Владимир Иванович Чуприна
Пояс Богородицы
Утром все ордынское войско показалось на вершине холма, опоясанного речкой Угрой. Всадники долго разглядывали просторы открывшейся равнины, оценивая долгожданную переправу.
-12-
На холме началось столпотворение. Орда пришла в движение. К подножию с вершины потекли толпы всадников легкой кавалерии, галдя и подстегивая коней. Гвардия осталась на высоте. Кешиктены спешились и разбивали лагерь.
Кочевники заполнили весь отлогий берег Угры. Они толкались и галдели, беспрестанно разворачивая коней, переезжали с места на место. Крики и рев боевых рогов и труб, бой сигнального барабана поднимали в небо стаи испуганных обитателей поймы. Со стороны казалось, что на отмели столпились тысячи сбитых с толку всадников, одновременно спустившихся к водопою и ссорившихся из-за тесноты.
Но это было не так. Шум и движение скоро стихли, и стало видно, как ордынцы выстроились в строгий боевой порядок; в четыре шеренги, одна за другой. Воины первой спрыгивали с седел и накручивали на руки поводья. Задние оставались верхом.
Ожил и противоположный берег. Там и тут из кустов высыпали москвитяне. «Урусы» по двое тащили на плечах какие-то толстые копья, больше похожие на жерди или короткие бревна, чем на дротики и торопливо укладывали их на деревянные колоды, валявшиеся вдоль кромки воды. Затем прятались в небольших засеках, сооруженных тут же и за плетенными из ивняка коробами, набитыми землей.
Батачулун смотрел, как нервно копошится, явно напуганный числом кочевников, небольшой русский отряд и торжествовал, предвкушая победу.
Он стоял в первой шеренге и ждал сигнала. Ордынцы решили переправиться с ходу, не давая врагу опомниться и собраться с силами для отпора. Это аравт понял по спешному построению «тьмы» на отмели. Лучники отвязывали кожаные мешки-бурдюки, снимали и складывали в них одежду, приторачивали бурдюки к седлам и конским хвостам.
Приготовления закончились быстро. Хорчины изготовились плыть, уцепившись за своих лошадей. Они шагнули в воду, обжигаемые холодом, но полные решимости опрокинуть сторожевой отряд русских и захватить берег. Батачулун не чувствовал, как его кожа покрылась мелкими крапинами и дрожала. Сердце лучника трепетало. Если он – богатырский камень – принесет голову вражеского воеводы, то уж точно быть ему кешиктеном. Хан Ахмат непременно зачислит такого смельчака в гвардию, где простой воин выше любого сотника-джагуна из кавалерии хорчинов. Нужно только первым взойти на русский берег.
Батачулун впился глазами в «урусов», внимательно высматривая, где колышутся хоругви, чтобы безошибочно ринуться на воеводу. Знамени не
было. Аравт раздосадовался, неужели удача изменяет ему.
В этот момент в прибрежных зарослях появились сотни три конных
-13-
дружинников, покрытых кольчугами. Они тоже растягивались в шеренгу. В центре над полком покачивалась червленая хоругвь с изображением русского бога.
– Алга – а – а! – прорезал воздух боевой клич монголов.
Аравт бросился в воду, увлекая за собой воинов первой линии. Понуждая лошадей плыть, кочевники цеплялись за седла и хвосты, и гребли свободной рукой, стараясь быстрее достичь неприятельского берега.
А воины второй линии въехали в реку так, чтобы вода поднималась не выше конского брюха и, завалившись на спины лошадей, натянули луки. Раздался пронзительный свист, и сотни стрел одновременно полетели через водную гладь, неся русским смерть, как справедливое возмездие за непокорность.
Смерть всегда рядом с человеком. Она не отходит от него ни на шаг. Только до поры прячется за спиной, стараясь быть невидимой и так обмануть его.
Монгольские стрелы летели и летели, прикрывая смертоносной завесой собратьев по оружию, тех, кто вплавь подбирался к русскому берегу.
Батачулун видел, что конники врага разворачиваются и спешат уйти из- под обстрела. Русский берег пустел.
– Бегут! Уже? – эта шальная мысль позабавила аравта. Он греб рывками к тому месту, где мелькала хоругвь, и не оглядывался. Батачулун чувствовал, что плывет, оставив далеко позади воинов первой линии. И знал, что темник видит его.
Конь лучника уже нащупал дно и пытался встать на ноги, проваливаясь в ил. Еще немного… Батачулун представлял, как сейчас выскочит на сушу, прыгнет в седло и, обернувшись к реке, поднимется во весь рост на стременах, и громогласно прорычит, так, чтобы услышала и всколыхнулась вся орда, а враги содрогнулись от ужаса.
– Алга – а – а – а!
