Владимир Максимович Ераносян
Фронтмен
Я принял еще пятьдесят "хенесси" и с поникшей головой отправился к террасе с каменным парапетом. С ее высоты открывался живописный вид на лес и озеро с сооруженным в его пределах готическим каменным мостом, причудливым отголоском рыцарских времен. Если бы я вдруг собрался вызвать какого-нибудь негодяя на дуэль, то пожелал бы расправиться с обидчиком именно здесь. Хотя теперь другие времена. Люди стали изощреннее в подлости и посмеиваются над неотвратимостью наказания. Что ж… Не мне устанавливать правила. А может быть даже лучше, что месть перестала быть скоропалительной. Ограниченная законом, она получила возможность передышки от гнева и приобрела холодную избирательность в методах исполнения. Носитель ярости слишком заметен и непрезентабелен. Другое дело, продуманный мститель, долготерпеливый, вооруженный идеологией и планом. Вот где кроется погибель коварству и низости.
"Чего это вдруг меня бомбардируют мысли о мести», – подумал я, но вспомнил о Каспере, Адике, всяких-разных крикунах из казино и еще куче всевозможных "полупокеров", которым я ничем не обязан, но которые в разные периоды моей скромной, но искрометной биографии пытались осложнить мне жизнь. Они даже не думали о том, что и я могу не на шутку обидеться. Они делят людей на лохов и крутых, на овец и волков, мать их… Лох ведь тоже может быть чьим-то отцом, мужем, братом. На это возомнившим себя сильными мира сего наплевать. У них нет тормозов, пока они в силе. Пренебрежение к людям – еще пол беды. Оно хоть объяснимо. Выгоднее общаться с равными, время-то не казенное. Понятно, заняты. Размышления об ограниченности времени с натяжкой даже можно определить к мыслям о бренности телесной. Но ведь я наблюдал вопиющее.
Они могут отнять квартиру на Большой Ордынке у беззащитной сироты, оскорбить человека при его ребенке. Могут строить глазки чьей-то девушке при ее кавалере, выпячивая на люди свое неоспоримое превосходство. В старые времена за это можно было схлопотать пулю, не изподтишка, на честном поединке, один на один, на ристалище благородства и попранной чести, вне зависимости от статуса и достатка. А теперь?
Да нет, и теперь все так же, просто чуточку иначе. Не обязательно обращаться к секундантам и горделиво сплевывать в сторону врага косточку от вишенки. Они в силу своей недалекости не догадываются о том, что когда-нибудь кто-то поступит с ними так же, как они поступали с другими… Провидение само выберет место и всучит в руки незаслуженно обиженного орудие мести… Хотелось бы в это верить…"
– О чем грустим в мой праздник? – рядом стояла та самая блондинка, которая привезла себя на "бентли".
– Да вот… Хочу поздравить Вас с Днем рождения. – пробубнил я.
– Так заунывно меня еще никто не поздравлял, – улыбнулась девушка, – А я Вас знаю. Вы ставили шоу в казино, когда они функционировали. И сейчас, кажется, этим же занимаетесь. А розыгрыши тоже нелегальны?
–– Они намного легальнее, чем сами казино. Скажу больше, в некотором роде шоу легализуют заведения. Лотереи и букмекеров никто не запрещал.
–– А рулетки?
–– Здесь я бессилен. Игроков не переделать. А я пытаюсь заниматься чем-то другим. Ивентом. Да, ивентом и промо.
–– Вы же прирожденный шоумен. Я видела, кажется "Гангстер-шоу" – там, где бутылочки всплывают со дна аквариума. Мне очень понравилось, очень искусный плагиат фильма "Однажды в Америке", адаптированный под казиношный формат. Это я попросила Вадика Вас пригласить.
Случись это обвинение в плагиате в иных обстоятельствах и года три назад, я бы не пропустил его мимо ушей и уж, конечно, оправдался бы, приведя роту неоспоримых аргументов от дефиниции термина "плагиат" до четких формулировок закона об авторском и смежных правах. Но сейчас мне было не до схоластической риторики и пустых дискуссий, мне было просто тошно от человеческого предательства, которое предатели теперь выдают за какой-то там "форс-мажор".
