– «Впоследствии» не значит «вследствие»! – Я ухватился за спасительную юридическую формулу. – То, что мог видеть и слышать художник, само по себе ценной информации не содержит. Во всяком случае, в Митаве всему услышанному, как это у вас говорится, грош цена в базарный день. А рисунки… Кто теперь скажет, чьи образы на них были запечатлены? Кто знает, может, мальчишка – ученик живописца и приносил ему свои неумелые каракули?
– Ну да, ну да, – насмешливо кивнул Лис. – Юстинианов кодекс и все такое. Как же, как же, читывали, в смысле – писывали, знаем. Но у меня чутье. Если хочешь, интуиция или, там, считывание ауры… не канифоль мне извилины, сам выбери. Этот парень как-то вздернулся, когда мы плечами столкнулись, а потом засуетился и резво так со двора слинял. Вот скажи, зачем ему жужжать, если он не пчела?
Предчувствия друга могли показаться абсурдными, но я давно знал: в той структуре, из которой Сергей Лисиченко пришел в Институт, умело вырабатывали у сотрудников, как говорят охотники, верхнее чутье. Там хорошо знали, что недостаток интуиции может стоить жизни…
– Я так понимаю, ты уже начал действовать?
– Да так, по мелочи. Расспросил тут народ. Зовут того живописца Якоб ван Хеллен, какое-то время этот Леонардо Недовинченный крутился при вюртембергском дворе, пока тамошний герцог по-родственному не прислал его запечатлеть светлый образ дорогого, но такого далекого сородича.
– Погоди, то есть, он – голландец, живший в Вюртемберге?
– Верно подмечено.
– Но Голландия сейчас захвачена французами.
– Капитан, вот честно скажу, всегда восхищался глубиной твоих познаний.
– То есть, он может быть эмигрантом, как Конде и вся здешняя братия, а может и шпионом, маскирующимся под эмигранта.
Я на мгновение задумался. Ситуация вырисовывалась чертовски скверная. Если нелепые домыслы Сергея хоть отчасти верны, у кого-то неведомого имелась обширная картотека на штаб принца Конде и все его окружение.
– Ты выяснил, откуда приходит мальчик?
– Конечно. Из «Коронованного медведя». Мы проезжали этот трактир.
– Тогда давай проверим твои подозрения. А заодно и пообедаем. Думаю все же, что ты сгущаешь краски.
Мы вскочили в седла. Я старался не подавать виду, но подозрения напарника понемногу начали передаваться и мне. Хотелось верить, что его детективные построения лишь игра богатого воображения. Или нет?!
Оставалось надеяться, что парень не заподозрил подвоха. Скорее всего, разносчик лишь связной, возможно ни о чем не подозревающий. Если его используют втемную, будет не сложно перекупить или перевербовать парнишку. Лишь бы он еще не передал сегодняшние рисунки. Лишь бы не передал!
Хозяин трактира, рыжий детина, на звук плеснул в протянутую ему глиняную кружку пива с пенной горкой и неспешно, безо всяких эмоций сказал:
– Я с вами, господа, не знаком, раньше здесь никогда не видел, с чего мне вдруг отвечать на ваши вопросы? Почем мне знать, что у вас на уме?
– Послушайте, уважаемый, – я старался говорить как можно более почтительно, – разве в моих расспросах есть что-то преступное? Я лишь хотел узнать, вы ли поставляете сосиски и пиво знаменитому художнику ван Хеллену?
Парень лениво повел плечом и демонстративно отвернулся:
– Хотите что-то заказать – к вашим услугам, а нет – недосуг мне с вами болтать.
– Я закажу, но…
– Вашу маменьку зовут не Марта ли? – вдруг ни с того ни с сего поинтересовался Лис.
Хозяин повернулся и смерил испытующим взором моего напарника:
– Три года назад матушка скончалась, но звали ее и впрямь Мартой. Только вас тут прежде я не видел.
– Один мой родственник говорил, что фрау Марта была замечательной женщиной.
– Да?
