Владимир Шигин
Мятеж «Сторожевого». Последний парад капитана 3-го ранга Саблина (Собрание сочинений)
Распад СССР начался в 1975 году, после выступления советских военных моряков…
Роберт Гейс, директор ЦРУ
Вместо предисловия
Историку, как правило, не надо искать тем для своего исследования, темы сами находят его. Так случилось и с темой, которой посвящена эта книга. Не один год я раздумывал над тем, браться ли мне за книгу о событиях 9 ноября 1975 года. Зачем ворошить не слишком лицеприятное прошлое, ведь история с БПК «Сторожевой» не является характерной для нашего флота, а скорее исключение из правил. Гораздо лучше писать о подвигах наших отцов и дедов. К тому же я прекрасно понимал, как и понимаю теперь, что выход книги неизбежно вызовет негативный всплеск эмоций тех, кто вот уже почти четверть века делает из Саблина героя-романтика. Как же так, мы столько времени и сил затратили, чтобы явить обществу образ невинной жертвы советского тоталитаризма, а тут вдруг появился человек, имеющий совсем иной взгляд на это дело! Я уверен, как только выйдет книга, будут и письма, и оскорбления в прессе, и еще черт знает что. Но кто-то же должен когда- нибудь рассказать правду о тех, весьма уже не близких событиях. Думаю, что, будучи кадровым офицером отечественного военно-морского флота, профессиональным историком и писателем, я имею право на свою личную точку зрения в данном вопросе.
Анализ всех спекулятивных публикаций по теме Саблина показывает, что в них кроме громких слов и общих рассуждений нет ни конкретных фактов, ни профессионального понимания сути событий, происходивших 8–9 ноября 1975 года на БПК «Сторожевой». Эго не случайно, так как авторы статей, книг и фильмов о Саблине в большинстве своем случайные люди, не имеющие никакого понятия о флоте.
Так уж случилось, что в моей жизни было немало параллелей с судьбой Саблина. В силу этого я могу более-менее реально оценивать и события 9 ноября 1975 года, и действия людей, которые в тех обстоятельствах оказались. И Саблин, и я потомственные флотские офицеры. И он, и я начинали флотскую службу не офицерами-политработниками – он курсантом училища им. Фрунзе, я матросом. Оба мы служили на кораблях Балтийского флота – он в Балтийске, я в Лиепае. Нами командовали почти одни и те же начальники. Даже должности у нас были практически равными – он заместитель командира корабля 2-го ранга, а я заместитель командира дивизиона кораблей 3-го и 4-го рангов. Наконец, оба мы являемся выпускниками одной и той же военно-политической академии и нас учили там одни и те же преподаватели. Кроме всего этого, я, так же как и Саблин, был участником военно-морского парада в Риге, являясь, как и он, замполитом флагманского корабля парада. Помимо всего прочего, в службе на Балтике нас отделяло каких-то шесть лет, а потому я лично знал немало офицеров и мичманов непосредственных участников событий, связанных со «Сторожевым».
БПК «Сторожевой»
С чего начать? Наверное, с того, что волею судеб мятеж «Сторожевого» стал одним из самых ярких впечатлений моей юности. Так получилось, что в 1975 году наша семья жила в Лиепае. Два года тому назад папа перевелся туда из Гремихи, списавшись по здоровью с атомных подводных лодок. В Лиепае он служил заместителем командира электромеханической школы (ЭМШ). Я же, закончив в том году 10 классов, с сентября работал слесарем механосборочных работ на заводе «Лиепаймаш», ожидая весной следующего года призыва на флот. Дом наш располагался в лиепайском предместье Шкедес – недалеко от знаменитого «воздушного моста», соединявшего основную часть Лиепаи с военным городком. Увлекаясь историей флота, да и вообще всем, что касалась ВМФ, я часто бывал тогда в Зимней гавани, рассматривая стоявшие там корабли. Особенно нравилось мне смотреть, когда после разводки моста по каналу проходили подводные лодки. Помню свой восторг, когда перед переходом на Север, подняв мощную волну, прошел по каналу новейший БПК «Маршал Тимошенко».
