Володимир Шарапов
Данькино детство
Что касается вашего покорного слуги, то должен признаться, что меня мучительно терзали проблемы несколько иного рода. Я уже говорил, что по уши влюбился в Олесю еще тогда, когда она у нас только появилась. Но в то время это была чистая платоническая любовь, не связанная ни с какими желаниями. Но вскоре после того, как мне весной исполнилось одиннадцать лет, у меня начало активно просыпаться еще и первое половое влечение, которое к лету стало практически невыносимым. У меня начал ломаться голос, под мышками, на лобке и даже на ногах начала появляться первая растительность, я стал замкнутым и нервным. Сны мои были наполнены порой таким эротическим содержанием, что я бы никогда не решился ими ни с кем поделиться. И вожделенным предметом всех моих навязчивых фантазий была наша Олеся. Точно полоумный, сам не отдавая себе отчета что делаю, я тенью следовал повсюду у нее по пятам. Как-то словами выразить ей свои чувства я, разумеется, не смел, поэтому в ее глазах, боюсь, выглядел иногда полным лагерным придурком. Ей, конечно, и в голову бы не могло прийти, что ее подопечный свежеиспеченный пионер Данька Ветров сходит с ума от непреодолимого полового влечения к ее персоне.
Другой неприятностью, которая всем нам постоянно дико докучала, был двухчасовой сончас. Необходимость неподвижно лежать в душном помещении в середине дня, когда на улице стоит чудесная летняя погода, вовсю светит солнце и можно пойти купаться на озеро – вот это, скажу вам, была изощренная средневековая пытка. Убежать при этом не было никакой возможности, потому что кто-то из воспитателей всегда оставался дежурным и регулярно заглядывал во все отряды, чтобы проверить, что все на своих местах и послушно лежат в своих кроватях. С нарушителями обходились очень просто – их сразу же без всяких разговоров отправляли домой.
Что касается лично меня, то в силу непреодолимой потребности постоянно находиться поблизости от предмета своего вожделения, я до определенного момента, о котором скоро расскажу, ни одного сончаса не провел в своей кровати. Дабы вожатые не замечали моего отсутствия, я напихивал под свое одеяло все, что ни попадало под скорую руку, чтобы со стороны казалось, что под ним кто-то лежит, и при первой удобной возможности выпрыгивал в окно. В моем отряде, разумеется, никому бы и в голову не пришло меня сдать, хоть никто и не знал истинной причины моих регулярных побегов. Для конспирации я всем говорил, что ухожу искать клад, зарытый колчаковцами, которые во времена Гражданской войны безнаказанно хозяйничали в этих местах и по моим достоверным сведениям именно где-то здесь зарыли несметные сокровища из подло украденного ими золотого запаса молодой Советской Республики.
Вырвавшись на свободу, я скрытно занимал свой неизменный наблюдательный пост в густых ветвях здоровенной лиственницы, которая росла на краю леса неподалеку от озера. Я залазил почти до самой ее верхушки, и оттуда как на ладони мог видеть весь наш пионерский лагерь. Вожатые, разумеется, сончас не соблюдали; наоборот, пользуясь удобным случаем, они отдыхали от своих обязанностей на полную катушку. Чаще всего они загорали на берегу озера. Но до них мне не было никакого дела; я, естественно, глаз не отрывал только с моей Олеси, когда она лежала на травке в одном купальнике вся такая из себя нежная и прекрасная. В такие минуты я погружался в сладостные мечтания о нашей с ней взаимной любви. Меня охватывало подчас такое сильное возбуждение, что в голове мутилось. Не знаю каким чудом я ни разу не свалился с дерева, потому что о своей безопасности я в такие минуты думал меньше всего.