– Вообще-то, я кажется облажался. Похоже, ивент – не моя стихия. Вадим попросил меня привезти на Ваш праздник "Камеди Стайл", но их до сих пор нет, хотя их выход на сцену через десять минут…– чистосердечно признался я, и от этого признания мне не стало легче ни на йоту, наоборот, я всеми фибрами своей ранимой души почувствовал обреченность.
– Наверняка опаздывают. На Рублево-Успенском пробка… – заключила именинница.
– Да нет, – вздохнул я, – Меня просто кинули.
– Не страшно, – легкомысленно отреагировала красавица, – Тут столько ведущих и аниматоров. Они справятся. Я сейчас позвоню Вадику и скажу, что это я отменила "Камеди". Кстати, Вы первый кто мне о них сообщил. Вадик наверняка хотел сделать мне сюрприз. Я ему скажу, что встретила Гарика Бульдога на парковке и в грубой форме попросила убраться его с моего праздника вместе со всей своей ватагой.
Я не верил своим ушам, но в моменты, когда у человека нет выбора, отчаяние не может совладать с нами полностью, если рядом появляется хотя бы иллюзия решения проблемы. Заявление Оли именно в силу своей поразительной легкости заставило меня включить все свое обаяние.
– Я верну предоплату. Помогите мне это провернуть, Оля, и я ваш должник навеки.
– Долг придется отдать немедленно, – требовательно произнесла она, загадочно цыкнув.
Я не уловил в выражении ее лица никакого намека, поэтому ляпнул:
– O'k.
Она позвонила Вадику и сообщила ему буквально следующее:
– Ты почему не сказал мне, что пригласил этих пошляков из "Камеди"!? Ты что, окончательно решил испортить мне праздник!? Так вот, я встретила на парковке Гарика Бульдога. Это и есть тот самый Гарик, о котором я тебе рассказывала. Я прожила с этим чудовищем два года, и с Волей я спала до знакомства с тобой и до его знакомства с Марикой. Я не допущу, чтобы они глумили меня со сцены на моем собственном Дне рождении. С меня хватит! Я отправила их… В "Атриум" отправила. Пусть там лохов веселят своими скабрезными шуточками ниже пояса. Я думала, ты меня любишь… Ладно, не обижайся. Я приведу себя в порядок и подойду…
Этот выдуманный красоткой конфуз полностью выгораживал меня в глазах заказчика. Ясно, что Гарик Харламов, милейшей души человек, не был никаким чудовищем, хоть и являлся VIP-клиентом заведения на Спиридоновке. Я тоже там бывал – там очень вкусные блинчики и мягкие диваны фирмы "Альберт Штейн". На них удобно кушать блинчики. Гарик, конечно же, не жил с ней два года под одной крышей. Или жил?! Черт возьми! В ее устах информация насчет Гарика и Воли выглядела настолько правдоподобно, что в на ходу сочиненную легенду поверил даже я. А значит сомневаться насчет доверия к архангельской лгунье ее "папика" не приходилось. Моя репутация спасена. Грешным делом я вдруг подумал, не предложить ли Олечке располовинить предоплату, полученную за "Камеди". Тьфу ты, однозначно надо все отдать моей спасительнице.
– Дело сделано, – заговорщески шепнула она мне на ухо, лизнув его по-кошачьи, что ввергло меня в тревожное ожидание чего-то очень опасного. – Он сказал, что вечеринку проведут «Уездные». Они начнут без меня. Пошли.