Так как я еще никогда не был в Москве, то в преддверии призыва мне очень хотелось там побывать. Поэтому папа попросил по телефону своего однокашника по училищу капитана 1-го ранга В. Харько (в будущем контрадмирала), который служил в ГШ ВМФ, чтобы я остановился у него на ноябрьские праздники и посмотрел Москву. До сих пор помню это ощущение восторга от Кремля, от метро, от масштабов огромного мегаполиса. Обратно я также летел самолетом. В лиепайском аэропорту меня встречал хмурый отец. В отдалении от нас стояла огромная толпа адмиралов и офицеров.
Лиепая. Военная гавань. Именно здесь базировались корабли 118-й бригады ОВР, участвовавшие в погоне за БПК «Сторожевой»
На мой вопрос: «Что случилось?» папа ответил: «Дома расскажу». А дома я узнал, что замполит БПК «Сторожевой» пытался угнать корабль в Швецию, но был перехвачен нашими кораблями. Сам замполит уже арестован, а захваченный «Сторожевой» только сегодня днем привели в судоремонтный завод «Тосмаре» на ремонт. Разумеется, на следующий день я с отцовским биноклем был уже на противоположной стороне заводского ковша и разглядывал стоящий у заводской стенки «Сторожевой». Внешне корабль был совершенно безлюден. За час-полтора, которые я провел на берегу канала, я не увидел на его палубе ни одного человека. Помню, что флаг на корме и гюйс на носу были подняты. Особенно запомнились обгоревшие рваные дыры на дымовой трубе и почерневший левый борт. До сих пор жалею, что забыл тогда прихватить из дома свою «Смену-8», возможно, это были бы уникальные кадры.
На следующий день я узнал, что часть команды мятежного корабля находится в т. н. «шестой группе». Так в Лиепае называли несколько казарм и складских помещений у моря на дальнем краю военного городка. В ближайшие выходные я отправился туда в надежде увидеть что-нибудь интересное. Но в конце Красногвардейского проспекта, где заканчивались жилые дома и начинался квартал служебных бараков, меня остановил патруль и вежливо развернул обратно.
А весной я ушел служить матросом на Балтийский флот. Потом была учеба в Киевском высшем военно-морском политическом училище. Там я, конечно, тоже пытался разузнать, что возможно, о мятеже на «Сторожевом», но разговоры на эту тему в училище не поощрялись.
В 1981 году, после окончания училища, я вернулся на Балтику. Тогда каждому из наших выпускников предлагали на выбор несколько должностей (на флоте был недокомплект молодых офицеров). Отказавшись от должностей секретаря комитета комсомола на крейсере «Октябрьская революция» и замполита какого-то радиотехнического подразделения под Таллином, я получил назначение заместителем командира МПК-2 (проекта 1124 «Альбатрос») в родную мне Лиепаю. Впереди были восемь лет службы в 118-й бригаде кораблей охраны водного района, вначале заместителем командира корабля, а потом заместителем командира дивизиона тральщиков.
В то время в Лиепае служило еще много непосредственных участников событий ноября 1975 года, ведь с момента мятежа прошло всего каких-то шесть лет. Бригадой эсминцев (76-я БЭМ), к примеру, тогда командовал капитан 1-го ранга Бобраков, руководивший погоней за «Сторожевым», а дивизионом сторожевых кораблей 50-го проекта (т. н. «полтинников») капитан 2-го ранга Голубович, непосредственно выходивший в атаку на мятежный корабль. Помимо этого в нашей бригаде служили два мичмана, имевших непосредственное отношение к тому событию – бывшие члены экипажа «Сторожевого». Много было и лично знавших Саблина офицеров- политработников. И хотя все участники событий давали подписку о неразглашении, в личных беседах все равно кое-что рассказывалось.
