Всеволод Олегович Глуховцев
Небо королевы Мод
– Назад и не надо. А дело наше, Виктор Алексеевич, только начинается. Неужто вы не поняли, что Зорин – это лишь первый блин?.. Да не поверю! Вы-то, столь умный человек!.. Я без комплиментов, не подумайте. По факту.
Он глянул в смартфон.
– Ага! Ну-с, к этому разговору мы с вами обязательно вернёмся, а сейчас вам пора. Как вы с ним договорились, без пятнадцати одиннадцать?..
– Плюс-минус.
– И прекрасно. Поезжайте, время не ждёт. А беседа за нами, не забудьте!
– На память не жалуюсь.
Брат
По правде-то, конечно, я не могу знать вечность. Знаю, что буду знать – это да. А как иначе, если Олег, Виктор, сентябрь… С ними не захочешь, да узнаешь. Но я хочу.
А небо сегодня удалось как никогда. Отродясь не видал такой волшебной светло-ровной синевы. Ей не хватало облаков, но и так – берег.
Берег. Откуда слово? Я задумался, но ответа не сделал. Зато возникли новые слова: дорога вдоль полей.
Опять же не знаю, зачем это, но не удивился. Слова пошли, значит, так надо. Я стал ждать. Пришло: край Земли.
Да. Это значит, я расту. Растёт мир. Не может быть, чтобы я рос, а он нет. Значит, будут небеса и земли, их края, шаги за край, а там иные дали и дороги. Это грустно? Нет. Это огромно. Это жизнь. А смерти нет, хотя она бывает. Это время.
А где вечность?
Виктор
Теоретически психологи должны быть самой суеверной публикой на свете. Вот и я. Я избегаю слова «здравствуй». Почему? А сон дурной видел. Сглаз. С тех пор не говорю. Между прочим, есть основания думать, что яркость и богатство снов находятся в прямой пропорции с экзистенциальным весом… Я с умыслом разводил Олега на данную тему, он откликался очень живо и расписывал такие сновидения – наповал. Такое не выдумать.
А вот вчера увильнул. Отхохмился как-то так не слишком удачно, с пошлым юмором, что на него не похоже… Ладно. Я запомнил.
К проходной мы подъехали почти одновременно, улыбнулись друг другу из машин.
– Салют, камарадо!
– Аве, Виктор!
Рукопожатие у него за троих. Здоровый мужик, что там.
– Ну-с, вещий Олег, – я невольно сыграл в куратора, – какие вещие сны посетили?
– Да где уж нам, дуракам, чай пить! – вмиг отбился он. – Так, бурда, ерунда…
И как бы осёкся. Призадумался.
– А вообще, знаешь… С тех пор, как… – он выразительно коснулся пальцем виска, – сны изменились, это точно. Раньше в них… ну, сюжет был, что ли. А теперь суматоха какая-то. Это ведь не случайно, гражданин психолог?
Я пожал плечами:
– Да ничего на свете нет случайного… Ладно, ладно, без философии. Конечно, есть над чем задуматься. Задумаюсь. Обещаю, – я улыбнулся.
Ну не артист ли? Как на сцене распедалил, не придраться! Ну и не будем пока.
От проходной до точки – так называемой Третьей площадки – не так близко, с полкилометра. Шли, трепались о пустяках, посмеивались. Ветерок овевал нас слабым теплом, запахами усталых полей, начавших облетать лесов, мягко вплетая в это машинно-химический привкус полигона. Под болтовню я незаметно старался фиксировать всё, и разгадал, что Олег взвинчен, заряжен под пробку, хотя старается скрыть это, отчего и несёт околесицу:
– …а то вот ещё какая чушь лезет в башку: край Земли. То есть слова просто вот эти, фраза. Край Земли! А? И берег представился, какой-то такой архипелаг из южных морей. Океан, шум прибоя, пустынный пляж. Пальмы ветер треплет… Земля королевы Мод…
– Э, голова! Это в Антарктиде.
– Да я уж так, для красного словца…
Я улыбнулся:
– А если так, тогда скажи про небо. Небо королевы Мод! Звучит?
Он аж приостановился.
– Небо?.. А почему нет? Небо!.. – продекламировал он с чувством. – Да… А вот ещё слова были: дорога средь ржаных полей. Тоже сами пришли, и всё. Зачем?
