Владимир Зюкин
Сашка
Часть первая
С бабушкой
1
Давным-давно, ещё перед войной, в шахтёрском сибирском городе родился мальчик, Саша. Много страданий приготовила ему судьба, и жизнь его превратится в череду злоключений. Но всё по порядку.
Жителей горняцкого городка в основном кормила работа в шахте. Но иные ещё кур и коров при доме держали, имели приусадебные участки или в могучей тайге, окраина которой была видна из города, промышляли. На шахтах преобладал труд ручной. В моде было «стахановское» движение. О победителях сообщали газеты, фотографии передовиков украшали Доску Почёта. Порой шахтёрам создавались условия в забое с прицелом на рекорд: с помощью цифр рекорда корректировался месячный план.
В центре города располагался рынок. Приезжие крестьяне снабжали городских продуктами – растительными, мясными, молочными. Как-то осенним, погожим днём старая баба бродила по рынку. – Васёк! – прокричала, подойди!
Плюясь ореховой скорлупкой, подошёл к ней паренёк высокого роста:
– Мам, денежек подкинь, конфет куплю сёстрам.
– Отец не дал тебе копеек?
– Нет.
– У, жадный… – Баба потянула парня за рукав рубахи. – Жмыху купим.
Пробившись к телеге, заваленной мешками, она сторговала у крестьянина полпуда жмыха. Парень кинул мешок на плечо.
– Погоди, Вася! – задержал его белобрысый парень. – Почему Ксюша школу пропустила? Не заболела ли?
– Так тебя ждала, у окошка всё утро просидела… Зашёл бы… – улыбаясь, ответил Васька.
– Если не стану заходить, школу бросит?
– Смешно…
Плюнув под ноги, Васька догнал мать.
– Мам, Ерёмин о сестре расспрашивал. Видел бы, как поленом ты по ней…
– Шалава, вот и заслужила! – ответила мать.
Васька оставил мешок на крыльце. Застучало в сарае ведро: бабка села под корову. В горнице отмытый пол играл с лучами солнца, влетающими в окно. В кухне девочка, с косичками, двигала чугун, стоящий на плите. Возмутилась:
– Чего твой мешок на крыльце делает?
– Анька, в школу опоздаешь, – отмахнулся от неё брат.
Девочка сунула тетрадь и книжку под мышку и выбежала на крыльцо.
– Пойду, мам! – пропищала.
Услышала:
– Иди, дочь, иди.
2
Солнце коснулось горизонта. Парни и девчата столпились в городском парке около танцплощадки. Ветер раскачал ветви берёз, они как бы дирижировали музыкантам. Одиноко стоял блондин.
– Скучаешь, Витя? – обратился к нему парень чубатый, с рыжей девушкой под ручку.
– Ждёт Ксюшку, – хихикнула девушка. – Зря ожидает: не отпустит её мать.
«Точно, не отпустит…» – загрустил Ерёмин. Вышел из парка, закурил, пошёл по дороге к избе, где жила его Ксюша, открыл калитку. Здесь всё давно знакомо ему – и лавка у окна, и камень для соления капусты, валяющийся у бочки с водой. «Погожу, вдруг выглянет. Жениться бы нам, учиться брошу, пойду работать – и так куском попрекают» – подумал.
А в соседском дому, где проживал блондин, плыл запах борща, заправленного опятами. Тускловато светила лампочка в кухне, висящая на облепленном мухами проводе. На стене вязанки лука, их щупал с табуретки старик Ефим Ерёмин. над духовкой грела зад Еремеиха. Жидкие волосы её болтались на шее, лохматые брови сползли к векам, лоб избороздили морщины.
– Пора ужинать, – обратилась к мужу.
– Маньки и Витьки нет…
– Маньку послала за брагой, к Рязанчихе. Да вон идёт…
– От Рязанчихи? – спросил Ефим появившуюся дочку, сойдя с табурета.
– От неё, – писклявый голосок. Нос девушки смешно сморщился: почуял запах грибов.
– Рассказывай, что там у них? – обратилась к дочке Еремеиха, покосившись на банку с бурдой. – Дома сам?
– Нету, а другие дома – Аня за учебником, тётя Агата стирает, а Ксюшка ревёт, как тёлка, – выпалила Манька.
