Воль
Шум слепых
«Так тяжело существовать одному.
Знать, что тебя никто не услышит
И имени не спросит даже.
Знать, что никто не ждёт
И не готов обед разделить.
Так сложно прожить в горе,
Но счастливым ещё сложнее быть,
Или гнобят, или завидуют, желая кончины твоей.»
Как долго ещё идти? Мои ноги устали, стёрлась кожа на стопах, а под ногтями крупные крупинки песка. Он стремится попасть под одежду, затопить её через складки, залезть в уши и залететь с ветром в рот. Надо мной горит яркое солнце цветом яичного желтка, обжигающее, великолепно переливающееся на холмистых горизонтах. Куда не пойдёшь, куда не ступишь, везде разный встречает меня пустынный пейзаж. Не росли здесь кактусы, не протекали редкие реки, не располагались оазисы. Я долго брела по этому краю, ничего не понимая, дрожа от необъяснимого страха. Сердце внутри бешено колотилось, как будто ноги вели к чему-то новому, что помешает слабой душевной организации такой как я.
Всегда не любила незнакомцев, странные места и жару, а тут всё находилось вместе, как по заказу заклинателя снов, что наверняка ненавидел меня.
Кроме ветра, моих мыслей, бьющихся песчинок о пески в необъятной золотой пустыне не звучало. Признаюсь, на какой-то десяток часов хождений, мне почувствовалось одиночество. Оно цепкими клешнями связало лёгкие, сжало и не отпускало. В полном бреду, мрачной тишине и при палящем солнцем, сходила с ума, кричала от бессилия и усталости и не знала, когда беды мои кончатся. Как жаль, что это было только начало утомительного пути по этому незнакомому месту.
Часть первая. Пустыня
Глава первая. Хор в моей голове
Мыслить начала рано и продолжала делать это довольно успешно. Потребность в обществе частенько скармливалось живой фантазии, способной перебороть даже закоренелого творца, возомнившего себя гением. К своим годам почти разочаровалась в жизни и оттого мыслить, размышлять стало просто необходимостью, заставлявшей питаться, спать, читать и выполнять мелкие поручения. Во мне почти не горел огонь страсти, не кипели желания. Порой просто хотелось покоя. И так хотелось иногда уйти в такую пустыню, какую вижу перед своими глазами, но сейчас осознаю, что покой в пустыне – лишь иллюзия. А я всё брела и брела, и не видела её конца.
Кружилась мимо разнообразных песчаных видов, поднималась на холмы и утопала в песке. Всё, как всегда. Спала на горячих крупинках, размышляла о бытие и понимала условия игры. К счастью или к великому сожалению, спустя кучу времени так и не нашла ни скорпионов, змей, какой-либо живности, растений тем более. Всё это утомляло. Не в силах дойти до конца, запутавшись в собственных следах, медленно падало желание идти. Просто падала, валялась и проклинала существо, из-за которого тут оказалась, если, конечно, оно существовало. Мне было интересно посмотрел в лицо того, кто отправил меня сюда, делать не понятно, что, без цели, задач.
Я могла устать, захотеть спать, но никак не поесть или сходить в туалет. Большая часть потребностей просто отключились, словно мне прямым текстом говорили: «Иди, просто иди». Лучше лопнуть от полного пузыря, чем от одиночества или бесцельного блуждания по холмам.
Хоть одну птицу! Хотя бы таракана! Нет же, никого и ничего не окружало меня, кроме далёкого голубого неба, по которому плыли различные облака, высокие и низкие, пышные и плоские, с формами и без, кроме солнца, безжалостно светившее надо мной, как бы насмехавшегося, кроме песка.
Было так отчаянно на душе. Закапывалась в пески, стремилась утонуть, но даже под толстым слоем дышалось спокойно и легко. Пыталась задушиться, да силы в руках кончались. Я действительно находилась в ужасном положении, несравнимым даже с пытками греческих героев.
Позвольте спросить вас, способны вы выдержать то, что выпало на долю одной особи? Способны не срывать в громких разрывающих глотку криках? Способны не проливать реки слёз, высыхающие за мгновения на щеках? Ни книг, ни музыки, ни людей, ни животных. Крик. Только крик, поднимавший волны звука, единственный, резкий, мой. Я звала к небесам, шептала земле и просили освободить от этой муки. Сотрясала пустыню пронзительным свистом лёгких, до беспамятства насиловала голосовые связки и была готова лишиться голоса, чтобы только не остаться в полной тишине.
