Владимир Городинский
Правда истории или мифология? Пограничные войска НКВД в начале Великой Отечественной
Должен заметить, что упоминание об офицере особого отдела, который якобы присутствовал на этой встрече, сразу вызвало у меня сомнение в правдивости приведенного факта. Ведь даже невоенному человеку понятно, что личная охрана вождя его бы на пушечный выстрел не подпустила к Сталину. Вскоре подтверждение тому, что вышеприведенный сюжет – не что иное, как выдумка самих авторов, я нашел в этой же самой книге на 238-й странице. Судя по воспоминаниям самого майора Г.И. Тепцова, они с генерал-лейтенантом И.И. Масленниковым впервые встретились уже на Северном Кавказе в середине августа 1942 года, то есть уже после назначения генерал-лейтенанта И.И. Масленникова командующим Северной группой войск Северо-Кавказского фронта. Так что в первых числах августа 1942 года он никак не мог быть участником указанной встречи. К этому следует добавить, что на сегодняшний день известен всего лишь один документально подтвержденный случай посещения Сталиным в Центральном военном госпитале 15 октября 1941 года тяжелораненного командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта А.Н. Еременко.
Также встречаются факты, когда в угоду политической конъюнктуре отдельные историки сознательно идут на искажение текстов первоисточников. К примеру, в работе одного известного ученого Пограничной службы ФСБ России приведен отрывок из воспоминаний полковника в отставке С.С. Сидорова, в котором тот утверждает, что на участке 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского округа, где накануне войны он проходил службу, широкомасштабные боевые действия на государственной границе начались около часа ночи 22 июня 1941 года[71]. Зная о том, что на самом деле война на западной границе вспыхнула после 4 часов утра, указанное ветераном время меня очень удивило. К слову сказать, с подобными утверждениями мне приходилось встречаться в последующем неоднократно. Однако в более поздних двух работах этого же автора время начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда со ссылкой на того же С.С. Сидорова указано совсем другое – около четырех часов ночи[72]. Учитывая, что первая книга была издана еще в советское время и в таком солидном издательстве, как «Политиздат», версия об авторской или редакторской ошибке была отброшена сразу.
Расставить все точки над «i» в этом вопросе мне помогла статья в журнале «Российское военное обозрение» № 6 за 2011 год под названием «Первые фронтовые дни и ночи. Из воспоминаний пограничника и журналиста С.С. Сидорова». Приведу небольшую выдержку из этой статьи.
«Около часа ночи 22 июня 1941 года в комнату оперативного дежурного по 25-му пограничному отряду быстро вошел начальник штаба отряда майор В.Б. Архипов. Он приказал оперативному дежурному по отряду, срочно собрать у штаба командно-политический состав, маневренную группу, штабные подразделения. Через пять-семь минут во дворе штаба собрались командиры, политработники, интенданты. Майор Архипов говорил отрывисто, жестко:
– Заставы отражают вооруженное нападение. По всему участку границы, охраняемому отрядом, ведется артиллерийский и минометный огонь. Авиация наносит удары по заставам и приграничным населенным пунктам. Что это? Провокация? Война? Пока не знаю. Свои обязанности на случай войны вы знаете. Приступайте к выполнению этих обязанностей».
Из этого следует, что в двух последних работах ранее названного автора слова полковника в отставке С.С. Сидорова о времени начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда были существенно подкорректированы. Вместо слов «около часа ночи» было написано «около четырех часов ночи». Таким способом автор, на мой взгляд, попытался уйти от ответа на возникающие у внимательных читателей вопросы типа: «А кто же тогда на самом деле вел артиллерийский огонь по советской территории за 3–3,5 часа до начала войны?», «Чьи это самолеты после полуночи бомбили наши пограничные заставы и населенные пункты?». К сожалению, все эти и ряд других вопросов остались без ответа. Легче оказалось «подкорректировать» первоисточник, чем углубляться в столь непростую историческую проблему.
