Владимир Васильевич Гриньков
Шоумен. Король и Злой Горбун
1
– Вы будете получать десять тысяч долларов в месяц. Плюс служебный «Мерседес». Плюс ежегодно два отпуска по две недели каждый с оплатой авиабилетов и отелей в любой точке земного шара.
Баранов замолчал и выразительно, с прищуром, посмотрел на Гончарова. Он был сейчас хозяином положения и намеревался насладиться произведённым эффектом. Но сидевший напротив человек умел держать себя в руках. С невозмутимым видом отпил вина из бокала и, только поставив бокал на стол, уточнил:
– Речь, как я понимаю, идёт о деловом предложении?
Его выдержке можно было позавидовать. Казалось, что обещанные десять тысяч долларов ежемесячно его нисколько не волнуют.
– Конечно, это деловое предложение, – терпеливо подтвердил Баранов. – Этому банку нужен хороший руководитель. И мы очень надеемся на вас.
– Крепкий банк? – осведомился Гончаров.
– Да, положение устойчивое. Баланс за прошлый год …
– Баланс – штука нехитрая, – перебил Гончаров.
Баранов даже поперхнулся. Сидел и безмолвно смотрел на своего собеседника. Наверное, не ожидал от него ничего подобного.
– Баланс я и сам вам какой хотите могу нарисовать, – невозмутимо сказал Гончаров.
Баранов на всякий случай неуверенно засмеялся:
– В ваших талантах я не сомневаюсь. Потому и обратился именно к вам, а не к кому-то другому. Так вы согласны?
Ему сейчас было очень важно получить согласие собеседника. Простое слово «да» – вот и всё, чего он добивался.
– А где же прежний руководитель банка?
К ответу на этот вопрос Баранов был готов заранее.
– В тюрьме, – сказал он, глядя на собеседника ясным и честным взором. – Проворовался, и мы его сдали.
Это было ничем не прикрытое предупреждение. Фактически угроза. Будешь воровать – тоже сядешь. Будешь честен с нами – вот тебе твои десять тысяч баксов ежемесячно.
Или кнут, или пряник. Привычный выбор для джентльмена.
– Строго вы с ним, – заметил Гончаров. – Хотя, конечно, могли бы и убить.
Ничего похожего на испуг не отразилось на лице Гончарова. Внешне он оставался всё таким же невозмутимым, и это заставляло Баранова нервничать – он никак не мог понять, как вести себя с собеседником.
Простая вроде ситуация: хозяин принимает на работу служащего. Нанимает. Крупная финансовая организация ищет толкового специалиста на главную должность в подконтрольный этой организации банк. Но Баранов всё не мог избавиться от впечатления, что не он хозяин, а его собеседник Гончаров, и не мог понять, почему всё происходит именно так, а не наоборот. Оттого и пребывал в растерянности. Баранов чувствовал, что вот ещё немного – и он дрогнет, совершит в разговоре ошибку.
– Интересное, конечно, предложение, – признал, наконец, Гончаров и не спеша огляделся.
Они сидели за отдельным столиком в большом, но не шумном ресторане. Время было совсем не позднее, и пока посетителей – раз, два и обчёлся. Свет ещё не зажигали, и отражаемые многочисленными зеркалами предметы казались тёмными.
– Люблю получать интересные предложения, – продолжал Гончаров. – Но и делать их тоже люблю.
Баранов вежливо улыбался в ответ, ещё не понимая, что к чему.
– Я с удовольствием поработал бы на вас. Но слишком много дел. Так что давайте наоборот, а?
– Как? – изумился Баранов, всё больше и больше мрачнея.
– Не я – на вас, а вы – на нас.
Баранов уже не улыбался – даже кривой улыбкой.
– У нас большой и серьёзный интерес к организации, в которой вы работаете. И мы хотели бы…
– Мы – это, извините, кто? – осведомился Баранов.
Вместо ответа Гончаров извлёк из внутреннего кармана своего роскошного пиджака какое-то удостоверение и показал его Баранову. Так и держал удостоверение перед носом своего собеседника, пока тот читал, что же там написано, и когда Баранов дочитал до конца, с ним уже можно было делать всё, что угодно. Вконец растерявшийся человек не способен ни на какие осмысленные действия. Гончаров спрятал удостоверение и отпил вина из бокала. Он сейчас был похож на удава, а сжавшийся в комок Баранов – на кролика.