– …Ядрен батон! Знал ли я ее?! Я бы сказал, углубленно знал! Ежели б мы находились в мире, где стартовали с Пугачевым в Американию, я бы вообще предположил, что это мой сын. Она тогда мне все уши прожужжала, что хочет трактир открыть, ну я ей русскую наличность всю и оставил – на хрена она мне за океаном? Ее там как сейчас не берут, так и тогда не брали… Стоп! Это что же получается: в этом мире я ей денег не давал, а кабак стоит! Выходит, она мне изменяла?
– Лис, тебя же не было в этом мире. Как она тебе могла изменять?
– Да откуда я знаю как? Хотя бы и с собственным мужем!
– Лис, еще раз: тебя здесь не было.
– Да? – Сергей задумался. – Ну ладно, но обиду я все равно затаил…
Меж тем трактирщик, услышав лестные слова о матери, стал немного приветливее:
– Да только что я могу сказать вам, господа? Ну, приходит сюда малец от господина художника, всегда в одно время, но что с того? У меня сосиски лучшие в городе, и шпикачки, и окорок… Да вы хоть сами попробуйте, вы же хотели заказать.
– Погоди-погоди, чуть позже, – выдавил я, с тоской глядя на кулинарное великолепие, дурманящее запахами жареного мяса и призывно шкворчащее из-за приоткрытой двери кухни.
– Ты понимаешь, что это значит?
– А шо тут понимать? – звучало в моей голове. – До завтра связной здесь не появится. Он сюда от принца не возвращается. У герцога думают, будто мальчонка отсюда, здесь – в уверенности, иго пацан служит у художника. Как в том анекдоте: жене сказал, что иду к любовнице, любовнице – что к жене, а сам на чердак и работать, работать, работать!
– А как он выглядит? – задал я довольно бестолковый вопрос хозяину заведения.
– А вам зачем? – вновь насторожился рыжий, но по инерции продолжил: – Да как выглядит… мальчишка себе и мальчишка. Лет шестнадцати или около того. Смазливый.
Я поглядел на Сергея. Похоже, больше информации из этого источника почерпнуть не светит. Не сговариваясь, мы повернули к двери.
– А как же заказ?! – неслось нам в спину.
– Я вернусь, обязательно вернусь! Десять лет спустя или двадцать. И мы непременно, слышите, непременно поговорим о вашей матушке! – через плечо бросил Лис.
– Надеюсь, это просто цепь нелепых совпадений, – без особой уверенности начал я, стараясь помочь чувству долга пересилить голод, – но проверить все же придется. Поскольку искать мальчишку-разносчика в Митаве – почти как сухой камень на морском дне, сегодня предлагаю свести знакомство с самим маэстро ван Хелленом.
Идущие в едином строю не всегда стремятся к одной цели.
Гай Юлий Цезарь
Охрана у ворот без лишних расспросов пропустила нас с Лисом во двор резиденции Конде.
– Ты ж только не торопись, – убеждал меня Сергей, – поговори с этим художником от слова «худо» о погоде, о картине Брюллова «Последний день Помпеи»…
– Ее еще не нарисовали.
– К черту подробности! Помпея-то уже в хлам! А от этого прискорбного, но жутко нравоучительного факта плавно перейди к оперативно-практическим увещеваниям.
– Какие уж тут увещевания? Кроме подозрений, у нас в активе ничего нет. Пусто. Так, пара нестыковок. Мальчишка не работает в трактире? Что с того? Он мог и не говорить, что там работает. Просто слуга маэстро приносит из кабака приглянувшиеся тому сосиски и пиво. Французы, как мы помним, не любители этого напитка, впрочем, как и сосисок. Рисунки нес? Так одному богу известно, что на них было. Вроде портреты… да мало ли что посыльный художника может носить взад-вперед? Окна расположены слишком удачно? Так не сам же принц дом строил…
– Брось на другую чашу весов пролетарское чутье хладноглавого чекиста. Я своим горячим сердцем чую, что он – контра недобитая, и мои чистые длинные руки тянутся заключить его в чрезвычайно тесные объятия.
– Нет, контра недобитая – это как раз Конде… Ладно, пообщаюсь с мастером кисти, поделюсь сомнениями с его высочеством, а там посмотрим.