А вот еще один пример подобного плана. В современной исторической литературе можно встретить запись разговора начальника пограничных войск СССР генерал-лейтенанта Г.Г. Соколова с оперативным дежурным ГУПВ НКВД 23 июня 1941 г. Ее полный текст впервые был опубликован в сборнике документов и материалов «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941.», с. 311, в далеком 1976 году. Вот ее содержание:
«По телефону из Белостока. Соколов. 23 июня 1941 г. 12 час.
1. В начале действий находился в Августовском погранотряде.
2. В 4.20 22 июня 1941 г. заставы в результате сосредоточенного артогня взлетели на воздух. Связь застав с комендатурами сразу была потеряна.
3. В 4 км от границы попал под артогонь.
4. В Осовецком укрепленном районе ввиду отсутствия командования оставил командовать Кудряшова и Зимина.
5. В 16.00 прибыл в Белосток».
На первый взгляд – все ясно и понятно. Обычное информирование руководства НКВД СССР о своем местонахождении и конкретных действиях в первый день войны. Но если сравнить этот текст с тем, который был внесен в Журнал оперативной записи дежурным по ГУПВ НКВД СССР, то окажется, что из вышеприведенного текста был изъят один пункт. Он звучит так: «Навел порядок во 2-й дивизии». Это был пятый по счету пункт. О причинах такого поступка составителей сборника документов и материалов сегодня можно только гадать. Но сомнений в объективности вышеназванного научного труда он добавил немало.
Известный историк пограничной службы А.И. Чугунов в своей книге «Граница накануне войны. Из истории пограничных войск 1939 – 22 июня 1941 г.», изданной в 1985 году, впервые заявил, что 16 июня 1941 года все пограничные отряды западных округов получили указание с началом военных действий перейти в подчинение полевого командования Красной армии. По истечении 25 лет другой видный историк отечественных спецслужб А.Б. Мартиросян, повторив слово в слово вышеназванный якобы исторический факт, делает следующий вывод: «Не надо быть специалистом в сфере военного управления, чтобы уразуметь то обстоятельство, что пограничные войска могут перейти в оперативное подчинение полевому командованию вооруженных сил своего государства только в одном случае – в оборонительных боях!»[73].
Вот так, очень просто, довольно-таки спорный исторический факт с подачи А.Б. Мартиросяна превратился в вывод стратегического масштаба. По истечении определенного времени это утверждение стало появляться на страницах других научных работ. Замечу, что ни одним документом эти два утверждения вышеназванных историков не подкреплены. А для того, чтобы убедиться в том, что исторический факт, приведенный историком А.И. Чугуновым, мягко говоря, не соответствует действительности, достаточно обратиться к тому документу, на который он, а затем и А.Б. Мартиросян ссылаются в своих работах. Оба автора апеллируют к фундаментальному историческому труду «Пограничные войска СССР. 1939–1941 гг.: Сборник документов и материалов», изданному в 1970 году. Однако на указанной странице (с. 163) размещен совсем другой документ под названием «Из описания партийно-политической работы среди пограничников, уходящих в разведку». Время его подготовки указано – не ранее 6 марта 1940 года. Таким образом, этот документ относится к периоду советско-финляндской войны, а не кануна Великой Отечественной войны. Само собой разумеется, в нем нет и слова о дате передачи пограничников западных округов в оперативное подчинение военного командования. Вот такой неприятный антинаучный казус.
Все ранее приведенные примеры дают мне основание утверждать, что абсолютное большинство исторических исследований об участии пограничников в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны на сегодняшний день не имеют под собой достаточно прочной архивно-документальной базы, что значительно снижает их научную ценность.
В силу этого они очень редко используются серьезными учеными России при написании фундаментальных научных трудов по истории Великой Отечественной войны. О том, что это не просто слова, а объективная реальность, можно убедиться всего лишь на одном примере. Как известно, одним из показателей авторитетности любого ученого или научной школы в той или иной области человеческой деятельности является индекс цитируемости их работ в научных трудах, а также в произведениях известных публицистов. Используя этот метод, попытаемся определить степень авторитетности ученых Пограничной службы ФСБ России среди ведущих российских историков. Для этого, на мой взгляд, достаточно проанализировать все ссылки на первоисточники в новом 12-томном историческом издании «Великая Отечественная война 1941–1945 годов».