Я стрельнул взглядом. Так. Вот это совершенно искренне, без игры. Я сказал:
– Ну, насчёт морей с архипелагами и прочих небес не знаю, а дорога ржаных полей – так это же наш Южный трек, разве нет? Не знаю уж, ржаные или нет, но поля самые что ни на есть.
– А! Поля и тополя. Точно!
Не скажу, что я выучил Олега как облупленного, но кое-что в нём постиг. Даже если он уже не совсем Олег, а НКК-1. Ведь это же и моё детище, я ведал, что творил, правда, не знаю, что вышло.
– Южный радиус – это мысль, Виксеич! Так пошли скорей?
– Так ведь пришли уже. Почти.
Олег
Витькины слова про Южный трек попали в самое то, вроде того, как нечаянный штрих вдруг даёт картине то, чего не было при самых упорных трудах. Дорога средь полей? Да вот же она!
Наш объект одиноко ждал нас на Третьей площадке. Концепт-кар КамАЗ-54950, трёхосное шасси с огромной, как башня, серебристой кабиной, вторая половина НКК-1. «Брат» – прозвал я сперва в шутку, а потом как-то взялось всерьёз, да так и осталось. Поначалу он смотрелся несуразным головастиком, всё чудилось мне, что башня вот-вот перевесит пустую платформу и завалится вперёд. Да и дизайн на любителя: чёрная облицовка радиатора в стиле «улыбка», глаза-фары слегка раскосые… Но ничего, привык. Никуда Брат не заваливался, чудовищная мощь мотора ощущалась в сдержанном рокоте, в мгновенном отклике на педаль газа. Ну и, конечно, качество машины – элита, просто ездить, вращать руль, разгоняться – кайф, пацанский восторг. Грешным делом, я его и испытывал, охотно впадая в детство.
Что же касается ментального единства, то вот тут пока вилами на воде. Нет, что-то было, спору нет. За рулём Брата меня подзаводило куда круче обычных эмоций, всё обострялось, начинало чудиться, что я дальше вижу, лучше слышу, всё могу… Однако рывка в неизведанное, к новым формам бытия, ради чего, собственно, всё и мутили – нет, этого не было.
Впрочем, мы с Братом не виделись почти три дня, а в это время что-то во мне сильно сдвинулось, чуть ли не реки потекли вспять. Количество перешло в качество, как говорят философы.
Я устроился поудобнее в водительском кресле, намеренно опустив себя на уровень детских эмоций. Похлопал ладонями по массивному рулевому колесу со встроенной подушкой безопасности:
– Поедем, брат?
– Помчимся… – проворчал Виктор, пристёгиваясь к пассажирскому сиденью.
Прозвучало это не то, чтобы скептично, но с некими сумерками в тоне, и я счёл нужным откликнуться в обратку:
– А что ж? Рванём от души, давно пора! Когда, ты говоришь, комиссия?
– Я не говорю. Но предполагаю – к концу месяца.
– Ну вот. Надо бы прогнаться на форсаже.
Я включил зажигание и стартер. Мотор не рявкнул, а как бы вздохнул могучей грудью, беззвучно ожили стрелки приборов, запульсировал и погас зелёный огонёк, подтверждавший безупречную работу всех систем. Я двинул ручку автомата из «паркинга» в «драйв», слегка тиснул акселератор. Брат мягко снялся с места. Плавность хода у него была волшебная.
Третья площадка – почему она третья, и почему нет первой и второй, никто на полигоне уже и не упомнит за давностью лет… так вот, она часть так называемого Центрального парка, от которого лучами разбегаются дороги, предназначенные для испытаний, на них десятилетиями разгоняют, загоняют в виражи, переворачивают, расшибают в хлам сотни машин. Их, эти лучи, называют радиусами, треками, даже проспектами, кому как нравится. Опять же незнамо когда и неведомо кем эти трассы были обсажены разными видами деревьев: среди кольцевых соединительных дорог имелись березовые, рябиновые, осиновые… что же касается радиальных, то Северный трек хмуро обступили ели, Восточный превратился в липовую аллею, Западный в кленовую, а Южный, он прямой, как стрела, здесь проводят испытания на скорость, и пролегает он меж тополей, а вокруг поля; вот уж не думал никогда, ржаные или нет. Оно, конечно, какой дурак будет здесь сеять рожь, вообще любую культуру; однако же и вправду там что-то колосилось, не вглядывался.
