Владимир Юрьевич Харитонов
Отец
Юрий Логинович, по признанию моей матушки, мастер на все руки и на дворе хранил множество различных инструментов для плотницких и столярных работ. Помню, даже хитрый крючок на входной калитке со скрытой кнопкой для отпирания он сделал своими руками. Переехали мы в новый дом, когда мне исполнилось три года и этот момент какими-то обрывками я, кажется, даже помню. Случилось переселение зимой, и сразу же на лыжах отрок вышел на ближайшую улицу. Что интересно, название у нее произошло от названия поселка – Нерльская. Местные мальчишки лыжи отняли, слегка помяв и бока, для порядка и без злобы, можно сказать на всякий случай. Отец их в этот же день нашел, хотя потерпевший никак не объяснял пропажу лыж и молчал, как партизан на допросе. Батяня поговорил с пацанами и лыжи они вернули, а вскоре вообще стали моими друзьями. Юрий Логинович всегда легко находил общий язык с мальчишками, особенно дерзкими, склонными к различным безобразиям. Может быть, где-то в глубине души он и сам ощущал себя таким же хулиганом…
На работу в Бушариху ходить за десять километров далеко, и мать перевелась ткачихой на такую же ткацкую фабрику в село Кибердино Тейковского района. Оно располагалось всего в двух-трех километрах от поселка. Отец работал помощником мастера, видимо, считался хорошим специалистом и ему перевода не давали. Как я понимал, в обязанности Юрия Логиновича входил своевременный ремонт ткацкого оборудования и его профилактическое обслуживание. К моменту переезда нашей семьи, у нас появился мой средний брат Виктор. Мне очень не нравилось, что он много орал и постоянно требовал к себе особого внимания. Чтобы младший брат не мешал мне спать, как объяснили родители, меня тогда определили в круглосуточный детский садик. Отца и мать я стал видеть только по выходным. Но на самом деле им просто надо работать, детьми заниматься некогда, вот их и определяли в ясли и детские сады. Между тем, когда меня вели на следующую «вахту» в нелюбимое детское учреждение, я орал не хуже Виктора, но на это почему-то родители никакого внимания не обращали. По крайней мере, так мне казалось…
Мать отца Орина Емельяновна какое-то время жила вместе с нами в новом доме. Она казалась верующим в Бога человеком, и на кухне в углу на полочке стояло несколько иконок. Перед ними она каждый день молилась. Отец в те времена являлся убежденным атеистом и даже членом партии, естественно КПСС, а не «Единая Россия». Атеизм, видимо, болезнь заразная и я рос неверующим в Бога человеком. В школе подобные убеждения буквально вдалбливались в детские головы. Видимо поэтому, однажды зимой я тайком забрал все иконы и бросил на большак, присыпав сверху снегом. Проезжающий гусеничный трактор раздавил их в щепки. Видя слезы Орины Емельяновны, отец, конечно, ругался, но как-то несильно, можно сказать формально. А вот бабушка разозлилась на меня всерьез и, как мне казалось, совсем не любила, а возможно даже ненавидела… И хоть это чувство не должно пребывать в православных христианах, думаю, оно вполне оправдано. Вскоре она уехала жить к сестре отца – Ольге на Камчатку. Та вышла замуж и уехала с мужем из родных мест на самый край земли.
Между тем братишка подрос и стал мне доказывать, что это только его родители, а не мои. Он похож на меня внешне, но какой-то смуглый и я называл его «монгол-татарин – мусхутдин». Существует ли реально последняя национальность, я не знаю до сих пор. Но тогда, по моему детскому разумению, это доказывало, что родители все-таки мои, а не брата. До драки у нас не доходило, я все-таки сильнее Виктора, но споры идеологического характера проходили с завидной регулярностью. Отец нас явно любил обоих и одинаково. Когда зимой мы ломали лыжи на местных довольно крутых горках, он ругался, однако как-то без злобы и всегда покупал новые. Между тем велосипед в семье имелся в наличии всего один, и пользовались мы им по очереди. Правда, отец его брал, когда хотел, а мы только тогда, когда он разрешал. Такая вот несправедливость… Правда и использовал он его для поездок на работу или по общим семейным делам, ну, а мы, …чтобы просто покататься.
