Владимир Михайлович Шулятиков
Критические этюды (о Бердяеве)
Несмотря на сделанные им возражения против полновластия эволюционного и материалистического метода, он объявляет себя сторонником материалистического толкования истории, даже более того, признает это толкование единственно верным. Для того чтобы подобный взгляд примирить с дорогой ему идеей «абсолютной нравственности», ему приходится прибегнуть к иррациональным доводам. Он обращается к метафизической литературе, заимствует свои доказательства у немецких неокантианцев. Он принимает известное учение о нравственности Канта[7] благодаря чему впадает в непримиримое противоречие с самим собой: убежденнейший противник всякого бюрократического начала, он преклоняется перед кантовским понятием о нравственности, перед этой «высшей формулой «мелкобуржуазной нравственности». Заметим в скобках, кантовская мораль – не мораль в широко альтруистическом смысле этого слова, а «холодная, формальная мораль»[8].
Увлекшись, далее, метафизическими формулами идеализма, он с особой горячностью проповедует возвращение к философии Фихте[9] к его смелой апологии индивидуализма и к его формуле прогресса. «Прогресс есть движение сущего по направлению к должному, есть торжество должного в сущем. Другого смысла прогресс иметь не может, и в философии прогресса мы должны вернуться к великим идеалистам прошлого, особенно к Фихте, нисколько не изменяя традициям реалистической науки».
Но возвращение к Фихте есть форменная измена этим традициям.
Во-первых, если г. Бердяев действительный «искатель истины», если он не на словах только придерживается генетического толкования истории, то он, прежде всего, должен был бы подойти к учению Фихте, как к исторически сложившейся доктрине. Он должен был бы знать, что учение Фихте возникло среди тех общественных отношений, которые не давали интеллигенту возможности выработать себе широкое мировоззрение. Фихте жил во времена отсталого хозяйственного и общественного строя: он имел перед своими глазами только мелкое и среднее бюргерство, был окружен действительно однообразной, «серой» «мещанской» обстановкой. И его философия могла быть только протестом филистерства, и в своем протесте он не мог иметь никаких надежд на то, что явятся какие-нибудь прогрессивные общественные элементы, он мог опираться только на силу развитой интеллигентной личности. И он старался уверить себя, что человечество будет идти по пути прогресса, по мере того, как одна личность за другой будет воспитывать свою индивидуальность. И идеальное царство будущего Фихте представлял именно как союз отдельных развитых личностей[10]. И он воспел восторженный романтический гимн одинокой, прогрессирующей личности.