Однажды во время очередного сончаса я залез на свою лиственницу, устроился поудобней на своем боевом посту и стал искать глазами Олесю. К моему разочарованию она в тот раз не пошла загорать на озеро, а сидела на качелях неподалеку от столовой вместе со своей подружкой, вожатой из другого отряда. На ней было легкое белое платьице выше колен, которое ей очень шло. Олеся болтала болтала своими загорелыми ногами и молча слушала в это время свою подругу, которая ей что-то оживленно говорила. Вид при этом у нее был какой-то очень уж печальный. И вот мимо них не проходят не спеша в обнимку Юра и Катя, тоже наши вожатые. На Олесю с подругой они даже не посмотрели, так были поглощены своими обнимашками. Как только они прошли мимо, Олеся спрыгнула с качелей и сломя голову побежала в лес по тропинке, которая шла вдоль речки. Ну и подружка тоже за ней сразу вчистила. С дерева меня, конечно, сразу как ветром сдуло. Я помчался за ними вдогонку, стараясь, понятное дело, не сильно шуметь. Скоро я их нагнал. Они остановились возле места, где берег образовывал что-то вроде пляжа, а речка разливалась шире, чем в других местах, и можно было с комфортом купаться. Притаившись за кустами в пяти шагах от девочек, я мог слышать все, о чем они между собой говорили. Олеся горько рыдала, а подруга ее прижимала ее к себе, гладила по голове и утешала:
– Олеся, я давно тебе уже говорю, выбрось ты из головы этого Юрку. Ну и что с того, что он красивый. Он твоего мизинца не стоит. И вообще, дурилка картонная, раз такую красавицу и умницу, как ты, на Катьку променял. Не могу понять этих парней, отчего все они на ней точно помешались?
– Ах, Вера, если бы ты знала, – говорит ей Олеся, – как же мне сейчас плохо. Жить не хочу! Умереть бы вот прямо сейчас, лишь бы больше не мучиться. Я ведь и утопиться уже подумывала. Отряд только бросать жалко. Такие они все милые. И меня очень любят. Но и это мне уже не в радость…
– Даже и думать не смей, – возмутилась ее подружка. – У тебя это скоро пройдет. Точно тебе говорю! У самой так было. Помнишь Пашку Овсянникова? Я по нему год сохла, под поезд из-за несчастной любви хотела броситься. А теперь самой даже смешно, какой я была глупой, что на такого балбеса запала… Слушай, Олеся, смотри какое место здесь замечательное. Айда купаться!
– Мы же без купальников?
– Давай голышом, – бойко на это предложила Верка, – никто ж не увидит.
Олеся согласилась; они быстро скинули с себя платья и трусики, нагишом с визгами бросились в воду и начали там весело бултыхаться. Потом выбрались на берег и стали обсыхать на жарком солнышке.
Что я в этот момент чувствовал – передать нельзя. Впору было ущипнуть себя за ухо, чтобы убедиться, что это все это не сон.
– Мне уже пора, а то я же по столовой сегодня дежурная. нельзя надолго отлучаться. – через некоторое время сказала Вера.
– Ты, иди, а я хочу еще немного здесь одна побыть, – ответила ей Олеся.
– Хорошо, но только ты обещай, что не наделаешь глупостей.
– Обещаю, – сказала ей Олеся.
Вера ушла. Оставшись одна, Олеся бросилась на траву и снова стала безутешно рыдать, аж плечи затряслись. А я стоял все это время в кустах ни живой ни мертвый. Мне и жалко ее было очень, и в то же время возбуждение мое достигло крайности. И что делать в такой ситуации, я совершенно не знал, поэтому тихо стоял и смотрел.
В какой-то момент Олеся вдруг вскочила на ноги, и я увидел ее мокрое от слез лицо с безумными, как мне показалось, глазами. Она разбежалась и нырнула под воду. Я почему-то сразу же подумал, что она решила топиться. Медлить было нельзя и я как был в одежде и сандалиях тоже с разбегу нырнул за ней под воду. Под водой я ее быстро настиг, схватил за ногу и потянул на себя. Олеся сразу же всплыла, ну и я за ней.
– Данька, – закричала она. – Ты что, гад такой, вытворяешь, у меня от страха чуть сердце не лопнуло!
Я встал ногами на дно и сказал:
– Я подумал, что ты тонешь и пошел спасать.
– Ничего я не тонула, просто нырнула. Выходи на берег и не смей на меня оборачиваться, я голая! – сердито сказала она.
– Я же сам слышал, что ты топиться хотела, – сдуру выдал себя я.
Тут она просто взбесилась.
– Так ты что же, все это время подглядывал за нами и подслушивал!
Она набросилась на меня яростная как тот самый бенгальский тигр из ее рассказов, начала бить ладошкой по щекам, дергать за волосы, а потом еще и сильно меня толкнула, так что я даже поскользнулся на илистом дне и с головой плюхнулся в воду. Олеся схватила меня за волосы и начала со всех сил трясти мою голову, так что я вздохнуть не мог. Тут уж я всерьез испугался, что она меня сейчас утопит. Еле от нее вырвался. На берегу меня неожиданно начало всего трясти, зубы стали выбивать мелкую дробь как у скелета.
– Быстро раздевайся, – закричала на меня Олеся, – ты же весь синий!