– Ревёт? – спросил Ефим.
– Из дома не выпустили, – отвечала, хихикнув Манька.
– Из-за Витьки мать дочку гложет, – сказала Еремеиха, покачав головой.
– Никого не гложет тётя Агата, а стирается, – засмеялась Манька.
– Пора жрать, будя языками зря чесать! – призвал Ефим.
Манька наполнила миски. Ефим кривыми пальцами подтянул миску поближе к себе:
– Вкусно! А Витька не похлебает горячего, где черти носят…
– Известно где, – сказала Еремеиха, хмыкнув. – Рубаху одел чистую, около её дома крутится.
– А парочка ничего! – Ефим высказался. – И тебе деваха по нраву; может, поженим. Признайся, сама про это думаешь…
– Не знаю… Наш гол, как сокол, голу возьмет, с голоду и подохнут.
– Болтай… – возмутился Ефим. – Витька не калека, работящий.
Запахло картошкой, тушёной с мясом.
– Старая, бражки налей. Забыла? – встрепенулся Ефим.
– Заболталась. Манька, разлей по стаканам, я огурцов наложу.
3
Виктор загрустил, стоя у дверей соседского дома. В доме же бабка, которая на рынке взяла жмых – соседки за рассудительность обращались к ней по имени-отчеству – младшую дочку тихонько отправляла в ограду развесить бельё; но старшая дочь её шёпот подслушала.
– Бельё и я могла бы развесить, – ломая пальцы, высказала она, входя в кухню.
– К белобрысому намылилась? Не пущу! Посиди дома.
– Мама, мне не пять лет. Когда перестанешь мне поперёк дороги вставать?
– Школу закончи, шалава! Рвётся…. Пришибу!
Старуха выхватила полено из поленницы. Ксения выбежала за дверь.
Виктор увидел её.
– Ксения!
– Пошли отсюда…
Парень подхватил на руки девушку, вышел с ней за калитку. Ксения обняла его ласково. Почувствовав её тело, он сильно задрожал.
– Пусти… – девушка поняла его дрожь.
– Из-за меня поругались? – спросил он.
– Догадливый…
– Ксюша, успокойся. Давай, с тобой посидим на сеновале? Стихи почитаю. Просто посидим, не думай, не притронусь…
Взглянув на парня недоверчиво, она подалась за ним. Сверху пахнуло ароматом сена. Поднявшись по лестнице, парень подал ей руку. Пройдя вдоль чердака, пара села на топчан.
– Много насочинял? – спросила она.
– Сейчас прочту… Отыщу тетрадку, зажгу керосинку…
– Глупый, огонь же увидят, ты наизусть, – шепнула она, приткнувшись к нему…
– Милая… – прошептал он.
– Это стихи?
– Нет…
И вдруг почувствовал губами губы её. Мгновение – и окунулся в нечто сладкое.
4
– Еремеиха – пьяница, – хмыкнув, сказала тётя Соня соседке. – У неё где один стакан, там и второй. Ефиму не угнаться…
– Пьёт… – ответила соседка. – И Ефим вчера, видно, надрался: время позднее, а он ни разу не стукнул по колодкам.
– Может, пошил всё…
Скрипнула дверь, вышла, с лицом кислым, Еремеиха.
– Здрасте, бабы! – заметила соседок… – Думали в церкву сходить, да мой дрыхнет.
– Поднеси браги – проснётся, – съехидничала тётя Соня.
– Нету, вчерась выжрали, – призналась Еремеиха. – Поставлю двухведерный бачок…
– Поставь, соседка, поставь. «Двухведерного на неделю вам хватит», – сказала тётя Соня.
– Пойду, – простонала Василиса, – печку затоплю.
Качаясь, скрылась; в кухне её повело.
– Старик, – обратилась к мужу, – сходи на базар, купи шерсти и чекушку, похмелиться надо…
– Браги нет? – спросил, вставая с постели, Ефим.
– Может, нацедишь.
В кухне Ефим слил в стакан муть.
– А чекушку брать на что? – спросил, вытирая рот.
– Сапоги пошил, продай.
– Полдня простою. Ладно… Сумка где?
– На сеновале, Витьку разбуди, он, поди, дрыхнет.