Я не спросил ее, куда мы идем и молча вошел в господский дом, в каминный зал с внушительных размеров гобеленом работы неизвестного художника конца 18 века. Библейский сюжет произведения показался мне нехорошим предзнаменованием. Обнаженные люди пытались спастись от всепоглощающей волны всемирного потопа. Творение, пережившее неудавшуюся попытку демонтажа большевиками, так и называлось "Всемирный потоп". Оно отражало одну из самых зловещих страниц человеческой истории и словно специально осталось здесь с незапамятных времен, чтобы каким-то образом предупредить меня, и чтобы я в очередной раз не внял предостережениям судьбы. Готические своды, кованые бронзовые светильники и канделябры, и, особенно длинный инкрустированный стол, казавшийся в полумраке огромной доской для резки овощей, усугубили мое чувство страха, но не довели меня до паники. Ибо стоило девушке меня поцеловать, как я включил тумблер, отвечающий за животный инстинкт.
Инстинкт самосохранения толкнул меня к вопросу:
– Вадик может тебя хватиться.
– Значит, сделаем все быстро. – свою решимость Оля подкрепила моим раздеванием. – Я тебя выгородила, ты мне обязан. Долг платежом красен.
– Слушай, мне как-то не по себе, – я произвел последний перед "сдачей крепости" холостой выстрел.
– Не надо слов, я самостоятельная девушка. Он просто мой спонсор. Каждый получает то, что ему надо. Все довольны, а я больше всех.
В полумраке гостиной, увешенной бархатными шторами, страсть нашла себе уютное пристанище, хотя, что для страсти место – лишь бы человек был хороший. Мои пальцы непроизвольно щупали голубоглазую красотку, а душа проваливалась в дурманящую негу пленительного искушения. Руки скользили по изящным изгибам ее ухоженного тела, инстинктивно следуя по уже проторенной другими мужчинами трассе от тонких щиколоток ее породистых ножек, минуя трамплины из острых коленок, прямо к мягким холмам и манящим дюнам ее идеальной фигуры. Ее кожа источала легкий аромат жасмина и испаряла чистоту, ее продолговатые ноготки, увенчанные белыми штришками французского маникюра, нежно царапали мою спину, из ее рта веяло молочным привкусом здоровой юности. Слабые поползновения разума сделать остановку мигом растаяли под воздействием желания обладать красивейшей из женщин. В ней не было изъяна. Наверное, похожее чувство испытывал царь Соломон, когда прикасался с царице Савской. В эти мгновения реальность смешивается с грезами, превращая воздух в эфир, вдыхая который умники становятся глупцами…
Все произошло. Она оделась так же быстро, с такой деловитой уверенностью, с какой приволокла сюда меня. От нее веяло спокойствием и силой, и казалось, ничто не сможет разрушить этой надменной позиции признанного совершенства. А я… Я стал слабее, ибо теперь знал наверняка, что есть на свете соблазн, который сильнее меня. Она выскочила из гостиной, выдав на последок:
– Я в шатер. Появишься там минут через десять, не раньше. Не забудь застегнуться на все пуговицы…
Одиночество понемногу привело меня в чувство. Я скрупулезно выполнил приказ соблазнительницы застегнуться на все пуговицы, поправился и ровно через десять минут вышел наружу с тыльной стороны господского дома. Меня удивила несвойственная праздничной атмосфере гробовая тишина. Я шел по вымощенной речным булыжником аллейке, приближаясь к шатру и не подозревая, что до кардинального изменения моей непутевой, в чем-то даже бесшабашной жизни остаются считанные десятки метров.
* * *
Когда я дошел до сборища гостей, мне стало ясно – я попал вовсе не из-за того, что не перестраховался насчет "Камеди". Теперь мое положение было намного серьезнее, в том смысле, что только теперь его можно было без преувеличения назвать безнадежным. Все, что произошло со мной и именинницей десятью минутами раньше в каминном зале с потолочным гобеленом, стало достоянием гласности – сюжет без купюр транслировался на огромном проекционном экране, вмонтированном в сцену, и гости с суровыми лицами возмущенно комментировали реплики пассии Вадика и мои неловкие движения. Причем оправдываться было бесполезно – настолько очевидным выглядело предательство. В голове зашевелились панические мысли бывшего легкоатлета, побуждающие к немедленному бегству, но они отступили под воздействием элементарной гордости и опасений за девушку, так необдуманно окунувшую меня в скоропалительный рай… или неосознанно утопившую в бурлящих водах греха? Волна надвигалась на меня, словно на персонаж "Всемирного потопа", не взирая на запоздалые стоны и бесполезные мольбы. В одну секунду я ощутил себя героем старого гобелена. На мгновение мне стало легче, так как превращение из человека в картину как способ спасения в момент беспорядочной работы мозга не выглядело невероятным. Просто других путей отхода уже не было – вооруженные охранники господина Гараева все до единого смотрели на меня.
