Владимир Юрьевич Харитонов
От сумы, да от тюрьмы…
В каждой камере выбирался среди зэков старший или «смотрящий». Решение принимали сами арестованные. Как правило, «смотрящий» наиболее уважаем среди сидельцев. Он следил за порядком, улаживал внутри камерные конфликты, назначал дежурных на сутки, а также ответственных за питание и «дорожников». «Дорожниками» называли лиц, обеспечивающих круглосуточную работу тюремной почты. В «хате» № 38 «смотрящим» являлся Шарип, бывший чемпион Чечни по каратэ и безусловный авторитет для всех сидельцев. Питались в камере с «общака», то есть все передачи с воли сдавались назначенному лицу, который отвечал за справедливое распределение продуктов между сидельцами. Правда, каждый мог оставить себе небольшое количество сигарет и конфет. С «общака» все делилось поровну, несмотря на то, что передачи регулярно приходили далеко не всем. По этой причине покушать досыта никому не удавалось. Тюремная кухня, которую регулярно привозили «баландеры», настолько невкусная, что не каждая собака проявит к ней интерес. Пару раз, скорее из любопытства, чем по нужде Галкин ее попробовал. Однако открывшаяся хроническая язва на желудке сразу дала понять опасность таких гастрономических экспериментов.
Еще Сергей заметил, что, то один, то другой сиделец подходит к баночке, стоящей на тумбочке возле одной из «шконок», и тщательно намазывает тело какой-то мазью.
– А это что? – спросил он у Шарипа.
– Узнаешь сам,– лаконично ответил тот.
Узнал… Тело чесалось так, что от ногтей оставались кровавые царапины. Четко просматривались две точки, по всему организму. Юрист тоже воспользовался спасительной мазью из баночки. «Зато теперь неделю нельзя будет принять душ или ванну, а также сходить в бассейн», – с ухмылкой подумал он. В таких местах инфекция распространяется очень быстро, избежать ее практически невозможно. Заболел один – заболели все. Подъем по расписанию в шесть часов утра, но в СИЗО №1 режим в целом не строгий, обычно спали до восьми. Потом – туалет, утренняя проверка. Во время нее всех арестованных выводили в коридор, кроме дежурного. Несколько офицеров следственного изолятора, как правило, с разных подразделений выясняли просьбы, жалобы, пожелания сидельцев. Затем всех помещали обратно в «хату» и комиссия следовала к следующей камере.
До обеда, или сразу после него покамерно сотрудники учреждения выводят зэков на прогулку в тюремный дворик. Ходили, правда, не все, а только те, кто хотел сам. Дворики прямоугольные, кирпичные, размером четыре на два метра. Вместо крыши – решетка. Выражение «небо в клеточку», наверное, пошло отсюда. Обычно сидельцы просто стояли и курили. Однако Галкин в углу, чтобы никому не мешать, отрабатывал удары ногами в стену и руками по воздуху. В противоположном углу проводил подобную тренировку Шарип. Как он смотрелся со стороны, Сергея нисколько не волновало, но однажды сокамерники настойчиво попросили каратистов показать настоящий бой. Чеченец и Сергей провели между собой спарринг, но, конечно, не в полную силу. Об этом они открыто договорились в самом начале поединка. Правда и этого хватило, чтобы авторитет среди сидельцев у обоих укрепился.
Реальная радость в следственном изоляторе одна – баня. По сути это обычная душевая на восемь-десять леек. Но имеются и лавочки, и тазики, и хозяйственное мыло, которое выдают небольшими кусочками. Возле бани – единственная большая площадка на свежем воздухе, где сверху нет решеток. К тому же имеется пара клумб с красивыми цветами и…самая обычная трава возле асфальтовых дорожек. Конечно, к октябрю вся растительность заметно увядала, и от былой яркости остались довольно блеклые краски.
Однако для тех, кто двадцать четыре часа в сутки видит вокруг себя толстые каменные стены, покрашенные в унылые цвета, и такие картины радуют глаз. Водят на помывку строго по графику, раз в неделю. Никто не пропускает, …если, конечно, не борется с чесоткой. Некоторые арестованные устраивают в бане стирку личного белья и одежды. Справедливости ради стоит отметить, что вещи можно сдать и в прачечную при СИЗО. Принимают грязную одежду, выдают чистой, те же «баландеры», что развозят еду.
