Ледяная трилогия – Владимир Сорокин

Давайте признаемся честно, мы терпеть не можем, когда нашу человеческую «уникальность», «исключительность» и «венценосность» ставят под сомнение, тычут ее лицом в нечистоты, топчут грязными, тяжелыми сапожищами и обильно поливают фекалиями. Мы яростно негодуем, когда над нашей «одухотворенностью», «святостью» и «душевной глубиной» открыто посмеиваются и глумятся. Мы отказываемся мириться с тем, что наши «совершенные, богоподобные» тела и «светлые» души называют мясными машинами, примитивной биомассой, ошибкой природы, а наше «разумное» существование – бессмысленной дорогой в никуда, в самоуничтожение и небытие. Отсюда становится понятным неприятие большинством людей таких мастеров слова, как Владимир Сорокин, Юрий Мамлеев, Чарльз Буковски, Луи-Фердинанд Селин, Уильям Берроуз. Мастеров слова, показывающих нас – «вершину творения» и «центр мироздания» – в мерзком, неприглядном виде. Но ведь так оно и есть на самом деле. И, как тут ни крути, как ни брыкайся, мы – самые настоящие мясные машины. И тот портрет человечества, который нарисовал Владимир Сорокин в своей потрясающей «Ледяной трилогии», полностью соответствует нашему облику.Собственно, Сорокин и называет нас мясными машинами. Мясными машинами, которые живут своими низменными потребностями, которые беспрерывно размножаются, пихают в себя переработанные, измельченные, перемолотые трупы животных, бесцельно бредут по Земле-матушке, не желают жить в гармонии ни с окружающим миром, ни с собой, безжалостно убивают других мясных машин и считают, что во всем этом хаосе и безумии есть глубокий смысл. Таким же макаром писатель обходится и с нашей планетой. Он описывает ее, как уродливую раковую опухоль, растущую в теле мироздания, как ошибку, нарушающую своей дисгармонической сущностью Божественное Равновесие и Гармонию Космоса.Вообще в «Ледяной трилогии» Сорокин формулирует довольно любопытную теорию создания и развития Вселенной. Согласно этой теории, сначала был только Свет Изначальный, который сиял для самого себя в бескрайней абсолютной пустоте. С помощью своих 23000 светоносных лучей Свет порождал миры, заполняя ими пустоту. Но однажды, создав Землю, он совершил чудовищную ошибку. Земля была полностью покрыта водой, и как только лучи Света отразились в ней, то перестали существовать и воплотились в живые существа, в микроорганизмы, животных и человека.Теория эта, конечно, немного попахивает безумием и ересью, но кто знает, как все обстояло на самом деле. В любом случае на основе своей теории Сорокин строит чертовски увлекательный и невероятно оригинальный сюжет. В «Ледяной трилогии» Братья Света Изначального ледяными молотами, изготовленными из обломков упавшего на Землю Тунгусского метеорита, лупят избранных, несущих в себе светоносный луч, людей по грудной клетке, заставляя их сердца пробуждаться и говорить на языке Света. С каждым ударом молота Братство растет, набирает силу и приближается к Великому дню Преображения. В ходе повествования Сорокин вихрем проносится по истории двадцатого века, демонстрирует свою бурную фантазию и эрудицию, смело и лихо жонглирует литературными жанрами, временами по привычке и к месту ругается матом и показывает себя талантливейшим писателем, харизматичным стилистом и безукоризненным обладателем вкусного, насыщенного и цветистого русского языка.В заключении мне хочется сказать, что обижаться на господина Сорокина за то, что он называет нас мясными машинами, все же не стоит. Потому что наверняка он это делает не для того, чтобы нас обидеть и оскорбить, а для того, чтобы мы критически оценили самих себя и свои поступки, сделали необходимые выводы и попытались что-либо предпринять для исправления этой плачевной ситуации. Тем более, что в концовке своей трилогии писатель делает неожиданный финт, которым как бы дает понять, что еще не все потеряно, что у нас еще есть шанс на благоразумие, что Бог все-таки существует, что все вокруг создано, сделано, придумано, изготовлено для нас. А это значит, что нам нужно ценить то, что имеем, любить то, чем обладаем, уважать тех, кто рядом и почаще говорить сердцами. Ведь сердца – они же все знают и ведают, они горят и светятся Светом Изначальным. Так-то во.