Прямой цели собирать информацию о мятеже на «Сторожевом» у меня тогда не было. Был лишь интерес к окруженному завесой тайн и недомолвок событию. Много позднее, читая досужие стенания и домыслы бесчисленных журналистов-либералов, приравнивающих мятежников чуть ли не к героям- панфиловцам, возникла мысль написать свое видение событий ноября 1975 года. Оговорюсь сразу, что мою точку зрения разделяло и разделяет подавляющее большинство офицеров и адмиралов Российского ВМФ. Так что, если хотите – это, в определенной мере, обобщенная точка зрения офицеров нашего флота.
Начиная заниматься «Сторожевым», я прекрасно понимал, что, поднимая эту изрядно обмусоленную ура-демократами тему, должен буду опираться только на конкретные свидетельства, документы и факты. Поэтому на работу в закрытых архивах и розыск участников событий, тех, в чьей объективности и порядочности я не сомневался, ушло почти десять лет. Такова предыстория данного повествования.
Чем больше я занимался историей мятежа «Сторожевого», тем больше приходил к мысли, что все произошедшее 8–9 ноября 1975 года на Балтике вовсе не было делом рук фанатика-одиночки. Попытка мятежа на «Сторожевом» с публичным объявлением политических требований, объективно ведущих к фактическому развязыванию новой гражданской войны и последующему неизбежному расчленению СССР, явилось первым пробным шаром в масштабном проекте уничтожения СССР. За этим проектом стояли вполне определенные силы как на Западе, так и у нас в стране, в том числе и в составе тогдашнего руководства.
Впрочем, о том, удалось ли мне объективно осветить непростые события 8–9 ноября 1975 года, судить уже читателю.
Огромное спасибо за помощь в создании книги адмиралу В.Е. Селиванову, капитану 1-го ранга В.В. Олейникову, ветеранам ВМФ, Балтийского флота и моим сослуживцам по 118-й бригаде кораблей ОВР. Особая благодарность за предоставленные материалы начальнику Управления регистрации и архивных фондов ФСБ РФ B.C. Христофорову, заместителю начальника архива ФСБ А.П. Черепкову и сотруднице архива Е.А. Кандаковой.
Часть первая
Этапы большого пути
Глава первая
Становление будущего коммунара
Главной фигурой описываемых событий является, безусловно, заместитель командира большого противолодочного корабля «Сторожевой» по политической части капитан 3-го ранга Валерий Михайлович Саблин. А потому, чтобы лучше понять предысторию и историю мятежа на «Сторожевом», мы в обязательном порядке должны внимательно познакомиться с биографией главного «героя» тех событий. Без анализа жизненного пути Саблина и его служебной карьеры мы просто не сможем во всей полноте понять суть событий, происшедших осенью 1975 года на Балтийском флоте.
Уверяю вас, что биография замполита «Сторожевого» заслуживает того, чтобы с ней познакомиться как можно подробнее. В ней нас ожидает много интересного и неожиданного.
Конечно, можно было бы ограничиться официальными данными биографии, изложенными Саблиным на допросе 13 ноября 1975 года в Москве. Но это всего лишь несколько ничего не значащих строчек с датами рождения Саблина, членов его семьи и основными перемещениями допрашиваемого по ступеням военно-морской службы.
Как известно, никто не может лучше и подробней рассказать о жизни человека, чем он сам. А потому я считаю большой удачей, что у нас есть уникальная возможность посмотреть на жизнь и службу Валерия Михайловича Саблина глазами его самого. По определенным причинам Саблин оставил в назидание потомкам свою автобиографию, написанную почти на тридцати машинописных страницах. Скажу честно, не часто доводится видеть столь трепетное отношение человека к собственной персоне. О самой автобиографии, как о «революционном и историческом документе», мы поговорим еще в свое время, пока же воспользуемся возможностью послушать самого Саблина.
Свою автобиографию В.М. Саблин начал так: «Я родился 1 января 1939 года в Ленинграде и в этом же году оказался перевезенным на Север в г. Полярный, т. к. отец мой был военно-морским офицером. Север – это моя Родина. Это мое твердое убеждение, т. к. именно на Севере я понял, что существую, там же я понял через чисто детское такое восприятие, какие отношения могут быть хорошими между людьми.