Но я лишь трясся, и мои руки меня не слушались. Тогда она сама начала снимать с меня всю мою вымокшую насквозь одежду; под конец еще и трусы с меня стянула, как будто я для нее был совсем уж маленький ребенок. Потом все это тщательно начала отжимать и развешивать на кустах, чтобы быстрее высыхало. А я смотрел на нее не отрываясь, потому что она в этой суете так и оставалась все время голая. Развесив всю одежду, Олеся обернулась на меня, а я стою перед ней и руками прикрываю свое хозяйство, потому что у меня писька торчком встала и разве что не дымилась. Я совсем не хотел, чтобы она это видела.
– Данька, – говорит Олеся и пристально так на меня смотрит, – ты что же это в меня втюхался? А я то все время думаю, что ты за мной ходишь как привязанный. Господи, как же тебя согреть-то, ты же весь трясешься от холода!
После этого она подходит ко мне и крепко прижимает к себе. И тут я уже впал в другую крайность. Если до этого меня всего трясло от холода, то теперь я почувствовал во всем теле сильный жар, и сердце мое заколотилось так, что казалось из груди готово было выпрыгнуть. И еще я такое блаженство почувствовал от касания с ее нагим телом, что стоял бы с ней в обнимку целую вечность, ничего бы не говорил и только наслаждался нашей близостью.
– Прости меня, – говорит Олеся, – что набросилась на тебя. Я, похоже, и вправду, готова была утопиться. Ты, Данька, возможно, жизнь мою спас, – добавила она и начала меня по голове гладить.
Потом она все-таки оделась и сказала:
– Мне надо идти отряд поднимать, а ты здесь можешь сколько хочешь оставаться. Главное, к ужину приходи. Мы с тобой еще потом поговорим наедине, – сказала она и ушла.
Я остался один, лег на траву и стал блаженно смотреть на медленно проплывающие высоко в небе большие белые облака. Кажется, впервые в жизни я был по-настоящему счастлив.
На следующий день во время сончаса мы опять встретились с Олесей в этом же самом укромном месте. Я пришел первым и пока ее не было ходил взад-вперед вдоль речки.
– Салют, Данька, – наконец услышал я ее звонкий голос у себя за спиной.
Я развернулся и помчался, что есть духу ей на встречу. Подбежал к ней и тоже поздоровался. Чувствовал я себя страшно неловко и не знал, что говорить. Олеся была в салатного цвета шортах и белоснежной рубашке с повязанным на шее красным пионерским галстуком. На голове у нее была пилотка. Глаз не оторвать, какая она была красивая. Олеся мне приветливо улыбалась, и было видно, что настроение у нее очень хорошее. Не как в прошлый раз.
– Это тебе, награда за спасение утопающих, – сказала она и протянула руку.
На ладони у нее сверкали в лучах солнца наручные часы «Ракета». Такие продавались у нас повсюду. Их начали массово выпускать сразу после полета в космос Юрия Гагарина. Понятно, я даже и не мечтал о таких, хотя стоили они в общем-то не сказать, что сильно дорого.
– Это мои часы, но я решила, что ты их заслужил. В отряде скажешь, что я тебе дала их на время поносить взамен на обещание никогда больше не сбегать с сончаса. Идет?
Я молча кивнул, потому что не в силах был вымолвить ни единого слова. Я держал в руках часы и не верил своему счастью. Прижимал их к щеке, потом к уху, чтобы послушать как они тикают.
– Давай-ка, я их на тебя надену, – сказала она и затянула ремешок вокруг моего левого запястья.
Я следил за ее действиями как зачарованный. А потом она сказала:
– Теперь, Данька, поклянись мне страшной клятвой, что никому ни расскажешь, что ты здесь вчера видел и слышал.
– Честное пионерское, – не раздумывая сказал я и поднял руку к голове, как во время отдачи пионерского салюта.
– Нет, так не пойдет, в таких случаях, когда даешь страшную клятву навек, нужно клясться только на крови, – заговорщическим шёпотом сказал Олеся и достала из кармана своих шорт бумажку, в которую была завернута булавка.
Церемония моей страшной клятвы выглядела так. Мы с Олесей сплели наши указательные пальцы, она своей припасенной для этого случая булавкой сделала на их кончиках легкие уколы, так что выступили маленькие капельки крови, и затем я вслед за ней произнес слова клятвы: «
– Клянусь, что никому и никогда даже под пытками не выдам, что видел Олесю и ее подругу Веру голыми и не слышал, что Олеся хотела утопиться из-за своей безответной любви к Юре Самойлову. Если же я нарушу эту мою клятву, пусть я тотчас же упаду мертвы.
