Воль
Шум слепых
Что я сделала, чтобы что-то изменить? Все попытки были тщетны. Вся вера была растоптана фиолетовой реальностью. И жалеть себя не стоит. Нужно просто дожить последние мгновения в этом мире и уйти без сожалений. Всё равно все уйдут куда-то.
Взгляд, пропитанный отчаянием, обвёл весь горизонт. В гордом молчании мы с ангелом встречали буран.
Долгий монолог всколыхнул во мне сотни чувств. В дикой, тёмной, очень вязкой смеси оставил прожжённые следы в моей душе. От грязи, что ощутила нутром, хотелось отмыться; поливала себя снегом, втирала в оледеневшую плоть снежинки. Грязная, отвратительная, жалкая, жаждущая неминуемой смерти, только бы вырваться из оцепенения смеси чувств. Кожа на ладонях расходилась в трещины, из них вытекала грязь, замызгивала белизну и показывала во всей красе мою истинную сущностью.
О безумная я, стоило вспомнить, что ты являешься человеком, что и собственной жизнью не имеющим власти распоряжаться, замахнувшийся на великие свершения, поставивший в цель свою светить людям, обнажать пороки и вкладывать хрупкую истину о сущем, как твой разум зашипел, выгнулся и потянулся к сумасшествию, дабы избавить мир от глупца. Правильно говорят, первыми погибают мечтатели. Их мечты, как солнечные зайцы, исчезают с приходом хаоса из темноты, а темноты в живом больше. Нет солнца – нет отражения, нет белоликой луны, поэм и романов так и строчащихся о ней. Погаснет надежда – всё погрузится в бездну холода и отчаяния.
Бедная я. Надеявшаяся, что Высшие позволят хотя бы попрощаться с родными, теряющая последний рассудок, погружающуюся в глухоту чувств, эмоций, звуков. И так не хочется иметь разум, осознавать своё одиночество, выть в немоте, оставаться подвижником статуе, что не проявлял интереса для общения. Ему это не нужно. Я же гибла от тишины, от собственных мыслей, поднимающих занавес, а за ним сцена бытия, на которой разыгрывается вечно привередливые замыслы божьи. Это не так, то не это. Как же мне всё надоело.
Пусть нас проглотит буран! Пусть разорвёт на части и разбросает куски по всему свету! Пусть проглотит меня!
Я больше не могу.
Мужчина схватил мои руки, поднялся и с уверенностью побежал по склонам, подальше от ветров, предвещающие неминуемую смерть. Он бежал стремительно, как гепард, тянул за собой, сбегая от вихрей снегов, чувствовал, куда следует бежать.
Глава одиннадцатая. Тепло
Его руки… сильные руки… крепко держат меня. Вытаскивают из отчаяния, тащат вперёд, пока всё тело стремится к бурану. Безумие не кончалось.
Меня держали, встряхивали, добивали реальностью и равнодушием.
Как же ненавистно холодное точёное лицо, на котором как всегда нет нормальных человеческих эмоцией. Пусть он жмёт, тащит, но я-то чувствую, что не нужна ему, что тащит из необходимости, держит как собаку-поводыря, случайно испугавшейся своей тени.
Дурак!
Даже не догадывался, какими мыслями была окружена.
Толкала его, билась, отрывалась, ползла как змея по снегу. Подставляла тело под удары ветра, а меня зарывали в сугробы, удерживали как резвую птичку, рвавшуюся на свободу. И не нужны мне эти руки. Не нужно тепло.
Лучше замёрзну, но не смогу ощутить последствия монологов.
Рыдала в снег, сокрушалась тушей, пока спину придавливал ангел, скрывая от бурана. Вдавливал так, что и двинуться не могла. Лежу, реву от боли в груди, сжимаюсь в комок. Жду новой подлянки судьбы.
Держит.
Держит сильней.
Держит горячей. Его пламенное дыхание касается раковины уха. Щекочет тёплым воздухом. Не говорит. Молчит. Присутствует, на мне, но молчит. Сжимает в своих руках, скручивает лёгкие, собственнически ли? Какие мысли у него? Что чувствует он?
Почему во мне так всё звенит? Рвутся нити с плачущим зовом. Представляется восходящая луна на чёрном небосводе. Почему там так тихо, но слишком спокойно и размеренно, так, что клонит в сон? Почему он удерживает меня и убаюкивает дыханием?