– Мы не можем бороться с преступностью только законными методами, – сказал Гончаров. – Поэтому приходится искать помощников повсюду. И на самом дне, и на самом верху. И когда вы назначили мне встречу, я подумал, что оно и к лучшему.
– Я предполагал поговорить только о вашей работе в банке, – вяло попытался увильнуть Баранов.
– И об этом мы поговорим. Потом… А пока – о вас. Даже не о вас, а о вашей организации. Там интересные вещи творятся. Мы с одной стороны пытались подступиться, с другой – ничего не получается. А многого в происходящем просто не понимаем. Вы бы написали нам небольшой докладик, а?
– О чём?
– О вашей организации. Что делается там, откуда деньги приходят, куда уходят.
Баранов оглядывался по сторонам, будто высматривал пути отступления. А Гончаров был совершенно спокоен. Как будто твёрдо знал, что никуда теперь Баранов не денется.
– Я не могу.
– Почему? – без удивления в голосе осведомился Гончаров.
Это прозвучало так, будто он хотел сказать: другие-то могут, и у тебя, значит, получится.
– Ну, не могу. Это трудно объяснить… Я даже не знаю, как сказать… В общем…
Гончаров не стал дослушивать эту сбивчивую тираду до конца. Склонился к своему собеседнику и, глядя тому прямо в глаза, произнёс негромко, но веско:
– Самая большая глупость, которую только может совершить взрослый человек – это поссориться с некоторыми государственными структурами. Например, с нашей. Потому что после случившейся ссоры для человека начинается совсем другая жизнь. Карьера рушится, возникают какие-то непредвиденные неприятности, всплывают старые грехи, а к ним добавляются и новые, которых никогда вроде бы и не было, и всё это растет, как снежный ком…
– Это ошибка, – пробормотал Баранов. – Я вам сейчас все расскажу…
– И человек потом жалеет о собственной несговорчивости, но поправить уже ничего нельзя.
Вконец растерявшийся Баранов уже не пытался ничего сказать, только оглядывался по сторонам, будто отыскивая кого-то в ресторанном зале.
– Вы не ошибаетесь, – спокойно сказал Гончаров. – Я пришёл сюда не один, и в зале есть наши люди.
– Что происходит? – спросила Светлана. – Я ничего не понимаю.
Я тоже ничего не понимал. Всё происходящее в зале мы снимали скрытой камерой. Прямо через зеркала. И столик, занятый Гончаровым и Барановым, находился всего в пяти метрах от нас. Совсем близко. Нас разделяло лишь зеркало. С той стороны зеркала – они, с этой – мы. Они нас не видят, мы их и видим, и снимаем. До некоторых пор всё шло точно по сценарию, и вдруг началось что-то такое, чего не должно было быть. Сплошная импровизация. Причем импровизировать начал человек, который даже не подозревал, что он участвует в тщательно подготовленном спектакле. И вдруг – этакие фортели.
– Его предупредили, – высказал предположение Дёмин.
– Кто? – не поверил я. – Из посторонних о розыгрыше знает только его жена.
– Вот она и предупредила.
– Чушь! – замотал я головой. – Она же сама и написала нам письмо. Зачем ей всё разрушать? Сама же хотела, чтобы мы разыграли Гончарова.
– А что за удостоверение он показал Баранову? – вспомнила Светлана.
– Я не рассмотрел.
– Может, милицейское? – предположил Дёмин.
Я даже не успел ему ответить. Потому что события в зале приняли совсем уж неожиданный оборот.
– Чтобы вы не думали, что я беру вас на испуг, – произнёс Гончаров и сделал жест рукой, будто подзывая кого-то.
Из-за углового столика тотчас поднялся мрачноватого вида крепыш и приблизился к Гончарову.
– Спасибо, лейтенант, – сказал ему Гончаров. – Вы свободны.
– Все? – уточнил крепыш.
– Нет, только вы. Остальные продолжают нести службу.
Крепыш щёлкнул каблуками. Проходивший мимо официант подозрительно посмотрел на него. Баранов следил за происходящим неподвижным взглядом. Мы в своём укрытии, честно говоря, пребывали в схожем состоянии. Тем временем крепыш чётко развернулся и вышел из ресторана.