I the Sun ov man

The offspring ov the stellar race

My halo fallen and crushed upon the earth

That I may bring balance to this world.

Behemoth «Ov Fire and the Void»Совершенно другой Сорокин без фирменного набора уже был в «Метели», теперь же он разворачивает свой многогранный талант в гораздо более обширном произведении – целой трилогии. Если первая книга трилогии более схематичная, состоит из разрозненных историй, которые до поры до времени никак особо не соединяются в единую картину, то во второй книге трилогии в очередной раз возникает ощущение, что в обложку с Сорокиным засунули русскую классику. «Путь Бро» – поначалу совершенно классический текст, раскачивающийся с неспешного описания детства героя, дворянского быта, революции, скитаний по стране и постепенно приобретающий нотки безумия, плавно перетекающий в фантастику с элементами альтернативной истории. Начало напоминает «Детство» Толстого, которое переходит в «Доктора Живаго», между делом мелькая Гоголем (куда нынче без него?) и порой мерещится что-то ещё. Перечитал Пашенька, видимо, – «ему книг больше не раскрывать!»Все три книги могут быть вполне отдельными произведениями, несмотря на то, что в них есть общие персонажи и примерно миллион одноразовых второстепенных. Интересно то, что со временем начинаешь понимать, что эти книги вообще не о персонажах, они там не важны, важна сама история, события, авторская интенция. Тут и выходит Сорокин со своей главной фишкой – объяснить не словами, а приёмом. Каждая из книг может читаться по отдельности, без особой утраты сюжетного смысла (кроме последней, она как бы итог первых двух, но и её можно разделать соло, если не терпится узнать чемвсёкончится, она вполне достаточно объяснит всё без лакун). Однако, особую прелесть и целостность они приобретают именно последовательно и вместе как трилогия. Выстраивается длинная история, своя легенда, которая гармонично развивается на протяжении всех трёх книг, каждая из которых сконцентрированна на своём уникальном аспекте этой эпопеи. Целая мифология со своей космогонией, героями, борьбой осла с бобром, артефактами, магией и прочими халяльными штуками. Всё это написано разными стилями, которые не дают заскучать. Язык радует, он там разнообразен.Трилогию можно понимать аллегорически (Сорокина вообще никогда не стоит читать буквально) и эта аллегория вполне ясна, не требует дополнительных объяснений (братство будит сердца; люди в основной массе как будто бы и не живут). Аллегорическому прочтению сопутствует стиль повествования, особенно, когда в дело вступает братство. Можно найти тут схему и принцип всех религий, сетевого маркетинга, ресторанов быстрого питания, сарафанного радио, МММ, священных книг и много другого, в зависимости от меры вашей испорченности и степени желания что-либо найти. Посреди ночи меня посетила мысль, что это очередной стёб на тему строительства коммунизма, а если немного абстрагироваться, то вообще стёб над самой идеей построения любого строя; стёб над возведением какой-либо идеологии в абсолют. Можно просто читать как фантастику и не пытаться утонуть в поисках скрытого глубинного смысла, при этом ничуть не обломаться. Часто встречается приём близкий по своей сути к остранению. Им успешно пользовался Толстой, тут же его успешно проворачивает Сорокин, описывая, например, пищевые привычки людей (с лёгким уклоном в веганство), жилища, половые отношения, алкоголь, войну, политику и многие другие аспекты жизни и смерти другими словами, не называя привычного для ситуации слова. Получается новый взгляд на вещи. Остранением Сорокин снимает с вещей их знаки. Если Бодрийяр писал о постмодернизме как о времени, когда знаки теряют свои референты (остаются знаки без референтов), то у Сорокина наоборот – вещи теряют свои знаки (референты без знаков). Прежде всего он проделывает это с неприглядной стороной цивилизации-человечества, с которой мы миримся, придаём этой неприглядной стороне красивый вид, но при этом суть не меняется, хоть и ускользает от поверхностного взгляда. Мы всего-лишь маскируем позолотой кучки экскрементов, получаем золотые кучки, забыв, что внутри они из дерьма.