Истерика прерывается посапываем.
Воин не смеет тревожить сон, оставлять меня без себя, греет. Бледная шея, острые ключицы, упрямые жёсткие волосы… Бережно ладони поддерживают мою голову вместо подушки, а острый подбородок надавливает в макушку. Ещё так близко никогда не была с мужчиной. Ещё никогда не просыпалась настолько плотно с человеком, не теряла взор на чьей-то шеи. Хоть и открыла глаза, хоть и вспомнила прошлый буран, и монолог, и вновь задрожала от отчаяния, в крохотном нагретом мирке посреди тундры не хотелось рушить покой. Как мышонок сковывалась, растягивала донельзя его прикосновения, утопала в горячих объятиях.
Нутро тянулось ближе.
Перед загадочным молчаливым хищником я оказалась полностью беззащитна. Держалась за него из последних сил. До последнего дыхания.
Когда сон полностью отступил, а от нас уже шёл пар, ангел отстранился от меня, качнул головой, высказывая так недовольство, и встал. Пришлось повиноваться.
Сон прошёл. Тепло кончилось. Поддержки снова нет.
Мы до сих пор здесь. Посреди снегов.
Бегство от бури ангелу удалось на славу. Оказалось, что он нашёл в низовьях склона что-то похожее на яму, стены которой и укрыли нас от ветров. Возможно, это и спасло. Удача подвернулась нам на пути.
Больше всего меня встревожило новые виды, открывшиеся в низине. Ангел подошёл ко мне, толкнул в плечо, будто спрашивая, что случилось. Безмолвно схватила его руку и повела к берегу заледеневшей реки. Реки! Её воды сковал лёд. Была широка, длинна и таинственна. Прислонив ладонь мужчины ко льду, взглянула в лицо ангела. Он выглядел задумывавшимся, уже без меня принялся щупать гладь, выходить на лёд, проверяя его на крепость, крутиться и недоумевать. Ведь это действительно выглядело странным.
Когда мы не видели ничего кроме камней, сухого дерева, песка, светил и снега, и вот раскинулась река! И переходить боязно. И тут же возникло любопытство: а что на другом берегу?
Жизнь дала нам выбор. Мир стал проявляться во всей красе.
Ступить на лёд мы не решились. Пошли вдоль по реке, быстро, словно бежали от зверья. Чего удивляться, если всего за сон ландшафт тундры изменился. Склоны были опасней, ветра – злее, гор –больше. Казалось, мы идём по русской или канадской тундре, ищем далёкие селенья, заброшенные в лесах, с редкими огоньками и дымком из труб; или же одинокие хижины егерей, послушно охраняющих природу от браконьеров и глупцов, решивших проверить свою сноровку в нетепличных условиях.
Такие бы путники тряслись, прятали свою голову в куртку с пухом, представляли чай с малиной и плед, старались бы не замечать красоту дикой природы, отгороженной от человеческого влияния. Наверно, нам повезло, мы смогли увидеть эти места: и пустыню, и тундру. Если ранее всё выглядело настолько безжизненным, то теперь скованная льдом река говорила, что она открывает потенциал мира, что нас будут ждать другие виды, и высокие ели, и карликовые берёзы, и озёра с величественными водопадами, воды которых висели б тяжёлой шапкой на скалах.
Представлять такие места, еле передвигая ногами, это, наверно, сильная моя сторона. После истерики даже мыслить стало легче. Я пережила новое извержение вулкана, после него осталось ещё пару живых местечек, ранимых, открытых для оранжевой лавы. Рядом с ангелом, идущему впереди, ещё теплилось спокойствие и уверенность. Мощная спина скрывала меня от света и отгоняла тьму. Шла за ней. Упиралась взглядом. Пробиралась через ветер. И понимала, что срок мне давно отмерен.
На обмороженной ладони появились следы крови. Лёгкие выворачивались наружу. Кашель часто порывался через горло, теперь ещё с кровью. С огорчением взглянула на ладонь, схватила ею снег, вытерла остатки и побежала за ничего не замечающим ангелом.
Почему я так искренне улыбалась? Почему смотрела в его спину с печальной улыбкой, берегла слёзы и смотрела с такой теплотой и сочувствием? Я давно смирилась со смертью. Я ожидала её на протяжении всего путешествия, а теперь… когда обещание ещё не было выполнено…
Мне осталось совсем немного. Дата суда приближалась. И теперь, когда некуда повернуть, оставалось идти вперёд, улыбаться и не жалеть, с гордостью принять свою смерть и покинуть миры. Отдаться забвению. Исчезнуть со свету.