Вторая линия прекратила обстрел, чтобы не ранить своих. На берегу вновь появились русские. Их было гораздо больше, чем вначале. Они засуетились вокруг «толстых копий» и «бревен». И вдруг «копья» загрохотали, как гром, изрыгая из себя дым и огонь в сторону плывущих монголов. Потом опять. И снова. Руку, левый бок аравта и бедро пронзила жгучая боль, ослепляя своим внезапным нападением. В глазах потемнело, и на секунду Батачулун потерял сознание. Он почувствовал, что тонет и захлебывается. Страх смерти заставил воина выпрыгнуть изо всех сил из воды на поверхность. Но получилось только запрокинуть голову, чтобы схватить воздуху. Раны обессилили его вмиг и привели в состояние животного ужаса перед лицом неминуемой гибели.
Нет! Нет!! Аравт не хотел умирать! Он уходил в набег совсем ни за этим!
-14-
В его перепуганном самосознании, как костер в ночи, в который бросили охапку сучьев, вспыхнула и стала быстро угасать неосуществимая мечта: он увидел себя в теплой юрте, рядом плачущую русоволосую рабыню с синими глазами. Батачулун протянул руки, чтобы сорвать с нее одежды и силой.... Мечта погасла, поглощенная бездной тьмы, в которую проваливался воин, мучимый нестерпимой болью.
– Нет! Нет!! – твердил себе в угасающем сознании аравт и все реже, и реже всплывал на поверхность.
А ужасные «толстые копья» продолжали выбрасывать смертоносный огонь и дым. В реке, окрасившейся кровью, кричали, корчились, звали на помощь и тонули смельчаки первой линии. Испуганный конь Батачулуна рванулся в сторону, вдоль берега, выдернув на поверхность своего исчезнувшего хозяина. Спасительный глоток воздуха на миг вернул лучнику сознание. Он с трудом осмотрелся. В реке, вздымая клочья воды и брызги, плясала смерть, грохоча, чавкая, оглушительно резко насвистывая мелодию дыма и огня. Мимо аравта проплыл труп без головы. Он узнал воина своего десятка. Темная пелена снова заволокла взор; в рот и ноздри полезла вода, разрывая легкие, горло сдавило. Последнее, что увидел Батачулун – это шея и голова коня, который развернулся и поплыл обратно, ища спасения.
На отмели лучники второй и третьей линии стремительно въехали в реку и начали обстреливать русских с новой силой, пуская стрелы непрерывно. Тогда гром и огонь были перенесены на них. Полетели ядра, дроб и камни, что выплевывали из своего нутра невиданные орудия. Заряды не долетали до хорчинов на берегу, но обстрел возымел успех: зазвучал сигнал к отступлению, ордынцы отошли.
Стрельба стихла. Конь Батачулуна выволок его на берег и остановился, свесив голову, отяжелевшую от мокрой гривы. Он стоял, не шелохнувшись, а с его длинной шерсти стекала вода. Капли падали на окровавленные раны лучника, лежавшего без сознания у ног уставшей лошади. Нукеры подбежали к товарищу и осмотрели его. Тело аравта повернули. Батачулун застонал от боли и пришел в себя. Он начал неистово рыгать водой и кашлять. Воина уложили на кошму и осторожно понесли.
На русский берег снова выехали дружинники. Аравт бросил взгляд на хоругвь и его глаза затуманили слезы отчаяния. Злоба и ненависть на миг заглушили боль. Батачулун отвернул голову.
* * *
Москва провожала на окское порубежье новые полки. Следом за Иваном
Молодым, сыном великого князя, на Угру поспешили Андрей Большой и
-15-
Борис Волоцкий, распри которых с великим князем силой божьего слова прекратил Геронтий. Шли по дорогам на юго-запад князь Симеон Ряполовский с суздальцами, Василий Сабуров с ростовцами и угличанами, Оболенские с калужанами и звенигородцами, боярин Федор Давидович с коломенцами. На подходе к Угре к ним присоединились полки тверские, предводимые Михаилом Микулинским. Не осталось ни одного местечка, которое не прислало бы ратников: кашинцы и новоторжцы, бежецкие и радонежские, вологодские вливались в московскую рать, как родники и притоки, питая великую реку народного гнева против поработителей. Русь провожала своих сынов, творя повсюду церковные молебствия, а монастыри и богодельни раздавали милостыню.
Митрополит Геронтий в Успенском соборе ежедневно служил перед чудотворным ликом Владимирской иконы Божьей Матери. Архипастырь испрашивал для дружинников укрепления в предстоящем сражении и победы. Ни один русский витязь не ушел на Угру не благословленным, не принесшим покаяния или без причастия.
Вместе с воинами на сечу шли полковые священники, неся хоругви с образом Спаса. Над дружинами не смолкало молебное обращение к Заступнице воинства христианского: « Предстательство страшное и непостыдное, не презри, Благая, молитв наших, всепетая Богородица, утверди православных жительство, спаси люди твоя и подаждь им с небес победу…».