Я поднялся на второй этаж, заготавливая в уме эффектную фразу о любви к живописи. Или об оставленных в родовом замке портретах, или о желании брать уроки у столь замечательного мастера. На площадке второго этажа подле лестницы замер ливрейный слуга в парике с косицей, торчащей крысиным хвостом.
– Я бы хотел видеть маэстро Якоба ван Хеллена.
– Его нет в апартаментах, – заученно склонив голову, ответил лакей. – Господин живописец изволил отправиться к месту своего квартирования. Ему стало дурно, и он попросил его высочество перенести сеанс на завтра.
Я сочувственным жестом приложил руку к груди, включая закрытую связь.
– Лис, ты слышал?
– Слышал, конечно. Думаешь, мальчишка отравил художника?
– Может, он пытался отравить Конде, но что-то пошло не по плану?
– А где живет господин ван Хеллен?
– Мне то неведомо, – с непроницаемо холодным лицом ответствовал мой собеседник.
– Его высочество у себя?
– Принц сейчас не сможет вас принять, у него военный совет.
В голове моей крутились безрадостные воспоминания о старом приятеле Чезаре Борджиа, о манере выпить с обреченным на смерть отравленного вина, а затем отправиться домой, чтобы принять противоядие. И потом, в тени олив, с интересом дожидаться, когда яд подействует на врага.
– Немедленно ступай к принцу! – скомандовал я.
– Но мне не велено…
– К черту повеления! Возможно, жизни твоего господина угрожает опасность! Неизвестно, сколько времени у нас есть, надо действовать быстро.
– Я слушаю вас, месье.
– Мне нужен адрес художника, пара солдат с капралом и лекарь. Бегом, бегом, одна нога там, другая уже снова здесь!
Спустя несколько минут я уже рассказывал принцу Конде о наших с Лисом подозрениях, которые вполне бы могли быть признаны паранойей, если бы этот недуг был уже классифицирован.
– Полагаю, вы заблуждаетесь, друг мой, – выслушав призывы к активным действиям, покачал головой Конде. – Моя жизнь не столь уж важна для общего дела, и потому смерть мало что изменит. Я не Людовик, граф Прованский, и не Карл, граф Артуа[7]. Не будет меня – найдется другой, моложе и, быть может, энергичнее. – Вопреки смирению его слов, мне показалось, что забота о его жизни втайне льстит принцу.
– Ваше высочество, позвольте медику пойти со мной, если вы не верите моим подозрениям. Когда господин ван Хеллен и впрямь заболел, ваше внимание будет ему приятно, а если нет, я и сам задержу его.
– Хорошо, друг мой, но прошу вас, не устраивайте ничего, что могло бы бросить тень на доброе имя французского дворянина. – Принц жестом подозвал лакея. – Распорядитесь вызвать моего личного медика.
Очень скоро мы уже направлялись по указанному адресу.
– …Уже то, что ван Хеллен не остался квартировать во дворце Конде, само по себе подозрительно. Зачем ему снимать отдельную квартиру да еще и так далеко от места работы?
– Во-первых, в резиденции и без того полно народу, во-вторых, нам ничего не известно о характере нашего живописца. Может, он мизантроп и любит уединение, в-третьих…
– Господа, вот его дом. – Доктор указал на двухэтажное строение, довольно обшарпанное, с шорной мастерской и лавкой, занимающими весь первый этаж.
– Сдается мне, господин художник не склонен тратиться на комфорт, – пробормотал я. – А ведь парадные портреты хорошо оплачиваются…
Начинало смеркаться, и хозяин лавки, увидев остановившихся перед его вывеской господ, немедленно выскочил, предлагая купить седла, подпруги, торбы для овса – все очень недорого и лучшего качества. Но, услышав, что всадников интересует не его замечательный товар, а жилец, насупился и, ответив на вопрос, дома ли господин ван Хеллен: «Проходил», – удалился, только дверь брякнула колокольчиком.
Мы обошли неказистое жилище со стороны примыкающего к нему небольшого сада. На второй этаж вела лестница под деревянным навесом, крытым черепицей.
– Господа, – вдруг переполошился лекарь, – смотрите! Здесь на ступеньках кровь!
– И дверь приоткрыта, – мрачно констатировал Лис.
Я скривился, мысленно коря себя за медлительность.
