Владимир Кутырёв
Время Мortido. Опасные связи

Полная версия

4. Конец света по-научному

«Физика, бойся метафизики», – предостерегал Ньютон ученых. Против непроверяемого, не основанного на фактах и наблюдениях, спекулятивного, образного и метафорического знания от имени науки подлинную войну повел позитивизм. Это была война против метафизики, которая в ней потерпела сокрушительное поражение. Так казалось до второй половины ХХ века. В последние десятилетия, однако, поверженный противник строгой науки, как мы видели, перешел в контрнаступление. Общими рассуждениями, разговорами «о бытии», об основах и моделях мира стали грешить сами бывшие адепты позитивизма, как эмпирического, логического, методологически окормлявшие преимущественно естествознание, так и структурализма, траснцендентализма, теоретически воспитывавшие обществознание и гуманистику. Науку, строгое и строжайшее знание стали выводить из «жизненного мира», а еще больше из «общественного бытия», как в марксизме, но чтобы не запятнать себя связями с ним, эту истину переоткрывают заново, возникла особая социология знания, с разветвленными школами, течениями, борьбой направлений.

И, наконец, что особенно тяжело видеть, удар в спину позитивистским идеям точности, понятийной чистоты и опоре на наблюдаемые факты был нанесен изнутри самой физики. Хотя физики не любят в этом признаваться, продолжая считать себя, в отличие от философов «строгими учеными», сами их тексты не выдерживают критики с точки зрения теоретического качества категориального аппарата. Чего только не появилось в постпозитивистских теориях: никогда не наблюдаемые кварки, из которых состоит «все», гипотетический вакуум, своего рода физический Бог, из которого выводится «все», кем-то натянутые струны, составляющие «все», но это еще в пределах традиционной логической культуры. Параллельно, в многочисленных, претендующих (каждая) на единственную, наконец-то открытую истину концепциях, варили «супы», «бульоны», «клей», рыли «туннели» и «кротовые норы». Понятия стали цветными, четными/нечетными, появились таинственные, все затягивающие в себя как Харибда, черные дыры, недавно вдруг забытые и сменившиеся темной (= черной?) материей, при случайном соприкосновении с которой, светлая материя, как о Сциллу, разбивается. Темная материя по определению неопределяемая, но составляет, как определенно подсчитано, ¾ (?) от материи как таковой. В довершение всего, как в любом свободном рыночном хозяйстве, в физике разыгралась космически-галактическая «инфляция». Если это не образы и метафоры, не мировоззренческие, иногда прямо сближающиеся с мифологией, а порой и мистикой, конструкции, то, что же такое метафизика? За что ее третировали, начиная с позитивизма? Метафизиками с некоторых пор стали физики, только старая метафизика была осмотрительнее и аналогии брала в природе, а не на кухне. Конечно, это выражение кризиса понятийного аппарата науки из-за несоответствия «размерностей» нашего привычного мира и тех миров, «измерений», с которыми и когда она начала иметь дело. Без помогающего философского осмысления, но действительно современного, а не имитирующего старые схемы, единственно физическими методами, хотя бы сколько-то теоретически приемлемым и приличным образом, кризис не разрешить.

Не претендуя на собственно научно-физические суждения или оценки по поводу устройства Вселенной, мы, с позиции «вненаходимости», имеем основание считать, что в последнее время среди ученых физиков возникла тенденция к единству и совместному отказу от метафор и расплывчатых понятий. Это происходит по мере того, как физика уходит из макромира в микро и мега-миры, окончательно переставая рассуждать о вещах и телах. В вузах последние «кафедры твердого тела» переименовываются в «кафедры конденсированных состояний». Явления макромира стали рассматриваться как проявления микропроцессов, следовательно, их по настоящему глубокое познание сразу переводит все проблемы на микроуровень. Подлинное знание теперь «там». Соответственно, о микромире перестают говорить, используя естественные языки, возникшие в макромире. Тем самым удается избавиться от сомнительных метафор, символов, расплывчатых, дву и много-значных понятий. Образное, даже смысловое сознание постепенно заменяется формульным, формализованным. В пределе, происходит отказ от семантики, что действительно дает необходимую гарантию от соскальзывания в обычное, естественное, лого(с)центричное человеческое мышление. И … физика постепенно перестает быть физикой. Становится «алгебраической структурой», «универсальной теорией симметрии», «теорией метрических отношений элементов произвольной природы», в крайнем случае, геометродинамикой. Никакого «клея», «черных дыр», «туннелей», чистота и строгий порядок. Осуществленный идеал трансцендентальной феноменологии (будь жив Гуссерль, он бы порадовался). И … естествознание окончательно перестает быть «познанием естества», наукой в традиционном смысле слова. Отсюда толки о «конце науки». Чувственная, вещно-предметная реальность макромира исчезает как таковая. То есть в теоретизировании исчезает сам макромир, «наш мир», наше бытие, сама «реальная реальность». Потому что все превращается в математику. Даже не в геометрию, несущую на себе печать отражения его/ее пространственных характеристик, а лучше в алгебру, дигиталистику, исчисление.

