Александр Андреевич принадлежал к тому времени, когда актеру говорили:
– Переходи ко мне, я тебе пенковую трубку[6] подарю.
Смотрел на себя, как на «увеселителя».
И как ни гордился своими великими сверстниками, но, когда говорил о себе, тона всегда держался какого-то извиняющегося.
Словно прощенья просил, что таким пустым, в сущности, делом занимается.
– Ибо что есть актер?
Я любил старика, потому что он дал мне своей игрой много хороших вечеров.
И старик относился ко мне с расположением, потому что знал, что больше всего я люблю искусство, и что жизнь в моих глазах только модель для искусства.
В Нижнем Новгороде, на ярмарке, Александр Андреевич часто захаживал ко мне и беседовал по-приятельски и по душе.
Он служил тогда у Димитрия Афанасьевича Вельского.[7]
– Помилуйте, батюшка вы мой, какие теперь антрепренеры пошли! – жаловался старик. – Горды стали! Горд, – а сборов никаких. И актер нынче горд. Все горды! Горд, – а в бенефис три рубля сбора. Вот хоть бы взять Дмитрия Афанасьевича. Он человек хороший. Да нешто так театр держат? Помилуйте! Держит театр на ярмарке, – ни он к купцам, ни он по лавкам. Нешто так в наше-то время делалось? Смотреть жалко-с! А актер?! Этакое жалованье получает, а чтоб об антрепренере подумать, чтоб среди купцов знакомства завести, приятелей, – нет его. Уж я, знаете, вчуже истосковался. «Надо, – думаю, – человеку помочь!» По лавкам сегодня пошел.