© Владимир Викторович Мишустин, 2024
ISBN 978-5-0064-7518-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
С далекого 2015 года, я занялся собственной психотерапией. Сначала, я решал вопросы с ребенком, потому что у нас с супругой никак не удавалось наладить с ним отношения.
Потом, разбирался со своими вопросами. Ибо наша страна богата на экономические кризисы, и в один из таких, моя компания резко покатилась в низ, в плане оборотов. А сделать у меня ничего не получалось. Поэтому, попутно решал и свои вопросы.
А потом, и сам получил психологическое образование и сам стал психологом. Я никогда не думал, что эта работа способна приносить мне такое удовольствие. Наверное, если бы думал, то сразу бы ей занялся. А не проходил длинного и витиеватого пути.
Зачем я написал эту книгу?
Когда я начал заниматься с психологом, я не мог ничего из себя выдавить. Хотя, одним из заданий, было выписывать в свой дневник, все что приходит в голову. Удивительным образом ничего не приходило. Разве что какие-то директивно шаблонные фразы, типа – «сегодня светит солнце, это хорошо», или «сегодня у меня сломалась машина, это плохо».
В общем, я обнаружил, что рассудительность, в широком смысле этого слова с возрастом утрачивается (не у всех, конечно. Но, я ж про себя пишу). Хотя, для самого человека, это остается не заметным. Почему не заметным? Потому что, в узком смысле «рассудительность», никуда не девается. Он спокойно справляется с текущими задачами и проблемами. И даже, может креативить в придумывании способов их решения.
Но, эта рассудительность практически применимая к узким задачам, стоящим перед человеком в повседневности. Она предполагает шаблонные действия, в решении не менее шаблонных задач. Человек превращается в машину.
Но, вместе с этим превращением, утрачивается глубина, не только собственной личности, вместе с ним, утрачивается способность видеть других людей. Которые свою глубину сохранили. Утрачивается способность мыслить в широком смысле этого слова.
Вместе с этой утратой, исчезает возможность наслаждаться собственными мыслями. «Глубокому» человеку одиночество не страшно. Скорее, оно ему приносит удовольствие. Как раз тем. Что никто не мешает тебе находиться с самим собой.
У каждого есть такой друг, который всегда с тобой. Это он сам. Так, при утрате своей глубины, эта дружба становится не доступной. И человек, чувствует одиночество. Утрачивается способность получать наслаждение от собственных мыслей, и диалогов с этим, самым близким другом. Хотя, этот источник наслаждения, с одной стороны неиссякаем, а с другой всегда под рукой.
Наслаждение жизнью, человек пытается заменить на эйфорию от алкоголя, радостью от приобретения аксессуаров «благополучия» и подражательству идолам своего времени.
Я помню, как-то я несколько дней не писал дневник. И потом, когда снова за него сел, я так себе обрадовался, как будто встретил того, кого давно не видел.
В этой книге, я опубликовал свои размышления, которые я записывал в начале своих занятий психологией. Может быть, они найдут отклик в чьей-то душе. И может быть, кто-то думает таким же как я образом. Тогда, я приобрету не только читателя, но и еще одного друга.
Сегодня, писал юморной пост, про трансформацию мужчин. Я вдруг пришла в голову мысль, что мне так сильно хочется такого принятия, которое можно было получить только от матери.
Чувствовать себя любимым, таким какой есть. Без оговорок и условий. А просто любимым. Мне раньше не приходило в голову, что я могу хотеть такой близости. Вроде считал себя человеком, у которого все было хорошо. А что, есть жена, есть дети, даже собака и то есть.
Но, пожалуй, чего-то мне не хватало. Раз, я почувствовал такую сильную тягу забраться «на ручки» к маме.
А чего же мне не хватает?
Мне приходится работать, и беспокоиться о завтрашнем дне. Переживать, во что я буду одет, обут, что буду есть, и чем платить за коммунальные услуги и всякое такое.
Я подумал, что, наверное, тут речь больше не о любви, а скорее о беспокойстве. О необходимости беспокоиться о завтрашнем дне. А, когда у тебя не все получается, то это дается особо трудно. А у меня не все получается. И я очень устал. Но, сделать передышку никак не могу. От этого, мне бы хотелось, чтобы кто-то другой за меня беспокоился. И занимался всеми этими вопросами.