– Какой лейтенант? – пробормотал Дёмин. – Какая служба? Что за чёрт? Может, прекратить съёмку?
– Съёмку продолжать, – сказал я. – А там посмотрим.
Разыгрывался какой-то фарс. Я ничего не понимал. Совершенно.
– Вот видите, – сказал Гончаров своему соседу по столику. – И точно так я могу поднять в этом зале еще нескольких.
Сделал паузу и заключил:
– С нами нельзя шутить, молодой человек.
У Баранова был такой вид, будто он хотел бы немедленно уйти, исчезнуть, но не мог этого сделать по причине полного отсутствия сил.
– Это не вербовка, – сказал Гончаров. – Это просто просьба об услуге. Завтра ровно в шесть вечера мы встречаемся с вами у входа в этот ресторан. Я передам вам вопросник, по которому вы и подготовите свой доклад. Недели вам хватит?
Баранов не успел ответить. Гончаров похлопал своего собеседника по плечу и сказал:
– До завтра!
Он ушёл и даже не оглянулся. Баранов сидел за столиком, глядя куда-то в одну точку. Я понял, что пора бы мне к нему выйти. На моё появление он никак не отреагировал.
– Эй! – негромко позвал я его. – Все в порядке?
Он попытался сфокусировать свой взгляд на мне, и это ему не сразу удалось.
– Вы меня подставили, – пробормотал Баранов.
– Брось! – поморщился я. – Хотя я сам ещё не могу понять, что произошло…
– Он из ФСБ.
– Брось! – опять сказал я.
– Он показал мне удостоверение. Полковник ФСБ Гончаров.
– Слушай, а может, это правда? – произнёс вынырнувший из-за моей спины Дёмин.
Я понял, что съёмка не удалась и все наши труды пропали даром, и потому не смог сдержаться, взорвался:
– Что – правда? Гончаров – из ФСБ? Полковник? Да он грузчик из овощного! Вы это можете понять? Он же разыграл нас, как пацанов!
– Но откуда он мог знать? – озадачился Дёмин.
– От жены своей! В сговоре они!
А оператор со своей камерой уже вышел в зал. Красный глазок камеры светился.
– Да прекрати ты! – прикрикнул я. – Всё! Конец съёмке!
За время существования программы «Вот так история!» мы разыграли множество людей. А вот сегодня впервые сами попались на удочку. Гончаров, наверное, скоро уже будет дома. Я представил, как он со смехом рассказывает о нас своей жене. То-то будет веселье. Вроде бы ничего страшного. Мы разыгрывали людей, сегодня же разыграли нас – бывает. Но мы в подготовку съёмок ухнули уйму денег. И все старания окончились ничем.
– Ладно, всё спишем на издержки, – примирительно сказала Светлана.
Она была права, конечно. Потому что ничего другого нам и не оставалось.
2
В два часа ночи мне позвонил Касаткин. Ещё не слыша его голоса, я уже почувствовал стремительное приближение накатывающихся на меня неприятностей.
– Женя? – спросил Касаткин по-будничному спокойно, как будто и не ночь стояла за окном. – Что там у тебя стряслось?
– У меня? Стряслось? – изобразил я непонимание.
Уже догадался, что звонок как-то связан с нашей вчерашней съёмкой, но что Касаткин имеет в виду?
– Эта женщина подняла панику. Отдай ты ей мужа.
– Мужа? – теперь уже непритворно изумился я.
– Она всех подняла на ноги. У тебя вчера была съёмка?
– Да.
– Твой герой не вернулся домой.
– Да я его не видел после съёмок! Он ушел совершенно неожиданно…
– Женя! Верни женщине мужа!
Эту фразу Касаткин произнёс будто бы в шутку, но я прекрасно понял, что он хотел сказать. Он – руководитель телеканала, у него море забот, и не хватает ещё ему выслушивать претензии по поводу исчезновения людей. В общем, если уж у нас случилась какая-то накладка, то это наша, а не его забота – погасить поднявшуюся волну.
– Так что же всё-таки случилось? – настаивал Касаткин.