– Позови хозяина, пусть бежит к будочнику[8].
– Ща все будет, – отозвался Лис. – Ты ж только сам пока не суйся. Если наверху труп, хрен потом отмажешься.
Мы прислушались. Из-за двери не было слышно ни звука. Ступени болезненно кряхтели под сапогами, точно сгорбленные немилосердным роком. Кровавые следы виднелись на каждой из досок, а в одном месте я даже заметил нить, зацепившуюся за шляпку гвоздя. Судя по всему, мешковина. В голове сразу возник образ упакованного в старый куль пронзенного тела. «Он или его? – думалось мне. – Кто же был этот самый Якоб ван Хеллен?» Память молчала, отказываясь дать подсказку. Я включил закрытую связь.
– Джокер 1 вызывает базу. Европа-центр, ответьте Джокеру 1.
– Слушаю тебя, Джокер 1, — раздался на канале связи приятный женский голос.
– Срочно нужна объективка на художника Якоба ван Хеллена.
– Минуту. – Голос умолк, но очень скоро в голове послышалось: – Якоб ван Хеллен, тысяча семьсот шестьдесят четвертого года рождения, родом из Гельдерна, сын иллюстратора-гравировщика Самуэля ван Хеллена. Обучался в Амстердаме, затем в Риме, вернулся, пять лет работал при дворе штадтгальтера[9], затем перебрался в Вюртемберг, был придворным художником. Знаменитые картины: «Орфей и Эвридика», «Ясон и Медея усыпляют дракона», ряд портретов…
– Погоди, ты сказала «был»?
– Да, он умер неделю назад. Перитонит. Жаль, совсем молодой и очень талантливый…
– Умер в Вюртемберге?
– Строго говоря, нет, он как раз отправился в Швейцарию. В Берне ему прописали лечение водами, полагая, что у него желудочные колики. Но зачем тебе ван Хеллен, Джокер?
– Еще сегодня днем он рисовал портрет его высочества принца Конде в Митаве.
– Но этого не может быть! Возможно, это какой-то другой ван Хеллен?
– Не исключено.
За спиной послышалось бряцанье оружия и тяжелое дыхание бегущих людей.
– Стойте, где стоите! Вы кто?! – услышал я и, обернувшись, увидел около лестницы полицейского с алебардой и давешнего шорника.
– Офицер корпуса принца Конде, – уклончиво ответил я. – Мы обнаружили следы крови и открытую дверь. Что внутри – не могу знать. Я не входил.
Будочник глянул на хозяина лавки, и тот кивнул, подтверждая истинность моих слов.
– Спускайтесь, месье, я сам погляжу. – В голосе стража не было уверенности; он вовсе не горел желанием отдавать приказы чужестранцу, да еще и офицеру, и потому словно не заметил, что я проигнорировал его слова, и, пропустив вперед, пристроился за спиной.
Жилище ван Хеллена представляло собой две скудно обставленные комнаты. На полу валялась одежда, вывернутые ящики комода, то там, то здесь виднелись пятна крови. Сквозь приоткрытую дверь во вторую комнату просматривалась развороченная постель, но никаких иных следов, кроме этого картинного погрома, я не заметил.
– Так, – веско подытожил будочник, прохаживаясь среди валявшихся на полу личных вещей исчезнувшего живописца. – Как есть, разбойники орудовали.
– Вряд ли, – с сомнением заметил я. – Вон, на полу камзол из лилового бархата, шитый золотом. Какой бы разбойник мимо прошел? И еще, – я внимательно поглядел на пол, – кровь есть, а следов борьбы не видно. Похоже, разбойники летали по воздуху. Никто даже каблуком не зацепил кровавых луж.
Полицейский чин бросил на иноземца негодующий взгляд. Страж порядка страсть как не любил загадок с криминальным уклоном.
– Ступайте, господин офицер. Тут, позвольте сказать, не вашего ума дело.
Я возмущенно дернул плечом, но в голове у меня звучало:
– Это ты ловко подметил. Вряд ли нашего бегучего голландца ангелы вознесли.
– Лис, ты почти угадал. Ван Хеллен умер неделю назад.
– А, так это кладбищенская охрана возвращает его к месту прописки?