Но, почему желание быть любимым, так сильно смешалось с желанием заботы?
Забота о моей жизни, у меня смешалось с отношением ко мне. Я любимый, если мне не нужно думать о хлебе насущном и делах мирских… Когда тот, кто «любит», берет на себя эти заботы и тяготы.
Но здесь есть что-то такое, что не укладывается не в «любовь», не в «заботу». Почему-то необходимость быть деятельным, когда рядом есть другой человек, воспринималась мной как «нелюбовь» с его стороны. Неприятие меня, или принятие с оговорками и условиями.
Как будто, если я вынужден буду готовить еду, стирать себе рубашки, или гладить брюки, то это будет означать что жена меня не любит. Дескать, если любит, разве она допустит, чтобы я беспокоился о себе?
Но, сдается мне, тут речь не про любовь, а про самостоятельность. Ее проявление мной, приравнивается к плохому отношению ко мне извне.
И чтобы я себя не чувствовал «нелюбимым», жена настолько избавляет меня от целого пласта деятельности, которую по-хорошему должен делать я, что как только она прекращает это делать, я выпадаю в осадок…
Но, ведь любовь, не предполагает бездеятельности? Даже, находясь в состоянии безусловного принятия и любви, все равно будет существовать эта потребность – заботиться о себе. Хотя бы потому, что я жив.
Откуда берутся такие мысли? Когда услужение моим «слабостям», воспринимается как проявление любви ко мне? Причем любви безусловной?
Наверное, человек с поломанной ногой, тоже думает, что невероятно любим костылем, на который он опирается.
Я думаю, это берется из отношения родителя к ребенку. Родитель хочет, чтобы ребенок навсегда таким и остался. Маленьким, беззащитным и нуждающимся в заботе. Таким, которого родитель мог бы позволить себе, любить бесконечно.
Мне кажется, что самостоятельность ребенка, не является причиной лишения его любви. Но может быть причиной страха родителя. Он боится, что больше не будет ему нужен. Если ребенок станет самостоятельным. Он думает, когда это случится, тот его бросит. Но ведь это же не так. Ребенок любит своего родителя в любом состоянии.
Какой -то странный выбор. Между любовью родителя, и собственной недееспособностью.
Но, в условиях взрослости, это скорее выбор между счастьем и несчастьем. Не хочется огорчать родителя своей самостоятельностью, но выбор нужно сделать. Ибо жизнь не стоит на месте. И диктует свои правила.
Наверное, этот выбор не невозможно решить договорным путем. Так чтобы всем было хорошо. Кому-то будет плохо. Если ребенок сохранит свою детскую недееспособность, то плохо будет ему. Если станет дееспособным, то плохо будет родителю. Но, дееспособный ребенок может себе позволить любить родителя и далее. Несмотря, на его страхи.
Это, наверное, тяжело, выходить из состояния беспомощности. Особенно на глазах у того, кто любит. Кажется, что, проявляя самостоятельность, ты отказываешься от его любви. И этим, делаешь ему больно. Но это не преднамеренное причинение вреда. Это родительская боль, которая сопутствует взрослению ребенка. Любой родитель должен смириться, с тем, что рано или поздно нуждаемость в нем сойдет на нет.
Сон. Я от кого-то убегаю. Это девочки лет 18—25, только они карикатурные все. Их огромное количество. Они ломятся в двери, а я эту дверь сдерживаю. Я как будто в маленькой тесной комнатке, и руками спокойно дотягиваюсь до дверей на противоположных стенах. И другой рукой пытаюсь открыть другую дверь. Она замкнута, и мне чтобы выйти надо сначала его отомкнуть.
У меня чувство бессилия, но я все же, вставляю ключ. Бросаю ту дверь, которую держу и открываю новую. Странно, что как только я смог открыть новую дверь – в ту, что сзади тут же перестали ломиться.
Пока ассоциировал сон, вспомнился мне мой дед Федя. Когда он побил меня ремнем. После того, как я назвал его дураком. Кажется, он не давал мне смотреть телевизор. А там шло что-то очень интересное. И когда он отказал мне в продолжении просмотра, я от злости выдал ему такое оскорбление.