После этого мы слизали кровь друг у друга с пальцев.
Меня все это ужасно заинтриговало и, главное, я чувствовал, что нас с Олесей после такого таинственного обряда связывают неразрывные узы кровного родства и дружбы. При этом я ни секунды не сомневался, что теперь на всю оставшуюся жизнь буду подвержен смертельно опасному риску мгновенно умереть, если вдруг случайно проговорюсь. Но так было даже интересней.
– Олеся, – говорю я, – давай еще раз поиграем, раз уж мы снова здесь. – ты будешь понарошку изображать, что топишься, а я кинусь тебя спасать…
– Нет, Данька, даже и не рассчитывай, – засмеялась Олеся и потрепала меня за волосы. – Жизнь – это самое бесценное, что есть у каждого. Даже понарошку нельзя ее лишать ни себя, ни других. Пусть даже кто-то, кого ты крепко любишь, тебя отвергнет. В мире есть сотни тысяч других людей, ничем не хуже, которым ты наверняка будешь нужен и дорог. Нельзя любить и привязываться к кому-то одному! Потому что это не любовь, а эгоизм. И уж тем более глупо лишать себя жизни из-за того, что кто-то тебя не любит. Это уже зависимость и слабость воли, характера, которые недостойные нас, советских пионеров. От настоящей любви никогда не может возникнуть даже мысли о смерти, потому что любовь – это жизнь, жизнь не ради самих себя, но ради своего любимого! Советский человек находит смысл всей своей жизни в том, что трудится не только ради собственного счастья и благополучия, но ради общего блага, ради счастья и благополучия всего человечества! Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я согласно кивнул, хотя и не сказать, что понимал все то, о чем она говорила. Но я чувствовал, что в ее словах правда и что она говорит сейчас со мной совершенно искренне от всего сердца, потому что видел как светились при этом ее глаза.
– Нет Данька, ничего ты еще не понимаешь, – засмеялась Олеся. – Ты еще все-таки совсем маленький, хоть и вымахал на целую голову выше всех из отряда. Ты еще и сам не осознаешь те силы, которые в тебе просыпаются. Но я чувствую, что ты сумеешь с ними правильно совладать и направить в нужное русло. Только подумай сколько на свете всего интересного и необычного. На Земле еще полно неоткрытых тайн, которые нам с тобой предстоит узнать. Ты вот читал, например, когда-нибудь про динозавров, древние цивилизации и про пришельцев, которые прилетали к нам на землю?
– Нет не читал, говорю, я. Но хотелось бы. Наверное, это страшно интересно. Кто такие динозавры?
– Это такие гигантские драконы, которые миллионы лет назад населяли всю нашу планету, и сейчас повсюду находят много их скелетов. Я сама про это много читала.
– Ух, ты, вот здорово, – говорю я. – Раз были драконы, значит и все другие чудесные вещи, о которых пишут в сказках и фантастических книгах, тоже не выдумки?
– Конечно не выдумки! – подтвердила Олеся. – Знаешь что, я тебе принесу рассказы Ивана Ефремова. Это очень большой признанный во всем мире ученый. Кроме этого, он еще и замечательный писатель, и он страшно интересно пишет и про динозавров, и про внеземные цивилизации, которых на самом деле полно, просто мы о них еще ничего толком не знаем. Но совершенно точно, что пришельцы с других планет много раз бывали на нашей Земле, и от них остались многочисленные следы, такие как, например, лучевые отверстия от бластеров на черепах хищных динозавров, как об этом пишет Ефремов. А ведь он изучает динозавров всю свою жизнь, и не станет просто так об этом говорить. Страх, как хочется тоже первой тоже откопать какие-нибудь следы, оставшиеся от древних цивилизаций и инопланетных пришельцев. Поэтому я твердо решила для себя, что после школу буду учиться на археолога. Только обещай, что никому про это не скажешь, а то может и не сбыться.
Я ей пообещал, и она спросила, кем хочу стать я.
– Я мечтаю стать космонавтом, но только боюсь может не получиться – сказал я, – потому что бабушка говорит, что если я буду продолжать расти с прежней скоростью, то скоро не влезу ни в один скафандр, и на космический корабль меня не возьмут, потому что я буду столько лопать, что на меня во всем космосе никакой еды не напасешься.
– Это точно! – засмеялась Олеся. – тогда, знаешь что, становись большим ученым и изобрети для меня машину времени, если, конечно, к тому моменту, когда ты вырастешь и выучишься, ее уже не изобретут другие.