– И похоронен он в Берне.
– Ну да, неделю гнались… Постой, как в Берне?
– Обычно. При помощи кирки и лопат.
– Для мертвеца чрезвычайно активный образ жизни! Вот что с людьми привязанность к пиву и сосискам делает.
– Лис, ты вообще где?
– Где, где? В Уганде! Я понял, что мне пора отправиться на свалку.
– И?
– Отправился туда и, как говорится, немало при том преуспел.
– Это какая-то твоя новая афера?
– Попрошу без голословных инсинуаций и клеветнических поползновений! Сначала оденьте слова в броню фактов, а уж потом бросайте их на ветер.
Я вздохнул. Моего напарника почему-то развлекала кровавая, извините за каламбур, головоломка. Между тем будочник отставил громоздкую алебарду и начал бродить из помещения в помещение, то заглядывая в ящики комода, то примериваясь, не спрятался ли маэстро ван Хеллен под кроватью.
– А шум какой-то был? – Он поглядел на шорника.
Тот лишь в недоумении развел руками:
– Да разве за моим стуком-грюком услышишь?
– И то верно. Ну, стало быть, вот, – глубокомысленно изрек слуга закона.
Я вновь принялся осматривать кровавые лужи, пытаясь сообразить, что здесь произошло. Шпаги, обычной для людей благородного звания, видно не было. Возможно, здесь развернулась настоящая схватка и это кровь не одного, а нескольких человек?
Стоп, что-то не вяжется… Как-то все слишком художественно… По-хорошему, кровь следовало бы послать на экспертизу, но время криминалистики еще не наступило. Я восстановил в памяти кровавые пятна на ступенях, зацепившуюся за гвоздь нитку… Если можно предположить, что в комнатах раненый или раненые передвигались сами, то, начиная с крыльца, тело уже тащили. Но кровь не смазана – ровные капли. Значит, никакого трупа в мешке не было. Кто-то – вероятно, сам художник – пытается водить нас за нос. Но зачем? Никаких доказательств его вины нет. Даже если бы замеченные Сергеем рисунки были в наших руках, вряд ли удалось бы что-то доказать.
– Капитан, – послышалось на канале связи, – я тут бутылку нашел. Хорошую, ценную.
– В каком смысле?
– Ну, не в смысле вторсырья и стеклотары, ясен пень! Из нее кровь наливали.
– Господа, – подал голос стоящий у двери эскулап, – если мое присутствие здесь не вызвано настоятельной необходимостью, позвольте я вернусь к исполнению своих обязанностей подле его высочества?
Будочник на минуту задумался, соображая, может ли доктор быть свидетелем, и после напряжения внутричерепного мыслительного вещества пришел к выводу, что нет.
– Ступайте, ваша милость.
– Если мертвец вернется, мы непременно отправим его к вам на лечение.
Не слишком щедрое апрельское солнце уже клонилось к закату когда мы с Лисом покинули место псевдоубийства с полной убежденностью, что кто-то пытается дурачить нас, Конде и еще бог весть кого. Кто бы ни был этот ван Хеллен, вернее, его здешний дубликат, это был странный образчик людской породы. Профессиональный шпион не стал бы так напрягаться из-за наших с Лисом подозрений. Тем более, что живописец, вероятно, слышал о моих планах отплыть в ближайшее время из Риги…
Беседуя таким образом, мы двигались в гостиницу «Лосиная голова», рекомендованную нам будочником как лучшую в городе. Кони шли трусцой, поскольку дорога освещалась лишь редкими выставленными на окнах домов фонарями да желтоватым полумесяцем, будто сошедшим с османского флага.
Улицы почти опустели, кое-где в сумерках слышались колотушки сторожей и лай цепных псов. Мы свернули за очередной угол и почти нос к носу столкнулись с девицей, которая, подобрав юбки, улепетывала от дюжего верзилы.
– Помогите! – закричала незнакомка по-французски. – Спасите меня!
Я тронул коня, Лис потянулся за пистолем… Увидев перед собой двух всадников, да еще при оружии, детина без лишних слов свернул в какой-то проулок и, не издав ни звука, исчез в темноте.