Почему именно это издание взято для исследования, надеюсь, понятно всем. На сегодняшний день оно является, если можно так выразиться, самым авторитетным словом в российской историографии о Великой Отечественной войне. Для подготовки этого фундаментального научного труда привлекались не только самые лучшие историки страны, но и был использован в качестве первоисточников практически весь известный на сегодняшний день массив архивных документов, мемуары военачальников, отечественная и зарубежная историческая литература. Учитывая это, а также то, что о служебно-боевой деятельности пограничных войск НКВД СССР в годы войны более-менее подробно говорится лишь в 1, 2, 3 и 6 томах, мною был проведен анализ источниковой базы именно этих четырех томов. Напомню читателям, что в них основательно рассмотрены такие проблемы Великой Отечественной войны, как «Происхождение и начало войны», «Основные события войны», «Битвы и сражения, изменившие ход войны», а также «Тайная война. Разведка и контрразведка в Великой Отечественной войне». При этом следует особо подчеркнуть, что в подготовке шестого тома этого фундаментального исторического труда участвовали только ученые отечественных спецслужб страны, в том числе и Пограничной службы ФСБ России.
Вот что в итоге получилось. Из 7 254 ссылок на конкретные первоисточники в вышеназванных 4 томах лишь 22 (0,3 %) взяты из работ ученых Пограничной службы или своим происхождением обязаны Центральному пограничному архиву ФСБ России. На первый взгляд может показаться, что ситуация не так уж и трагична. Однако здесь следует учесть то, что более 72 % всех ссылок на работы пограничных историков и ЦПА ФСБ России приведены в шестом томе, который, как уже ранее отмечалось, готовился к изданию учеными спецслужб России. В 1, 2 и 3 томах доля таких ссылок на порядок меньше, чем в шестом. К примеру, среди более чем 3,8 тыс. ссылок на архивные документы и работы конкретных авторов в указанных томах мне удалось отыскать всего лишь две ссылки на документы из фондов Центрального пограничного архива ФСБ РФ, две ссылки на книгу «Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941 гг. Сборник документов и материалов» и на книгу очерков «Краснознаменный Северо-Западный пограничный округ», а также по одной ссылке на работы таких пограничных историков, как Г.П. Сечкин и А.М. Плеханов. И больше ничего найти не удалось. В шестом томе встречаются фамилии других историков Пограничной службы – В.В. Терещенко, В.И. Боярского и В.В. Платонова. При этом следует отметить, что ссылки на их работы использовались в основном при написании предисловия, а также тех глав, где речь идет о предвоенном периоде, участии пограничников в партизанском движении, в борьбе с националистическим бандподпольем на западе страны в 1944–1945 гг., а также в войне с Японией.
По всей видимости, именно из-за отсутствия новых достоверных источников авторский коллектив второго тома вышеназванного издания при освещении боевой деятельности пограничных войск в начальный период войны вынужден был ссылаться на статью бывшего председателя Организации ветеранов (пенсионеров) пограничных войск г. Москвы и Московской области генерал-майора в отставке А.С. Владимирова «Пограничные войска в Великой Отечественной войне» и даже на курсовую работу студентки 1-го курса Воронежского государственного технического университета Е.А. Кудиновой «Начальный период Великой Отечественной войны».
Не делает чести ведомственным историкам включение в число основных первоисточников новейшего научного издания о войне таких работ, как «Краснознаменный Северо-Западный пограничный округ» и «Граница. Документально-художественное повествование о Дальневосточной границе». Кто работал в свое время в структурах воспитательной работы пограничных округов, хорошо знают, что подготовкой подобных изданий в основном занимались политработники и сотрудники редакций окружных газет, в силу чего их научная ценность весьма и весьма сомнительна.