Настолько невыносима была окружающая пустота, что приходилось садиться на песок, упереться взглядом за горизонт и что-нибудь говорить. Всякий бред, к примеру:
– Человек произошёл от китов. На Землю не падал метеорит. Что дождь – слёзы облаков.
Расписывала каждую ненормальную идею, даже ту, предполагающую, что наша планета – плоская как тарелка, с которой стекают воды океана, падающих в небытие. Мне показалось довольно забавным данная нелогичная задумка, что на миг представилось, что планета не тарелка, а раковина, через которую по трудам стекаются отходы, лишняя вода, чтобы не затопить соседей, когда та возжелает залить пол. Разгорячённые пеклом пальцы скребли по песку такую раковину, в голове представлялись картинки. Всё казалось реальным и доказуемым, но мне хотелось плакать.
Сходить с ума на столько, чтобы думать об этом? Просто спасите меня, кто-нибудь. Пусть хоть кто-нибудь мысли мои услышит…
Я блуждала так долго, так быстро, так незаметно. Времени здесь не существовало. Волосы не отрастали, ногти не росли. Я была погребена в этом ужасном месте. Всем сердцем возненавидела пустыни, солнце, жёлтый цвет.
Просто смотрела на всё, вставала и шла, куда вели ноги.
.
В очередной раз, скатившись с некрутого холма, распласталась звездой и стала зачитывать стихотворения, изредка выкрикивая слова. Плохое настроение, не собиравшееся уходить, затапливающее моё существование, давало мне настоящую депрессию. Здесь не было выхода. Тьма души, совесть и гордыня, ненависть и любовь сцепились друг в друга, начали рвать, изрывать, уничтожать. Слова о прекрасном, о роли поэта в обществе, о несчастной Музе, об одиночестве через призму состояния природы… о чём ещё думать в этой пустыне? Уже сходила с ума. Так почему не приблизить себя к цели?
Пальцы снова сжали горло. Мне хватало смелости для убийства, но для завершения снова не осталось сил. Била в панике песок, резала тупыми когтями в месте, под которым должно было биться сердце. Состояние на грани, перешагивающее грань, безумное, одичавшее. Теперь не стать больше человеком. Я убивала себя, чтобы перестать чем-то, думать о чём-то, размышлять, мыслить, желала слиться с мелкими частичками, принять в себя небеса, ветер, разорваться под его напором.
И снова напряглись колени, заскрипели. Снова опиралась о землю и пыталась встать. Падала, с криком, катилась дальше по склону, заворачиваясь в песок как в кокон. Песок обжигал глаза, забивался в нос, но всё это было не смертельно, как жаль! Как же была зла. Вспыхнула как искра, что кинули в стог сухой тёплой сены, разрослась пожаром над всеми холмами, под огромнейшим глубинным небосводом, разверзлись подо мной пески, и с ветром окружили меня, подо мной вздыбились следы. Длинный след по нескончаемой пустыне отчётливо виднелся повсюду, мои ноги вытоптали сигналы злости, перекипятившей усталость и одиночество, увенчанной шорохами песчинок. Я бежала с ветром наравне, подпрыгивая, огибая любые повороты, словно звуковая волна, идущая через всё, застревавшая в дивном вакууме, границы которого мне ещё требовалось узнать. Я оказалась слишком сильной, чтобы дать себе уничтожить себя или кому-то ещё. Никогда такой уверенности в себе не ощущала.
Пока умела представлять себя, осознавать в этом мире, во мне ещё хранился тонкий, почти невидимый луч надежды, способный вновь пробудить пламя жизни. В эту секунду осознала весь смысл одного высказывания, что, по сути, определило место человека в личной философии. «Если я мыслю, я существую», примерно так сказал Рене Деккарт. Этот дядька, давно умерший, точно вписался в моё одиночество. Как только перестану мыслить, ничем от песка не смогу отличиться. Пока осознаю свои поступки, ход рассуждений, пока не деру на себе единственную одежду, ещё человек, способный на существование.
В секунду осознания себя, под куполом, сдерживающего моё тело, мой взгляд изменился. Из запуганного человека, познавшего собственную слабость, вырвалась наружу едкая смелость, должно быть, поразившая даже богов. Усмешка, частично сокрытая песочком, но открытая для наблюдателей, могла смутить любого мудреца, привыкшего говорить, что «нельзя менять свою судьбу, нужно идти по тому, что для тебя приготовили». Ох, никогда не была согласна с этим утверждением. Пускай мы до сих пор не разобрались с вопросом, как появилось Мирозданье, но точно я решаю, пойти направо, налево, вперёд или назад, а, может, даже зигзагом!
