Всеволод Олегович Глуховцев
Небо королевы Мод
Виктор
Нас подбросило так, словно сама планета пнула в днище. Взлёт!
Нет, правда – взмыли, я увидал небо сквозь вершины тополей, чего быть не должно: ну, сорвались с трассы в кювет, так должны туда и нырнуть, мать его в гроб! А нас подкинуло, я ощутил рывок Брата – будто его металлопластиковая машинерия вдруг обернулась в мышцы, в сердце, в мозг, в живое. Это сработало не только вверх, но и вправо, Брат в полёте вильнул корпусом, как танцор в танго, изменив траекторию прыжка. Мы полетели почти параллельно придорожной канаве, конечно, всё-таки снижаясь, и вот левым передним колесом ткнулись в Землю.
Скорость была всё те же сто шестьдесят. От удара что-то гулко хрястнуло, лопнуло, и в нас со всех сторон сработали подушки безопасности.
Брат
Удар оземь разнёс опорный подшипник левого колеса. Его вырвало с куском передней оси, кинуло невесть куда, меня швырнуло на бок, и я левым бортом понёсся по траве к тополям.
Я уже не владел собой и событиями. Я видел, как летит на меня толстый ствол, но ничего не мог исправить.
Дождался? – ехидно пропел тот самый голос сна. А я ведь говорил!..
Тогда говорил, а теперь заткнись.
Он ещё что-то гнусил, но я не слушал.
Ну? Не сбылось. Не будет дорог, ветров, небес. То есть будут, но не для нас. Не для меня. А так-то будут, да. Пусть будет так. И пусть там брат найдёт её.
Ствол ударил меня в радиатор, порвав его медную плоть, и острая рвань полоснула БКА.
Вот и всё.
Олег
Подушки безопасности обхватили меня со всех сторон, я чуть не задохнулся в них. Я чувствовал, что Брат свалился набок, мы летим по траве, вспахивая почву, раздирая борт, но я сам так упруго колыхался в надувном коконе, что даже дурацкая мысль мелькнула: ничего себе, прикольно… Именно этими дурацкими словами и мелькнула. И тут же удар, да так от души – тряхнуло, бултыхнуло, все мысли вылетели, глупые и умные, и все мои печали и видения, и те снесло. Наверное, с десяток секунд вышибло из памяти, хотя это неважно.
Брат лежал неподвижно. Не противно, но резко пахло соляркой и прочей химией. Витька надо мной барахтался, что-то сдавленно бормотал, кажется, даже матом, но это не точно.
– Виксеич!
Прозвучало глухо, но он сразу откликнулся:
– Я!.. – и добавил такое, что уже без сомнений.
– Виксеич, не выражайся. Тебе это не к лицу.
– Да мне сейчас только подушки эти похабные к лицу… всю рожу облепили…
– Ты отстегнулся?
– Пытаюсь.
Запах солярки заставил нас поторопиться с эвакуацией из пневматического плена. После некоторых усилий, распахнув как люк, правую дверь, на волю выкарабкался Виктор, за ним я.
Оба мы были совершенно, идеально целые, только помятые, взъерошенные – глянуть со стороны, может быть, и смешно, но нам как-то не очень смеялось.
Брат так саданул рослое дерево, что с него слетела вся листва. Жухлыми, бледно-бурыми, потерявшими жизнь листьями было засыпано всё вокруг, я даже зачем-то глянул вверх – тополь тянул пустые ветви к синеве небес в праведном возмущении: нет, ну что это такое, а? На что это похоже?! – как-то так.
Я перевёл взгляд на Брата.
Конечно, он был мёртв.
Лобовое стекло вырвало, надутые баллоны вылезли наружу, обхватив ствол. «Улыбка» разбита вдрызг, фары тоже. Серебристая поверхность вся в розовых потёках антифриза. Ну, не то чтобы похоже на кровь, но…
Мне вдруг стало дурно, ослаб в коленях. Задрожали губы. Оглянулся.
– Слушай…
Виктор
– Слушай… – произнёс Олег, озираясь.
Он побледнел, сжал зубы. Плечи прогнулись.
– Что-то я…
– Да это понятно, – поспешил сказать я. – Отложенный шок. После критической ситуации не сразу доходит, что ты пережил. А уж когда дойдёт, тогда да, протрясёт до ливера.
– Да, – невнимательно сказал он. – То есть нет. Не то. Не совсем то… Слушай-ка, я присяду, а?
И он сел на траву, вернее, на покров опавших листьев.
Я кивнул.
Ну, а ты сам, Виктор Алексеевич? Нет у тебя отложенного шока?
Тишина окружала нас. Я стоял. Олег сидел. Брат лежал. Он умер.
– Вот я и один, – сказал Олег белому свету.
Вроде бы отвечать за этот свет мне, но я не смог.
Что говорить? Эксперимент, мол, только начался, результат налицо, стало быть, всё впереди? Брат-2, Брат-3… то бишь, НКК-2,3 и так дальше?.. Да. Но сейчас у меня язык не повернётся в эту сторону.
И это не всё.
Та женщина. Мы ни слова не сказали о ней, словно не было её. Конечно, она порождение НКК-1, первый привет из неизведанного. Конечно, она призрак той, чья тень бродит в его душе.
Не знаю, как её звали, никогда не заговорю о ней, не забуду её лица. Не знаю, что нас ждёт в мире будущих нейрогибридов, если первый из них соткал фантом из памяти…
Я осторожно покосился на Олега, опасаясь, как бы после всего нашего он не начал меня читать как сказки Пушкина.
Не то, что имени, вообще ничего о ней не знаю, кроме одного. Её нет среди живых. Где, когда, как?.. – тоже не ведаю. Но ошибки здесь нет. Тот миг, он втянул в себя массив бытия как смерч, в нём вихрем промелькнуло нечто, что я и успел, и не успел понять. Вот это – успел. Теперь знаю.
А Олег?..
Он сидел, поникнув, взглядом в землю, но вдруг поднял голову:
– Ты слышишь?
– Что?
Он не ответил.
Я вслушался. Отзвук чего-то дальнего сыграл во мне ли, в сентябре… и я понял ещё: если б когда-то она встретила меня, а не Олега, то сейчас была б жива.
И это тоже твёрдо, абсолютно. Геркулесов столп.
Вот тебе узел, вот он, экзистенциальный вес.
Налетел порыв ветра, сильно зашумели кроны. Я поднял взор ввысь.
Рой листьев, кружась, летел на нас, иные вдруг вспыхивали искорками, попав в игру теней и света. Первый, крутясь, долетел до Олега, скользнул по волосам, повис чуть выше правого виска.
Олег двумя пальцами снял листок, посмотрел так, словно тот принесло из будущего.
Не глядя, я протянул руку, и сразу в ладонь попал другой лист, прохладный привет от неба.
– Здравствуй, – сказал я.