Несмотря на вышеприведенные факты, следует отметить, что авторскому коллективу нового 12-томного издания о Великой Отечественной войне все равно не удалось избежать повторения некоторых досадных ошибок и неточностей, присущих работам ученых Пограничной службы ФСБ России.
Начну с небольшой цитаты из второго тома о событиях, произошедших на границе за несколько часов до фашистской агрессии. «В 23 часа на четвертом участке, занимаемом Владимир-Волынском погранотрядом, был задержан солдат 222-го саперного полка Альфред Дисков. Он сообщил командованию отряда, что в ночь на 22 июня германская армия перейдет в наступление. В 3 часа ночи все коменданты участков доложили по телефону начальнику Владимир-Волынского погранотряда, что вдоль всего противоположного берега Западного Буга слышен сильный гул моторов»[74]. На мой взгляд, в этих двух небольших абзацах авторы допустили как минимум три ошибки. Во-первых, солдат немецкой армии А. Лисков был задержан не в 23 часа, а в 21 час 21 июня 1941 года. Во-вторых, проходил он службу не в 222-м, а в 221-м саперном полку 15-й пехотной дивизии. И, в-третьих, все коменданты погранучастков ночью 22 июня на сопредельной стороне ничего подозрительного не заметили, о чем и доложили начальнику пограничного отряда. Все эти детали отражены в докладной записке начальника 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда майора М.С. Бычковского на имя начальника охраны тыла ЮгоЗападного фронта генерал-майора В.А. Хоменко, а также в телефонограмме УНКГБ по Львовской области своему руководству в Киеве. Почему авторы столь серьезного научного труда не воспользовались этими документами – мне непонятно.
В этом же томе также можно прочесть, что «на рассвете 22 июня сотни немецких самолетов вторглись в воздушное пространство СССР… от Баренцева до Черного моря»[75]. Но ведь это не соответствует действительности. Как известно, Финляндия начала военные действия только 29 июня. 22—
23 июня произошли локальные боестолкновения на советско-румынской границе, но в наступление немецко-румынские войска здесь перешли только 2 июля 1941 года. Днем раньше боевые действия начала армия Венгрии. Поэтому в данном случае можно вести речь лишь о начале военных действий в первый день войны на фронте от Балтийского до Черного моря. Именно так и писали центральные газеты Советского Союза в первые дни войны.
В другом месте говорится о том, что «в Москву, в Главное управление пограничных войск, первое сообщение о вторжении поступило от пограничников Белорусского пограничного округа-»[76]. Но это утверждение также не соответствует действительности. Первый доклад о начале войны в Главное управление пограничных войск, как ни странно, поступил в 4.15 из Молдавского пограничного округа, а из штаба Белорусского округа подобное сообщение поступило лишь в 8.25 22 июня 1941 года. А двумя часами раньше о начале войны сообщил дежурный по связи контрольной станции НКВД БССР, расположенной между Молодечно и Белостоком, капитан Мойленко.
В шестом томе на с. 361 утверждается, что в соответствии с Постановлением СНК СССР от 25 июня 1941 года на пограничные войска НКВД была возложена задача по охране тыла Действующей Красной армии. На самом же деле, как уже ранее отмечалось, эта задача была возложена на все войска НКВД, находящиеся в прифронтовой полосе. При этом Главное управление пограничных войск НКВД СССР к войскам по охране тыла ДКА в тот период, по сути, не имело никакого отношения. В этом можно легко убедиться, внимательно прочитав вышеназванное постановление СНК СССР. Там нет ни слова о том, что эта задача возложена на НКВД СССР.
Надеюсь, что вышеприведенные примеры, касающиеся деятельности пограничников в годы войны, дают повод усомниться в полной объективности нового фундаментального исторического труда о Великой Отечественной войне. В других главах этой книги придется еще не один раз обращать внимание читателей на те или иные неточности и ошибки в указанной работе отечественных историков.