Семья наша была сложной, но хорошей, дружной. Отец – уважаемый человек на флоте, служил в штабе большим начальником. Очень честный, добросовестный, он все отдавал службе. У меня до сих пор перед глазами телефон, стоящий у его кровати. Этот телефон унес много здоровья отца. В редкие часы отдыха отец рвался на природу, занимался рыбалкой, он умел хорошо отдыхать. Где он был – там веселье, шум, всеобщий интерес, энергии у него было хоть отбавляй. С нами – тремя сыновьями, он занимался мало. Мы своим детским чутьем понимали, что он очень занят и уважали его без взаимной любви, ласки».
На одном из допросов В.М. Саблин говорит об отце несколько иначе: «Мой отец был военно-морским офицером, прошедшим войну и в конце службы ставшим большим начальником на Северном флоте».
Честно говоря, характеристика и семьи, и отца несколько странные. Во- первых, если семья была «хорошей» и «дружной», то почему она была «сложной»? В чем именно состояла «сложность» саблинской семьи? Во взаимоотношениях ли между собой родителей, родителей и детей, или детей между собой? Совершенно понятно, что Саблин здесь что-то серьезно недоговаривает. Но зачем тогда ему вообще было писать, что семья была «сложной»? На первый взгляд глупо, но это только на первый взгляд. Впоследствии мы еще не раз убедимся, что Саблин ничего в своей жизни не делал спонтанно, каждый его поступок, каждое его слово были продуманы и логичны. Железная логика есть и в этой, на первый взгляд, казалось бы, странной характеристике своей семьи. А дело здесь, скорее всего, вот в чем. Наш герой был совершенно уверен, что является личностью исторического масштаба, жизненный путь которого будут изучать и современники, и потомки. Предполагая, что дотошные историки, изучая его родословную, найдут нечто в его семейной хронике, что не соответствует понятиям о нормальное семье, он заранее подстраховался, назвав взаимоотношения в своей семье сложными. Конечно, дела семейные – это дела сугубо личные. Но не я, а именно Валерий Михайлович сам решил вынести на суд общественности взаимоотношения в своей семье. Только поэтому мы о них и говорим.
Весьма двойственное впечатление возникает и от рассказа Саблина о своем отце. С одной стороны, он характеризует его положительно, но с другой – в этой «положительности» скользит странная недосказанность. При чем какой- то телефон, стоящий у кровати и унесший у отца много здоровья? Он что, руководил флотом, лежа на кровати? Если его в вечернее время и выходные дни вызывали по телефону решать какие-то срочные вопросы, то это вполне обычные флотские дела. Если все обстояло именно так, то так и надо было писать. Но фраза с телефоном довольно странная.
Затем Саблин характеризует отца как человека, который любил и умел отдыхать с друзьями и в веселых компаниях, при этом совершенно не занимаясь своими детьми. Сыновья отца уважали в силу его служебного положения, но взаимной любви, как пишет Саблин, между ними не было. Может, именно в отношении отца к семье и состоит вся «сложность» семьи Саблиных. Впрочем, это их семейные дела.
В отличие от отца, о матери Саблин пишет так, как только может писать о матери любящий сын: «О моей маме, Саблиной Анне Васильевне, очень трудно говорить мало, т. к. она очень много сделала для нас. Она для нас – трех братьев – была всем, если можно так сказать. Она была умная, начитанная, красивая, мягкая по характеру, внимательная к людям, пользовалась всеобщим уважением. Она привила мне уважение к людям, книгам, искусству, к жизни. Я именно благодаря ей понял, как надо широко смотреть на жизнь, любить людей. Особенно я ей благодарен за то, что она мне привила любовь к книгам… Я понял, что надо всегда быть честным по отношению к себе и к людям. В этом красота жизни. Не зря других взаимоотношений между людьми, я видел жизнь страны нашей сквозь призму страниц книг».