Никогда не думала, что моя смерть наступит так быстро. Никогда не думала, что умру от воспаления лёгких.
Принятие смерти. Смирение.
Шла за мужчиной, молчала, улыбалась и не сотрясала воздух своим плачем.
С усилившимся кашлем ослабилось тело. Уже не могла продолжить путь. Плелась как улитка, падала, тянула ленту на себя и смотрела, запыхавшись, на ангела, вновь недовольным моим состоянием.
Путник резко поставил на ноги и жестами приказал повторять за ним. Решил вернуть зарядку, похвально, размять мышцы, натренировать снова, чтобы больше не тормозила движение, заодно согревалась быстрей. Как была рада, что он не мог видеть кровь на уголках губ. Не мог разгадать печальный взор женщины, считавшей сны до последнего дыхания.
Послушная, улыбчивая, более спокойная, чем раньше, всё выполняла, насиловала тело, тратила энергии ещё больше. Надрывалась. И больше ничего не просила.
Ждала часа. Верила в лучшее. Прижималась во время передышек и бурь к ангелу, подставляя лицо либо снегу, либо ветру. Пряталась. Куталась в тепле и растягивала губы в горькой ухмылке.
Глава двенадцатая. Спешка
Спасибо, что закрываешь мне глаза, прячешь от страха, но позволь взглянуть на небо, окрасившееся резкими вспышками молний.
Громогласные звуки известили нас о новом испытании. Теперь не сам ветер был опасен, а молнии, разящие землю импульсами, разносящие её в клочья.
Когда это началось, мирно посапывала у бока мужчины: видела прежние сны, подрывалась от кашля, ныла от слабости в ногах и руках. Ангел быстро растормошил меня, почуяв опасность по вибрациям. Резко толкнул, схватил за руку и потащил подальше от реки. Он решил подняться по склону и там решить, как действовать, но тогда мои веки были широко распахнуты и могла разглядеть весь этот ужас. Десятки молний секли мир по разным местам, со всех сторон, как ураганы, были быстры и беспорядочны.
Я не знала куда бежать, не знала, когда падение искр закончится. Закричала с невыносимой болью, когда одна вспышка чуть ни ранила нас. Теперь мне пришлось взять роль проводника. Тащила по склону мимо молний, рыдала про себя, шипела от боли в ладонях и в горле, убыстряла ангела, путавшегося от внезапности в длинных ногах. Была зла, не знала куда бежала, вовремя уврачевалась от молний.
Злые столбы света гнали нас к реке. Мы не заметили, как оказались на льду, и как около нас врезалась в плоть реки молния. Она пробила корку. Пошёл треск.
Ужас, паника.
Трещины разрастались. Мы бежали по реке, под нами шумела вода. И ангел, и я с трудом не падали в проруби. Стремились перебежать, оказаться на другом берегу, но небесные силы думали о другом. Они отрезали нам выход со всех сторон.
Приходилось перепрыгивать с льдины на льдину, наскакивающую на целые куски льда, врезающихся с другими, несущихся по бурным водам реки. И единственный, кто мог вывести из ловушки, была я.
Как сложно было тянуть за собой такую громадину. Даже в руки не взять. Глаза от яростных вспышек устали видеть. Уши были заложены от грохота. Нос першило. В горле скреблось. И почти вся была во льде.
Молнии не прекращались; продолжали бить землю и пугать нас. И только крепко сжимающий локоть мужчины хоть немного удерживал меня в реальности.
Почему? Почему оказалась так слаба? Почему не удержалась на льдине при новом столкновении? Почему меня отбросили назад и попытались утопить?
Я кричала. Зачерпывала рукой. Пыталась зацепиться онемевшими пальцами за льдину, на которой стоял безумный путник, внезапно потерявший спутнику. Кричала. Захлёбывалась. Орала от боли по всему телу.
Держалась до последнего.
Несколько молний в воду добили меня.
Ток пробил моё тело и выдавил сгусток крови прямо под ноги ангела, а затем сковал тело и потопил.
Я не смогла. Впервые мне хватило сил кого-то спасти.
Погребена навеки.
