало, что всё это представляет огромную силу и с этим нужно было что-то делать. Таким образом, глобальная работа по передаче Черноморского флота России, которая началась ещё с 3 января 1992 года, с момента формирования Вооружённых сил Украины, продолжалась.
За короткий период Главный штаб ВМФ России смог склонить на свою сторону большую часть личного состава флота во главе с командующим Касатоновым[13], отдавшим распоряжение не принимать присягу на верность народу Украины до тех пор, пока руководства государств не договорятся окончательно, кому принадлежит Черноморский флот.
Если вспомнить все предыдущие встречи по передаче Черноморского флота России (30 апреля 1992 года в Одессе, а затем 23 июня 1992 года в Догомысе), то они не имели успехов. Это время ознаменовалось так называемой войной указов, когда президенты Украины и России попеременно выпускали их один за другим, переводя Черноморский флот в своё подчинение. Ситуация была заморожена после подписания 23 июня 1992 года Дагомысского соглашения, в котором стороны договорились о временном совместном управлении флотом. Парламент России резко раскритиковал Ельцина за это соглашение, поскольку в нем он де-факто отказывался от каких-либо претензий на Крым.
После того как конфликт Ельцина и Верховного Совета окончательно перешёл в горячую фазу, депутаты приняли постановление о том, что передача Крыма в состав УССР была проведена с нарушением Конституции и является незаконной. Еще одно постановление Парламента восстанавливало Севастополь в качестве российского города федерального значения. Ельцин публично раскритиковал оппозицию, заявив: «Мне стыдно за решение Парламента. Не начинать же мне войну с Украиной из-за Крыма».
С другой стороны, Ельцин понимал, что, как бы его ни критиковали, затягивать с вопросами, касающиеся раздела имущества между Украиной и Россией, нельзя. К тому же это вызывало недовольство как со стороны оппозиции, так и со стороны военных, а ссориться с военными он не хотел, так как прекрасно знал, что черноморцы умеют брать собственную судьбу в свои руки. Поэтому, чтобы не доводить дело до крайностей, Ельцин всячески старался находить компромиссный вариант. Компромиссный Ялтинский договор, подписанный Кравчуком и Ельциным 3 августа 1992 года, закрепил, что Черноморский флот подлежит разделу между сторонами с целью создания на его базе ВМФ Украины и ВМФ Российской Федерации.
После Ялтинского был ещё один договор – Московский, где стороны договорились ускорить раздел флота по формуле «50/50» (по боевому состоянию на декабрь 1991 года стоимость ЧФ составляла 34 триллиона российских рублей).
3-го сентября 1993 года в Массандре начались очередные переговоры между украинской и российской делегациями, касающиеся Черноморского флота и Крыма. Ни военные, ни обозреватели не ожидали от этой встречи никаких положительных прорывов. Переговоры начались в 10:00 в Массандровском дворце. Украинскую делегацию возглавлял президент Украины Леонид Кравчук. Российскую делегацию возглавлял президент России Борис Ельцин. Президенты поставили задачу своим главам правительств и, улыбаясь, уединились для беседы в отдельный кабинет, в котором всё было «готово» для того, чтобы вести долгие, предметные «переговоры».
Слушая Ельцина, Кравчук понимал, что российский президент с большой вероятностью будет настаивать на том, чтобы Крым остался в составе России. Да и Харьков с Донбассом были, мягко говоря, под большим вопросом. «Во всяком случае, – размышлял Кравчук, – к Украине, если говорить честно, эти территории никакого отношения не имеют, поскольку это чисто русские территории. А если это так, то зачем нам иметь внутри независимой страны сепаратистов? Рано или поздно русские обязательно вернутся к этому вопросу. Я хорошо знаю природу этого народа. И вот тогда будет проблема а она нам не нужна. Нет, не нужна. Конечно, соотечественники меня не поймут в этом вопросе, особенно националисты, которые представлены во всех сферах власти, но лучше принести жертву сегодня, чем лишиться всей страны в будущем».
Размышление Кравчука прервал Ельцин, сказав:
– Ну, что, Лёня, за что будет первый тост?
Кравчук, хорошо зная потребности Ельцина, тут же открыл бутылку коньяка Hennessy.
– Первый тост, Борис Николаевич, хочу произнести за нашу с вами встречу…
Как хитрый и опытнейший номенклатурщик Кравчук не просто говорил слова, которые были приятны Ельцину, а старался всячески угодить ему, зная, что от него зависят многие решения, связанные с прирастанием Украины российскими территориями. В этом плане Кравчук вполне оправдывал свою кличку «фарбованый лис»[14].
– Вот это правильно! – проговорил Ельцин, выпив одним глотком коньяк.
Кравчук, хорошо зная своего друга, понимал, что в начале разговора, пока Ельцин не «разогрелся», нажимать, давить и требовать от него что-либо бессмысленно, так как это может вызвать обратный эффект.
– Предлагаю выпить за вечную дружбу между Украиной и Россией, – поднимая рюмку в очередной раз, заискивающе проговорил Кравчук.
– Даааа, – утвердительно и протяжно проговорил Ельцин, растягивая гласную «а». Этим он не только подчёркивал своё значение как первого Президента России, но и соглашался с началом радостных событий[15].