Такой подход особенно укрепился с распространением так называемой эвереттовской, многомировой интерпретации (ММИ) квантовой механики. «Никаких «многих классических миров» на самом деле нет, – пишет ее сторонник и «расширитель» М.Б. Менский. Есть только один мир, этот мир квантовый, и он находится в состоянии суперпозиции. Лишь каждая из компонент суперпозиции по отдельности соответствует тому, что наше сознание воспринимает как картину классического мира и разным членам суперпозиции соответствуют разные картины. Каждый классический мир представляет собой лишь одну «классическую проекцию» квантового мира. Эти различные проекции создаются сознанием наблюдателя, тогда как сам квантовый мир существует независимо от какого то ни было наблюдателя»²². Из этого емкого высказывания о сущности многомировой трактовки квантовой механики вытекает много чего необычного, революционного для сложившихся представлений в физике и науке вообще. Но обсуждать, принимать или не принимать предлагаемые новшества и насколько – не нашего ума дело. И только как любой живой человек, живущий в «этом» мире, среде тел и вещей, даже если бы и (не)физик, мы имеем право заметить, что многомирие в данной концепции весьма странное, какое-то одностороннее.. Статус подлинного бытия отдается несоизмеримому с человеком миру микро(нано)размерностей, одному единственному, изучаемому квантовой механикой и математикой и используемого нанотехнологиями. Который, оказывается, существует независимо от наблюдателя (какое сальто по отношению к «традиционному» неклассическому подходу, какое отрицание отрицания!). Все остальные «классические и неклассические миры» – его проекции, феномены, при условии, если квантовый математик по своей остаточной человеческой доброте и теоретической снисходительности допускает, что кто-то, их = нас, трехмерных и макроразмерных осознает. Что кто-то нас, наблюдая и вычисляя, «выбирает». (Хотя бы). Конструирует. (Будем надеяться). Еще надежнее, что (бы) мы там (были) запрограммированы…

Кажется, начинает проясняться, куда идет дело, кто и где обладает реальным бытием. Но не для всех, особенно если они пленники своих теоретических занятий. Тогда нет предела уверенности и восторгам в утверждении самоотрицания. «Истинно существует некий, воспринимаемый только математическим разумом квантовый мир математических форм – алгебр наблюдаемых, недистрибутивных решеток и т.д. Его можно также назвать, следуя В. Гейзенбергу и В. Фоку, миром «объективно существующих потенциальных возможностей». При измерении происходит, аналогично, например, превращению света в звук, превращение этих математических объектов в физически воспринимаемые результаты наблюдений»²³. В общем, причиной всего сущего, или, говоря метафизически, субстанцией бытия (об)является математика. Число. Цифры. И разумеется, не ХIХ века, не школьная, «человеческая», а «прикладная», то есть техническая, машинная, компьютерная, ставшая теперь фактически основной. В виде вычисления и программирования информации. Результатом чего является наш мир – «физически воспринимаемые результаты наблюдений». Не материя обладает свойством информации, а информация кодируется той или иной формой материи. И не человек теперь наблюдатель, а также вычислитель, наоборот, он результат, продукт наблюдений, а также вычислений. Да что тут удивительного, если: «Согласно ММИ человек – это волновая функция, которая является частью квантового состояния, представляющего собой мир, который, в свою очередь, является одной из компонент суперпозиции многих квантовых состояний, образующих то Состояние, которое является Вселенной»²⁴.