Казалось, с минуты на минуту все взорвется. Да, все поглядывали на меня, как на мишень. Я же в эти растянувшиеся до пределов бесконечности секунды искал взглядом Олю, в глубине души надеясь, что ее способность находить решение даже в явно проигрышной ситуации проявится чудеснейшим образом и сейчас.
Сначала я увидел Вадима. Он отрешенно взирал на экран, и совсем не смотрел на меня. Рядом с ним на коленях сидела Оля. Вся левая сторона ее лица распухла как взмокший беляш. Из ее губы струилась кровь. Рядом валялся костыль-канадка, видимо, этим инвалидным приспособлением Оля и получила удар. После окончания теле-версии настольного секса под гобеленом она начала слезно выть и ползать у ног олигарха, вымаливая прощение и выкрикивая взаимоисключающие фразы типа "Ты меня именно такую полюбил!" и "Я больше не буду!". Моя надежда на непобедимость блондинки в миг исчезла, она была обычной женщиной: капризной, слабой и глупой. Да, это была не Жанна Д'Арк, что означало только одно – сейчас виноватым будут делать меня. Почему? Я оглянулся – крайних больше не было.
Сразу после "кинопремьеры" Вадик подкатил ко мне, нарядному как денди, но испуганному как воробей, и плюнул мне в лицо. Не дожидаясь, когда я вытрусь своим салатовым, старательно подобранным в тон галстуку платком, он ткнул указательным пальцем в сторону девушки и скомандовал своим телохранителям:
– Тащите эту суку в каминный зал. Снимем там вторую серию с участием массовки!
Олю, так и не вставшую с колен, поволокли в направлении замка. Ее тащили за волосы, словно неодушевленную чушку, а она безропотно повиновалась и уже не издавала ни звука, потеряв последнюю надежду на великодушие своего благодетеля и смирившись с незавидной участью безропотной твари.
– Давайте, давайте, все, кто свободен от предрассудков! Все, женатые, холостые, вперед, в замок! Возьмите эту блядь на столе. Там ей комфортнее, чем на водяном матрасе моей спальни. Вместо хора Пятницкого она получит хор Вадима Гараева, рогоносца, который вместо благодарности поимел еще одно разочарование в этой гребаной жизни. И найдите мне цирюльника – пусть обскубает эту нимфоманку под лишайного бобрика. Так поступали с немецкими шлюхами после освобождения от оккупации. Пусть сделает из нее Шанет О'Коннор! А вместо микрофона всуньте в ее бездонную глотку то, что ей нравится больше всего, чтоб она подавилась!!!
– Вадим, она же тебе не супруга! – не поверите, но это была моя реплика. Мои уста исторгли ее машинально, без всякой надежды на внимание к моей скромной персоне. Мне все еще было страшно за себя, но при виде, что кому-то в данный момент еще хуже, я как-то собрался с духом и выбрал возможно не самый подходящий момент для дискуссии.
Непримиримая процессия не остановилась, но Вадик снова обратил на меня внимание.
– Чо ты вякнул? – поинтересовался он.
– С чего ты взял, что она обязана быть тебе верной, – осмелел я, – Она тебе вовсе не жена…
– Стойте! – крикнул Гараев удаляющейся стае своих шестерок, – Тут один урод чем-то не доволен. Надо разобраться.