Ангел, только не печалься. Ты не спасёшь меня. Лучше не помни меня, чтобы не мучиться. Мы провели друг с другом слишком много времени. Привыкли к скудному обществу и такому же общению. Нам совсем чуть-чуть было комфортно. Это нормально.
Лёгкие наполняла вода. Меня мотало под льдинами. Плыла. Ждала своего часа. Видела резкие вспышки, взрывающиеся в небесах. Они уже оставили реку, ушли бесчинствовать в другие места.
В последний раз тяну руку к свету. В последний раз протягиваю её к жизни.
А затем несусь вниз, вместе со мной тонны ледяной воды, захлёбывающейся в своей силе, перескакивающие с волны на другую. И звук падающей воды. И я поняла, что падаю в потоках водопада, что моё тело переламывают льдинки, режут. После всех пыток вода выплёвывает меня на поверхность, на целые льдины, ещё сковывающие тундровую реку. Непонятно. Холодно. Страшно.
Полумёртвая лежу, почти ничего не вижу и не слышу. Хриплю. Тяну руку к луне, а по ней замерзают струйки крови. Завораживающее своей красотой зрелище, для истинного эстета.
Да зайдёт эта белая луна. Да начнётся ночь. Да прибудет со мной покой!
Слёзы текут из глаз. Их вызывает горечь, неисполненное обещание и переживание за ангела, что вновь остался один. Где он? Бродит ли теперь? Не под водой же он? Выбрался? Или его сразила молния, оставив после только угольки?
Всхлип. Стон боли.
Слёзы режут глаза.
Синие губы дрожат.
Внутри всё сжимается и крошится.
Я такая слабачка.
Прости меня.
Глава тринадцатая. Спасение
Если грянет гром, тебя не спасу. Если придётся идти за тобой, не пойду. Я не смогу тебя найти. Шарю руками и иду по вибрациям от тысячи звучаний.
Ищу одно. Что-то похоже на стуки кузнеца во время ковки меча. Оно может быть разным. Быстрым, в сто восемьдесят ударов в минуту, медленным, почти в восемьдесят ударов.
Глухие удары красной мышцы, дарованной создателем, чтобы качать кровь, как насос работающий. Видел миллионы таких. В собственных кулаках, когда заживо вырвал из груди глупцов, осмелевших перечить мне. Непроходимые тупицы и слабаки. Оно у них было трусливо-дребезжащим, но твоё трепыхалось как райские птицы в саду, когда от ненависти к красоте зажимаешь их горло. Оно гордо стучало храбрым отзвуком в груди, каким редко бывает у женщины, созданной по жалкой копии творения бога.
Шумная, как всякая женщина, томила непонятными речами, мешая ощущать звуки мира, что не вижу, не слышу. Её волны перебивали мои мысли, обращали к себе, были очень долгими, как речи правителей с планет. Ораторы, говорящие много, но не по делу, а ты говорила просто так, свободно, меняла силу волн, пародируя, наверно, голоса разных говорящих, прекрасно зная, что не могу говорить. Злила.
Сейчас, когда мои руки и ноги освободились от ноши, оставшись в единстве с собой, ищу тебя, поспешно проходя по толстому люду. Недавно что-то барабанило по земле, сносило вибрациями. Воздух электрифицировался. Были молнии. Проходили везде, старались нас задеть, но ты, как всякая упрямица-проводница, потащила меня к холмам, потом погнала в низину и вывела на лёд, где и началась настоящая битва. Дура.
Она скакала по изломанному льду, охраняла меня, чтобы не оступился, сама падая и рассекая тело. Резонировала шум своим голосом.
Мы долго бежали по льдинам, семенили, дабы не попасться в электрический удар, а после, когда показалось, что всё успокоилось, меткая стрела смерти пронзила льдину, на которой держались; девка поехала вниз и ушла под воду.
Стоило ей утонуть, как удары стали прекращаться, вода замедляться, а льдины вырываться и падать. Под ногами разверзся водопад.
Моё тело не ощутило особого удара. Без труда вылез на замёрзшую реку и принялся блуждать, переступая с ноги на ноги, крутясь из стороны в сторону. Даже ветра не было. Всё улеглось. Вибрация стало так мало, что представилась возможность прочувствовать дуру, что наверняка нахлебалась ледяной воды.
На что мне её жизнь или смерть? Однако она была единственным существом, что окружал меня, относительно разумным и смелым, чтобы не бояться всего на свете и держать спину ровно.