Может быть, кому-то покажется, что я не совсем объективно и даже предвзято подхожу к оценке вклада историков в исследование сложнейшей темы – участия пограничных войск НКВД СССР в сражениях Великой Отечественной войны. Что моя позиция с преобладанием негативных оценок давно устоявшихся исторических фактов якобы не очень патриотична. Что, разоблачая некоторые мифы и указывая на многие фактологические ошибки, я тем самым подрываю авторитет Пограничной службы ФСБ России.
Если кто так думает, то он глубоко заблуждается. Ложь, в какие бы одежды она ни наряжалась, всегда останется ложью. Факты, не подкрепленные архивными документами, будут по-прежнему называться мифами или легендами. А это та же фальсификация истории, о необходимости борьбы с которой так много говорится в последнее время. Мне кажется, что очень точно и взвешенно позицию по данному вопросу высказал директор Российского государственного архива социально-политической истории А.К. Сорокин. На вопрос журналиста «Российской газеты» о том, что, владея страшной правдой о войне, очень непросто оставаться патриотом, он ответил так: «По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: «История учит тому, что она ничему не учит» была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: «Не цветы виноваты, что слепой их не видит». Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой»[77].
Мне, честно говоря, нечего добавить к словам известного ученого.
К какой войне готовились пограничники?
Каждая новая идея, как правило, проходит три стадии: этого не может быть, а в этом что-то есть и – кто же этого не знал?
Немецкий физик-теоретик Макс Планк
I
На протяжении многих десятилетий, прошедших после окончания Великой Отечественной войны, в советской, а затем и российской историографии преобладало мнение о том, что Сталин в канун советско-германской войны, вплоть до 22 июня 1941 года, готовился исключительно к обороне, но делал это недостаточно продуманно, в результате чего оказался жертвой внезапного и вероломного нападения Гитлера. Но в начале 90-х годов прошлого столетия благодаря избавлению от советской цензуры и частичному открытию архивов наконец-то появились реальные условия для более беспристрастного и глубокого изучения данной проблемы.
Особенно продуктивной стала полемика среди российских историков по поводу предвоенных планов советского руководства после публикации работ скандально известного В. Суворова (Резуна), в которых тот настойчиво проводит мысль о подготовке Советского Союза к нападению на Германию, которое якобы планировалось на 6 июля 1941 года. Чуть позже широкой научной общественности стали доступны многие ранее неизвестные архивные документы, указывающие на то, что вышеназванный автор не так уж далек от истины, как может показаться на первый взгляд. Это прежде всего Стратегические планы 1939 и 1940 гг., выступления Сталина на заседании Политбюро 19.08.39, а также перед выпускниками военных академий в Кремле 5.05.41, проекты директив, подготовленных в ЦК ВКП(б) и Главном управлении политической пропаганды РККА, дневниковые записи предвоенного времени писателя Вс. Вишневского – председателя Оборонной комиссии Союза советских писателей, неопубликованное интервью Маршала Советского Союза А.М. Василевского «Накануне войны» и др. Но самые интересные документы были найдены в так называемой «Особой папке Политбюро». «Особая папка» – это высшая степень секретности, существовавшая в СССР. Она до сих пор хранит в себе документы, которые и сегодня боятся предавать огласке. Именно в этой «Особой папке» хранятся до сих пор документы о предвоенном периоде, часть из которых была совсем недавно рассекречена.
Среди них секретное постановление Политбюро от 19 февраля 1941 г. «О развертывании фронтов на базе военных округов»[78]. Его содержание абсолютно расходится с официальной версией начала Великой Отечественной войны. Постановление это вышло через три недели после вступления Г.К. Жукова в должность начальника Генштаба и за 4 месяца до начала военных действий – когда СССР еще был связан с «дружественной» Германией «Договором о дружбе и границе» от сентября 1939 г. Официальные толкователи истории войны до сих пор сообщали лишь о последствиях этого постановления Политбюро – когда с 14 по 19 июня телеграммами Г.К. Жукова военные советы западных военных округов обязывались к 22–23 июня вывести фронтовые управления (уже существовавшие до этого в течение нескольких месяцев) на полевые командные пункты.