Шатаясь, Ефим потащился к сараю. Василиса, на мужа взглянув, покачала головой и поспешила сама к лестнице. Забралась наверх. «Бог мой!» – увидела спящую пару. Вниз скатившись, она потрясла лестницу и закричала:
– Скинь, Витя, сумку! Хватит тебе спать!
Витька, подпрыгнув, как ошпаренный, нащупал сумку и скинул вниз. Василиса, шваркнув сумку супругу, понеслась к Рязанчихе. Окликнула:
– Выйди, Агаша, поговорить надо.
Не причёсанная, выплыла на крыльцо Агафья Кирилловна:
– Чего рано, дело есть?
– Да я тебя спросить хотела: где красотка твоя? – въедлив голос у Василисы.
– К Полине убралась. А тебе что?
– Хм, к Полине… Глянь, где голуби ночевали. Только не расскажи никому, а то худо будет… – сказала, раззявив рот в ехидной улыбке, Еремеиха. От сарая, держась за руки, шли в их сторону молодые.
Агафья Кирилловна процедила:
– Запорю насмерть сучку!
– Лучше глянь, какая хорошая пара, – сказала, продолжая улыбаться, Еремеиха.
– Где была? – спросила у дочери Агафья Кирилловна.
– Задачки с ним решали… – отвечала Ксения. Василиса хмыкнула.
– Мы хоть сегодня поженимся…– взором ясным Виктор матерей озарил.
– Батюшки, поженятся, – всхлипнула Агафья Кирилловна. – Тебе восемнадцати нет, как жить-то будете?
– Как все, – ответил упрямо Виктор.
– Бесовы дети… – проговорила, смахнув слезу, Агафья Кирилловна. – Только до свадьбы по сеновалам не шаландайтесь.
– Ясно…– отвечала дочь, склонив голову. – Мам, а тятя дома?
– Не бойся, сказала, что ты у Поли ночевала.
Ксения к столу присела, открыла книгу. Громко стонал в комнате отец – старый Семён.
– Ксеня, как Полечка?
– Нормально, привет передала.
– Спасибо ей, а я вот хвораю.
Ксения промолчала: склонив голову на книгу, она спала.
5
Тишина в доме Рязанцевых: Семён лёг в больницу, Васька уехал в портовый город Одесса учиться на механика корабля, Агафья у Полины, а Ксюшу после схваток отвезли в роддом; Анюта одна осталась за хозяйку.
Виктор бросил учёбу и на фабрике прошёл курсы электриков. Зарабатывал теперь свой кусок. А вечерами постоянно вертелся у роддома. Фабричный комитет обещал молодожёнам квартиру. Узнав об этом, Агафья Кирилловна сказала: «Сынок, бывай у неё, успокаивай, но, если убежите на другую квартиру, я вам не мать».
Он снова у роддома. Женщина-медик из окна поманила его пальцем.
– С карапузом поздравляю! – торжественно объявила, когда вступил он в помещение больницы.
– Спасибо… – шепнул он, как будто боялся разбудить сына. Домой полетел, как на крыльях! Попутно купил в магазине две бутылки водки.
– Мам, сын! Забыл число? Надо бы в альбом записать!
– Двадцать второе, – глядя на водку, промурлыкала Еремеиха.
– Запишу число, год.
– Сколько весит, не узнал? – поинтересовалась Еремеиха.
– Не узнал, забыл, ничего, вырастит, тяжёлым станет.
Все думы его теперь были о ней и сыне. Из больницы прибыла она худая, бледная, как будто слеплена из воска. Однако с нежностью смотрела она на мужа.
Время не выносит однообразие, если новое что-то появится, норовит вмешаться. Вот и Ксения изменилась: к Виктору уже не льнула, стала грубить. Устроившись кассиром на фабрику, домой приходила поздно, отмалчивалась, думая о чём-то. Виктор забеспокоился.
– Терпи, сынок, – заметив настроение его, обронила Агафья Кирилловна, – со вторым ходит, потому такая. Как разродится, опять будете лизаться.
– Терплю, мам, но чую что-то плохое.
– Пойдём, – предложила старуха, вытерев руки о передник, – разбросаю карты.
Рассыпала карты по столу.
– Плохо легли… – сказала, качнув головой. – Ксюша с пиковым королём… Это будет, это было, это ждёт. Тебе казенный дом выпал. – Она нервно собрала карты. – Осторожней будь на работе.