– Я и сам не пойму, Николай Вадимович. Шла съёмка. Мы разыгрывали одного человека, он работает грузчиком в овощном магазине. И якобы крупная финансовая структура, не зная о роде его занятий, предлагает ему возглавить банк. В общем, как будто произошла путаница. Всё идёт по плану, и вдруг этот грузчик достаёт удостоверение полковника ФСБ и пытается завербовать нашего актёра.
– Ты шутишь?
– Нисколько.
– Вот чёрт! – сказал Касаткин.
– Да никакой он не полковник!
– Сам же говоришь – удостоверение.
– Я вам сам какое хотите удостоверение состряпаю.
– Так, давай по порядку, фамилия его как?
– Чья?
– Эфэсбэшника этого.
– Не эфэсбэшник он!
– Ну ладно, грузчик. Фамилия его как?
– Гончаров, – вздохнул я.
Значит, завертелось колесо. Касаткин сейчас запишет фамилию и по своим каналам будет выяснять, не полковник ли действительно этот самый Гончаров. Ему предстоит бессонная ночь. И мне, следовательно, тоже.
– Адрес?
Я продиктовал.
– Телефон?
И телефончик у меня был записан.
– Свяжись с его женой, – буркнул мне на прощание Касаткин.
Это означало – возьми её на себя, чтобы не мешала.
Я позвонил. Трубку сняли мгновенно, будто жена Гончарова неотлучно пребывала у телефонного аппарата.
– Нина Тихоновна? Здравствуйте. Это Колодин.
– Женечка! Как хорошо, что вы позвонили! У меня же только ваш рабочий телефон! А Серёжа мой не пришёл, я уж извелась вся, не знаю, куда звонить.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Вчера днём. Когда он на встречу с этим вашим человеком отправлялся.
– Он после этого больше не появлялся?
– Нет.
– И не звонил?
– Нет.
– Нина Тихоновна, он знал о том, что его разыграют?
– Нет. Я всё ему сказала, как вы велели.
– Что именно вы ему сказали?
– Что муж моей подруги ищет человека на какую-то хорошую должность и что неплохо было бы попробовать.
– Значит, он не мог догадаться о том, что ему предстоит участвовать в спектакле?
– Нет.
А я-то думал, что она ему всё рассказала. Поэтому не стал ей звонить после сорвавшейся съёмки. А Гончаров, оказывается, даже не появился дома.
– Я подъеду к вам. Можно?
– Да, конечно.
Через час я уже был у неё. Нина Тихоновна выглядела неважно. Как и должна выглядеть женщина, у которой исчез горячо любимый супруг. Значит, никакой инсценировки. Именно в эти минуты я и поверил в то, что у нас действительно могут быть неприятности. Единственное, чего я пока не знал – какого именно рода эти неприятности будут.
– Сейчас сюда подъедет мой товарищ, – сказал я. – Он отправился в телецентр, чтобы привезти кассету с записью вчерашней передачи.
Нина Тихоновна слабо кивнула, но какие-то там кассеты, как я понял, её мало волновали в эти минуты.
– Где Серёжа?
– С ним всё в порядке, вы не волнуйтесь.
А что еще я мог сказать? И сам ничего не знал наверняка.
– Я хотел кое о чём вас спросить.
Она опять кивнула – всё так же слабо.
– Где работает ваш муж?
– В магазине, вы же знаете.
– Давно он там работает?
– Год. Нет, чуть больше.
– А прежде где трудился?
– В столярной мастерской.
– Долго?
– Нет, не очень. Года два, может, или меньше.
– А до мастерской?
– У коммерсанта одного, в коммерческой палатке.
Всё, что она сейчас говорила, я и сам знал. Навёл справки о Гончарове, готовясь к съёмке. У этого человека была самая обычная биография. Много лет он слесарил на заводе и с этого же завода ушёл бы на пенсию, если бы не перестройка. Когда всё стало меняться, завод остановился, и Гончаров уволился. В следующие десять лет с небольшим он поменял два десятка мест работы, нигде не задерживаясь подолгу. Не потому, что был плохим работником, а исключительно, как я понял, в силу своего характера. Не любил сидеть на одном месте, не мог, и пока всё спокойно было вокруг, ещё как-то крепился, а как задуют ветры перемен – его срывало с места и несло по жизни.
– А в армии он служил?