Еще один интересный документ – подготовленные Генштабом «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза» (в «Особой папке» он называется «План стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» от 15 мая 1941 года)[79].
Разработанные Генштабом и адресованные Председателю СНК СССР И.В. Сталину, они вовсе не были отвергнуты, как утверждают некоторые историки, а были, наоборот, приняты (ибо писались по его же указанию) – и исполнялись в последующем по всем своим пунктам.
Многие ученые и публицисты утверждают, что эти и другие рассекреченные документы раскрывают истинную причину Катастрофы 1941 года. По их мнению, Сталин поверил дезинформации Гитлера о готовящейся в период с 4 по 10 июля 1941 года высадке немцев на Британские острова – и хотел ударить немцам в спину именно в этот момент. Так нападение на Германию становилось морально и политически как бы шагом помощи воюющей Англии и было как бы спровоцировано высадкой немецких войск на Британские острова. Это давало право СССР разорвать договор с Германией и не выглядеть агрессором в глазах мирового сообщества.
Несмотря на все вышесказанное, вопросы военного планирования в СССР в 1939–1941 годах и на сегодняшний день остаются одной из самых острых тем исторических дискуссий. Сообщество российских историков условно разделилось на две остро враждующие группы. С одной стороны – это сторонники традиционных «оборонительных» взглядов на внешнеполитические замыслы Сталина накануне 22 июня 1941 года. С другой – те, кто солидарен с точкой зрения В. Суворова (Резуна) о подготовке Советским Союзом наступательной войны против фашистской Германии и ее союзников. Среди последней группы ученых также нельзя не заметить наличия определенных разногласий по поводу конечных целей сталинских планов войны в Европе.
Одни – в лице В. Афанасьева, М. Солонина, С. Петрова, Д. Хмельницкого, И. Бунич, Б. Соколова, А. Гогун, В. Данилова, А. Никонова и ряда других – полностью поддерживают точку зрения В. Суворова (Резуна) о том, что Сталин, планируя наступление против фашистской Германии, готовился в конечном плане к советизации всей Европы.
Другие историки, такие как М. Мельтюхов, А. Исаев, А. Киселев, Р. Шиянов, В. Бобылев, А. Сахаров и ряд других, убеждены в том, что у Сталина действительно была запланирована наступательная операция, но только для разгрома главных сил противника, стоящего у наших границ.
Как бы там ни было, но обе эти группы ученых согласны между собой в главном: известные на сегодняшний день стратегические, оперативные, мобилизационные планы и планы прикрытия границы, разработанные накануне войны с Германией, выдержаны в наступательном духе и рассчитаны не на отражение вражеского нападения, а на начало войны по инициативе СССР.
По их мнению, советское руководство – вопреки распространенным в историографии представлениям – не испытывало страха перед военной мощью Германии и было вполне уверено в боевых возможностях Красной армии. В последние же месяцы перед нападением немцев советская пропаганда постепенно начала подготавливать население к возможному началу большой наступательной войны с Третьим рейхом. Очень подробно и аргументированно все эти вопросы рассмотрены в монографии М. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина: схватка за Европу 1939–1941 гг. (документы, факты, суждения)», книге И. Бунич «Операция «Гроза». Фатальная ошибка Сталина», работах М. Солонина «Три плана товарища Сталина» и «Июнь 1941-го. Окончательный диагноз», а также в исследованиях других авторов. Кстати, в последней книге М. Солонина не только детально проанализированы все пять уже известных вариантов общего стратегического плана Красной армии и текстовые документы, отражающие разработку планов оперативного развертывания войск каждого из четырех западных фронтов, но и впервые подробно исследованы несколько десятков недавно рассекреченных рабочих карт, на которых в графическом виде отражены упомянутые выше планы. Несколько из них представлены в этой же книге.