– О, месье, благодарю вас, месье! – скороговоркой затараторила девушка. – Вы, должно быть, французы? Так странно. Слава Господу, что он послал мне навстречу истинных рыцарей! Какое счастье! Спасибо, месье!
Я похлопал по шее заволновавшегося скакуна, не ожидавшего подобного напора от столь юной и хрупкой барышни. Насколько можно было рассмотреть, спасенная нами девица была грациозна и миловидна.
– Прошу извинить меня, сударыня, – начал я, – но как вы оказались здесь одна в столь поздний час?
– О, месье, – продолжала щебетать девушка как ни в чем не бывало, хватаясь за рукав моего камзола, – это все моя беззаботность. Я такая рассеянная. Мы с братом сегодня приехали в город, и, когда он отправился по своим делам, я пошла немного посмотреть город и, увы, – девица всхлипнула, – заблудилась.
– А спросить дорогу слабо? – хмыкнул Лис.
– Я пробовала, но здесь никто не говорит ни по-французски, ни по-английски. Вернее, мне указали на особняк принца Конде, однако… – Девушка подозрительно осмотрела наши с Сергеем штатские одежды. – Вы же не из свиты его высочества?
Мы с Лисом переглянулись. Незнакомка не просто была француженкой, но и явно не искала близкого знакомства с приверженцами династии Бурбонов.
– Нет, – успокоил я собеседницу.
– Ну слава богу! – Она сложила руки перед грудью – жест и слова, не характерные для сторонницы Республики. Должно быть заметив недоумение на моем лице, девушка пустилась в объяснения: – Прошу извинить, что не представилась. Меня зовут Софи Рид, мой брат, Роберт Рид, – хозяин верфи в Квебеке. Наш отец был англичанин, мать – француженка. Сейчас, когда у Франции нелегкая пора, ей нужны корабли, много кораблей. Один из родичей нашей доброй маменьки занимает немалый пост в морском интендантстве. Он готов добиться большого заказа на строительство якобы для флота Канады. Ой! – Она закрыла рот ладошкой и сделала большие глаза. – Ну вот, я проболталась. Господа, прошу, не выдавайте меня брату!
– То есть, ваш брат строит корабли для республиканской Франции? – предположил я. Софи кивнула. – И стало быть, вы опасаетесь, что вас заподозрят в связи с эмигрантами и отберут заказ?
– О да, месье! А нашей верфи так нужен этот заказ!
– И все равно мне непонятно, – вмешался Лис, – где Квебек, а где Митава? Капитан, я помню, что Квебек и Казбек – это разные места, но все же, что за клуб имени Миклухо-Маклауда?
– Здесь много дерева. – Девушка назидательно подняла указательный палец. – Брат говорит – хорошего дерева.
– Ага, но нет выхода к морю.
Софи оглянулась почти затравленно:
– Месье, я не занимаюсь делами брата. Если желаете, я могу познакомить вас с ним. Мы остановились в гостинице «Лосиная голова». Если вы проводите меня туда, можете не сомневаться, брат будет очень признателен вам. Только поклянитесь, что вы не состоите в корпусе Конде.
– Век воли не видать! – хлопнул себя в грудь Лис. – Не состою, не сослежу, не сосижу и даже не сосхожу, если хотите.
– Я – частное лицо. – Слова мои звучали обтекаемо, но зато были чистейшей правдой. – Буду рад проводить столь юную и столь неосторожную барышню и свести знакомство с вашим почтеннейшим братом.
Гостиница «Лосиная голова» с момента основания предназначалась для господ и потому не разменивалась на всякую мелкотравчатую публику вроде бедных чиновников и младших офицеров с непомерным гонором и постоянной вентиляцией в карманах. Номера здесь стоили дорого, зато кухня была отменной, белье – свежим и снежно-белым, и, что показательно, за время пребывания я не видел не то что клопа, но даже и следа его. И уж совсем подкупал тот факт, что при виде лакея, вошедшего в номер, рука не тянулась к шпаге и пистолету. Если это и был грабеж, то деликатный и не лишенный комфорта.