– А как же, – сказала Нина Тихоновна. – В автобатальоне.
– И воинское звание у него было?
– Младший сержант.
С такой гордостью произнесла эти слова, как будто речь шла как минимум о генерал-лейтенанте.
– А сейчас у него какое звание?
– Сейчас? – наморщила лоб женщина. – Да вроде то же и осталось.
– Неужели? А я вот знаю, что он офицер.
– Офицер? – совершенно искренне изумилась Нина Тихоновна.
– Офицер, – подтвердил я. – Полковник.
Я видел её глаза в эту минуту и понимал, какую говорю чушь.
– И ещё у него есть удостоверение полковника ФСБ.
– ФСБ? – совсем растерялась она.
– Да, это бывший КГБ.
Она застыла в изумлении. Смотрела на меня так, будто не знала, что и думать. Вроде и чушь я говорю, да уж с больно серьёзным видом. Вот она и подрастерялась.
– А вы сами разве не видели? – спросил я. – Что ж это Сергей Андреевич вам об этом никогда не рассказывал?
– Я и не знала ничего.
Ну и как же это понимать? Я не удержался и вздохнул.
– Так я вас хотела насчет Серёжи спросить…
К счастью, в эту минуту раздался звонок.
– Это, наверное, приехал мой товарищ.
Действительно, на пороге появился Дёмин – невыспавшийся и мрачный.
– Кассету привёз?
– Привёз, – буркнул в ответ Дёмин.
Нина Тихоновна смотрела на него так, будто он должен был немедленно сообщить ей о судьбе пропавшего Гончарова.
– Посмотрим запись, – предложил я.
Отснять мы успели довольно много, и, не желая тратить время, я перемотал кассету, чтобы начать просмотр с того самого момента, когда Гончаров предъявил собеседнику своё удостоверение.
– Слева – наш актёр, – сказал я. – Вот ваш супруг показывает ему удостоверение.
На лице Нины Тихоновны застыло изумление. Ещё бы! Прожить с человеком больше двадцати лет – и вдруг узнать, что он не слесарь и не грузчик, за которых себя выдавал все эти годы, а полковник спецслужбы. Так не бывает. Что-то подобное я и предполагал. Конечно, никакой он не полковник. И сейчас всё выяснится. Появится тот самый «лейтенант», что сидел за угловым столиком…
– Сейчас ваш муж подзовёт одного человека, – продолжал я комментировать происходящее на экране. – Всмотритесь в его лицо. Вы наверняка его знаете.
А Гончаров уже сделал жест рукой. «Лейтенант» приблизился. Я нажал кнопку «пауза». Изображение на экране замерло. Лицо «лейтенанта» виделось достаточно отчётливо.
– Вы знаете его, Нина Тихоновна?
Я ожидал услышать скорое «да», но ответа всё не было, и тогда я обернулся к женщине. Не приходилось сомневаться, она очень хотела узнать этого парня. Напрягала память и даже морщила лоб. Но ничего не приходило ей на ум. Вот это для меня стало полной неожиданностью.
– Посмотрите внимательнее, – попросил я.
– Нет. Я его не знаю.
– И не видели никогда?
Она покачала головой. Я обернулся к Дёмину. Он был мрачен и, похоже, неприятно удивлён. Я, честно говоря, тоже. Потому что наша единственная версия рухнула. Мы думали, что Гончаров всё же что-то пронюхал и решил на наш розыгрыш ответить своим. Для этого он привёл в ресторан своего знакомого, тот должен был сыграть роль «лейтенанта». Кого можно попросить о подобной услуге? Соседа по дому. Кого-то из родственников. Или сослуживца. И Нина Тихоновна обязательно должна была знать этого «лейтенанта». Если не по имени, то хотя бы в лицо.
– Посмотрите ещё, – настаивал я.
И опять она покачала головой. Значит, не знает. С каждой минутой вся эта история нравилась мне всё меньше и меньше.
– Куда вы звонили?
– Когда? – не поняла женщина.
– Сегодня ночью. На телевидение – это я знаю. Ещё куда?
– Никуда.
Значит, в милицию пока не обращалась. А придётся. Теперь я был в этом уверен. Но в милицию – только после звонка Касаткину.
– От вас можно позвонить?
– Ну конечно.