В этот момент ко мне неожиданно подскочил кто-то из фанатов Вадика и двинул локтем в солнечное сплетение. Я потерял сознание и рухнул на землю, правда, очнулся спустя пару секунд. Драться против больших дядей Гараева – бывших спецназовцев и чеченских боевиков – было бесполезно, любой из них, не смотря на всю мою резвость и прыть несостоявшегося легкоатлета, мог утрамбовать меня в асфальт без помощи катка. Меня спасало только то, что в близлежащих окрестностях не велись дорожно-строительные работы, однако, я прекрасно осознавал – по желанию Гараева асфальт могут проложить и поверх булыжника на Красной площади. Возможно, у страха глаза велики, но в этот момент я был уверен, что Бог меня не услышит, а с правой рукой мэра Москвы по строительству господином Ресиным Гараев наверняка договорится гораздо быстрее меня. Это я к мысли об асфальте на главной площади страны.
– Итак, я не расслышал, что ты там пробормотал? – не очень-то интеллигентно пожелал уточнить Вадим.
– Я просто имею свое видение на происшедшее, свой взгляд, отличный от твоего, – начал я издалека и получил дополнительный удар в живот. Наносивший удары гоблин с рыжими волосами и лбом шириной в микрон словно берег мой фронтменский фейс, предупрежденный кем-то очень влиятельным, но уж точно не Гараевым, что именно этот фейс есть первопричина моего внушительного гонорара, Альфа и Омега моего благосостояния, именно им я торгую и соблазняю богатеньких заказчиц, которые под воздействием моего стиля и шарма заставляют папиков раскошелиться на высокооплачиваемого шоумена, сопровождающий его оркестр и рекомендуемых им артистов. Кто бы не внушил гараевскому инквизитору быть аккуратным в отношении моего лица, иначе как ангелом-хранителем я бы его не окрестил, ведь это избиение не оставило на моей физиономии и следа побоев.
– Очень интересно, – сосредоточился на моей тираде Вадик, – У тебя есть минута для изложения твоей концепции. В зависимости от твоей аргументации я приму окончательное решение насчет того, кого стоит оттрахать как грязную потаскуху – тебя или Оленьку… Слушаю.
Я с детства прослыл вундеркиндом, а сейчас и подавно ювелирно владел словом, обладал широчайшим кругозором и имел невероятно высокий уровень IQ, однако не смог сымпровизировать на ходу, как это умеет делать только мой друг Паша Воля по прозвищу Снежок. Вспомнив его последнюю трансформацию из шоуменов в хед-лайнера R&B-движения с хитом "Все будет офигенно", я ляпнул первое, что взбрендило мне в голову:
– Я ее люблю!
Эта фраза могла стать той каплей, что переполняет чашу терпения. Но видимо, мое неожиданное признание явилось подобно манне небесной к месту и вовремя. Вадик почесал лысый затылок. Выслушав мое искрометное оправдание, он мог подумать, что Оля и я были знакомы раньше, что мы не такие уж сорвиголовы, чтобы пуститься во все тяжкие с первого свидания, которое, собственно, таковым и являлось.
– Он говорит, что любит тебя! – заржал Гараев как конь, так заразительно, что атмосфера, словно по мановению волшебной палочки разрядилась. Нехотя заулыбался даже избивающий меня рыжий гоблин, расстояние между бровями и чубчиком у которого могла измерить лишь подзорная труба из обсерватории академика Амбарцумяна.
