Влас Дорошевич
Призовая горячка

– Так неужели же ты всех на призы готовишь?

– Всех. Мамашу даже думаю, старушку, пустить!

– Как мамашу?

– Ведьмой одену. По возрасту – как раз, к тому же, знаешь, у неё в наружности есть что-то такое. Ты присмотрись к ней в профиль. Похожа моя мамаша на ведьму?

– Что ты, Иван Иванович, что ты?

– Ну, вот, я знаю, ты всегда рад только неприятное мне что-нибудь сказать. Только, брат, меня не проведёшь. Я её художнику одному показывал. Говорит: «Ведьма». Одену в лохмотья и пущу.

– Это родную-то мать?

– A la guerre, братец, comme à la guerre! ^[1] Тут нечего рассуждать. Зато слава-то какая! Мамаша-старушка – и та призы берёт. Популярность – это, брат, всё. Мало ли чего для популярности не делал. Когда в гласные выбирали, к кому, к кому только не ездил. Пред членами управы почтение свидетельствовал! А в уполномоченные кредитки! Молдаванским домовладельцам по грязи, с опасностью для жизни, визиты делал. К себе в дом звал, вечеринки для них устраивал. У двоих детей крестил, семи молдаванкам в любви объяснялся, чтоб только на мужей воздействовали. Ну, достиг! А что толку? Гласный! Уполномоченный! Мало ли гласных, мало ли уполномоченных? А тут один на весь город. Отец призового семейства, сын призовой матери! В газетах… в клубах что говорить будут!.. В обществе!.. Дай я тебя от избытка чувств поцелую!

Иван Иванович поцеловал меня даже почему-то взасос.

Вероятно, это ему доставляет удовольствие. Мне – никакого.

– Вот бы только свояченице костюм выдумать! Ах, ты не поверишь, как трудно костюмы выдумывать. Я больше всего мифологические. Откуда их, остроумные-то, выдумаешь!

– Посоветовался бы.

– Пробовал. Хроникёра одного на вечер к себе приглашал.

– Ну, что?

– Съел всю икру и говорит: «Это мы только в газетах народ весёлый, а так мы, премрачный народ, пессимисты, – оттого и смеёмся надо всем, что пессимисты». Пессимист, а икру ест! Любому оптимисту впору. Чёрт знает что за народ! Молодых людей пробовал спрашивать. Да нынче что за молодые люди. Как острят! Словно он в ресторанном кабинете сидит. «Какой, – говорит, – костюм поостроумнее? Да по моему, чем на хорошенькой женщине меньше костюма, тем остроумнее». Выгнал бы.

– Ну, так что же?

– Нельзя. Знакомых, бестия, много имеет. А ведь вторые-то призы по голосованию. Возьмёт, соберёт у знакомых билетики, да другой и отдаст. Ну, и терпишь.

Иван Иванович глубоко вздохнул.

– Тяжело, брат, свояченицу к призу выдерживать!

После этого знаменательного разговора я видел Ивана Ивановича каждый день.

И каждый раз с каким-нибудь необыкновенным сюрпризом.