Мелькают эпизоды, ненавязчиво отсылающие к русской классике. Сахар в прикуску или в накладку; избиение старой клячи извозчиком; рассуждения о природе плотской любви; местами не мог сопротивляться лезущему в голову «Зачарованному страннику» и пр., много было! – всего не упомнишь. Впрочем, может и совпадения. Хотя не могу верить в совпадения после его «Метели», «Теллурии» и «Голубого Сала». Искусно вплетённые ниточки русской классики в полотно постмодернистского творения стали уже фирменным почерком Сорокина, а не всякие фекалии да порнография, как утверждают всякие ваши википедии и массы знатоков, не читавших, но осуждающих.Для общего сравнения: если первая книга является более простой, примитивной, минималистичной в плане стиля и описываемых событий, с одной лишь более развёрнутой вкладкой, рассказывающий историю Храм и завязкой для третьей книги, то вторая книга становится радикально другой по стилю, по содержанию, по сюжету; третья – синтез стилей, слияние первых двух. Вторая книга начинается совершенно в стиле классического русского романа XIX века, постепенно эволюционирует, меняется и местами начинает напоминать мистическо-религиозные эсхатологические тексты. Очень негомогенна по стилю. В ней рассказывается длинная история братства. Третья книга становится логическим и сюжетным продолжением первой, по стилю являясь слиянием первых двух. Линейность сюжета разрывается, вводятся новые второстепенные герои, выходящие на основной план. Начинаются непонятные лаги, когда происходящее начинает скатываться в трэш и вот уже появляется предвкушение того, что сейчас начнётся нечто похожее на концовку «Романа», но нет, не в этот раз, всё остаётся в пределах приличий.Сорокин пишет претензию к человечеству. Он плавно излагает своё отвращение к современной цивилизации, строящейся на эксплуатации природы и угнетении других. Экономический прогресс паразитирующий на бедных. Экологические проблемы растущие пропорционально удобству и лени человека. Социальная несправедливость, высшая роль человека, технический прогресс и многое другое. Внимательно рассматривается и сама так называемая культура, отношение между человеками. Сорокин описывает человека как мясную машину, механизм, который словно робот действует по заданным схемам, но при этом сделан из мяса. Всё это, впрочем, не ново в мировой литературе, но тут это служит не только наполнителем для раздувания объёма книги, а именно на этом и строится вся мифология и идеология трилогии, все эти идеи и рождают братство.Сорокин в очередной раз меня порадовал. Стиль, сюжет, местами чёрный юмор, разнообразие, динамика сюжета, язык – всё оказалось на высшем уровне. Всё было настолько круто, что мне не хотелось писать рецензию и просто хотелось дальше млеть сердцем, но молчать о таком сокровище просто преступление. Трилогия будет хорошим способом познакомиться с творчеством Сорокина, особенно для нежных читателей, не готовых сразу с головой погрузиться в весь фирменный набор Владимира Георгиевича, но при этом трилогия даст хорошее представление о его творчестве в целом. И напоследок, на волне концовки трилогии. Как бы странно это не звучало после всего сказанного выше, но Сорокин – настоящий гуманист.