В итоге, из квантово-информационного состояния никому никуда не вырваться. Кроме него ничего не мыслится. Автор, вернее, последняя волновая функция, не дает ни человеку, ни предметной реальности хотя бы статуса феномена. Потому что их пока никто не измерил и не оцифровал. Это отказ не только от классического, но и неклассического мировоззрения, представленного как релятивистской, так и «копенгагенской интерпретацией» микромира. В свое время недалекие материалисты-сталинисты, исходя из классической парадигмы (В России к тому времени она не была преодолена), оказывается, далеко смотрели, когда, экстраполируя тенденции развития неклассической науки, утверждали, что «материя исчезает, остались одни уравнения». Так оно и происходит. В рамках теоретического мышления практически произошло. Наша Земля, ее природа, жизнь, люди, явления и события на ней, а также другие планеты, как и изучающие их физики, химики, биологи и дискутирующие с ними философы, короче говоря, весь «этот свет», в лучшем случае, «вторичные качества» и видимость, а лучше, если посмотреть на него глубже, «подлиннее» – отсутствует. Ситуация, которую, как мы видели, удачно выразил своей формулой, несмотря на ее загадочность, Ж. Деррида: «И вот – зола». Бытие – это Ничто.

Но все-таки оно что-то: информация. Вернее, оно/она теперь – Все. Информация, коммуникация и есть бытие. Разумеется, для тех, кто отождествляет себя и мир с ней и чье сознание, когда оно ясное, означает «состоявшийся вычислительный процесс», а неясное – «процесс, который не сошелся». В конце концов, дело дошло до представлений об эволюции земной жизни, а потом всей Вселенной как «эволюции Информации». Которая изначально не что иное как «глобальное галактическое информационное поле, продолжительность которого многократно превышает время жизни носителей этого поля – отдельных разумных цивилизаций и развивающееся по собственным законам».²⁵ Происходит своего рода информационная смерть Вселенной, как в ХIХ веке, когда боялись тепловой. Но боялись. Информационной почему-то не боятся. Не только человек, как живое, целостное существо, но даже отделившийся от него чистый Разум, больше «не венец творения». Потому что «эволюция бесконечна», «прогресс не останавливается». И все-таки его готовы остановить, если в качестве бытия вместо материи, энергии или напоминающего о чем-то человеческом Разума, признать «Галактические информационные поля». Вот они – венец творения! и эволюционная эпистемология сливается с информационной. Дальше уйти человеку от себя, кажется, больше некуда. Это сциентистское одичание, это техницистское умопомешательство, эта буквальная реализация «Матрицы» братьев Вачовски, называемая когнитизацией познания, захватывает в нем одну сферу за другой. Если в постмодернизме процесс трансформации мира в виртуальное состояние как-то (само)маскировался, ибо его великие представители в той или иной форме понимали, что он значит для человека, то растущее число представителей когнитивной науки и философии утрачивает способность к мировоззренческой рефлексии. Они полны научного энтузиазма и искренне не ведают, что т(го)ворят, применяя свой редукционизм ко всему, что возможно и невозможно.²⁶

Полагают, что если что-то «оцифровать», то это и будет означать: познали. Если, предварительно переведя в информацию, что-то уничтожить, хоть все живое, это будет означать: сохранили. Когда Эйнштейна спросили, все ли можно описать средствами науки, он ответил, что можно, но не имеет смысла. Это все равно как симфонию Бетховена выразить графиком изменения давления воздуха. Но так теперь слушают музыку жизни. Все больше. «Они не видят и не слышат, живут в сем мире как впотьмах» – так сокрушался поэт о современных ему обывателях. Теперь тьма наступает – научная. Без(с)мыслие – информационное. Безжизненность – техногенная. «Темное Трансвековье». Время Mortido.