С ним было тяжело общаться. Не в плане обычных житейских разговоров, а когда мне что-то было нужно. В частности, если мне была нужна какая-то помощь. Я все время боялся, что если я его попрошу, то он откажет. Поэтому, когда у меня ломалась какая-то игрушка, я с большим трудом заставлял себя просить.
Сам отказ, наверное, не вызывал бы у меня беспокойства. Но, отказывая, он говорил что-то обидное про мою самостоятельность. Что дескать, не с «моим носом», с этой проблемой справиться. Собственно, часто так и было. Он отказывал, да еще и говорил что-то очень обидное. От этого, просить было унизительно. Попросить, это как расписаться в собственной унизительной ничтожности.
Но, потом я заметил одну закономерность. Во время просьбы, он насмехался и бросал что-то унизительное, а на следующий день, утром, те игрушки, которые он вчера отказывался чинить были починены. Но, обида у меня все равно оставалась.
Я думаю, что он боялся браться чинить машинку при мне. А вдруг не получится? И тогда, окажется что ни я, не дееспособный, а он. Видимо, от этого он дожидался, пока его никто видеть не будет, и потом разбирался с поломкой.
А обижал он меня думаю, не столько из желания обидеть, сколько из желания соблюсти свое превосходство.
Скорее всего, дееспособность, для него была предметом условия. Если один из двух дееспособный, то второй обязательно должен быть не дееспособным. Думаю, что дееспособность одного человека, как бы автоматически предполагала недееспособность второго. Это как какой-то поговорке «Я начальник, ты дурак! Ты начальник, я дурак!». Причем, другие варианты, категорически не рассматривались.
Мне иногда кажется, что некто пишет сценарии жизни людей. Также как художники пишут картины. Напишет акт, оторвется, посмотрит, как получается. Потом, продолжит.
Главный герой растет, учится, строит дом, женится, живет, стареет, дряхлеет. Потом умирает.
За ним сносят дом, убирают улицу, хоронят. Словно рукой стирают картину из песка, которую нарисовал художник на стекле. Насыпая из руки фигуры, которые складываются в радости и печали его жизни.
А потом на этом месте, художник пробует написать новую картину.
Иногда, в процессе общения, человек может себя вести не корректно. Порою не со зла даже, а просто из-за непонимания, что его действия не нравятся. И по-хорошему, одно небольшое напоминание ему о границах, было бы уместным. И скорее всего восстановило бы равновесие. И сохранило бы комфорт в общении.
Однако, с этим у меня как раз и были проблемы. Я боялся сказать, или хотя бы показать, что поведение моего партнера по общению, мне не нравятся…. Боялся, того, что они увидят на моем лице пренебрежение, равнодушие, не дай бог раздражение или злость. Любую демонстрацию моей «не симпатии».
Недавно мне снился сон, что я приехал в какой-то дом. К моим знакомым. Они встречают меня спокойно. Но, я веду себя так, словно они мне очень рады и очень по мне соскучились. Я приласкал собак, и полез к кролику. Он больше всего проявлял недовольство. И я его взял на руки. Он был очень пушистый и мягкий. Он успокоился, но это было принудительное его спокойствие. Которое было вызвано моим воздействием. А не его желанием.
Я беру его на руки, и он успокаивается. Он успокаивается, не потому что он поменял ко мне отношение, и к самой ситуации, а потому что я его беру на руки.
На его лице застыла гримаска недовольства. Которая, впрочем, не особо сильно и была заметна. Потому что он ее сдерживал. Соблюдая «приличия». Я, наверное, как этот кролик. Боялся, что кто-то узнает, что я чувствую на самом деле.
Я никогда не думал о том, что могу себе позволить сказать, что мне поведение человека не нравится. Или даже почувствовать это.
Я думаю, что мама могла проявлять злобу, если я не выражал ею восхищения или проявлял недовольство ее поведением. Хотя сама себя при этом вела часто не лучшим образом. Наверное, то же самое отношение вырабатывается к любого рода начальникам, которые позволяют себе пренебрежительное отношение к подчиненным, ничуть не смущаясь тем, что задевают их чувство собственного достоинства. Все им улыбаются, хотя внутри могут относиться совсем нет так, как это демонстрируется снаружи.