– Да… – коротко подтвердил я, вызвав еще одну волну безудержного смеха всей честной компании. Проститутки, зная всю подноготную своей в одночасье опростоволосившейся коллеги, хохотали пуще всех. Я был в шоке, но мне показалось, что даже на поврежденной мордашке моей псевдовозлюбленной тоже обозначилось некое подобие ухмылки. Но скорее всего это мне только привиделось – уж кому-кому, а Оле сейчас было не до смеха…
– Итак, ты влюбился. И, наверное, готов жениться… И тебя не пугает, что твоя избранница – самая алчная из всех сучек, которых я когда-либо знал… – в момент посерьезнел Вадим, заткнув заодно рты остальным, – Будем считать, что вместо Дня рождения мы априори запланировали вашу свадьбу. Я за ваш праздник расчехлился на миллион долларов – снял замок, накрыл столы, пригласил артистов…
Я понял, куда он клонит. Такие разводы обошли меня стороной в девяностые, а сейчас на них я бы подавно не поддался. Эх, жалко рядом не было моего названного брата, бывшего морпеха и чемпиона Москвы по боям без правил Владимира Ильича по прозвищу Валико, уж он бы раскидал по углам хотя бы половину этой ватаги. Да, ждать помощи было неоткуда, рассчитывать приходилось только на себя. В арсенале моих оборонительных средств был лишь текст: грамотный, продуманный текст, от которого зависело сейчас очень многое, если не все, ведь я общался один на один с мастером по "зацепкам", сколотившим лет пятнадцать тому назад благодаря этому своему таланту целое состояние. Поэтому я ответил:
– Ты и гостей на мою свадьбу пригласил сам? Только с нами список не согласован. Я никого из тех, кого вижу на своем празднике, не знаю. А за такую организацию мероприятия не благодарить надо, а взыскивать неустойку – гости дебоширят, жениха с невестой пинают по чем зря, и артисты на сцене не совсем те, что мне по вкусу. Я бы предпочел Майкла Джексона. Однако, учитывая, что мой любимый певец безвременно покинул этот мир, то сгодятся наши "Бандерос".
– Смотри-ка, уже предъявляет. Как все переиграл! Можно поверить… – на показ восхитился Вадик и продолжил, – Чего захотел! Ладно, Майкла Джексона нам не вернуть, а вот за "бандеросов" и мы сойдем. Это ты меня вынудил старое вспомнить. Я уже давно респектабельный чел, бизнесмен с отмытой добела репутацией, политик, с которым считаются не только в нашей депутатской фракции, но и в исполнительных структурах. Это ты меня снова в грязь окунаешь, память мою будоражишь, методы старые и привычки забытые заставляешь из чулана доставать, потому что с уродами надо по справедливости общаться, а не по закону. Как тебя или эту курицу по закону наказывать? Нет на ваше прелюбодейство кары. А вот по справедливости вы самого сурового наказания достойны…
– Нет ничего справедливее любви, – прервал я Вадика, – Она знала, на что идет, когда изменяла тебе со мной. А я мирился с тем, что делю ее с другим только потому, что прав на нее не имел. Думал, женюсь, и адьос, Вадик. Она только моей будет. Но только после свадьбы…
– И ты хочешь уверить меня в том, что знал ее до сегодняшнего дня? Что она стала бы так рисковать? Ты об этой твари говоришь? Об этой!? Я не ослышался? С ней ты умудрился толковать про любовь?! С той, что не ляжет в постель с мужчиной пока не скалькулирует стоимость часов на его запястье и не просчитает, что выгоднее – сразу объявить прайс или дать бесплатно, чтобы выжать папика по полной? Да она уже больше года у меня под колпаком. Ее прослушивают круглосуточно. Сменная наружка день и ночь. Она только подумает, а мне уже докладывают. Поверь мне – в ее пустой башке нет ничего, кроме лавандоса и шмоток. Она продажна с головы до шпилек своих босоножек "Прада", и за одну пару обуви она обгадит любое чувство, и покакает на самую святую любовь. Ты кому фуфло впариваешь? Она тебя всего-то разок видела, когда со мной в казино приходила. Хочешь, у нее спросим сейчас, спала она с тобой хоть раз до сегодняшнего дня или нет. Да что там спала, разговаривала ли она с тобой? Иди сюда, курица общипанная, скажи правду, чтоб я этого врунишку прищучил по заслугам.
Олю отпустили, и она подошла к эпицентру развернувшейся интермедии. В ее глазах застыл ужас, она напряглась в ожидании вопроса, ответ на который мог вызвать любую реакцию господина Гараева, учитывая непредсказуемость криминального авторитета, превратившегося после череды победоносных гангстерских междоусобиц в легального олигарха.
– Ты виделась с этим окурком от "Беломора" когда-нибудь, кроме двух встреч, о которых я знаю?..