Собственно говоря, это ситуация и экспансия на мир мировоззрения человека, проводящего время жизни в основном за компьютером и занятого либо программированием, либо пользованием. Например, «компьютерного физика», ставящего будто бы лабораторные эксперименты. Или подростка, который, раз/с(по)лагаясь на диване, будто бы мужает в опасных приключениях. Домохозяйки, выбирающей покупки будто бы на торгах. В любом случае с кругозором, не выходящим за рамки экрана. Его интересы ограничены виртуальной реальностью, жизненные силы и волевое начало атрофированы, все вопросы, даже быта, решаются посредством отчужденной технической коммуникации. Homo informaticus, с активностью «человека без органов», оператора с мировоззрением «что вижу, то имею». Хакера, гомутера. Свое «ускользающее бытие», «недобытие», он выдает за полноценное бытие, объявляя возможное действительным, а виртуальное реальным. И наоборот, реальное считается виртуальным. Внутреннее, духовное заменяется внешним, технологическим. Физические, пространственно-временные вещи действительно – «зола», они вытесняются «вещами сознания», в лучшем случае симулякрами, когда «копия важнее оригинала». Для «него» и все больше «нас», так оно и есть. Предметный мир, жизнь, деятельность, телесность и чувственность, понимающее мышление – то, что считалось подлинным, предстает мнимым, а абстрактное, частичное, мнимое – подлинным. Что бы ни говорили поверхностные головы, бытие определяет сознание. Небытие тоже определяет сознание. Возникает «сознание небытия». Эпоха начавшейся эвтаназийно-апокалипсической «перезагрузки». Ради иноми(е)рного бытия на том = новом свете. И борьба миров. Борьба за и вокруг человека. Пока.

Глава II. Философия трансгоманизма

1. Гимн, переходящий в реквием

Адам – Антропос – Гомо – Жень = ЧЕЛОВЕК появился на Земле, по подтвержденным радиоуглеродным анализом точным данным археологической науки, по-видимому, приблизительно, около 3,5–2,5 млн. лет тому назад. Согласно авторитетному письменному источнику – Библии христиан – ему на момент 2012 года исполнилось 7817 лет. Такое временное разночтение обусловлено различием трактовок его сущности: в первом варианте это предельно, вплоть до отказа от себя, эволюционно развившееся природное животное, по второму он – тварь, результат волевого акта Супранатуральной Силы, запечатлевшей в нем собственный образ. В истории представлений о человеке данные версии переплетались, иногда сливаясь, чаще опровергая друг друга. Однако в обеих, а также прочих, паллиативных, при самых острых спорах, человек считался неким особым, уникальным феноменом, по крайней мере, на Земле. Существом, которое задает смысл существованию всего остального сущего. Это «малый мир», «микрокосм», «мера всех вещей», «эманация Абсолюта», «разум Вселенной». Универсальный по способу деятельности, он Единственный Субъект бытия ничем и никем незаменимый носитель свободы. Он второй после Бога и его небесных помощников – ангелов, которые и нужны-то для того, чтобы заботиться о человеке, содействуя ему в управлении собой и миром.

Соответственно, присущий философии как метафизике «основной вопрос» состоит из отношения «человек-мир». В перетягивании каната между его сторонами дело доходило до солипсизма, когда получалось, что мир, реальность возможны постольку, поскольку воспринимаются человеком. В истории науки возник и сохраняет влияние так называемый антропный принцип, согласно которому не будь людей, Вселенная в своих фундаментальных параметрах была бы совершенно иной (если бы она без него вообще решилась быть). Апофеозом значимости проблематики человека следует признать формирование в ХХ веке философской антропологии, претендующей на статус единственно адекватной современным требованиям философии. Ее исходная установка в том, что представление о человеке всегда лежит в центре любой системы мысли. Философствование «по определению» есть следствие жизненного опыта человека, его прояснение и оправдание для себя и для мира. «Человек – это в известном смысле все» – провозгласил М. Шелер. Это положение можно считать credo философской антропологии.

Если природная реальность зависит от человека, то социальная состоит из него. Человек – микросоциум. Социум – мегачеловек. Человек предпосылка и продукт истории и любая попытка его противопоставления обществу несет привкус абсурда. Хотя, конечно, их отношение менялось. Состоянию дикости и варварства соответствовали стадные и кровнородственные формы совместной жизни, возникновение экономического разделения труда породило собственно социальные связи и Личность. С этого времени можно считать, что всякий, живущий в обществе человек является личностью. Мы говорим об индивиде как о человеке, когда сравниваем его с другими видами сущего, неорганическими или живыми и о нем же, как о личности, когда от-личаем от других людей. Личность – это человек с «определенным артиклем». Вряд ли можно считать обоснованным разведение данных понятий по признаку наличия или отсутствия в них природного, т.е. жизненного начала. Что за личность без страстей и телесных переживаний, в сущности говоря, без чувств? а значит без души, а потом и без ума. «Презумпция личности» – условие гуманистического мировоззрения. «Животворящая троица»: Природа-Общество-Личность (ПОЛ) воплощается в человеке «неслиянно и нераздельно». Все они живут, будут жить или умрут – вместе.