Хотя, я думаю, что искренность, самое дорого, что могло бы быть в отношениях. Пусть даже, эта искренность и не всегда приятная
Мне снился сон. В котором полицейский, почему-то якут, выписывал мне штраф. И я тогда подумал, он мне выписывает штраф, потому что я «виноват». Но, потом поймал себя на чувстве, что я подгоняю свое самочувствие под то, чтобы чувствовать себя виноватым, раз уж он выписывает мне штраф.
Тут, суть не в том, что я виноват, и поэтому он выписывает штраф, а раз он выписывает штраф, значит я виноват. И так и должен себя чувствовать.
Что-то вроде хамелеона. Только тот идентифицируется с ландшафтом, а я с ожиданиями других людей.
И похоже, что я боялся их подвести, эти ожидания. От тебя чего-то ждут, возлагают надежду, надеются. И в голове «ждущих», есть образ твоих действий, образ твоих мыслей и даже чувств, которые ты должен являть. И обмануть которые будет как-то не по себе.
Я думаю, что желание «не оправдать ожиданий», может быть серьезной проблемой. Если, оно превращается в требование. И человек лишается возможности отпускать ситуацию тогда, когда сделать он ничего не может.
Это внутреннее требование, будет принуждать все время сверяться с «курсом», в правильном ли направлении я иду? Все ли у меня получается так, как от меня ждут?
Отсюда, я думаю, и будет проистекать страх успеха. Ведь, достигнув успеха, надо его удержать. А вдруг не сможешь? И разочаруешь того, кто в тебя «верил»?
Я думаю, что никто не может удержать успеха, достигнутого ради других. В случае его достижения, он превращается в обязанность. Мерило хорошего к тебе отношения. И терпя неудачу, человек страдает не от того, что он утратил свое положение, а от того, что упал с пьедестала в глазах того, ради кого он его достигал.
Такой человек внимательно смотрит, на выражение лица того, ради которого он старается. Чтобы понимать, какое тот являет к нему отношение в данный момент.
Но, с другой стороны, это отношение, это ведь не объективная данность. Это следствие интерпретаций. Того, как другой человек понимает мои проявления. А его понимание, является следствием его субъективной реальности.
Требование быть благодарным, за все то хорошее что получаешь от других. Не, желание, а именно требование. Когда благодарность нужно проявлять, не зависимо от того, что ты чувствуешь на самом деле. И часто именно так и происходит. Только, это не реальная благодарность, а уступка требованию ее демонстрировать.
Это требование на столько сильное, что от его возникновения ломило в затылке. Очень тяжело все время выглядеть благодарным и покладистым. Со временем, от проявления благодарности, остается только форма. Когда во вне, демонстрируешь то, чего нет у тебя внутри.
У меня в детстве был друг. Который то же видимо был «не благодарный». Про неблагодарность, нам часто говорили и родители, и другие родственники. Особенно, если мы что-то мы делали не так. Нам говорили, что мы не благодарные. И нам было стыдно.
От этого, хотелось выглядеть «благодарным».
Мой друг, был на год старше меня. Я ему завидовал, что у него есть дед и бабка, которая для него готовит пышки со сметаной и сахаром. А мне тоже хотелось, чтобы для меня так же готовили. Потому что, эти пышки мне нравились. Только, мои почему-то не хотели их печь.
Бабушка моего друга была сильно сгорбленная, и с вечной печатью несчастья на лице. Она всегда горевала, даже когда для этого никаких причин не было. И называла нас «друзьями по несчастью». По несчастью, это потому, что у нас не было отцов. Видимо, сам факт наличия отца, считался показателем счастья.
Дед пережил бабку на несколько лет. Хотя и впал в маразм.
Наверное, под старость им хотелось уже покоя, но, к сожалению, эта добродетель, для них была не доступна, потому что мы постоянно бегали и шумели. Но, что с нами делать они совершенно не понимали. Их единственная дочь, жила в другом поселке. И приезжать надолго не могла. Но, летом она отправляла моего друга их «охранять». И хоть мы были маленькие, но мы соображали. А дед с бабкой давно впали в маразм. Но, зато они были взрослые. И вроде, вместе получалось какое-то единое целое.