Примечательно то, что порядок в изоляторе поддерживают не только сотрудники, но и сами сидельцы. Помимо «смотрящих» в каждой камере, есть «смотрящие» за левым и правым крылом каждого корпуса, над ними старший по корпусу в целом. А в самом верху местной иерархии – «смотрящий» по тюрьме. Он вольно или невольно постоянно поддерживает отношения с администрацией следственного изолятора. Большую часть споров и конфликтов, возникающих между сидельцами, разрешают не работники изолятора, а выбранные авторитетные люди. Тех, кто нарушает «общаковый» порядок, то есть «понятия», наказывают тоже они, иногда физически. Самые уважаемые среди арестованных «черные хаты» – это обычные камеры, где сидят обычные люди. Их в изоляторе примерно девяносто процентов. Менее уважаемые – милицейские или ментовские «хаты», где «отдыхают» бывшие сотрудники правоохранительных органов. Еще ниже – «хаты» баландеров, затем – отдельно сидящие выявленные «стукачи» и в самом низу этого «табеля о рангах» – камеры опущенных. Если кто-то из сотрудников изолятора грубо нарушит негласные договоренности с сидельцами, то «смотрящий» по тюрьме может объявить общий бунт. В этом случае все зэки начинают стучать в двери ногами, руками, посудой, громко кричат, создавая невероятный шум даже в ночное время. Недоразумение улаживается старшим офицером СИЗО и «смотрящим» по тюрьме через переговоры.
Время от времени по тюрьме проводятся обыски. Сидельцев выводят из камеры вместе с матрацами, бельем и одеждой в коридор, а все, что остается в «хате» тюремщики переворачивают «кверху дном». Но так должно быть в принципе, согласно внутреннему положению… На практике же, в ивановском изоляторе в те времена выходили в коридор только самые законопослушные сидельцы, остальные оставались в камере. Их небрежно обыскивали на месте. Кстати сказать, это одно из многих «негласных договоренностей». О которых упоминалось выше. Из развлечений в «хате» имеются шахматы, шашки, домино. Игральные карты под жестким запретом. При следственном изоляторе есть и библиотека, в которой можно взять книгу для чтения. Телевизоров в те времена в камерах не имелось, а вот радио практически вещало от подъема до отбоя. Выключить его никто даже не пытался. Особенно любили слушать передачу «Облака», специально для зэков и о зэках, о жизни в неволе. Шарип как-то предложил Галкину сыграть в шахматишки, про первый разряд своего оппонента он тогда не ведал. Проиграв несколько партий подряд, кавказец вышел из себя, разбросал пластмассовые фигуры по камере. Некоторые из них при этом сломались. Успокоившись, горячий житель гор собрал их с пола, склеил с помощью спичек, и игра началась сначала.
Просидев неделю в этом веселом заведении, Сергей написал заявление в районный суд об изменении ему меры пресечения, на подписку о невыезде. Мол, соскучился по дому, надоело бесцельно проводить время, да и преступление-то совершил весьма незначительное. Чтобы подкрепить обоснованность своих утверждений, он, на всякий случай, объявил бессрочную голодовку, полагая, что такая акция «напугает» следственные органы и вынудит их выполнить требования сидельца. Но даже для начала голодовки, чтобы она оказалась документально зафиксированной, потребовалось заявление на имя начальника следственного изолятора. Причем страдальцу дается еще двое суток на размышление. То есть, он находится вместе со всеми, но пищу не принимает. Для девяноста процентов такое испытание становится невыносимым, и они отказываются от своих намерений. Однако если сиделец упорный и не передумает, его из «хаты» выводят в одиночный карцер. Перед этим взвешивают на весах у фельдшера в кабинете, меряют кровяное давление, пульс, интересуются самочувствием. Галкин пошел до конца и впервые познакомился с карцером…
Карцерные камеры полуподвальные, по самое окно они находятся под землей. В них холодно и сыро в любое время года. Размеры внутри: примерно четыре на полтора метра. Дверь двойная, с внутренней стороны решетка во весь дверной проем. Над ней круглосуточно горит тусклая лампочка. Слева от входа туалет типа городского без каких-либо занавесок. Он должен в любое время просматриваться через небольшой глазок в двери. На ней еще имеется и специальное окно – «кормяк», для подачи пищи. Оно обычно закрыто, открывается только «баландерами» со стороны коридора. Справа очень маленький круглый столик для принятия пищи, без табуреток и лавочек, кушать можно только стоя. Но Галкину подобные неудобства казались неинтересными, он собирался реально голодать. Слева к стене приделан деревянный лежак для сна. В шесть часов утра подъем и с помощью специального приспособления спальное место поднимается и пристегивается к стене. Днем ни сидеть, ни тем более лежать не на чем. Но это для тех, кто наказан за какое-то нарушение внутреннего распорядка, а голодающим «шконку» не пристегивают и днем. Забирают только белье и матрац. На небольшом оконце толстая решетка, вместо стекла – целлофановая пленка, чтобы никто с тоски не мог сам себя поранить. На стене, под окном – кран для подачи воды. Однако отрывается он только снаружи «попкарем» (сотрудник изолятора – прим. автора) сразу после подъема и перед отбоем – в двадцать два часа. Ни тетрадей, ни ручек, ни радио – ничего, что могло бы служить развлечением. Кажется, что время здесь останавливается и совсем не движется. В общем, для клаустрофобии Галкина местечко оказалось в самый раз.