И в религиозном, и в светском философско-метафизическом сознании дальнейшее существование личности как вершины земного бытия мыслится прежде всего в плане духовного совершенствования, которое, в виду сложности и открытости человека миру, бесконечно. Конечные цели, правда, разнятся: в одном случае подготовка к индивидуальной вечности, переделка себя по канону богоподобия, в другом, социальное бессмертие рода и гуманизация жизни. В обоих случаях, однако, это антропоцентризм, хотя не онтологический, а ценностный. В ХХ веке задача социально-практической гуманизации жизни наиболее определенно и целенаправленно ставилась марксистской идеологией. При коммунизме личность впервые в истории должна перестать быть средством решения каких-либо других, пусть благих и великих вопросов и превращается в самоцель развития. Труд, любовь, познание, творчество наполнят ее бытие высшим смыслом. Это общество, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Несмотря на неудачу в реализации коммунистических идеалов, классическое сознание не могло и не хочет отказываться от гуманизма. На него ориентировано и содержание «академической» философской антропологии, а также образовательных стандартов при ее преподавании. Вот как виделись перспективы человека нашему, по историческим меркам современнику, официальному, а для многих и неофициальному философскому авторитету, «главному антропологу» России, организатору и первому директору Института человека, основателю журнала «Человек» действительному члену Российской академии наук И.Т. Фролову: «Приоритет человека и новый (реальный) гуманизм – так, я думаю, можно обозначить духовную парадигму, идеологию и политику ХХ I века»²⁷

…Так теперь все это не так – рухнуло. Если, конечно, следить не за благопожелательными, а фактически идущими в мире процессами. Бог умер. Мы его убили, – сказал Ницше в конце ХIХ века. Человек умер. Мы его убили, – смело можно сказать вслед за ним в конце ХХ – начале ХIХ века. Возникла принципиально новая среда жизни, техно-информационное общество, точнее, информационная и конструктивная нано-биотическая реальность. О ней много говорят, но слишком голословно, не отдавая отчета в вытекающих отсюда следствиях. Фундаментальное из которых, что это среда не тел и вещей, а отношений, не субстратов, а связей, коммуникации. Изменяется сама субстанция бытия и вся его целостность, что, в свою очередь, не может не влиять на состояние входящих в него частей и элементов. На основе информации образуются виртуальные формы реальности, создающие совершенно небывалые условия для тела и духа человека. Они радикально отличаются от тех, в которых он пребывал в течение тысяч лет природной эволюции. Это не может не отражаться в философско-социологической мысли, не иметь своей идеологии. На смену субстанциализму как принципу объяснения бытия идут релятивизм, коммуникационизм и конструктивизм. Классическое сознание, включая и «неклассическое» в его узком смысле, вытесняется постнеклассическим. Иными словами, реализм или «модернизм» в его широком смысле, уступают место пост(транс)модернизму. «Истина» постмодернизма – другая, противоположная прежней духовной традиции, более того – всей культуре. Главное в нем – отказ от метафизики, а значит и сложившихся в течение веков представлений о человеке, его месте в мире. Этого места «метафизическому человеку» больше нет. Отсутствие – автора, субъекта, человека является специфицирующим признаком, сутью актуального «постсовременного» философствования. В этом отношении оно прямо противостоит философской антропологии, отменяет ее. Кто еще говорит о человеке, его высшей ценности, тот едет в карете прошлого. Он консерватор и фундаменталист. В той же повозке – гуманист. Если не хуже.

Живому, чтобы отсутствовать, сначала надо умереть. И человек умирает, активно, интенсивно и прогрессивно. Это настолько очевидно, что закрепилось в словарях и энциклопедиях. Правда, с самоназванием «новые». Например, в «Новейшем философском словаре» (2-е изд.., перераб. и доп. Минск. 2001) слову «Человек» уделена одна страница, слово «Личность» отсутствует совсем, в то время как «Смерти», с приложением к тому, что привычно считалось живым, отдано 12 страниц. Это что-нибудь да значит!

