– Ну что мне вас на… послать, чтобы вывели отсюда, – сказал он, с явным напрягом употребив матерное слово.
Оскорбление сотрудника, а мат их почему-то всегда оскорбляет, сиделец сделал умышленно. Видимо рассчитывал, что за такое деяние его определят в одиночный карцер. Видя, что шутка зашла далеко, Сергей подошел к «кормяку», извинился перед работником изолятора за поведение вновь прибывшего арестанта. А тому назвал свою фамилию. Здоровяк выдохнул из себя воздух и расслаблено сел на ближайшую «шконку». Про артистов говорят: «Он стал, узнаваем на улицах»,… а фамилия Сергея узнаваема всеми сидельцами в следственных изоляторах понаслышке, заочно. «Невеселая аналогия», – подумал он про себя. Новенького звали Рудольфом, проживал в Наволоках, это маленький городишко рядом с Кинешмой. Служил в ППС Москвы, местных сотрудников не знал, арестован по подозрению в убийстве. Последнюю информацию он сообщил по своей инициативе. Расспрашивать в следственных изоляторах об уголовных делах не принято. Иногда интересуются статьей уголовного кодекса, ведь некоторым категориям преступников не положено по понятиям ни есть, ни спать с остальными.
А вот припозднившегося шестого сидельца так разыграть не удалось, несмотря на то, что Рудольфа попросили спрятаться под одеялом. Заходит невысокий паренек, лет двадцати шести, красивый – в наколках весь такой, расслабленный и с улыбкой на лице.
– Парни, я в следственный изолятор попадаю уже в третий раз, и все эти приколы знаю, – опередил он вопросы новых сокамерников.
Звали его Виктор, жил до ареста в Заволжске, это город на другом берегу Волги от близкого сердцу Галкина города. Статью свою обозначил сам, среди «плохих» она не числилась. Познакомились, теперь надо как-то уживаться. А конфликты в камере иногда случались. Квартировался в этой «хате» бывший участковый инспектор с Вичуги – Николай Зарубин. Он пьяного тракториста пытался остановить, а тот на гусеничном тракторе ехал по полю, как на танке, и на милиционера не обращал никакого внимания. Только когда тот бегом обогнал его и достал табельное оружие, «танкист» отреагировал на невербальные сигналы правоохранителя. При этом, по-видимому, не слабо испугался… Заглушив своего железного монстра, он побежал, а Николай с криками: «Стой, стрелять буду!» пытался его догнать. Подобная игра у детей называется «догонялки». Когда Зарубину удалось настичь беглеца, он повалил его на землю и действительно стрельнул из пистолета прямо над ухом работника сельского хозяйства. Видимо, хотел проверить, все ли в порядке у того со слухом. А слух у потерпевшего оказался в порядке. Вот только оробел еще сильнее и под влиянием страха написал заявление начальнику милиции. Участкового из органов уволили, возбудили уголовное дело, а вскоре и арестовали.
Однажды во время обеда, когда сидельцы принимали пищу, вичугского участкового потянуло на воспоминания…
– Попал я как-то по разнарядке в командировку на Кавказ, прямо в Чечню. Приказали мне помогать наводить порядок на дорогах совместно с местными сотрудниками ГАИ. Веселая оказалась работка. На стационарном посту мы тормозили все грузовые автомобили и с каждого что-то имели. Или ящик водки, или фрукты, а иногда брали просто деньгами…
– Ты чем хвастаешь? – спросил Галкин – тем, что совершал должностное преступление?
– Сам-то кем работал в милиции перед увольнением? – задал встречный вопрос Зарубин.
Следует отметить, что Сергей за десять лет работы в уголовном розыске так устал, что на время попросил руководство отдела перевести на службу в отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности. На вопрос он ответил честно:
– Начальником ОБХСС. И что?
– Так ты главным взяточником и являлся, – язвительно заметил Николай.