Пламя свечей, щедро расставленных в бронзовых канделябрах, позволяло куда лучше разглядеть без умолку болтавшую Софи и ее старшего брата. Девушка была привлекательна. Как говаривали во Франции, «не так красива, как чертовски мила!». Серо-голубые восхищенные глаза, ласково глядящие на собеседников, слегка вздернутый нос, губы, чуть что готовые сложиться в улыбку. Она действительно чем-то походила на своего брата. Однако, как я ни силился, так и не смог понять, чем именно.
Роберт попытался с порога встретить сестру упреками, но был вынужден отступить под напором ее многословного рассказа о путешествии по Митаве, неизвестном злодее и доблестных, великодушных джентльменах, которых «само небо» послало ей на помощь. Все это время мы стояли в дверях, готовые откланяться и уйти или же, будь на то воля мистера Рида, остаться на ужин.
Сказать честно, последний вариант меня устраивал куда больше. Во-первых, вся эта детективная история с пропавшим художником не оставила нам времени пообедать, и, во-вторых, на горизонте замаячила маленькая зацепка для натурализации во Франции. Крупный чиновник морского интендантства – хорошее прикрытие для въезда в страну.
Поздоровавшись с нами, Роберт Рид, как он отрекомендовался, тут же опасливо спросил:
– Что она вам уже понарассказала?
– Я ничего такого не говорила! – возмутилась Софи. – Только что ты кораблестроитель и разыскиваешь здесь какие-то сорта древесины.
– Да, это правда, – подтвердил хозяин судоверфи. – Здесь много лесов, там дальше, – он махнул рукой в сторону приоткрытого окна, – прекрасные мачтовые сосны и дубы для корпусов… И все за копейки!
– Но это же, как тут говорят, – вмешался Лис, – за морем телушка полушка, да рубль перевоз.
Брат спасенной нами девицы чуть заметно напрягся, но, сообразив, что разговаривает с далекими от бизнеса людьми, бросил небрежно:
– Я оцениваю возможность открытия в этих краях филиала.
Действительно, ни я, ни мой верный друг и напарник не занимались предпринимательством, и уж менее всего кораблестроением. Но следовало быть монастырским послушником, взращенным средь звуков органа и церковных гимнов, чтобы не понимать – строительство или покупка верфи за столько тысяч миль от берегов Гудзонова залива имеет подоплеку, связанную не столько с бизнесом, сколько с политикой. В нашем случае, вернее всего, – с тайной политикой. Болтовня Софи, дополненная словами ее брата, выстраивалась в довольно интересную картину. Конечно, я мог ошибиться, не зная множества деталей, но то, что я предполагал, нуждалось либо в срочном подтверждении, либо в не менее срочном опровержении.
Уже много веков Франция числила основным врагом Англию, и наоборот. Время от времени эти державы высаживали десанты на территорию противника и начинались войны: порой долгие, иногда не слишком, но всегда – судьбоносные. Сейчас назревал один из таких конфликтов. Ситуация представлялась близкой к детскому вопросу: «Если сойдутся слон с китом, кто кого заборет?» Английский флот по всем показателям был сильнее французского, но армия оставляла желать лучшего. Французы же господствовали на суше, однако и мечтать не могли о переброске войск морем. Каждый шаг их флота отслеживался и пресекался на корню.
Каждый, да не каждый… Я очень живо представлял себе объемистые грузовые суда, во множестве сходящие со стапелей канадской верфи где-нибудь на балтийском побережье. Канада хоть и довольно самостоятельная, но все же британская колония, так что над построенными кораблями будет развеваться «Юнион Джек». Кому придет в голову, что все эти транспорты изготовлены по французскому заказу?
А там, глядишь, в один прекрасный день где-нибудь в Германии или Голландии эти корабли примут на борт несколько тысяч солдат. Недостаточно, чтобы покорить Англию, но вполне хватит парализовать ближайшие порты на британском побережье, разрушить маяки, взорвать пороховые склады… Тогда-то, лишившись «няньки», французские адмиралы смогут нанести решающий удар.
Интересно, знает ли об этом замысле император Павел? А если знает, что сочтет за благо – помочь врагам Англии или разрушить планы ненавистных якобинцев?
– Ну а вы, господа, – заканчивая рассказ, произнес Роберт Рид, – кто вы и что вас привело в Митаву?