Болит сердце. Отдается тупой болью в грудину. Тяжело глубоко дышать. Снова и снова болит. Говорят, если чувствуешь боль, значит, ощущаешь себя живым. Ползет лента кардиограммы, ровные ритмические движения, вверх-вниз. Все замечательно, пороков нет, заболеваний нет, на экране аппарата УЗИ тоже красивая правильная картинка, говорят врачи. Чистая психосоматика, говорят врачи. Нужно быть спокойным, говорят врачи. Нужно радоваться жизни, говорят врачи. Будет правильное настроение, будет и физическое здоровье, говорят врачи. Сердце сделано из мяса, говорят все кому ни лень. Мясо оно такое уязвимое, говорит патологоанатом. Мясо плохо выдерживает удары ледяным молотом, говорит судмедэксперт. Распнут тебя на древе, ударят пару раз, и все – нет больше соматики, и психо тоже нет. Может, и выживешь, попробуешь разобраться или отомстить, отправишься искать могущественных блондинов с безумием в глазах. Недобитого молотом добьют пулей, туда мясной машине и дорога, говорят адепты света. Они ищут тех, у кого сердце говорит на языке света, до остальных им нет дела, клубящееся мясо, расходный материал. Неважно, что мясо может испытывать боль, говорят они. Боль – это хаос, в хаосе нет света, говорят они. Мясо, замороженное во льду, больше не болит, говорят они. Еще лучше абсолютное несуществование, говорят они. Священный лед, будящий сердца, пишет Сорокин. Какой еще лед? Пошел бы ты, автор, куда подальше со своим льдом, говорю я. Люди обожают метафоры. Особенно общие, общепринятые и избитые (не молотом), о которых однажды договорились, и теперь все их используют направо и налево. Придумали когда-то связывать целый комплекс чувств (эфемерных и не очень) с сердцем, и все, хоть бисером льда перед ними рассыпься, никто не скажет любимому человеку: та моя часть нейрогуморальной системы, что отвечает за эмоциональное и сексуальное влечение к тебе, любит тебя, нет, все почему-то вспоминают сердце, и ведь не докажешь, что это просто мышца, качающая кровь. Оно понятно, сердце – короче, да и люди в основном не дураки, понимают, где метафора, а где мышца. Даже кончающие собой из-за несчастной любви ныне уже не в сердце стреляют, а в голову, так надежнее. И если кто-то захочет всерьез связать что-то чувственное, а то и мистическое, с куском мяса за ребрами, его вряд ли поймут. Разве что это будет какой-нибудь очередной постмодернист, у которого фиг поймешь, где он всерьез, а где издевается. Вот, Сорокин – всерьез или нет? Ушел в эзотерику в фантастическом ключе или издевается и над эзотерикой, и над фантастикой? Еще и загадочный тунгусский лед приплел. Очередной лед с аномальной структурой (помним про лед-девять). Оригинальнее ничего придумать не получилось? Семьсот страниц про ледяные молотки читать? Пошел бы ты куда подальше, автор, вместе со своими двадцатью тремя тысячами лучей. Я спокоен. Я очень спокоен. Я читаю трилогию и наслаждаюсь стилем, стилями, сменой стилей. Я принимаю общепризнанные метафоры. Я готов верить, что и мое сердце может быть к кому-то там не равнодушно. Я беру на веру слова, что в сердце бывает заноза. Что сердце может вырываться терпкой весной. Что вообще между людьми бывают возвышенные чувства. Я принимаю, что автор может заставить сердца шептать, а людей плакать и мочиться в штаны. Я принимаю, что мир жесток, там ежедневно бесследно пропадают люди. Там происходят криминальные разборки. Там проститутку сажают на бутылку. Там обколовшиеся студенты трахаются в ванной, не приходя в сознание. Там странная секта голубоглазых блондинов тратит 77 лет, чтобы устроить коллективное самоубийство 23000 человек. Там собаки умирают, в конце концов. Это мир книги Сорокина или наш реальный мир? Пожалуй, реальный. Вот только что-то лишнее: ботва про божественные лучи света или ботва про возможность вечных высоких чувств и отношений между людьми? Сложный вопрос. А еще какой-то странный лед. Пошел бы ты куда подальше, автор, со своим льдом, без тебя тошно. Совершенно неважно, чем заполнять клубящуюся пустоту дней. Можно коллекционировать фантики, можно добиваться звания скандально известного писателя Всея Руси, можно стремиться к власти над телами и душами человеческими. Можно пилить лед и гнать его в Европу за валюту. Можно схватиться за идею об арийской расе и убить 5 миллионов евреев. Можно создать транснациональную корпорацию по отбору «правильных» блондинов. Можно попирать неправильных сапогами, убивать их без жалости, быть готовыми уничтожить весь этот мир ради идеи-фикс. Все равно все пройдет, все вернется к пустоте, которая не терпит природы. Даже круг света, однажды вспыхнув, погаснет навсегда. А мы останемся на планете Земля продолжать клубиться. Если ты, автор, об этом, да пошел бы ты куда подальше, товарищ Сорокин, со своей Ледяной трилогией. Нет, даже не так. Я принципиально не использую открыто матерную лексику, и сейчас не буду. Но оставлю возможность читателю рецензии самому ее додумать (или интеллигентно заменить эвфемизмами при желании). Я напишу звездочки – символы, от которых расходятся в разные стороны лучи. Целых 23 раза в знак уважения перед авторской задумкой.

Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Иди ** ***, автор. Уф, полегчало.