Понимая, что отрицать очевидные факты становится все труднее, представители официальной отечественной историографии о Великой Отечественной войне в последние годы также существенно подкорректировали свою позицию. В таком фундаментальном труде, как «СССР – победа во Второй мировой войне», вышедшем в издательстве «Логос» в 2008 году (руководитель проекта доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент Российской академии образования А.Ф. Киселев), может быть, впервые признано, что «Г.К. Жуков и С.К. Тимошенко, накануне войны не планировали наступательной войны против Германии, а только хотели нанести превентивный удар по немецким войскам в том случае, когда уже было бы полностью ясно, что германская армия вот-вот готовится сама нанести упреждающий удар. Германии удалось упредить СССР и нанести по нашим войскам превентивный удар, а советскому командованию не удалось определить момент готовности врага к нападению».
Вскоре пересмотрел свою точку зрения по данному вопросу и крупнейший российский ученый, бывший директор Института российской истории РАН Андрей Сахаров. В своей лекции, прочитанной на телеканале «Культура» в 2010 г., он утверждал, что весной 1941 года советское военное и политическое руководство пришло к выводу о том, что для разгрома немецких войск в тех условиях наиболее подходящим будет упреждающий наступательный удар. Далее он сказал следующее: «Есть сведения о том, что на первых порах Сталин начисто отверг этот план, но потом оказалось, что в реальности он начал. осуществляться». Еще А. Сахаров в своей лекции заявил, что главной ошибкой Сталина он считает именно то, что тот не опередил Гитлера с нападением.
За этими учеными последовали и другие светила отечественной военной истории.
22 июля 2011 года на страницах газеты «Аргументы недели» было опубликовано интервью с военным историком, автором многочисленных исследований о Великой Отечественной войне, можно сказать, главным критиком небезызвестного В. Резуна – В. Суворова Алексеем Исаевым. На вопрос корреспондента И. Конева о том, что западные – да и некоторые российские – историки говорят, что Гитлер в июне 1941 года просто опередил Сталина, который готовился напасть первым, А. Исаев также заявил, что «у Сталина действительно была запланирована наступательная операция. Но только для разгрома главных сил противника, стоявших у наших границ. С точки зрения военной стратегии претензий к ней нет. Идет подмена понятий между наступательным военным планом и политической агрессией против другого государства, наступательной военной операцией можно решать политическую задачу защиты страны».
Чтобы убедиться в том, насколько трудным и мучительным был процесс осознания большинством ведущих историков России этого очевидного факта, достаточно сравнить позицию авторского коллектива нового 12-томного фундаментального издания «Великая Отечественная война 1941–1945 годов», изложенную в двух разных его томах.
К примеру, в первом томе, изданном в 2011 году, говорится о том, что «рассекреченные в 1990-е годы документы военно-стратегического планирования не дают оснований для утверждений о подготовке им (Советским Союзом. – Прим. автора/ нападения на Германию. Более того, нет достаточных оснований и для утверждений о подготовке Генеральным штабом Красной армии упреждающего удара по сосредотачивающимся у границы немецким войскам. СССР не намеревался нападать на Германию»[80]. Но уже во втором томе, увидевшем свет годом позже, авторы вынуждены были признать, что «при разработке последнего предвоенного варианта плана стратегического развертывания Красной армии на западном театре военных действий Генеральный штаб предусматривал нанесение упреждающего удара по противнику, который сосредотачивал силы у границ Советского государства»[81]. И хотя далее авторы продолжают утверждать, что этот план якобы не был одобрен Сталиным, тем не менее прежняя категоричность в их суждениях куда-то испарилась. Рассуждая по поводу того, рассматривался ли такой вариант начала войны с Германией, при котором инициатором начала военных действий выступил бы СССР, авторы этого тома уже употребляют выражения типа «подобные выводы сделаны., без серьезного обоснования», «вряд ли политическое руководство страны решилось бы на упреждающий удар»[82] и т. д. При этом каких-либо веских аргументов в пользу своей версии об отказе Сталина от предложенного военным руководством страны плана нанесения упреждающего удара по Германии представлено не было.