Я набрал номер домашнего телефона Касаткина. Он, как я и ожидал, не спал.
– Это Колодин, – сказал я. – Вы выяснили?
– Сергей Андреевич Гончаров не является сотрудником ФСБ и никогда им не был.
– Сведения точные?
– Абсолютно! – подтвердил Касаткин.
С его положением и связями выяснить желаемое можно в любое время дня и ночи.
– Что ты думаешь по этому поводу? – спросил он.
– Надо подключать милицию.
В разговоре возникла пауза. Я понял, что Касаткин просчитывает варианты. Перебрал все доступные и остановился на единственно верном.
– Да, – сказал он в трубку. – Ты прав.
3
Когда Нина Тихоновна наконец поняла, что и мы о месте пребывания её супруга не имеем ни малейшего представления, ей сделалось плохо. Пришлось вызывать «Скорую». Приехавший врач сделал укол.
Женщина пришла в себя, и на её лице даже вновь проступил румянец, но она всё ещё была слаба. Оставлять её одну мы просто не имели права.
– Будешь здесь, – сказал я Дёмину.
– А ты?
– Я к Касаткину. Будем искать Гончарова.
Во дворе я обнаружил, что уже наступило утро. Касаткин почти наверняка на работе. И я поехал к нему.
Он был по обыкновению тщательно выбрит и выглядел безупречно, только глаза его выдавали – всё-таки не спал ночь.
– Тут вот какое дело, – сказал мне Касаткин. – Формально ты вовсе ни при чём. Можно было бы предложить этой женщине самой обратиться в милицию. Её это муж, и наше дело – сторона. Но так нельзя.
Я и не сомневался в этом.
– Всё-таки он исчез практически в процессе съёмок. И если мы самоустранимся…
– Я и не собирался самоустраняться.
– Это хорошо, – кивнул Касаткин. – В общем, некрасивая история, Женя. Придётся как-то выпутываться.
Я его понимал. Люди исчезают тысячами, и никого, кроме близких родственников, это вроде бы не волнует. Но если исчезновение Гончарова какой-нибудь досужий журналист свяжет с нашей программой – шум поднимется большой. Жареный факт. Настоящая сенсация. Кто-нибудь из наших конкурентов непременно захочет подбросить дровишек в разгорающийся костёр скандала – и всем нам станет жарко. Вот этого-то Касаткин и не хотел. Я, по чести говоря, тоже, но скандал как таковой меня сейчас не очень-то волновал. Человек исчез! Вот это действительно была неприятность.
– В соседнем кабинете тебя дожидается один человек, – сказал Касаткин. – Поговори с ним.
– Кто такой?
– Он из ФСБ.
Я изумлённо воззрился на собеседника. Касаткин сохранял внешнюю невозмутимость, всем своим видом словно говоря мне: а что тут, мол, такого особенного? Как будто я каждый день только и делал, что общался с людьми с Лубянки.
– И о чём я должен с ним говорить?
– Не о чём, – поправил меня Касаткин, – а о ком. О Гончарове.
– Так, значит, Гончаров действительно…
– Это ещё ничего не значит, – перебил меня Касаткин. – Просто раз уж выплыло это удостоверение…
– Которое предъявил Гончаров?
– Да, оно самое. И теперь люди из ФСБ хотят знать, откуда оно взялось. Эго ведь не шутки, сам понимаешь.
Ещё бы не понимать. Теперь вот за Гончарова возьмётся ещё и ФСБ. Какие-то сутки назад я и представить себе не мог, что начнётся такая катавасия.
– Хорошо, гражданин начальник, – вздохнул я. – Ведите.
Человек из ФСБ оказался довольно молодым, не намного старше меня. Он говорил тихим голосом и был похож на недавнего выпускника пединститута. Долго расспрашивал меня о Гончарове, о подробностях вчерашней съёмки, попросил подарить ему кассету, которую тотчас же спрятал в свой портфель.
