Влас Дорошевич
Железнодорожная семья
– Пора уж у Жанночки обстричь купончик!
Жанна зарыдала и кинулась в ноги старикам:
– Я буду работать, сколько угодно! Я буду работать за двоих, за всех! Не трогайте меня!
Но старик нахмурился:
– Вот ещё глупости! Что мы за миллионеры такие, чтоб иметь по две руки и по две ноги?! Прихоть не по карману! Мы люди бедные, – впору иметь необходимое. А роскоши заводить не к чему!
– Будем благоразумны, – сказал ей муж, лаская Жанну левой рукой, – будем благоразумны, моя жизнь, моё счастье! Ведь должна же ты принести мне приданое? Не так ли? Ну, что за охота, чтобы вся деревня говорила про тебя, что ты бесприданница? Я не хочу, чтобы о моей жене говорили дурно!
– Да и, наконец, это безобразие! – протестовали младшие братья. – Вся семья обходится деревяшками, – с какой же стати она одна будет отпускать себе руки и ноги?! Если так, мы тоже женимся и тоже не позволим трогать наших жён! Хороша будет семья! Рукастая! Ногастая! Куда ни плюнь, везде торчит рука или нога! Тьфу!
– Даже неприятно смотреть! Висят лишние вещи! – поддакивал отец.
А мать, обнимая Жанну, уговаривала:
– Ты себе представить не можешь, Жанночка, какая это прелесть без руки, без ноги! Какое облегчение! Ложишься в постель – словно бесплотный дух! Ничего не чувствуешь! Один воздух! Ах, как хорошо!
Жанна плакала, и на семейном совете было решено:
– Пусть лето с рукой проведёт! Пусть пощеголяет! Женщина молоденькая! Пусть пофрантит! Кстати не рабочее время. Но осенью…
Сентябрь забрызгал мелким дождём, и однажды, когда все сели за обед и Жанна взялась за ложку, свекровь остановила её с нежностью:
– Для тебя, Жанночка, приготовлено особо! Получше!
И поставила на стол жареную баранью ногу.
– Теперь тебе надо кушать получше! Эти две недели!
У Жанны затряслись руки и ноги.
Никогда Жанне не снилось, чтобы в людях было столько нежности.
Вся семья ходила поутру на цыпочках:
– Тс! Жанна спит! Жанне нужно теперь набираться сил!
Обед Жанне вызывал горячие споры.
– Баранины ей! Баранины! – говорил старик Жако. – Что за беда! Прирезать ещё барана!
– Суп из бычачьих хвостов – очень-очень питательная вещь!
– Гусь хорошо помогает женщинам!
– Дайте ей гуся! Молока! Яиц! Масла!
Оставаясь одна, Жанна целовала свою правую руку.
Как нарочно, без работы, рука стала такой белой, нежной и красивой. Сквозь тонкую кожу просвечивали голубенькие жилки. Жанна припадала к ней со слезами и целовала, целовала, целовала свою руку.
Голова у неё шла кругом, и иногда у Жанны являлась безумная мысль:
«Взять нож и самой отрезать себе руку. Самой! И бросить её старикам!»
В одну из таких минут её застала старуха Жако. Лицо у Жанны было такое страшное, что старуха поняла её мысль. Затряслась и побледнела.
– Что ты думаешь сделать? Не смей, не смей и думать об этом! Ты нас разоришь!
Жанна разрыдалась.
– Маменька, да ведь как больно-то будет!
Но старуха с ласковой улыбкой обняла её:
– Глупенькая моя! А как же рожают-то?
За ужином старик Жако с любовью глядел на расписание поездов, которое, как святыня, в рамке висело на стене, и говорил, указывая на поезд, подчёркнутый красным карандашом:
– Вот наш поезд!
И однажды, после ужина, старик поднялся и сказал, взглянув на часы:
– Половина девятого. Жанна, идём!
Жанна кинулась на пол, она хватала всех Жако за уцелевшие ноги, за деревяшки, целовала ноги, целовала деревяшки:
– Ну, подождём хоть до пассажирского поезда! Ещё полчаса!
Старик Жако отрицательно покачал головой:
– У всех есть своё самолюбие, дитя моё! Нас всегда давил курьерский поезд, – зачем же ложиться под какой-то пассажирский, когда есть курьерский! Из вагонов первого класса, – ты только подумай! Да курьерский и лучше. Курьерский пролетает по руке стрелой, а пассажирский, – жди там, пока протащится! Курьерский – одна прелесть! Коротко и скоро. Ты не успеешь опомниться, – чик, и готово! Как ноготь обстричь. Идём, Жанна, идём!