После того как они выпили, Кравчук взял на себя смелость и начал тихо, «издалека» говорить о Крыме. Он говорил о том, что все происходящие события на полуострове, связанные с автономией, вызывают раздражение у Киева и что с этим нужно что-то делать, поскольку так продолжаться не может. Ельцину явно не хотелось спорить, а уж тем более ссориться с Кравчуком по этому вопросу. Он прекрасно понимал, что ему сейчас не до Крыма, поскольку ему хватало проблем и в России: дело шло к началу первой Чеченской войны; продолжались важнейшие переговоры об отказе Киева от ядерного оружия; и, наконец, последнее, чем он дорожил больше всего: ему не хотелось портить близкие отношения с Америкой, у которой, как он хорошо знал из достоверных источников, были уже свои планы по этой южной жемчужине.
– Налей-ка ещё по рюмочке, – глядя то на Кравчука, то на бутылку коньяка, проговорил Ельцин.
Кравчук не заставил себя долго ждать: он тут же наполнил рюмки душистым напитком, зная, что с хорошо выпившим Ельциным не только легко разговаривать, но и легко решать любые вопросы.
Выпив залпом содержимое и поставив рюмку на столик, Ельцин махнул рукой и решительно сказал:
– Ладно, Лёня, забирай свой Крым, чёрт с тобой! Я давно хотел отблагодарить тебя за «беловежское сотрудничество», а долг, понимаешь, платежом красен. Ох и хорошо мы тогда Горбачёву насолили, будет знать… хе, хе, хе…
Кравчук такого решения Ельцина по Крыму не ожидал. Ему сразу же захотелось выразить своему дорогому другу благодарность, сказать что-то лестное, что-то приятное, что создало бы тому хорошее настроение, но он не мог сказать и слова, настолько перехватило от радости дух. Ему даже показалось, что от избытка чувств он потерял дар речи, настолько всё было неожиданным, но это оказалось всего лишь эмоциональным состоянием…
– Ну, что молчишь, – глядя на Кравчука, проговорил Ельцин. – Или язык проглотил?
– Да я… Борис Николаевич, не знаю даже, как вас и благодарить.
– Наливай – вот и вся благодарность!
После четвёртой и пятой выпитых рюмок Ельцина уже мало что интересовало в переговорном процессе. Складывалось такое ощущение, что он всем был удовлетворён. Во всяком случае, про Харьков и Донбасс он не сказал ни слова, что означало одно: эти территории без всякого обсуждения остаются в составе Украины. От этого Кравчук ещё больше ликовал, не веря тому, что происходит. Единственное, во что он «верил» в эти исторические минуты, так это в угодничество, не забывая наливать…
Так, не моргнув глазом, Ельцин по-волюнтаристски, как и Никита Хрущёв[16], нарушив Конституцию своей страны, передал другой республике многочисленные области России. В пьяном угаре этот факт совершенно не волновал российского «вождя». Ему было всё равно, в чьих руках будет находиться сакральное место силы, завоёванное и обустроенное нашими предками, где прошёл крещение святой равноапостольный князь Владимир, предопределив на тысячелетие развитие русской цивилизации.
Пока президенты России и Украины произносили тосты за достигнутые результаты, премьер-министр Украины Леонид Кучма и премьер-министр РФ Виктор Черномырдин решали другой не менее важный вопрос: кому же достанется Черноморский флот? Украинская делегация предложила следующий порядок: вначале должны быть рассмотрены вопросы по созданию объединённого командования Черноморским Флотом, затем ядерное разоружение, вопрос по Крыму (они ещё не знали, что этот вопрос уже решён в соседнем кабинете) и в конце – долги Украины за газ.
Премьер-министр РФ Виктор Черномырдин жёстко настоял на том, чтобы в начале рассмотреть вопросы долгов за газ, а проблемы Черноморского флота и прочие вопросы – в конце.
Такой порядок рассмотрения вопросов для украинской делегации оказался абсолютно неприемлемым, потому что убедительной позиции у украинского руководства по оплате долгов за газ просто не было, впрочем, как и денег. Все дальнейшие действия со стороны России выглядели как ультиматум – «загнав в угол» украинскую делегацию, Черномырдин предложил идею рассчитаться с Россией за газовые долги флотом. Украинская делегация и слушать не хотела о подобной идее, но после беседы с Кравчуком согласилась передать в счёт государственного долга большую часть украинского флота.
После одобрения документа президентами предполагалось, что на 80-ти процентах плавсредств будут подняты Андреевские флаги, на 20-ти – украинские. Здесь же решили вопрос и базирования флотов. Крым и Севастополь, как базы, предоставлялись России на условиях аренды сроком на пять лет с последующей пролонгацией (80 процентов инфраструктуры Черноморского флота находилось в Севастополе). Договорными обязательствами было согласовано, что плата Украине за аренду Черноморского флота в Крыму и в Севастополе будет состоять как из «живых денег», так и из дополнительных средств, получаемых за счёт снижения цены поставок в Украину российского природного газа. Украина оставляла себе право довольствоваться остальными базами от Измаила до Донузлава. Такой подход устраивал обе стороны, особенно украинскую, судя по словам Леонида Кравчука: «Разведённым жить на общей жилплощади не только неудобно, но и опасно».