Касаткин не отлучался ни на минуту. Мне показалось, что он старается всё удерживать под контролем. Он вращался в таких сферах, где очень хорошо знают, что такое настоящие интриги. И то, что мне казалось нелепостью и досадным недоразумением, представлялось ему, наверное, совсем иначе. Крах любой карьеры всегда начинается с какой-то мелочи, даже с пустяка. Поэтому обладатель высокого кресла в каждом рядовом случае пытается отыскать скрытый от глаз непосвящённых смысл. И даже в истории с Гончаровым, вполне возможно, Касаткин видит угрозу для себя лично. Может, я сговорился с его конкурентами и специально подстроил эту каверзу руководителю одного из главных телевизионных каналов страны. Пока что Касаткин вроде бы и ни при чём, но вот кто-то ушлый повернёт обстоятельства дела не так, а этак, и в результате этого кульбита на место Касаткина придёт другой человек. А сам Касаткин отправится на досрочную пенсию. Именно так мне представлялся ход его мыслей.
Напоследок мой собеседник из ФСБ поинтересовался, где можно найти Баранова, того самого актёра, который единственный только и видел удостоверение в руках Гончарова.
– Баранов-то вам для чего? – не выдержал Касаткин.
– Он должен описать виденное удостоверение. Может быть, оно вовсе и не нашего ведомства.
Собственно говоря, их одно только удостоверение, наверное, и интересовало. Быстро выяснив, что Гончаров – не их человек, они озадачились мыслью о непонятно откуда взявшемся удостоверении. Если оно выплыло здесь, то точно так же может выплыть и в другом месте, и вполне допустимо, что в следующий раз это может случиться при каких-то криминальных обстоятельствах.
Когда эфэсбэшник ушёл, я недоумённо пожал плечами.
– Что происходит, Николай Вадимович? Неужели из-за одного только удостоверения они так всполошились?
– А почему бы и нет? – буркнул Касаткин.
Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Но расспрашивать его о чём бы то ни было бесполезно. Это я знал по опыту.
– Женщина пусть подаст заявление в милицию, – сказал Касаткин. – А ты сядь на телефон и обзвони морги и больницы.
Я кивнул и поднялся из-за стола.
– Да, и ещё, – вдруг вспомнил Касаткин. – Ты с Огольцовым говорил?
– О чём?
– Там у него какие-то вопросы к тебе.
– Я зайду.
Гена Огольцов – из молодых, да ранних – был генеральным продюсером телеканала. То есть тем самым человеком, который окончательно решал, какие программы для телеканала купить, а какие отфутболить. Ещё он заведовал распределением эфирного времени – мог поставить твою программу на хорошее время, а мог и на какие-нибудь четырнадцать часов тридцать минут, когда телевизор по всей стране смотрят три с половиной пенсионерки.
До Огольцова мне сейчас не было никакого дела. У меня Гончаров пропал. Прямо по ходу съёмок.
За полтора часа мы со Светланой обзвонили все те печальные места, по которым обычно в первую очередь и пытаются разыскать пропавших. Гончарова нигде не было – ни в моргах, ни в больницах. Его не задерживала милиция, и он не попадал в вытрезвитель. Человек вышел из ресторана и исчез. Испарился. Растворился в воздухе.
4
Ближе к вечеру в офис заявился Дёмин. Он был печально-хмур и неразговорчив. На мой вопрос, как там бедная Нина Тихоновна, он ответил коротким «нормально».
Мы были совершенно выбиты из колеи и не могли думать о работе, но о ней нам напомнили и помимо нашего желания. В половине шестого позвонил Гена Огольцов.
– Привет, талантище! – провозгласил он. – Как идёт творческий процесс? Фонтан идей не пересох?
Он был весел и игрив, как обычно. Наверное, ещё не знал о наших неприятностях.
– С идеями всё в порядке, – без особого энтузиазма ответил я.
Мой тон его насторожил.
– Я оторвал тебя от дел? Лишил возможности творить?
– Нет, что ты …
– Точно, помешал! – определил проницательный Огольцов. – Но тут такое дело, звезда ты наша. Мне бы с тобой покалякать, творческие планы твои разузнать.
– Когда?
– А прямо сейчас. Я тебя, если честно, третий день разыскиваю.
– У меня была съёмка.
– Я так и понял. Так когда?
– Сейчас? – вопросительно произнёс я.
– Почему бы и нет?
– Через пять минут буду у тебя.
Я положил трубку. Дёмин с безучастным видом рассматривал пейзаж за окном, известный ему, наверное, до мельчайших подробностей.
– Огольцов? – спросил он, не оборачиваясь.