– Ничего не случится, скорей бы она родила…
Поднял сына на руки, подкинул его вверх.
– К сватье сходим? – предложила Агафья Кирилловна.
Неся сына, Виктор целовал ему щёки, лоб, видя в нём Ксюшу. «Влюбилась в пикового короля? Если так, жить не стану…» – ударила мысль. Остановился у родительского дома.
– Витя, – в форточку голос Василисы, – вноси внука, гостинчик ему припасла.
6
По крышам домов стукнули капельки дождя. Вода хлынула по улицам, у водокачки появилась большая лужа. Она собрала около себя босоногих мальчиков. Карапузик кривоногий прикатил выброшенную кем-то бочку. Мимо проходила почтальонка, в плаще, с сумкой. Покачав головой, крикнула малышу:
– Не лето, простудишься, иди-ка домой!
– Не-е, на бочке поплаваю, – прогнусавил тот.
Почтальонка, махнув рукой, продолжила путь. Из сарая, с поленьями берёзовых дров, вышла Еремеиха.
– Авдотья, зайди – чайком попою, – увидела почтальонку.
– Зайду, у меня повестка.
– Повестка?
– Пошли, распишешься, – почтальонка подтолкнула Еремееху к порогу.
Та, подставив табуретку почтальонке, подержала лист и возвратила.
– Прочти, очки долго буду искать.
Почтальонка прочла:
«Прибыть в военкомат Ерёмину Виктору Ефимовичу 23 мая 1939 года к 10 часам утра».
– Мань, угости Дуняшу, я к Рязанчихе, – наказала Еремеиха.
На голову платок кинув, засеменила к соседке. Переступила порог:
– Сватья, дома?
– Дома. А ты как напугана чем-то?
– Так забирают в армию Витю, уже повестку принесли…
«Прибыть в военкомат…», – прочла Агафья Кирилловна у окна.
– Уедет…– застонала Василиса. – А где молодка? – голос хриплый.
– Прийти пора…, да вона идёт, легка на помине.
Стряхивая с зонтика капли дождя, вошла в дом Ксения. Глянув на матерей, ухмыльнулась:
– Вы как с похорон.
– Ксюша, и впрямь неладно… – сказала, по бёдрам хлопнув себя, Василиса, – Витю в армию берут.
– Ничего особенного, – отвечала, зевая, Ксения. – Мужчина, если здоров, отслужить обязан.
– Не волнуешься, гляжу? – возмутилась Агафья Кирилловна. – Ведь муж.
– Рыдать прикажете? – прошипела, ощетинившись, Ксения.
– Не хорохорься, касатка, неизвестно, возвратится, али нет, – высказала Василиса.
– Отстаньте!
С досадой глянув на старух, Ксения спряталась за шторой. Заплакал малый. Агафья Кирилловна подошла к постели.
– Сын орёт, а ты как глухая, – заворчала она на дочь.
Василиса ушла, хлопнув дверью. Агафья Кирилловна подошла к дочери:
– Ты не дитё, пора понимать – что плохо, а что хорошо. Зачем так при ней говорила? Она сыну передаст.
– Пусть передаст, – буркнула Ксения, сев перед зеркалом.
Стукнула дверь.
– Кто там? – спросила Агафья Кирилловна.
– Я, – отвечал Виктор. – Про повестку знаю… Я и расчёт получил… – Взял у старухи сына. – Милая, – подошёл к жене, сидевшей у зеркала, – скоро расстанемся…
Поцеловал её. Она, глаза прикрыв, на пальце покрутила золотое кольцо.
– Молчишь… Писать-то будешь?
– Странный вопрос, – забрав сына, буркнула она, – куда я денусь, буду, конечно.
В молчании поужинали. Виктор стал играть с сынишкой – то кидал в подушки, то вверх. Смеялся, но тяжёлая печаль застилала глаза ему.
– Уходишь? – спросила Агафья Кирилловна Ксению, которая примеряла шляпку перед зеркалом.
– К Надьке Артамоновой схожу, за чем-то звала.
– Ксюша, – Виктор вмешался, – ты хоть сегодня побудь с нами…
Она промолчала.
– Анюта, – обратился Виктор к девушке, – принеси гитару от наших? Она висит на стене в кухне.