Далее Саблин излагает свои политические взгляды в детском возрасте: «Я был самозабвенно предан Ленину, Сталину, активно участвовал в работе пионерской организации, был председателем совета отряда, создавал даже команду по образцу гайдаровского Тимура, увлекался спортом, играл в хоккей, волейбол, смотрел на мир восхищенными тазами, т. е. был пионером образца 40-х годов, 50-х годов».
Наряду, прямо скажем, с активной общественной деятельностью о своей учебе он пишет более скромно: «Учение не вызывало у меня особого энтузиазма, получить больше пятерок, т. к. преподавание велось вяло, настырно, нудно, в оценках колебания у меня были постоянно от “3” до “5”, по настроению. Лучше шли гуманитарные предметы».
Однако затем в жизни Валеры Саблина происходят кардинальные перемены. Из-за болезни его старшего брата отец вынужден был написать рапорт с просьбой о переводе в более благоприятный для здоровья сына климатический район. Просьба была удовлетворена, но с мечтой об адмиральской карьере Саблину-старшему пришлось навсегда распрощаться. Ему была предложена должность заместителя начальника речного училища в городе Горьком (ныне Нижний Новгород) по военно-морской подготовке. И хотя штатная категория там была вполне соответствующая его званию капитана 1-го ранга, речное училище являлось служебным тупиком. Вернуться оттуда на действующий флот было уже невозможно. Можно представить душевное состояние Саблина-старшего, понятны мне и мальчишеские переживания Саблина-младшего.
В 1972 году моего отца перевели из Гремихи в Лиепаю. Ситуация почти такая же, как и в семье Саблиных. Из-за состояния здоровья моей младшей сестры, которая не могла жить на Крайнем Севере, папа вынужден был уйти с перспективной должности на действующем атомном флоте и перевестись на пенсионную, но в более благоприятном климатическом регионе. Разумеется, он тяжело переживал это изменение в своей судьбе. Не менее его тяжело переживал переезд из Гремихи и я. Характер взаимоотношений, понятий о дружбе и чести даже среди детей на Севере были совсем иными, чем на Большой земле. Доучиваясь в Лиепае три последних класса, я все равно считал родным именно свой гремихский класс. Даже сейчас, по прошествии более трех десятков лет с окончания школы, я поддерживаю отношения именно с моими гремихскими одноклассниками. Поэтому мне вполне понятны переживания маленького Валеры Саблина, выдернутого из привычного ему гарнизонного мирка в огромный миллионный город, люди в котором жили совсем по иным законам и понятиям.
Но вернемся к нашему герою. Из автобиографии Саблина: «Переезд в Горький в 1953 году, почти сразу после смерти Сталина послужил, я считаю, своеобразным переломным моментом в моем сознании. Я так же продолжал активно участвовать в комсомольской работе, а затем был членом комитета комсомола школы, но перед тазами встал новый образ жизни. Я увидел жизнь горьковских людей в Горьком. Они противоречили тому стереотипу общественной жизни, которая создало мое воображение на Севере. Кругом пробивались, обогащались, устраивались, подстраивались. Многие на претворение в жизнь понятий о чести и совести смотрели как на подвиг Дон Кихота».
Далее Саблин описывает случай во время плавания его с семьей по Волге на пароходе «Лермонтов» в 1955 году. Саблины ехали в 1-м классе и к ним на палубу 1-го класса пришли посмотреть, как живут состоятельные люди, мальчики из 3-го класса, которых администратор сразу же выставил в весьма грубой форме. На Саблина это произвело большое впечатление. «Я был в роли барчука», – написал он об этом эпизоде своей жизни. Эпизод на самом деле неприятный. И здесь я разделяю возмущение Валеры Саблина, понимаю, какими тазами смотрели на него эти выгоняемые мальчики и как он чувствовал себя под их взглядами.
Свое пребывание в старших классах школы Саблин описывает так: «Я стал пристально всматриваться в окружающую жизнь. Путешествие по Волге и последующая жизнь в Горьком сильно поколебали мою веру в существование справедливости у нас в стране. Но вопрос, почему так, а не иначе, почему вот такие противоречия у нас, оставался открытым. Грубая ломка авторитета Сталина в 1956 году оставила тоже глубокий след в сознании. Встал вопрос в Горьком – куда идти после окончания школы.