Однако Галкин взяток никогда не брал и презирал тех коллег, о которых ходили подобные слухи. Ему так стало обидно за себя, что он с правой руки нанес удар кулаком в лицо соседа. За столом слишком тесно, удар получился скользящий. Зарубин в ответ ногтями царапнул лицо обидчика и вылил ему на голову горячий борщ из своей тарелки. Сергей выскочил из-за стола и под краном с водой долго приводил себя в порядок. В итоге ожог получился несильный. Между тем Николай улегся на свое место на «шконке» и всем видом давал понять, что лежачих не бьют. Ну, в этом-то он прав и юрист просто встал рядом, спиной к участковому, и стал ждать, когда тот поднимется. Ведь рано или поздно, а туалет-то навестить потребуется. Наконец естественное желание преодолело страх, и Зарубин выполз со своего спального места. Сильный хук справа уложил его на пол. В дальнейшем он спал в противоположной стороне от Галкина, почти у самого «толчка». Дня через два во время прогулки Зарубин заявил сокамерникам, что занимался тхэквондо, даже выступал на соревнованиях. При этом предложил юристу провести показательный спарринг. «Наверное, хочет попробовать отыграться», – подумал Сергей и, естественно, согласился. После того, как бывший участковый вновь рухнул на землю от сильного удара ногой, сотрудник изолятора, видевший состязание, раньше времени прекратил прогулку и всех вернул в камеру. Правда, более серьезных последствий не наступило…
Имелась еще одна напасть в этой «хате» – клопы, маленькие кровожадные вампиры. Ночью они вылезали из всех щелей и проводили массированные атаки на спящих зэков. А Сергей – спортсмен, реакция хорошая, и утром на белье всюду виднелись тела раздавленных врагов и его личная кровь. Количество мертвых супостатов доходило до тридцати штук. Как-то раз каратисту супруга Наташа передала новый белоснежный комплект постельного белья. Галкин приберег его до банного дня. После помывки, он застелил свое спальное место, мечтая как следует отоспаться. И так ему стало жалко пачкать белоснежную чистоту своей алой кровью, что он предложил сокамерникам провести дневную операцию по уничтожению ночных диверсантов. Сидельцы зажигали листы бумаги и открытым огнем обрабатывали все щели на стенах. Иногда оттуда выпадали жареные тела кровососов. Выжившие клопы разбежались по соседним камерам. По всей вероятности, они объявили там войну своим собратьям, победили их и вместе с пленными вернулись обратно. Именно так подумали страдальцы камеры №16, когда кровопийцы решили взять реванш. Их атака оказалась настолько мощной и ожесточенной, что наутро кристально белая постель Галкина выглядела так, словно на ней спало не меньше сотни раненых бойцов военного госпиталя без предварительной стирки. Зато с этого дня наступило перемирие. Клопы кусаться стали редко, видно приспособились столоваться в соседних камерах. Там и кровь вкуснее, и зэки не такие злые…
Следователь Белов, однако, выдал супруге Сергея разрешение еще на одно краткосрочное свидание. И все бы хорошо, если бы она доводила до своего супруга только хорошие новости. А та сообщила, что шотландской овчарке Берте, любимице всей семьи, во время вечерней проверки перерезали горло какие-то подонки. Умерла на руках у дочери Марины. В результате нервного срыва у той произошла затяжная истерика. Неделю принимала какие-то сильные успокоительные таблетки по рекомендации врача. Нельзя про такие вещи рассказывать в тюрьме, нельзя… Разбитый телефонный аппарат и выбитая ногой дверь, гарантировали карцер. Причем, поместили туда Галкина не сразу. Сначала выдали передачу от жены и, не дав воспользоваться содержимым, вывели из «хаты» в наручниках – руки сзади. В таком виде и поместили в карцерную камеру.
Внешне она ничем от карцера областного СИЗО не отличалась. Только внутри не оказалось решетки во весь дверной проем. Зато сама дверь выглядела очень мощной. За сохранность личных вещей можно не переживать. Правда, температура воздуха оказалась вполне приемлемой. Непосредственно перед «новосельем» переодели в карцерную робу и штаны, которые имели почему-то всего по одной пуговице. Из своих вещей на Сергее осталась только майка. «Шконка» пристегнута к стене, до отбоя еще долго, и он начал «выписывать круги» по камере, стараясь успокоиться. В этот раз объявлять голодовку юрист не собирался. Штаны оказались великоваты, все-таки сшиты без примерки и не у Зайцева, они постоянно сваливались. Да в придачу плечо из-за наручников и неудобного положения рук начало болеть. Сказывался старый вывих плечевого сустава. По правилам внутреннего распорядка более двух часов в «браслетах» содержать сидельца нельзя. Однако, судя по привычному уже счету секунд, шел третий час, а снимать их никто не собирался.