И, наконец, высшее достижение в развитии проблематики антропологии и гуманизма – трансгуманизм. В его русле обосновывается, что человек, не являясь последним звеном эволюции, может совершенствоваться до бесконечности, радикально повысив свои умственные и физические возможности, ликвидировав старение и смерть. Для этого надо перестать бояться «перестать человеком», наоборот, преодолев его, «стать более совершенным существом», «трансхьюманом», «постлюдьми». Трансгуманизм, а точнее, как мы уже говорили, трансгоманизм – прямой вызов идентичности человека, какого мы знаем, какими являемся тысячи лет или каким его сотворил Бог. Не столь последовательно, но в том же направлении развертываются теории «конструирования человека», отражающие реально идущие работы по его биогенетической и социально-технологической трансформации. Под давлением проектов и фактических достижений в модификации живого, начали колебаться ключевые фигуры, наследники и носители знамени «реального гуманизма», как он мыслился в конце ХХ века. «Пока трудно судить, – признает кризисный характер складывающейся в современной антропологии ситуации главный редактор журнала «Человек» член-корреспондент РАН Б.Г. Юдин, – является ли трансгуманизм развитием, современной фазой гуманизма, либо же с позиций трансгуманизма, привычный нам гуманизм должен быть вообще отброшен как нечто архаичное»²⁸.

Нам представляется, что ничего трудного в квалификации трансгуманизма нет. Это понятие говорит само за себя и означает выход человека за пределы своего бытия, оправдание этого выхода. Деконструкции всей метафизики и, прежде всего антропологии, окончательного отказа от различия между объектом и субъектом, означаемым и означающим, бессмысленным и смыслом – вот чего настоятельно требует становление информационной реальности, развертывание нано и биотехнологий и что фактически происходит в области мысли. Так следуйте за новым, потенциальным, передовым. Остальное приложится. Человек как венец природы, подобие Бога и Личность не отвечает этим прогрессивным тенденциям. В своей биосоциальной идентичности он стал традицией. Но замена ему, мы уверены, найдется. Она – здесь, «при дверях». Ее можно сконструировать. А пока, давайте, скажем: покойся с миром, человек.

* * *

Особое мнение консерватора, возражающего против у-ничто-жения человеком самого себя или хотя бы против мнения, что это хорошо и превращения реквиема в гимн.

Адам – Антропос – Гомо – Жень = Человек, признавая изменение своей роли в мире, в то же время считает данную оценку его современного положения и прогнозируемой участи контрпродуктивной. Не вытекая из первоначального, весьма хвалебного исторического описания и ставя тем самым под сомнение искренность его, как оказалось, миз-антропных коллег, она поспешна и поверхностна. Адам не может отрицать проблем, с которыми сталкивается в так называемом пост(индустриальном, модернистском) информационно-нано-био-технологическом обществе и возникновения в нем подрывающих его идентичность и гуманизм тенденций. Однако ссылки на прогресс не должны нас гипнотизировать до отказа от самих себя. Антропос вправе ожидать более глубокого анализа угрожающих ему опасностей, чтобы знать, во имя чего его ставят перед выбором: сохранение идентичности или дальнейшее существование. Мы отказываемся от подписи под выводами о конце этой уникальной формы бытия, превращающими гимн в реквием, поскольку в них не учитывается противоречивый, многовекторный, нелинейный характер происходящих процессов. Гомо имеет основание полагать, что провозглашение смерти всего сущего – природы, Бога, человека некой объективной необходимостью свидетельствует о фатальной перверсии мировоззрения ее протагонистов. Захваченные пафосом отрицания они оставляют без ответа самые принципиальные вопросы в своих собственных построениях. Жень просто обязан спросить: если «смерть» метафора, то насколько и метафорой чего она является? Если нет, то какая жизнь или форма бытия предлагается взамен нынешней, «устаревшей» и будет ли она «жизнью»? В конце концов, что за субъективные цели, кроме первичного рефлекса на информацию и биотехнологии, стоят за деконструкцией и каково ценностное оправдание ее применения к философской антропологии? Не доверяя пост-следователям постмодернизма, хотелось бы самостоятельно разобраться в этих явлениях и концепциях. Всегда с позиции Человека, даже если все будет против него.