Владимир Михайлович Шулятиков
Ф. М. Достоевский
И, в конце концов, с судьбой романа он связывает судьбу всей своей жизни, он ставит на карту свое существование:
«Не пристроится роман, так, может быть, и в Неву! Что же делать? Я уж думал обо всем. Я не переживу смерти своей».
Другим признаком развившейся болезни является его утрированное самолюбие, доходящее до настоящей мании величия.
После выхода в свет «Бедных людей», после восторженного отзыва о них Белинского и петербургских корифеев литературы, он спрашивает себя: «Неужели вправду я так велик?» и тотчас решает этот ответ в утвердительном смысле.
«А у меня будущность преблистательная… Слава моя достигла апогея… Явилась тьма новых писателей. Они мои соперники… Их ужасно хвалят. Первенство остается покамест за мной и, надеюсь, это навсегда».
Но наслаждение, доставляемое ему сознанием мощи своего таланта, не спасает его от моментов уныния и отчаяния. Подъем духа, состояние экзальтации сменяется, как и прежде, приступами апатии, разочаровании в будущности, жалобами на собственное бессилие. Внешние обстоятельства чересчур быстро и сильно реагируют на его нервную впечатлительность. Прошло очень мало времени с того дня, как литературные успехи продиктовали ему приведенную выше фразу о «первенстве» – и мы видим его в самом пессимистическом состоянии духа, вызванном некоторыми менее благоприятными отзывами критики и несколько стесненным литературным положением. «Я решительно никогда не имел такого тяжелого времени». Его мучают снова, тоска и «судорожные» ожидания будущего. «А тут болезнь еще. Черт знает, что такое!..»
И эта болезнь все более и более завладевает им. Он начинает знакомиться с пароксизмами мистического ужаса, описанного им впоследствии в «Униженных и оскорбленных»… Впоследствии же, вспоминая о периоде своей жизни, предшествовавшем ссылке, в письме к одному товарищу, он делает следующее признание: «вы любили меня и возились со мной, с больным душевной болезнью (ведь я теперь сознаю это), до моей поездки в Сибирь, где я вылечился».