Ее ответ очень многое значил для меня. И для нее. И для Вадика. Он прошерстил ее с ног до головы своим рентгеновским взглядом, и оставшись довольным своим визуальным исследованием, свысока глянул на меня. Господин Гараев был на все "сто" убежден, что услышит от своей облажавшейся протеже то, что ожидает, ведь она продажная девка до мозга костей. Не станет же она подыгрывать "потерпевшему", а я в тот момент выглядел таковым. Даже иллюзия прощения олигарха была куда весомее выгораживания потенциального трупа. Так наверняка думал Вадик, облизнув свои высохшие губы шершавым языком. В этот момент он показался мне коброй, раскрывшей свой капюшон в преддверии броска на беззащитную жертву. Но Оля неожиданно для всех, а возможно и для самой себя сказала:
– Да.
– Что да, дура? – переспросил Гараев, – Ты понимаешь, что сейчас подписываешь себе приговор? Я еще раз спрашиваю – ты спала с этим кексом без изюма до сегодняшней твоей тупости?
– Да, – заплакала Оля, и эти слезы влюбили меня в нее окончательно и бесповоротно, ибо мне, чтобы влюбиться в девушку обязательно надо ее пожалеть.
Может я и ошибся с избранной впопыхах стратегией защиты, но девушка в ущерб себе поддержала меня. Тут я вспомнил слова знаменитого француза, автора одного из лучших жизнеописаний Жанны Д'Арк Шарля Пеги: " Любить – значит признавать правоту любимого человека, когда он не прав". До этого дня, будучи противником слепого чувства, я бы не согласился с подобной трактовкой любви. Но теперь… Если человек готов сжечь за собой мосты, разделить с тобой твою ошибку и твое фиаско, не он ли твоя вторая половина? А ведь все твердят, что не бывает любви с первого взгляда! Тогда зачем она меня выгораживала? То-то. Неужели счастье можно обрести в самый ужасный день своей жизни? Или я как обычно спешил с выводами…
* * *
Что-то не состыковалось в мозгах Вадима. Не срослось что-то. Я заметил это первым. Его даже передернуло. Во всяком случае, задрожали синеющие мешки под его глазами и зашевелились редеющие брови. Мне вдруг показалось, что физическая измена любовницы была для него сущим пустяком до ёмкого "Да", выроненного девушкой в слезах. Только с ним уверенный в своей всевидящей проницательности Вадик получил истинный удар.
Он подъехал к Оле, как подъезжал не раз ко мне, на своей хромированной, с сиденьем из кожи бизона, радиоуправляемой телеге для перевозки VIP-инвалидов, и дотронулся до ее щеки ладонью. Не прикоснулся с нежностью пусть даже беснующегося от ревности любовника, а именно дотронулся, как лаборант-химик, наблюдающий необъяснимую реакцию в заурядной пробирке. Оля не уклонялась. Он в свою очередь не имел намерения ударить ее повторно. Господин Гараев просто щупал окропившую ее щеки влагу и, сделав вывод, что то были искренние слезы, не смог скрыть удивления на своем одутловатом лице. На испещренном морщинами лбу явно читалась фраза "Эти слезы настоящие". Видно, последствия взрыва в конце девяностых распространились и на голову Вадика. Какие же еще? Конечно настоящие.
Вадик быстро пришел в себя. Его неутомимый энтузиазм проявился в резких репликах и четких командах. План изощренной мести предательнице, созревший в его голове несколькими минутами раньше, претерпел некоторые изменения, но они по всей видимости не были столь существенными, чтобы Вадик кардинально изменил тактику своих действий.
– Дура! Заигралась, дура! А я не шучу! – кричал в небо Гараев. – Сценарий – прерогатива режиссера! Из проститутки в героические партизанки – это не мое кино! Я реалист, а не фантаст! У меня реалити-шоу, а не мыльная опера!