– Да.
– Ты разговаривал с ним о новых программах?
– Пока только в общем. Сказал ему, что мы хотели бы это делать.
– А он?
– Обещал подумать.
– Наверное, уже подумал, раз зовёт к себе.
Огольцов был в кабинете один. За две последние недели кабинет изменился – в очередной раз. Нет, мебель осталась прежняя и цвет стен тоже, но зато теперь эти самые стены были сплошь увешаны какими-то футуристическими картинами. На картинах пестрели красные шары и зелёные пятна, похожие на сильно размазанные по небосводу облака. Это могло обозначать что угодно – и дивные пейзажи неведомых планет, и самый заурядный бильярдный стол, увиденный художником в минуты жесточайшего похмелья. Я всегда предполагал, что подобная абстракция вполне во вкусе Гены Огольцова. Он был настоящий денди, продвинутый товарищ, как говорили о таких, эстет и сибарит, а такой человек, как вы понимаете, ни за какие коврижки не станет умиляться при виде банальных левитановских пейзажей.
– Привет, талантище! – воскликнул Огольцов.
– Повторяешься, – попенял я ему.
– Творцу надо напоминать, что он талант, – ухмыльнулся Огольцов. – А иначе закиснет. Слушай, последняя твоя программа была ничего.
– Это про оркестр, что ли?
– Про оркестр. Но учти, мне уже звонили из Министерства обороны, расспрашивали, из какой воинской части эти трубачи.
– А ты?
– А что я? Я не знаю. Так им и сказал.
Сюжет про военный оркестр был снят просто и без затей. Дёмин разыскал этих ребят в одной подмосковной воинской части, привёз их в Москву, мы поставили этих ребят в переходе метро, где они – в форме, при аксельбантах, всё как положено – играли военные марши, а перед ними, прямо у ног майора-дирижёра, стоял распахнутый футляр от контрабаса, на дне которого была рассыпана мелочь. Если бы не эти деньги в футляре, люди, возможно, и не обращали бы на происходящее никакого внимания, мало ли кто сейчас играет в метро, но медяки существенно смещали акценты. Сидящая без зарплаты армия вышла на заработки. Пока ещё не с автоматами, а с флейтами и тромбонами, но первый звонок уже прозвучал и был услышан. Мы снимали не столько играющий оркестр, сколько прохожих, их реакцию. В их взглядах не было злорадства. И даже любопытство прочитывалось лишь на лицах немногих. А вот растерянность я отмечал почти у всех. Потому что одно дело – знать о том, что зарплату не платят многим, в том числе и военным, и совсем другое – увидеть побирающихся лейтенантов собственными глазами.
– Ты всё-таки любишь обобщать! – шутливо погрозил пальцем Огольцов.
– Ну что ты! – вяло запротестовал я.
– Любишь, любишь! Ты бы полегче. Есть всё же священные коровы, которых трогать нельзя. Та же армия, например.
– Корову надо подкармливать. Хотя бы изредка. Иначе сдохнет.
Огольцов с шумом втянул воздух, хотел что-то сказать, но, подумав, только пожал плечами.
– Ты хотел со мной поговорить, – напомнил я.
– Да.
– О чём?
– О твоей программе. И о новых проектах тоже.
– С чего начнём?
– С новых проектов. Ты решил заняться ими всерьёз?
– Да. Ты же знаешь, у нас фирма, которая владеет правами на программу «Вот так история!». Теперь в рамках этой фирмы мы готовы запустить ещё две программы: одну для женщин, её будет готовить Светлана, а другая – что-то вроде телесериала, в которой актеры, разыгрывая какие-то сценки, будут обучать телезрителей поведению в разных непростых ситуациях.
– Пилотные выпуски готовы?
– Почти. Нам потребуется ещё неделя на то, чтобы довести их до ума.
– Выпуски должны быть еженедельные. Иначе весь проект теряет смысл.
– Почему?
– Мы должны поддерживать ритм, Женя. Если твои программы будут выходить реже, чем раз в неделю, телезрители от одного выпуска до другого будут забывать, кто ты такой и о чём вообще речь. Поэтому один выпуск в неделю – обязательное условие. Ты к этому готов?
– Первоначально мы предполагали делать по две программы в месяц.