Со стороны, наверное, выглядело смешно, но…нажимать на кнопку звонка пришлось носом. Хорошо еще, что она находилась именно на этой высоте, а не выше. Открылся «кормяк» и дежуривший сотрудник спросил:
–Что надо?
– Снимите с меня наручники, пошел уже третий час, у меня болит плечо, – сказал Сергей.
– Перебьешься,– раздалось в ответ и «кормяк» закрылся.
«Не зря в тюрьме говорят – не верь, не бойся, не проси», – подумал юрист. Прошло еще больше часа. Опять носом Галкин вызвал дежурного, но на более настойчивое требование снять «браслеты», получил тот, же ответ. Он отсчитал еще шестьдесят минут и вызвал сотрудника в третий раз. Но просить уже не стал, а поставил ультиматум:
–Если сейчас же не снимешь наручники, вынесу дверь ногой.
– Валяй, – спокойно ответил «попкарь», так зэки зовут между собой всех сотрудников СИЗО.
На этом мирные переговоры закончились… Сергей встал в боевую стойку, примерялся и нанес удар ногой в сторону двери. Еко-Гэри называют такой удар в каратэ. Конечно, бить непривычно, когда руки связаны сзади, но приспособиться можно. Затем еще раз, еще и еще. Удары становились все мощнее, и дверь в косяке начала раскачиваться. «Еще ударов тридцать – сорок и она вылетит из коробки», – подумал каратист. По коридору раздались шаги бегущих людей и лай служебных собак. Очевидно, дежурный нажал кнопку «тревога». Прибежавшие сотрудники дверной проем открыли не полностью, а приоткрыли. На полу имеются специальные ограничители – дверь можно совсем чуть-чуть приоткрыть, можно чуть больше, а можно открыть полностью. Сидельцу приказали выйти в коридор. Команду он выполнил. Его окружили не менее десяти сотрудников в зеленой форме, двое оказались со злыми овчарками. Повели коридорами через подвал, наручники не сняли. По слухам, между арестованными именно в подвале били строптивых зэков, причем нещадно и толпой. Когда вошли в подвальный переход, впереди Галкина шел один кинолог с собакой, остальные сотрудники двигались сзади. Каратист наметил для себя, если ударят в спину, то он сшибает с ног впереди идущего конвойного, не обращая внимания на собаку, затем разворачивается и с криком самурая бросается на толпу. Но…ничего подобного не произошло. Его привели к дежурному по следственному изолятору (ДПНСИ). Им оказался сотрудник довольно полного телосложения, примерно двадцати пяти лет, в звании старшего лейтенанта. Он, вальяжно сидел за столом и неторопливо пил чай с бутербродом.
– И чего буяним? – спросил дежурный.
– Пять часов не снимают наручники, у меня онемело плечо,– ответил Галкин.
– Если сниму – шуметь не будешь?
– Не будет оснований.
– Снимите с него наручники, – приказал он конвойным.
Те команду выполнили и повели Сергея той же дорогой в карцер, но в другой «трюм», так зэки зовут карцерные камеры, предыдущий нуждался в ремонте. Свободного времени у Галкина достаточно, и он стал думать о том, как отомстить своему истязателю, который не снимал наручники так долго. Ведь он мог и должен это сделать без команды ДПНСИ.
А на нательной майке юриста, изнутри, еще с воли наколота булавка, как оберег от сглаза. Сколько прошло обысков, сколько раз Сергей ее прятал и перепрятывал. И вот пришло время этот нехитрый предмет использовать в своих коварных целях. Он пристегнул ей карцерные брюки к куртке. Причем на видном месте спереди. Когда наступило время очередной прогулки и подвели к шкафчику с его верхней одеждой, Галкин на глазах у конвоя стал расстегивать булавку. Один из них буквально вырвал из рук Сергея незамысловатый, но запрещенный предмет.
– Откуда это у тебя в карцере? – спросил он.
– Так вчера, когда я надоел дежурному сотруднику жалобами, что штаны съезжают, он велел подойти к «кормяку» и своей булавкой пристегнул мне штаны к курточке, – не моргнув глазом, соврал сиделец.
Вместо прогулки его срочно повели тем же путем через подвал к ДПНСИ. Тот взял письменное объяснение по поводу злополучной булавки… Больше этого дежурного по карцеру Галкин не видел, судя по слухам, его уволили. «Чтобы не разбрасывался булавками», – злорадно подумал Сергей.