– Принесу, – оживилась Анна.
– Убежала, ну и шалава, – прошипела Агафья Кирилловна, пальцем ткнув в сторону окна, где за Анютой мелькнула Ксения.
– Пусть идёт, ей нужно… – буркнул Виктор.
Улица вскоре услышала звуки гитарные, что полились из окна избы Рязанцевых:
«Не ругай меня, мамаша,
Очень я люблю его» … – подпела Агафья Кирилловна.
7
Солнце зноем иссушило огородные растения. У Ерёминых склонили шляпы подсолнухи, листва их повяла. Василиса утомилась носить в огород воду вёдрами.
– Сватья! – крикнула, ладонью лоб прикрыв. – Подойди к городьбе, о жизни потолкуем!
Устала от огорода и Агафья Кирилловна.
– Улетел сокол? – завела разговор Василиса.
– Улетел.
– А как прощались? Она хоть прослезилась?
– Заставишь бессердечную…
– А проводила?
– Нет, – отвечала, покачав головою, Агафья Кирилловна. – Он облизал Вову, да и подался один с чемоданом… Что было делать?
– Понятно… А как бутуз?
– Ползает. Шалава утягивала брюхо, я боялась, что урода принесёт, но обошлось…
– Забегу, минута будет, поиграю с ним.
Поболтав, старухи разошлись по огородам.
– Здравствуй, Кирилловна! – втиснулась в калитку пышногрудая тётя Соня. – Продашь молока? Жарко на базар идти.
– Посиди на крыльце, а бидон давай; молоко в погребе, как во льду, холодное.
Наполнив бидон, Агафья Кирилловна подошла к крыльцу, где уже спала тётя Соня. Очнувшись, она забрякала копейками.
– Убери! Надо будет, зайду – тогда расплатишься, – отмахнулась от неё Агафья Кирилловна.
К полудню зашло за облака солнце. Домой, с книгою в руке, пришла Анна.
– Где пропадала? – спросила мать.
– В библиотеке.
– Отца не встретила?
– С дядей Ефимом у сарая они стоят, дядя Ефим сманивает его за водкой.
– Не пойдёт. Послушай, голуба, штору подшей, она на столе в кухне, потом почитаешь. Малых не разбуди.
Сев на скамью, Анна подшила штору и открыла, как видно, увлекательную книгу: уткнулась в страницы.
– Анюта! – крикнула, высунув в окно голову, Ксения. – Корова в огороде!
Анна потянула штору, которую стащила со скамьи корова. Подняв прут, она погнала корову к сараю. Выполз на крыльцо Вовка и подразнил рогатую: «му-му-му».
К вечеру полил дождь. Агафья Кирилловна, перекрестившись, собралась на дойку. Но тут ввалился в избу дед Семён и заорал:
– Бесово бабьё, загубили корову!
Дальше – мат… Агафья Кирилловна крикнула:
– Пёс паршивый, в дому лаешься!
– У-у-у, – продолжал орать Семён, – погубили… резать надо!
– Возьми лампу, посмотрим, – оборвала его старуха.
Семён, послушавшись, отправился в кладовку, за лампой. Корова лежала в сарае, дрыгая ногами.
– Старая, подай топор. Господи благослови… Держи за рога! Кому столько мяса надо? Вам бы рубить головёшки…
Взмахнул топором.
– Окаянный, до хребта перерубил… – заворчала на мужа Агафья Кирилловна.
Кровь, забулькав, потекла в ведро. До ночи провозились старики, пока тушу не прикрепили к балке. Усталые, руки едва отмыв от крови, легли старые на полу, в кухне, постелив старый полушубок.
Утром Вовка приполз в кухню. Посмотрев на лежащих стариков, подкатился к Анне, потеребил её. Девушка, открыв глаза, улыбнулась.
– На полу деда с бабой… – коверкая слова, малый показал в сторону кухни.
Анна взвизгнула, увидев топор, окровавленный, и родителей, лежащих на полу. Вовка, испугавшись, ударился об пол боком. Прибежала в кухню Ксения. А вскоре малыш смотрел на взрослых, которые смеялись, пальцем тыча на топор.
– Кто же загубил корову? – отсмеявшись, Семён спросил. – Ничего, на рынке скажут, чем кормили… – Насупился.