В прохладе, что являлось для человека смертельным холодом, по льду и воздуху нащупал слабые волны жизни. Как будто кто-то стонал. Хрустел под собой снегом.
Побрёл туда.
Дошёл.
И наткнулся на ледышку в форме женщины. Твёрдая, вся перекорёженная, сердце еле стучало, лёгкие наполнись прозрачными камнями. Ей, должно быть, оставалось немного. Но я её нашёл. Подсунул под себя и принялся греть.
От холода она не могла даже дрожать. Её слабое тело вновь ломалось подо мной – трескались корки, сковавшиеся во время утопления; когда сердце убыстрилось, принялся растирать кровавые ноги и руки, возвращать ей жизнь.
Это место не предназначалось для людей. Они были беспомощны без инструментов и одежды. Эта же была словно голой на морозе, прибывшая из жарких стран. Только чудо позволяло ей дышать, бродить и болтать, как она любила. Почти всё её тело превратилось в лёд. И этот лёд топил долго. Пока нёс подальше от реки, перешёл даже на берег, вытоптал дорогу до низменности, скрыл её остатками одежды. Ждал.
Без её зрения мне не выбраться отсюда.
Будь у меня зрение, я бы уже стёр снег и разбил замыслы создателя, расквитался за содеянное. Желал мстить настолько беспощадно, чтоб даже боги пришли кланяться и упрашивать, дабы отпустил их собрата, лицемерные бессмертные, только и ждущие как стать единственным верховным богом.
Сердце билось. Она дышала. Роняла мокрую соль. Истекала болезнями. Надрывалась от непрекращающегося кашля. Её неуязвимость стремительно таяла с приходом зимы. В этом заключалась ещё одна загадка данного места.
Когда та была без сознания, набравшись силы воли, открыл глаза и замер. Надо мной хорошо поиздевались, лишили всех органов чувств кроме осязания и интуиции, а теперь, по воли создателя, ко мне возвращалось зрение. Едкая злобная усмешка.
Я не мог ничего различить, даже толком цвета, только размытость, но уже что-то. Обрадовался. Вскочил. И снова замер. Тяжёлая рука спутницы ударилась о снег.
Наблюдал, как человек находится при смерти, получал по неизвестным причинам отобранное. Неужели наказание истекало?
Можно было вновь плюнуть, самому отправиться в путь? Жалость к человеку не позволила оставить её в этот час. Тайная связь между нами…
Проклятые и брошенными всеми.
В ночной тьме образ луны и женщины, чьё тело надрывно пело о всех видах боли.
***
Не удерживай меня. Брось.
Всё тело горит.
Спаси меня. Я забываю, как дышать. Почему все звуки затихают? Почему не слышу грома, падение снега на землю и твоё шумное ровное дыхание? Ответь мне, ангел, ты ведь держишь меня. Ты взял меня за руку и не позволил уйти в иной мир.
Почему? Я же так устала.
Мне так больно.
Я устала чувствовать боль. Мне больно! Мне так больно! Надрываюсь со стоном.
Замерзаю. Дрожу. Плачу. Смотрю на белый диск, что закрывает твоё красивое противоречивое лицо. Почему в нём так много жестокости и холодности? Почему ты зажимаешь губы в ядовитой кривой ухмылке? Недостаточно, что меня поломала вода, а через всё тело прошёл ток? Мне не понять твои мысли.
Учусь дышать вновь.
Больно. Разрывает. Смачно выплёвываю тёмный сгусток на землю. Падаю в снег вновь. Пальцы держат ангела за грудки, тянут к телу, отцепляются, хотят упасть. Зачем, если тебе неприятна я, если торможу, тревожу, зачем тогда хватаешь мои ладони, обхватываешь в свои кулаки и прижимаешь к собственной груди? Что это за снисхождение? Этим меня не исцелить. Сколько ни удерживай, сколько ни смотри на меня закрытыми глазами, никто не сжалится над нами. У меня нет надежды вырваться из этой ловушки, но вот у тебя… есть все шансы. Тебе всего лишь нужно избавиться от жалости ко мне.
Тело бьётся в судорогах. Рвёт кровью. Подгибаются колени. Мечусь в агонии. Хватаюсь за путника и в бреду падаю в пропасть мысли.
Скорее всего, у меня сейчас горячка.
Скорее всего, одной ногой на суде.