Мама моего друга жила в одиночестве. Его отец ушел от нее, и никогда с ней больше не связывался. Замуж повторно она так и не вышла. Хотя, я думаю, что у нее были на то возможности. Бабка, была уверена, что ее дочь несчастна. Была уверена, что ее внук несчастен. Потому что «без отца». Страдание было во всем. Страдание и ожидание благодарности…
Ожидание благодарности, было словно следствие тех страданий, печать которых несли наши родственники. Они страдали всегда. Не зависимо от времени года, месяца, или даже времени суток. И даже не зависимо от того, что коза родила пятерых козлят, и вчера принесли повышенную пенсию. А сегодня классный день и я поймал пять килограмм рыбы на рыбалке.
Я был бы очень благодарным, если бы мои родственники стали печь такие же пышки, как пекла моему другу его бабушка. Ведь именно их я у них просил. Но, пышки печь они не хотели. А только страдали и требовали за свои страдания благодарности.
Я думаю, страдание, отчасти вызвано страхом радоваться. Радоваться, это, наверное, как чувствовать, что в твоей душе есть бог. А страшно радоваться оттого, что кто-то другой может это увидеть. А когда увидит, то разозлится. Как будто ты присвоил себе то, что принадлежит другому. И от этого, те «другие» становятся беспокойными.
Наверное, чтобы не отобрали бога, они и прятали свою радость.
Сегодня я какой-то рассеянный. Мысли есть, но еле-еле шевелятся. Я обратил внимание что с трудом сохраняю свое мышление целенаправленным. Скорее, мне трудно удержать конечную цель в голове. Так, чтобы не отклоняться в сторону. Но, сегодня я смог это сделать. Сегодня разговаривал с покупателем, которого в точности как меня раньше, все время переключало в стороны. И я все-таки довел наши переговоры до логического конца.
Вторая проблема, которую я в себе заметил, это желание перебивать собеседника. Не давая ему договорить. Я замечаю эту тенденцию всякий раз, когда он делает ошибочные выводы, или выводы, которые явно противоречат моим интересам. Или, когда он начинает говорить так, словно не слышит меня.
Вот, сижу думаю, а что меня больше всего в этих ситуациях беспокоит? Думаю, что это вызвано тем самым «не слышит меня».
Он ведет себя так, словно у него отсутствует восприятие информации извне. Когда я говорю, он хлопает глазами, и вроде что-то понимает. Но, потом, когда он начинает отвечать, я понимаю, что «понимал» он что-то другое. И это другое. Никоим образом не связано с тем, что говорил ему я.
Я думаю, что это какое-то нарушение, которое не позволяет ему меня слышать. И меня понимать. А я, видимо обижаюсь, думая, что он игнорирует меня специально.
Сегодня мне вспомнилась моя прабабушка Надя. Я ее помню в стареньком халате. Который, как мне казалось, был ее возраста, или может даже старше. Это был велюровый синий халат. Но, от потертости и старости, приобрел светло серый, а места вообще, похожий на белый цвет. Бабушка была еврейкой. Очень худенькая и маленькая. Но, с живыми и веселыми глазами. Хотя, маленькой она, наверное, казалась из-за горба. Ходила, согнувшись в три погибели.
Я ее называю бабушкой, хотя она мне вообще не родственница. Когда началась великая отечественная война, то мама моей родной бабушки, погибла. А отец, был на фронте. Вот баба Надя и забрала ее к себе, вместе с сестрой. Так как, жила одна. У нее самой, было много братьев и сестер, но ее семья жила в другом поселке, за пятьдесят километров. Каким-то образом она оказалась живущая в нашем поселке. И живущая одна.
В итоге, с этой прабабушкой жили обе бабушки, потом жила моя мама, и какое-то время я.
Таким образом, я стал ее внуком.
Иногда, к ней приезжала сестра. Такая же маленькая и худенькая. Но, тоже с очень живым и веселым характером. Этим они были похожи. Мне она нравилась. В отличии от моих родственников, у нее не было налета уныния и вечных страданий.
Я помню последний приезд ее сестры. Им было уже лет под восемьдесят. Они долго о чем-то говорили в другой комнате, за закрытыми дверями.