На крыльце он пососал цигарку, потом говядину сложил на тележку.
В полдень пришла с рынка Анна. Глаза – как смородины в брусничном соку.
– Ревела? – спросила мать.
– Корову я погубила…
– Как это? – руки развела Агафья Кирилловна.
– В желудке иголку нашли.
Мать закричала было на дочку, но, посмотрев ей в глаза, одно сказала:
– В библиотеке лучше бы посидела.
Вздохнув, добавила:
– Не реви… говядину продадим, перебьёмся зиму, к весне тёлку купим. Жалко, детки зиму без вольного молока будут…
Скрипнула калитка, показалась почтальонка, на ходу доставая конверт из сумки.
– Ах ты, письмо! – заволновалась бабка. – От кого?
Анна взглянула на обратный адрес:
– От Васьки.
Сев на крыльцо и всхлипывая, она принялась читать. Василий сообщал, что учится на курсах механиков корабля, что подал заявление в ВКПБ, и что скучает по родным.
8
Девять писем Виктор отправил жене, а от неё получил одно. Сержант Пестиков, мясистый, с конопатой рожей, съехидничал – мол, не стоит тревожить письмами молодую женщину.
– Попадёшь под руку! – вспылил Виктор.
– Ладно, нельзя пошутить… Кстати, тебе светит отпуск, – сказал Пестиков с неприкрытой завистью в голосе.
– С чего взял?
– Комбат комиссару говорил, я подслушал. По правде, отпуск заслужил: и самбист, и стихи в армейской газете печатаешь, и детишками уже обзавёлся.
– Дорогой Пестиков! – Виктор сжал руку сослуживцу. – Пойми, Пестик, второй ведь сын растёт, второй! Глянь, – Он извлёк из кармашка гимнастёрки крохотное фото, – вылитый я!
Но Пестиков смотрел в сторону, туда, где дневальный солдат козырял капитану Муслееву, вошедшему в казарму. Вскочив, сержанты отдали честь. Капитан – плечистый, стройный, в форме, кубики на воротничках. Глянув на правильные черты лица командира, Виктор подумал: «Такой подмигнёт Ксении, она не устоит…».
– А что, друзья, присмирели, не спорите как всегда? – спросил, усмехнувшись, Муслеев. – Всё же, пока не подрались, одного из вас отправим в отпуск дней, скажем, на двенадцать. Посмотрел на Виктора. – Тебя, например. Так что, отправляйся, служивый. Отпуск с первого. Это, как понимаешь, уже без шуток. Кстати, советую не терять время.
Капитан ушёл. Пестиков отвязался от Виктора, который, листая газету, в мыслях прокрутил время отпуска. «Если попутки не будет, дойду пешком до вокзала, всего двадцать километров, – размышлял. – Отпуск – удача: обстановка натянутая, фашисты в Польше. Отпустили к детишкам. Но время нельзя терять, капитан предупредил не зря, отпуск могут отменить».
У казармы гул машины.
– Ерёмин! – голос снаружи.
Виктор выбежал. У дверей «бобик», в кабине Муслеев:
– Газетами, слышал, балуешься? Чудак. Дуй за чемоданом! Еду в город, так что прямо до вокзала довезу.
– Сегодня тридцатое, а отпуск с первого… – возразил Виктор, впрочем, готовый бежать за чемоданом.
– Раз говорю, значит можно, – отчеканил капитан.
«Бобик» мчался по просёлку, круто обогнул рощу. Виктор почувствовал прилив сил. «Занесёт в кювет, вытащу машину на плечах», – подумал, вслух сказал:
– Быстро едем, можем разбиться, товарищ капитан.
– Разбиться? – усмехнулся офицер. – Неужели боишься?
– Конечно, ведь домой еду. Можно спросить вас, товарищ капитан? Жизнь у вас, думается, была спокойной: не срываетесь, шутите?
– Молод ещё, чтобы людей понимать, хоть и двух детей нажил; у меня, кстати, тоже сын и дочка.
– Наверное, жена красавица? – спросил Виктор.
– Впервые слышу, чтобы у офицера солдат про жену расспрашивал, – пошутил Муслеев.
– Извините, я к слову спросил.
– Понимаю, – улыбнулся дружески капитан.