Насмотревшись на затхлую, мерзкую жизнь горьковских горожан, я отшатнулся от первого варианта идти в институт…»
Да, история, произошедшая на пароходе, была некрасивой, но ведь не только это событие произошло в жизни Валеры Саблина за годы его жизни в Горьком? Ведь было же хоть что-то хорошее! Почему же он ни словом об этом не упоминает? Наверное, каждый из читателей вспомнит хоть что-то светлое, что было в его детстве и юности. У Саблина, оказывается, ничего этого не было! И это действительно страшно! Может, мы жили с Валерой Саблиным в разных государствах? Ну а то, как он отзывается о жителях города, не может не вызывать возмущения. А потому хотелось бы посоветовать профессиональному демореволюционеру Борису Немцову, который ратует за установку в Нижнем Новгороде (бывшем Горьком) памятника Саблину, чтобы на пьедестале этого памятника были бронзой запечатлены слова самого героя: «Насмотревшись на затхлую, мерзкую жизнь горьковских горожан, я отшатнулся…» Кстати, в свете вышеизложенного можно ходатайствовать и о присвоении Валерию Михайловичу Саблину звания почетного нижегородца.
Но вот школа закончена. Что дальше? Саблин вспоминает: «Решил идти в военно-морское училище имени Фрунзе. Оно встретило меня сильнейшей проверкой моих моральных качеств, я имею в виду жесткий лагерный режим общевойсковой подготовки молодого матроса. После 17-летнего домашнего уюта это было тяжелым испытанием».
Что тут сказать… Честно говоря, я никогда еще не встречал в автобиографиях моряков сетований на трудности курса молодого матроса (бойца). Через этот обязательный этап службы прошел каждый, кто когда-то носил военную форму. Понятное дело, что курс молодого бойца не самое лучшее время службы, но ведь это всего какой-то месяц, да к тому же у курсантов военно-морских училищ он был всегда намного более щадящим, чем в армии. Саблин же описывает некий «жестокий лагерный режим». Его что, на лесоповал гоняли или собаками травили? И при чем здесь моральные качества? Если бы Саблин написал о волевых и физических качествах – то все понятно. В начале службы все устают, и, чтобы не раскисать, требуется воля. Но моральные? У только что принятого курсанта сразу же начались проблемы во взаимоотношениях с товарищами? Если это так и Саблин пишет честно, то, значит, он не смог вписаться в курсантский коллектив, стоять наравне с другими наряды, чистить картошку, делать приборки. Значит, речь идет о том, что мораль Саблина уже не соответствовала морали остального коллектива. Кто же был прав, Саблин или остальные три десятка курсантов его класса?
10 ноября 1956 года Саблин принял воинскую присягу. Но вернемся к автобиографии нашего героя: «Примерно год я не думал о политике, жизнь была сплошным комком переплетений службы и учебных вопросов, личного ничего не было. Второй и третий курс – поиск справедливости и истины по ряду мелких вопросов. Ну, такие, к примеру, как к курсанту Гришанов (а у него отец был адмиралом) приезжает отец, его срочно снимают с занятий, предоставляют время для встречи, и он уезжает чуть ли не на целый день. А когда к курсанту Малышеву приезжает мать из колхоза и сидит два часа на КПП, то ее даже не вызывают, не сообщают. Ставлю вопрос о равенстве родителей на партсобрании, начальники смотрят на меня как на чумного. Пишу письмо в ЦК ВЛКСМ, что из нахимовцев, это уже другой пример, воспитывают барчат. Ответа не получил. Пишу письмо Хрущеву. Это еще один пример, как по мелочам, по-детски, я боролся за справедливость.