О чем это он? Его излияния выглядели сумбуром, в коем я не хотел искать логики. А вот детальные приготовления к церемонии бракосочетания велись со знанием дела. Сперва он приказал доставить в замок сотрудника ЗАГСа и попа для венчания. Потом вызвал по телефону еще пару клерков, включая нотариуса. Из торта именинницы он повелел выковырять свечи, с тем, чтобы кондитерское изделие приобрело свадебный характер. Музыкантам поступил заказ на вальс Мендельсона. Я на удачу попросил доставить в замок в качестве свидетеля моего названного брата бывшего морпеха Валико, но в моей нижайшей просьбе мне в грубой форме было отказано. Зато мне позволили стоять рядом со своей невестой и гладить ее волосы, что пришлось мне по вкусу. В тот момент я уже сообразил, что меня никто не собирается убивать. При стольких свидетелях ва-банк не пошел бы даже Вадик Гараев. А вот насчет отказа устроителей вечеринки от исполнения затеи с массовым изнасилованием моей внезапной невесты я пока сомневался. Мне бы не хотелось, чтобы право первой брачной ночи досталось кому бы то ни было, кроме меня – законного супруга порвавшей с самой древнейшей профессией, а сегодня переставшей быть и содержанкой, многострадальной королеве самопровозглашенной Оляндии.
Не прошло и часа, как подготовка к свадьбе переросла в ее проведение. Мы стояли перед сотрудницей ЗАГСа, разделенные Вадиком, он держал нас за руки, как отец родной, утвердительно ответив за молодоженов на вопросы "Согласны ли Вы взять замуж…" и "Согласны ли Вы стать женой…" Мы поочередно скрепили священные семейные узы своими добровольными подписями и обменялись алюминиевыми кольцами, которые наверняка ничего не стоили Вадику. Батюшка отслужил молебен, осветив брак благословением небес и водрузив на наши головы по всей видимости тоже алюминиевые короны. Нам несправедливо не дали поцеловаться. Карлики в шведских треуголках повели нас к террасе, вид с которой несколькими часами раньше уже успел меня восхитить. По всему периметру озера торчали горящие факела. Каменный мост стал плацдармом для начала масштабного фейерверка, сопровождавшегося лазерным шоу и симфонической сюитой "Шут" почитаемого мной Сергея Прокофьева.
Под занавес вынесли торт. Тут нервы Вадика не выдержали, и он со злостью тролля окунул невесту лицом прямо в изысканное кондитерское изделие. Я дернулся, но был остановлен все тем же рыжим гоблином с едва различимой полоской кожи вместо лба. Пришлось вместо русской свадебной традиции кормить друг дружку тортом, воспользоваться знанием мексиканского обычая и слизать крем с лица новобрачной, что было некой альтернативой несостоявшемуся поцелую. Опасаясь, что мое проявление чувственного эротизма безапелляционно прервут, я вкусил "сладостный нектар" с лица любимой чисто символически. Снова пригодился мой салатовый платок. Ничего, Вадика можно было понять. Я не осуждал его, ведь ему было больно. И я готов был стерпеть унижение, ведь оно открывало в моей жизни и судьбе моей новоиспеченной супруги новую страницу.
Эти грустные размышления разбавил незапланированный пожар – загорелись ящики с неиспользованной пиротехникой, небрежно складированные под каменным мостом. Казалось, загорелась сама конструкция, что в контексте сожжения всех мостов и начала новой жизни выглядело симптоматично. Но на самом-то деле мост не горел, да и мне завтра вечером надо было на работу в мой процветающий на ниве отсутствия конкуренции катран, где мой антрепренер назначил премьеру зрелищного шоу "Жажда". Правда, мне хотелось пить уже сейчас, и нам как нельзя более кстати поднесли поднос с двумя фужерами шампанского…
Я осушил содержимое бокала залпом. Нас посадили на одну не самую мускулистую пони все те же карлики, и бедное животное поволокло нас к белому лимузину.
– Я могу уехать на своей машине, – сообщил я провожатым карликам.
Мою реплику услышал не отстающий от надрывающегося пони на своей каталке Вадик.