– Обещаю, – сказал я. – что сделаю для тебя такую машину. Но только ты тоже обещай, что возьмешь меня с собой, когда полетишь в прошлое смотреть на динозавров.
– Почему же обязательно надо в прошлое, – удивилась Олеся. – Помнишь, я водила отряд на спектакль по пьесе Максима Горького «На дне», и там прозвучала замечательная фраза: «В карете прошлого никуда не уедешь». Нет, Данька, первым делом мы полетим с тобой в нашей Машине Времени в чудесное коммунистическое будущее, чтобы потом вернуться назад в свое время и рассказать всем людям на планете Земля, как нужно правильно жить, чтобы потом не пролететь мимо… Ну и в прошлое мы конечно слетаем, но только потом, потому что мы изучаем прошлое лишь для того, чтобы не повторять старых ошибок и понять почему мы стали такими, какими мы стали. Но прошлое менять у нас нет никакого права – мы за него не в ответе. И только наше будущее, прямо здесь и вот прямо сейчас, все оно целиком и полностью находится в наших с тобой руках и за него мы несем ответ перед своими будущими потомками…
– Здорово, мы с тобой будем первыми в мире времянавтами, – сказал я, и мы оба рассмеялись.
– Знаешь, Данька, какая мне сейчас пришла мысль, – сказала Олеся. – Пока ты не изобрел свою машину времени, мы легко можем установить связь с нашими потомками, забросив в будущее капсулу времени.
– Вот это да! – обрадовался я. – А что это такое «капсула времени».
– Мы всем нашим отрядом напишем письмо для будущих пионеров, – стала объяснять свою идею Олеся, – и запечатаем его в стеклянной колбе. Для этого даже обычная бутылка из под кефира вполне сойдет. Потом мы ее замуруем в стене нашей школы и повесим табличку, чтобы наши потомки вскрыли и прочитали наше послание, например, в день столетия Великой Октябрьской Социалистической революции 7-го ноября 2017 года.
– Ура!!! – в не себя от восторга закричал я. – Олеся, давай напишем письмо нашим потомкам прямо сегодня.
– Давай, – согласилась Олеся. – После ужина делаем общий сбор и все вместе пишем письмо.
Когда после сончаса я, сбиваясь от нахлынувшего на меня волнения, сообщил в отряде Олесину придумку – написать письмо нашим потомкам и запечатать его в капсуле времени, которую вскроют в день столетия Революции, все наши, конечно, тоже пришли в полный восторг. А вечером как только закончился ужин, мы все вместе собрались у нас в спальне и после невероятно бурного обсуждения и долгих горячих споров написали письмо для своих потомков, которое потом торжественно замуровали в стене нашей школы, чтобы оно там хранилось вплоть до того самого дня, когда наступит это грандиозное событие. На месте, где было замуровано послание, повесили железную табличку с выгравированной на ней надписью: «Послание от советских пионеров школы №166, заложенное здесь 1-го сентября 1964 года для своих будущих потомков. Вскрыть в день столетия Великой Октябрьской социалистической революции 17 ноября 2017 года».
А вот какой был текст этого послания, который я выучил наизусть и уже никогда не забуду:
Здравствуйте, товарищи потомки!
Мы, пионеры 60-х, посылаем вам наш пламенный пионерский привет и от всего сердца поздравляем вас с величайшим праздником в истории нашей Родины и всего человечества. Мы верим в то, что вы сейчас живете именно в том невероятно увлекательном счастливом и светлом будущем, о котором мы мечтаем, ради которого отдают все свои силы на социалистических стройках наши отцы и за которое еще совсем недавно проливали свою кровь на полях сражений наши деды.
Мы надеемся, что к этой светлой дате социалистическая революция уже давно победила во всем мире, и трудящиеся всех стран торжественно отмечают этот великий юбилей вместе с советскими людьми.
Мы так же надеемся, что все обитатели планеты Земля теперь живут в мире и объединяют свои дружные усилия в деле освоения ближнего и дальнего космоса. Мы верим, что ваши космические корабли уже вовсю бороздят межгалактические просторы и у вас получилось установить долгожданный контакт с внеземными цивилизациями.
Очень хочется верить, что ваша наука уже достигла таких вершин, что всю тяжелую и скучную работу делают за вас умные, крепкие и надежные роботы, а вы сами целиком и полностью посвящаете свое время, как об этом мечтал Владимир Ильич Ленин, науке, медицине, самообразованию, спортивным состязаниям и творчеству.
Дорогие потомки! Мы вас очень любим и желаем вам счастья!
Да здравствует наша Великая Октябрьская социалистическая революция!