В секунду осознания себя здесь, туман, разделявшее мои сознание и чувства, рассеялся. Вновь почувствовала себя живой, с бьющимся дорогим сердцем. Вновь вздохнула и не засомневалась, что смогу преодолеть приготовленную дорогу и отыскать ответы на интересующие вопросы. Я почувствовала себя. Власть над собой.
Натянутая злая усмешка сменилась лёгкой улыбкой, что до оправления сюда, всегда была на моём лице. Искренняя. Мечтательная. Вольнолюбивая. В ней было немного грусти и ностальгии по тем временам, когда только училась ходить, вливалась в социум. И с этой улыбкой вприпрыжку, со смехом, песней про любовь, живущей везде, особенно в сердце, побежала по пустыне. Не унывала, когда падала, когда видела собственные следы, оставалась без сил. Много-много раз пела эту песню, вспоминала другую и пела новую, продолжала, преобразовывала мир скромными силами, заполняла его тысячами звуками разных оттенков, тонов и нот, чистыми и грязными, закрытыми и открытыми, не стеснялась, пела во всю мочь, пока стенки вакуума не начинали дрожать, поднимая пески на укрощение дурного на нрав одного строптивого человечишки, не думавшего сдаваться иль сходить с ума. И более того, настолько заполняла всё звуками, что на мгновении песчаных бурь с радостью замолкала и позволяла пескам обнять меня, засыпать до тишины, до пробуждения от нелепых снов, пытавшихся затащить меня вновь в лапы апатии.
Как же игра с моей жизнью и сознанием была увлекательна для создателя снов. Не могла же я предстать перед ним сомневающимся человечишкой, боящегося каждого шороха, не знающего своих желаний? Сейчас была слишком сильна для всего, в моём сердце было столько угля, что в мгновение ока он разорвёт этот мир, только бы представился шанс.
В моменты грусти, окружённой тишиной, задумывалась о прошлом, вновь улыбалась и думала, куда пойти после сна или бури? Казалось бы, обошла всё, стен не нашла. И вперёд ходила, и назад, и змейкой, и кругами, увеличивая радиусы. В который раз, до бессилия обойдя пустыню, вновь наткнулась на собственные следы.
Меня отчаянно пытались сломить. Пытались запутать отпечатками стоп. Я не могла понять смысла… не могла его осознавать, шла с песнями, они со мной и остались. Больше ничего.
Интересно, что мне стоило попросить у богов, чтобы они перестали насмехаться надо мной? Мне стоило затушить надежду в конец? Перестать размышлять? Или стоило просто сидеть и ничего не делать? Как же всё было глупо.
Вечный день уже раздражал. Даже во время сна свет пробирался через веки. Отсутствие времени действовало ещё тяжелей на моё понимание себя. Сколько пробыла? Сколько не было дома? Знают ли домашние, где оказался их родственник? А если я в коме… как мне вернуться в тело обратно?
Многие знатоки говорили, что душа во время комы может бродить везде, днями, неделями, десятилетиями. Если у меня кома, тогда, где я должна быть? Не в сознании же? Оно явно было бы разноцветней… тогда… Аравийская пустыня, Сахара? Но здесь нет ничего, абсолютно, нет ночи, это явно не Земля. Обратная сторона Антарктиды? Была такая мысль. Может, в параллельном мире оказалась? Отсюда… нужно, чтобы прошло полгода, чтобы наступила ночь? Можно подождать. Наверняка, пробродила здесь не день. А есть ли во Вселенной, на основе моего раннего предположения, планета, опоясанная на экваторе землёй, как кольцом, чтобы за кольцом была вода, затем другие континенты? Если представить, что на ней также оказались люди, к примеру, на Севере? Они стали расселяться, путешествовать, искать новые места, наткнулись на различные острова, материки, а затем увидали эту землю, нескончаемую. Пошли по ней, и оказались через пару лет на том же месте, куда высадились. Чтобы они подумали? Что этот континент – конец планеты? Вполне логично. Но главные вопросы: они задумаются, если посчитают эту месту концом, что к какому океану ты не вышел, можешь приплыть в точку начала, к тому месту, откуда пришли корабли? Или сколько человечеству потребуется время, чтобы побороть страх и оказаться на другом, противоположном берегу континента? Не посчитают ли они это место противоположной стороной планеты, на которой проживают мертвецы?