Я думаю, сестра предлагала ей переехать домой. В ее родную семью. Потому что они были уже старые. И хоть были самостоятельными, но понимали, что со временем, будут нуждаться в уходе.
Но она решила остаться. Хотела посмотреть, как я закончу школу и поступлю в университет. Что я и сделал.
Баба Надя никогда не ругалась. Никогда не выговаривала мне за то, что я себя как-то не так веду. Никогда не выговаривала за то, что я не благодарный и ей не помогаю. Удивительным образом с ней и не хотелось себя вести как-то «не так», и наоборот, помогать хотелось.
Остальные мои родственники, любили вести назидательные разговоры. И объяснять мне как неразумному, как себя правильно вести, и как правильно жить. И потом сетовать, на мое непонимание (как об стенку горохом)
Был случай, когда, будучи подростком, я пришел с дискотеки изрядно перебравший алкоголем. И на следующий день, бабушка сказала «видел бы ты свои глаза…». Больше, пить мне не хотелось…
Я подумал о долженствовании. Которое, так любят ставить во главу угла некоторые родители. Они бьются, над тем, чтобы доказать своим детям что они для них (для детей) много делают. А те (дети) глупые не понимают, как родители стараются для них, и оттого не проявляют благодарности.
Так получилось, что с чужим человеком, я был гораздо более близок чем с родными. (я вот еще подумал о женщинах, у которых нет детей. Для ребенка, пожалуй, не биологическая относительность важна, а то какой человек будет его растить. Ведь и моей бабы Нади тоже детей не было… А я ее чувствовал, как самого близкого человека)
С ней можно было радоваться. С остальными родственниками, это было тяжело. Так как, за радостью следовало какое-то жуткое пророчество.
(Я как-то раньше об этом и не задумывался. Уже будучи взрослым, мне вообще казалось, что радость лучше скрывать. «Дабы не накликать беды!». А тут, получалось что можно радоваться и беды никакой не будет.
Смотри ка… Получается, что кто-то может вместе с тобой порадоваться. И скорее всего, такие люди были в моей жизни и может даже, есть и сейчас. Но я опять же, я как-то об этом не задумывался.
Бабушка была 1914 года рождения. В революцию ей было как раз три года. Семья у них была зажиточная, и коммунисты приходили их раскулачивать. Видимо напугали ее сильно. Может от этого, она боялась поднимать голову. Оттого, наверное, и горб на спине получился.
Она с юмором говорила о той ситуации, когда их раскулачивали. Ее она помнила. Пришли коммунисты, и все забрали из дома. Не просто все ценное, а именно – все! Остался только один чугунок говорит, висеть на заборе. Но, потом один из них вернулся, и забрал и его…
После этого, она очень боялась иметь достаток. Хотя, земли у нее было много, и можно было бы целый колхоз на ней организовать. Говорила, что грабят богатых, и я ей верил. Но ведь это совсем не так. Те, кто был реально богат, просто уехали из страны и все. Сохранив все свои сбережения.
А грабили тех, кто не успел, по какой-то трагической случайности. И тех, кто остался, не соотнося себя к «богатым». Оттого, и не переживая за перспективу попасть под раскулачивание.
Бабушка была не грамотная. Писать и читать она не умела. Вернее, читать умела, но очень тяжело и по слогам. Но, удивительным образом, научила читать меня. Когда я захотел научиться.
Она знала почти все буквы, но боялась, что перепутает, и оттого попросила мою маму написать в столбик буквы, чтобы я мог, их повторять. Потом мы лежали на кровати с книжкой, и пытались оба читать. Работали во всю, ибо уровень подготовки, у нас примерно одинаковый…
Потом, мы учились кататься на коньках. Она купила у соседки коньки и клюшку. Ее ребенок уже из них вырос, а мне получалось были в самую пору. И ходили зимой на речку. Я пытался устоять на коньках, а бабушка тянула меня за клюшку. Страшно было не передать словами. До сих пор не могу понять, как она в валенках на ногах стояла? Да еще, и меня по льду таскала. Но, кое как, я перестал падать, и смог держаться на ногах, хоть и едучи держась за клюшку. Иногда мне казалось, что бабушка сейчас сама влезет в коньки, возьмет клюшку и поедет играть в хоккей.