Юрий Логинович неподдельно любил животных и привил эту любовь всем своим детям. В доме всегда жила кошка, а на улице рядом с входом во дворе на цепи собака. Для нее отец своими руками построил конуру. Конечно без отопления и без удобств, однако четвероногий охранник не жаловался. Как правило, он заводил обычных дворняг, но достаточно крупных и злых. А однажды зимой привел прямо на кухню большую немецкую овчарку и сказал, что она будет охранять наш дом. Предыдущая собака у нас умерла, видимо, по старости. Овчарка оказалась злой, и отец ни мне, ни брату не велел к ней подходить, «пока не познакомимся поближе». Но я не удержался и бросился к собаке обниматься. Звали кобеля Джек и он вырос достаточно умным, чтобы понять, что детей обижать нельзя. Он просто завилял хвостом и лизнул меня в лицо. Мы с ним с первого дня стали друзьями. Ведь Джеку, наверное, тоже было страшно, когда он зашел в незнакомый дом к незнакомым людям и он хотел с ними подружиться, вжиться в новую семью…
Мне казалось, что отец по выходным любил выпить бутылочку водки, возможно, он употреблял ее вместо воды. Организмы-то у всех разные… Однако, денег почему-то просил на ее приобретение всегда у матери, хотя работал и сам. Я тогда думал, что он трудится за «спасибо», а мать за зарплату. К тому же у Юрия Логиновича частенько болел живот и, со слов матушки, выпивать ему противопоказано. Однажды он уехал в районный центр Тейково на операцию, где ему вырезали две трети желудка. По-видимому, отца мучила язва этого внутреннего органа. Мне казалось, что только поэтому матери и не нравилось, когда отец употреблял алкоголь. Ведь в принципе после этого он становился веселым, никогда не скандалил – на гармони поиграет, песни споет. Виктору на тот период исполнилось годика два-три, мне соответственно пять-шесть. Территория детского сада, расположенная напротив нашего дома, никак не охранялась и в выходные дни мы частенько там гуляли, естественно используя все приспособления для игр. Хорошо помню, как летом с братом катались на качелях в детском саду, а отец приехал из тейковской больницы и первым делом направился к нам с двумя шоколадками в руке. И его, и нас переполняла искренняя радость встречи. Он хватал сыновей на руки, но при этом слегка морщился, как будь-то от боли. А ведь ему тогда было всего тридцать один или тридцать два года…
Иногда к отцу в гости приходили друзья, и мать проявляла определенную толерантность. Ругалась, но несильно, когда они садились за стол выпить бутылку водки. Кстати сказать, других напитков на столе я никогда не видел. Обычно Юрий Логинович и его посетители говорили о работе, политике, иногда вспоминали военные годы. Я любил послушать их разговоры, меня не прогоняли. Однажды пришел человек, который почти всю войну провел в немецком плену. Возраста его я не помню, наверное, он много старше отца, а вот его рассказ не забыл до сих пор. В первые же дни войны их полк попал в окружение, и они ночами пробирались к своим. Отдыхали в лесах, подальше от дорог. На улице лето, подложат сосновых веток на землю и готова постель. Сверху накроются шинелями. Днем спят, ночью двигаются. Но немцы продвигались вперед настолько стремительно, что наши солдаты стали идти и днем, но не по «большакам», а лесами и полями, параллельно им. А по дорогам, не обращая внимания на советских воинов, нескончаемо двигались немецкие колонны, и пешие, и на машинах или танках. Иногда фашисты кричали на ломанном русском языке: «Русс Иван, привет». Бойцы опускали головы и отмалчивались. Но бдительность, однако, потеряли… Однажды зашли в деревню, чтобы найти еды прямо средь бела дня. Винтовки поставили в пирамиду и уплетали угощение какой-то добродушной хозяйки за обе щеки.
Но за передовыми отрядами немцев шли какие-то комендантские войска, они тоже заехали в деревню. Один немецкий офицер зашел в дом, где трапезничали русские, толкнул ногой пирамиду с оружием и пинками во двор выгнал больше двадцати воинов, в том числе и рассказчика. Так он и попал в плен. Я тогда не мог поверить в правдивость рассказа гостя, считал, что не может быть, чтобы советские воины-герои без боя так легко сдались. Долго потом пытал своего отца вопросами, хотел, чтобы он подтвердил, что это неправда… Но он сказал, что по рассказам других фронтовиков на войне и не такое бывало. Про себя в военные годы, а ему в 1941 исполнилось всего двенадцать лет, он рассказывал немного или я невнимательно слушал. Но запомнилось, что бегали пацанами к железной дороге, встречали эшелоны с солдатами и техникой, идущие как на фронт, так и обратно. Просили у военных пилотки и ремни и те иногда бросали им в качестве подарка. А еще лазили по вагонам на стоянке в поисках оружия. Некоторые вылазки оказывались удачными – винтовки, реже автоматы и пистолеты становились заветными трофеями и тщательно прятались от родителей…