Если представить данную картину, то она кажется довольно забавной, достойной для написания даже целой исследовательской работы или романа об путешествии, других мирах. Человеку же интересен человек, все аспекты его жизни, от самых низменных, мерзких, до возвышенных, от которых начисто спирает дух.
На обдумывание данной теории мне потребовалось пять снов. Именно столько рассуждала об этой планете, представляла, каким будет для них прогресс, психологию этих людей. Мне даже мыслились истории дерзких путешественников, идущих против повеления церкви, боящихся перешагнуть континент из-за страха быть отвергнутым божеством за желание открывать, познавать, исследовать. Выходила увлекательнейшая история, поражавшая даже меня. На мгновение даже возгордилась своей фантазии. Как жаль; не с кем было обсудить данные вопросы. Я, конечно, могла спародировать несколько голосов, отыграть роли, но забоялась получить расстройство личности. Мне необходимо было сохранить сознание единым, прочным и не подгибающимся под трудностями жизни.
Глава вторая. Протянутая рука
Думать так увлекательно. Моё творческое начало забилось в нескончаемых судорогах. Искала нечто новое, выходящее за границы понимания человека из двадцать первого века, стремилась переступить, понять нечто такое, что не понять никому из землян. Выискивала оригинальный сюжет. Казалось бы, человек придумал уже всё, написал обо всём: переписывает, переделывает, обдумывает, подстраивает под себя, модифицирует, – а что дальше? Существует во Вселенной что-то необычное для каждого, вне зависимости от развития цивилизации? Это также стоило выяснить, пока на меня перестало действовать общечеловеческий культурный опыт. Пускай за определённое время, проведённое на Земле, впитала в себя много информации, но сейчас… мне требовалась создать уникальное знание. Без знания физики, химии и других сложных наук, что не изучала. Конечно, мне приходилось их учить, заучивать до скрежета зубов, да только не давались они особо. Не даются до сих пор. Слишком мало времени на них даются, преподаются отвратительно сложно, быстро, без опытов, без искорок в глазах учителей. Хотя так интересно смешивать реагенты, присоединять провода, создавать что-то новое, видеть это самим, понимать, что до этого додумался человек! Посредством наблюдения, многочисленных вычислений и многолетних размышлений.
Знаете, порой, слушаешь людей, они говорят о других представителей человечества, что придумали яичницу, муку, стекло, пластмассу, как ковать железо, даже двигатель… видишь то, что придумали они, что составляют нашу жизнь, без которых нам в общем-то жить уже проблематично, и не понимаешь, как у них это получилось. Просто как? Кто додумался кинуть яйцо в кипящую воду? Кто додумался перемолоть зёрна пшеницы? Кто додумался обжечь глину? Для меня это загадка человечества, кажется, даже важней появления человека на планете. Неужели это всё случайность? Или отчаянность безумцев, отвергаемых обществом, которым удалось переломить мнение большинства и его вкусы? Наверно, мы никогда об этом не узнаем.
Находясь сколькосотые часы под парящей в космосе звездой, обдумывая изобретения человека, просто начинаешь кричать от нескончаемых мыслей в голове. Кажется, их стало так много, что их некуда деть.
Я пела так громко, чтобы заглушить размышления. Всё тяжелей стало бежать от вопросов, на который не находились ответы. И за этим бегством перестала замечать следы подо мной. В какой-то момент их не стало. Я выбежала из круга блужданий и оказалась среди новых холмов. Они мне были незнакомы. Немного выше прежних, острее, объёмней. И самое забавное, почти язвительное, выводящее из себя, что я обнаружила – были камни, мелкие тёмные камешки, пытающиеся слиться с песком. Но я их увидела! Даже в ладонь взяла, стала рассматривать.
Оставалось лишь горько насмехаться над собой. Это было невыносимо. Надо мной точно потешались небеса. По крайне мере новый вывод напрашивался сам: здесь есть понятия пространства, и оно разное. И если я увидела эти изменения, скорее всего, у меня оставалась надежда дойти до конца пустыни. И этой надежды мне хватит. Я постараюсь.
.