Писал письмо Хрущеву о том, что нельзя заявлять о том, что крейсеры – плавучие гробы, пока на них все-таки служат люди. Тоже ответа не получил. Ну и так далее… Но все это не носило ярко выраженного политического характера. Служба, романтика, море сковывали как-то политические мысли, и не было глубоких мыслей политических».
Об адмирале Гришанове мы еще будем вести отдельный разговор. Пока ограничимся тем, что это действительно был далеко не лучший представитель советского адмиралитета. Однако в данном случае я не вижу в его поведении ничего плохого. Ну, забрал адмирал, приехав в Питер в командировку, на день сына, ну и что тут криминального? Кто бы из отцов, имея такую возможность, удержался от подобного соблазна? Конечно, это нарушение, но… Разумеется, то, что курсанта Малышева сразу к маме не позвали – это нехорошо. Однако Саблин не пишет, когда именно эта мама приехала и чем в это время был занят ее сын. Вполне возможно, что в это время шли занятия и курсанта с них просто не отпустили. Кстати, во всем остальном и сын адмирала, и сын колхозницы учились, и жили в совершенно одинаковых условиях, одинаково несли наряды и караулы, одинаково питались. Это вам не нынешнее время! Представьте, что сегодня с сыном крестьянки из глубинки одинаково учится, ест, спит и так же разгружает картошку на овощебазе сын олигарха. Вы можете? Я нет!
Кстати, когда во время моей учебы в военно-морском училище у нас, подобно адмиралу Гришанову, родители забирали наших сокурсников, мы этому радовались, так как по неписаному курсантскому закону отпускаемый всегда возвращался в роту с разными вкусностями, которые тут же делились на всю курсантскую братию. Если Саблин не упрекает Гришанова-младшего в том, что тот поедал мамины пироги ночью под подушкой, это значит, что тот честно делился всем со своими товарищами. Значит, не столь уж и плохим был этот курсант Гришанов.
Однокашник Валера Гришанов – это вообще вечный раздражитель Саблина. Не раз он еще будет вспоминать с желчью о нем: и почему тот имел папу адмирала, а папа Саблина всего лишь капитана 1-го ранга, и почему тот хорошо служил после окончания училища, и почему, наконец, стал командиром корабля, а Саблин так и не одолел эту ступень службы. Ненависть к Гришанову-младшему Саблин пронесет через всю свою службу на флоте. Внешне считаясь однокашником и даже другом Гришанова, запросто бывая в доме Гришановых, как одноклассник сына и сын бывшего сослуживца адмирала, Саблин в то же время всегда в душе будет люто ненавидеть семью Гришановых. За что же? Да за то, что старший Гришанов, будучи когда-то в одних чинах с его отцом, сумел подняться до уровня одного из руководителей ВМФ, а его отец так и остался до конца дней прозябать в никому не известной речной бурсе. Ненависть Саблина – это ненависть, замешанная на семейной зависти, а потому ненависть самая жгучая и беспощадная.
Что касается Валерия Гришанова, то он вполне достойно служил Отечеству. Из биографии адмирала Валерия Васильевича Гришанова: в 1960 году закончил артиллерийский факультет ВВМУ им. Фрунзе. В 1960–1971 годах – служил на Черноморском флоте, последовательно пройдя все ступени корабельной службы: командир группы, командир ракетно-артиллерийской боевой части эскадренного миноносца, помощник, старший помощник командира корабля, командир эсминца, командир ракетного корабля, командир противолодочного корабля 2-го ранга «Комсомолец Украины». С 1973 года по 1991 год служил на Северном флоте в должностях: командир большого противолодочного корабля 1-го ранга «Кронштадт», начальник штаба бригады ракетных кораблей, командир бригады противолодочных кораблей, командир дивизии противолодочных кораблей, командующий Кольской флотилией. В 1991–1993 годах – первый заместитель командующего Балтийским флотом. С 1993 года – заместитель Главнокомандующего ВМФ но кораблестроению и вооружению. В 1994 году стал полным адмиралом. Был награждён орденами: Красной Звезды, орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени, «За военные заслуги». Умер в Москве в 1998 году.