Греешь меня. Сносишь метели и бураны, вырываешь из сугробов. Всё крепче сжимаешь. Скрежет твоих пальцев – слышу. Становлюсь горячей, пропускаются удары сердца. Окончательно прилипла к тебе. Ноги уже не держат. А остались они? В постоянных приступах агонии перестаю что-либо видеть, даже твоё лицо, ангел, перестаю ощущать твои ладони, тут же за меня принимается холод. Дрожу. Тянусь к тебе. Вновь и вновь.
Моё спасение.
Продолжение меня.
Моё, что скоро оторвётся.
Лента уже не знала, что объединять. Повисла обрывками на наших руках. Только на второй сон это заметил ангел и связал их вновь. Не отказывался обо мне. Терпеливо сносил неудобство.
Смотрела. Улыбалась.
И даже всхлипы не могла расслышать. Оглохла на одно ухо. Надежда, что услышу его голос, терялась в наступающей тишине.
Не будет скоро песен для меня, не будет больше отзываться мой голосок, не услышу шум моря, не услышу треск костра. Хотелось говорить, как можно больше, запомнить всё, но моё горло… Моё горло… так болело.
– Ангел, ты пришёл за мной, – шептала тихо, почти без сил, когда он вновь накрыл меня, спасая от бури. – Спасибо. Скоро мы вместе окажемся в тишине. Я хочу услышать твой голос. Думаю, он такой же прекрасный, как и ты, глубокий, сильный и немного грубый, он свободно простирается до окраин, вгоняет в трепет врагов, влюбляет окружающих и соблазняет женщин, – последние остатки храбрости позволили мне без стеснения прикоснуться пальцами к его губам. Почувствовать дрожь по его телу, внутреннюю скованность. Ему была противна поломанная женщина, а мне хотелось, чтобы его рот открылся, и он заговорил, обольстив синие уши мёдом. Водила по этим губам, улыбалась счастливой улыбкой, усмехалась в собственном безобразии и грелась о его хладнокровность. – Ты – моя последняя нежность к этому миру, не прогоняй меня. Последняя сущность, что вижу перед собой.
Освещённый ликом прекрасной луны мой спутник становился похожим на божество. Его тело, его храбрость и надменность ко многим вещам, страстность к жизни и охране того, что есть в поле ощущений, терпение к врагам и осторожность в деталях. Как воин не кинул товарища в беде. Пришёл на тающий зов. Накрыл собой, спрятав от ужасов тундры собой.
Я видела ореол, исходящий от всего путника, и пускай он не был белым, больше тёмных оттенков, таинственных и готических, символизирующий о его скором возвращении домой. Он точно набирался сил. Теперь нахождение рядом с ним, впечатанной в сильнейшую ауру, приносило дискомфорт и напряжение. Не могла деться от его горячности, но падала ниц от его сияния. Мужчина не понимал, почему моё тело бежит от него, ему приходится ловить меня, а я уже знала, что связанная вновь лента скоро оборвётся.
Наша история заканчивалась. Я не знала, сколько ещё смогу держаться за ангела и не кричать от низвергающей во тьму ауры. Хваталась, жалась, умывала его грудь слезами и молила не отпускать. Вслушивалось в тяжёлое дыхание спутника уцелевшим ухом, привыкала к тишине. Последнее, что дано услышать. Последнее, что дано увидеть. Собирала остатки храбрости и воли в кулаки, до последнего дыхания путь должна продолжить с гордостью и улыбкой, чтобы никто не сомневался в зря прожжённой жизни, и никто после не смел пожалеть меня.
Усилиями старательного ангела тело частично отогрелось: лёд растопился в организме, из меня пошёл пар, а кожа легонько порозовела. Конечно, это был лишь временный эффект, к тому же температура понижалась, да и не мог вечно мужчина сжимать в своих объятиях. С его тяжёлых рук слезать оказалось мучительно тяжко. Тепло спасения уже не так грело.
После вспышек молний этот снежный мир снова поменялся. Если раньше тут были лишь горы да река, то теперь можно было увидеть и верхушки широких деревьев. Тёмно-зелёных под снегом. Мои догадки оказались верны.
Когда смогла стоять на ногах, мы вновь отправились в путь. Держась друг за друга, трепетно, безнадежно, поднялись по холму и с вершины окинули взглядом всё, что могли разглядеть помутневшим взором.