Хождения давали свои плоды. Моя выносливость увеличилась. Я проходила огромнейшие расстояния и не уставала, как было раннее. Мои ноги знатно подкачались, а на стопах образовалась толстая твёрдая корка от постоянной ходьбы. За этим внешними изменениями был сделан следующий вывод: в этом мире возможны изменения. Значит, мои процессы жизнедеятельности подчинялись каким-то неведомым законам, именно поэтому я была ещё жива. Я могла умереть. У меня был шанс, но возможности из-за правил этого мира не появилось. Теперь не могла так беспечно к себе относиться. Подносить ладонь к горлу оказалось теперь проблематично.
Стала ощущать страх за свою жизнь, что могла её оборвать, не попытавшись дойти до рубежа, не испив волю до последнего вздоха. Мои руки начали дрожать только при одной мысли… Новая волна безумия. Прозрение далось слишком тяжело, тяжёлый кашель, красное горло и лёгкая апатия. И всё ещё шла.
Шла, смотрела вперёд, пока не заметила чёрные рваные ленты, парящие с песком у подножия холмика. Они поднимались вверх, но их удерживало тяжёлое свёрнутое в неестественную позу тело. Я отчётливо увидела его. С вершины глядела вниз, следила, не спешила подбежать и окликнуть. Ждала первых шагов неизвестно кого. Ждала ленты, что должны были с ветром взмыть в небеса. Беспристрастной фигурой возвышалась над пустыней, смотрела вниз и пыталась понять, что чувствовала: радость ли это или печаль? Что предвещала эта встреча?
Смогу найти ответы? Вернуться домой?
А ещё я боялась увидеть в чёрных лёгких одеждах, ткань которой немного была схожа на шифон, труп. Моя сущность привыкла к одиночеству, бесконечному блужданию, некоторому спокойствию, знанию, что прошлое бодрствование будет похоже на грядущее. Сегодня судьба давала шанс поменять направления дороги. Я же колебалась. Приняла на себя роль судьи, раздумывающего, достойно ли то существо моей компании. Какой же стала злой и циничной. Общество показалось мне более беспокойным и отягощающим, чем одиночество, от которого плакала под солнцем, скребла по горлу, доходя до ключиц, спускаясь к области сердца.
Моя отвратительная черта, заглушённая молитвами и скитаниями, просочилась, как только она почувствовала колебание «судьи», бездарного человечишки, неспособного предугадать, что будет за тем холмом, куда обращался взор, за другим холмов, далеко-далеко.
А ленты всё вились и вились над пустыней. Молчаливая странница следила, дрожала и пыталась решиться. Несколько раз пыталась спуститься, пару раз хотела сбежать, но всё человечность не позволила бросить незнакомца посреди жестокой природной зоны. По крайне мере мы были одни-одинёшеньки. Возможно, мы были единственные в этом мире.
Дрожали колени. Сердце стучало так быстро, так больно, так громко, что чуть не оглохла. А моё дыхание разрывало барабанные перепонки. Как гиена обходила незнакомца, принюхивалась, осматривалась, старалась выделить из одежды руки и ноги, голову.
Кровавый, изуродованный, пышущий первозданном злом. Одного взгляда с расстояния двенадцати шагов хватило, чтобы понять, насколько тяжёлая доля мне выпала. Мои руки… они тряслись. Ноги подкашивались.
Жуткая картина. В кровавых сгустках, по среди длинных одежд, лент, частично засыпанный в песках, лежал дремлющий путник, уставший ходить по пустыне, потерявший всякую надежду на избавление от болезненных ощущений по всему телу. Я могла увидеть лишь его тонкие, длинные и очень бледные пальцы, чёрные густые волосы, развевающиеся на ветру, достигавших его плеч. За ранами, шрамами, следами от ожогов, кровавыми пятнами его лицо было отвратительным уродливым. Он не открывал глаза, почти не шевелился. Лежал лицом к небу, словно застывший камень плыл по рекам песка, отдавая себя на волю природы.
Одно из самых тяжёлых воспоминаний об этом путешествии, была проверка его дыхания. Мне было страшно подходить к нему, высокому мужчине, явно имеющего необыкновенную силу, садиться на колени и подносить ладошку к груди, чтобы услышать биение сердца, пока вторая должна была дотянуться до носа.
Всего несколько секунд. Всего на несколько секунд. Я хлебнула столько горя и отчаяния за эти несколько секунд. Мне показалось, что изрядно поседела.
Он не дышал. У него не билось сердце.