Сергей сам придумал развлечение – с закрытыми глазами идти от двери к окну, затем махание руками по воздуху в стиле бокса. После этого – разворот и к двери, там отработка ударов ногами, но опять же по воздуху. Это хоть как-то убивало время и заодно согревало. Обычно в карцере в своей одежде находиться не разрешают. Но ввиду холодов и во избежание обморожений сидельцу позволили взять с собой в камеру даже верхнюю одежду и шапочку. Когда Галкин уставал от придуманного им развлечения, то просто сидел на «шконке» и размышлял о своей жизни, стараясь припомнить смешные моменты. Такие воспоминания скрашивали будни узника, и время шло чуть быстрее…
…5 октября 1983 года все опера уголовного розыска отмечали свой профессиональный праздник в ресторане «Волга» возле главпочтамта. Естественно выпили алкоголя, но в меру, не до потери сознания. В самом заведении никаких конфликтов не произошло и это Сергея радовало, драк без серьезной причины он не любил. Возле восемнадцати часов Галкин со своим коллегой Володей Панкратовым уже стоял на остановке автобуса «Главпочтамт». В милицейские времена Сергей любил носить светлый плащ и такую же шляпу с большими полями. Напротив сотрудников милиции стоял абсолютно трезвый парень, лет двадцати пяти, среднего роста и телосложения и внимательно наблюдал за ними. Вдруг, не сказав ни слова, он подошел к Сергею и… ударил по его шляпе. Та улетела прямо в большую лужу на дороге. Мотивацию данного поступка с точки зрения здравого смысла объяснить довольно трудно. Реакция опера на необъяснимую агрессию оказалась мгновенной. Незнакомец улегся без сознания рядом с головным убором. Опера уехали на подошедшем автобусе, не дожидаясь, когда очнется нервный гражданин… Даже шляпу пришлось предоставить свободному плаванию по водной стихии. «И все-таки эта история не очень смешная», – с грустью подумал сиделец, посмотрев в сторону окна, за которым осталась свобода и его прошлая жизнь…
Ну, а днем часовая прогулка в обычном тюремном дворике. Только находился в нем Сергей один. Правда, все дворики, как и стены внутри СИЗО, имеют пробитые отверстия – «кабуры». При желании пообщаться с соседями вполне реально, однако Галкину обычно оказывалось не до разговоров. Во время прогулок на свежем воздухе, несмотря на голодовку, юрист проводил свою обычную тренировку. Судя по весам у фельдшера, к которому его водили раз в два-три дня, от такого образа жизни он таял, словно снеговик весной. Забегая вперед – за семнадцать дней, что провел в карцере, потерял шестнадцать килограммов живого веса! Для стороннего наблюдателя похудение тела вполне заметно. Перед сном, чтобы хоть как-то согреться под одеялом из «меха бразильской обезьяны», узник вновь тренировался. Только в условиях узкого каземата, приходилось привыкать к определенной специфике нанесения ударов. Затем прямо в одежде и даже спортивной шапочке на голове Галкин ложился на жесткие нары под тонкое покрывало и пытался уснуть. Через три – четыре часа, иногда и раньше, холод будил его, и сиделец вновь махал руками и ногами – запасался теплом на следующие три – четыре часа…