Служба, что и говорить, самая боевая и корабельная, все время на палубе, а не на берегу в теплом штабе. Тут уж, извините, помимо блата надо и самому что-то уметь. На одном папином имени здесь далеко не уедешь.
Кстати, общаясь с ветеранами и спрашивая их об адмирале Валерии Гришанове, я никогда не слышал о нем ни одного худого слова. Все отзывались о нем, как об очень порядочном, душевном человеке, всегда готовым прийти на помощь товарищам, неплохом командире и вполне приличном адмирале. Свою службу Отечеству адмирал Валерий Гришанов достойно закончил заместителем Главкома ВМФ, когда его отца давным-давно уже не было в живых. Кстати, в 1975 году Валерий Гришанов в звании капитана 2-го ранга был всего лишь начальником штаба 120-й бригады эсминцев Северного флота, т. е. в 36 лет занимал должность, каких в ВМФ СССР были сотни и сотни. Так что все грязные плевки Саблина в сторону своего однокашника не имеют под собой никакой почвы.
Весьма примечательно и начало эпистолярной деятельности Саблина, которая, как мы теперь знаем с его собственных слов, началась с писем в ЦК ВЛКСМ и первым лицам государства. Обратим внимание, что темы этих писем откровенно надуманные.
Относительно того, что выпускники Нахимовского училища были «барчатами» – ложь чистой воды. Сотни и тысячи выпускников этого училища честно служили Отечеству на морях и океанов, гибли в штормах, горели в отсеках. Возможно, у Саблина был перед ними определенный комплекс, так как нахимовцы были куда лучше адоптированы к курсантской жизни, чем только что оторвавшийся от мамкиной юбки Валера Саблин, но зачем же свои комплексы возводить в некую систему, да еще писать донос в ЦК ВЛКСМ, чтобы всем нахимовцам показали «кузькину мать»!
Что касается письма Хрущеву, то, во-первых, публично тот о крейсерах никогда ничего подобного не говорил, а приводимую фразу произнес, выступая перед руководством ВМФ. При этом Хрущев имел в виду, что в эпоху ракетного оружия старые артиллерийские корабли безнадежно устарели и их пора заменять кораблями с ракетным вооружением. То, что Хрущев говорил об этом образно, это, в конце концов, его дело, но уж никак не недоучки-курсанта. Тот факт, что за наглое и бестактное письмо Саблин не получил по заднице, говорит только о том, что в ЦК КПСС тогда, сидели умные люди, пожалевшие зарвавшегося мальчишку. А может, надо было не жалеть и сразу турнуть его из училища? Скольких бед тогда можно было бы избежать!
После 1-го курса Саблин со своей ротой проходит корабельную практику вначале на легком крейсере «Жданов», а потом на минном заградителе «Урал» Балтийского флота. Год спустя второкурсники артиллерийского факультета снова убывают на практику на корабли Балтийского флота. Вначале курсантов размещают на эсминце «Неустрашимый», а потом переводят на трофейный немецкий крейсер «Адмирал Макаров». Именно в это время, в августе 1958 года, там же на Балтийском флоте произошло ЧП, обстоятельства которого стали достоянием гласности только спустя три десятилетия. Командир эсминца «Сокрушительный» капитан 3-го ранга Артамонов, прибывший из Балтийска в Гдыню в Отряд особого назначения, где на нескольких готовившихся к передаче индонезийским ВМС кораблях проходили подготовку иностранные команды, ушел на корабельном катере в Швецию. Там Артамонов попросил политического убежища, сразу же начав самое тесное сотрудничество с ЦРУ. Знал или не знал курсант Саблин о бегстве командира эсминца? Я склоняюсь к тому, что знал. Шила в мешке не утаишь, и, несмотря на все официальные запреты, в кулуарах об Артамонове все равно говорили. Думаю, что вряд ли тогда Саблин воспринял информацию о побеге Артамонова, как руководство к будущему действию, но определенная зарубка в памяти у него несомненно осталась. Придет время, и он еще вспомнит об Артамонове.