Точно одна, покинутая всеми. Осталось лишь сойти с ума.
«Так неправильно», – шептала губами, готовилась к срочному массажу сердца, хотя это было бесполезно. Всего немного мгновений.
И снова полукрик-полустон вырвался изо рта. Всхлип.
Представила, что мы уже пойдём по пустыне вместе, что буду мириться с чьим-то обществом, что мы станем сильнее и завершим игру. Это всё, чего так желала.
Все надежды рухнули. По щекам текли слёзы.
Мои ладони, сложенные крестом, десять раз вжались в мужскую грудь, вдавливали в неё воздух.
Слёзы падали на израненное тело.
Во мне лопались струны. Звенели погребальные колокольчики. Взрывались бомбами салюты. После всего должна была наступить звонкая продолжительная тишина, что позволила бы оставить землю.
Десять раз, как вечность, продлились слишком медленно. Секунды не считались. Я не дышала. Парила в ужасе. Десять раз. И уже была перевёрнута лицом к песку, а мои руки грубо были заведены за спину. Мне оставалось кричать, просить отпустить, но незнакомец, оказавшийся чудом живым, будто не слышал меня, вдавливал в крупинки, злобно. Наверняка он думал, как оторвать конечности нежданного спасителя.
Такое поведение меня быстро разозлило. Я принялась, как собака, поднимать песок, раскачиваться из стороны в сторону, чтобы освободиться из титановой схватки. Я вилась будто змея, просила выпустить. Кричала от боли. Выла. Ему было всё равно. Держал, заламывал сильней.
В какой-то момент удалось освободиться, резко развернуть туловище и как дать по лицу существу, что тот замер на некоторое мгновение, не забывая держать левую руку. Он стоял на коленях, смотрел на меня… хотя нет… не смотрел. Он до сих пор не открыл глаза.
Я нависала над ним, скрывала от усилившегося ветра, бьющего в спину. Глядела и шипела, пыталась образумить, но никак на слова мужчина не реагировал. Следил за шорохами, двигал плечами, ничего не понимал, поворачивал голову только на звуковые волны. Тогда я сделала третий вывод в этом мире: путник, кого встретила, оказался настоящим инвалидом. Он не только был весь переломанный, уставший; он не мог видеть, слышать, говорить.
Агрессивный, жестокий, надменный. Даже в таком плачевном состоянии он стоял на коленях как член из императорского рода, с гордо поднятой головой; дикой неестественной усмешкой он одарил меня.
Теперь я даже змеёй не имела права называться! Я превратилась в игрушку для питона. Его цепкие ручища обхватили меня как хвост, сжали и с хрустом откинули от себя.
Злое существо, которому не ведома благодарность. Ужаснейшее существо, человек или нет, не желавшее существовать. Это прекрасно было видно. По его резким движениям, импульсивностью, излишним раздражениям. Крайне недовольным от пробуждения он сел на песок, правую ногу согнул, левую вытянул и принялся получать ветер в лицо. Он смотрел в никуда, не пытался ничего усмотреть, просто зрел в одну точку, тлел от беспомощности и усталости. Каждая клеточка тела горела, искрилась от боли и неудобства.
Мне стоило его ненавидеть, но получилось испытывать лишь сочувствие. Я ещё могла видеть, слышать, петь, а он находился в омуте собственных мыслей долгое время, дичал без общества. Только сила осталась при нём. Я могла заполнять пространство звуками, но он даже попросить о помощи не сможет.
Мне стоило его отвергнуть, покориться несовершенству и пойти дальше, но меня остановило сострадание и милосердие к врагу. Лишь я могла годиться ему в проводники. Лишь я могла дойти до конца пустыни и увидеть изменения вокруг. И я больше не собиралась идти в одиночестве.
Пускай будет сложней! Пускай мне придётся тащить его на спине!
Я смогу. Я сделаю это.
Ведь я не одна.
Пускай у него плотная холодная кожа. Пускай не бьётся сердце. Он жив, способен на чувства, не имеет притворства, беспомощен, как котёнок, могучий как лев.
Я сильней его.
Моя рука будет тянуться к нему и вести вперёд.
Вновь дрожало тело, когда подходила к нему, но уже такой тяжести не ощущала. Я поступала правильно, по совести. И пускай он не способен увидеть мою доброжелательную улыбку, увидеть истину через зеркало души, пускай. Добро должно совершаться просто так.
