Владимир Голубев
Окаянное лето
– Здрасьте. Чё надо?
Женя поздоровался и начал расспрашивать горе-военных, заброшенных по приказу командиров в тундру, да ещё на всё лето. А Алёна злилась, да так, что едва могла совладеть с собой, ведь они тут дрыхнут день и ночь без задних ног, а где-то рядом, может, за соседней сопкой, погибают их сослуживцы. И ведь даже собаки у них ленивые!
– Молодцы, что ищете капитана Жукова. А то «вертушка» пару раз залетала, да так, покружилась-покружилась и ушла в сторону посёлка, небось, из-за тумана. Вот и все поиски.
– А вы его не искали? – не сдержавшись, спросила девочка.
– Не, нам нельзя из-за дезертира покидать полигон. Вдруг нападёт?
– А папа к вам заезжал?
– Заезжал. Жуков – твой отец? – длинный почесал затылок, посмотрел на кивающую Алёнку, затем по сторонам, словно выглядывая среди ржавых бочек опасных шпионов, и добавил: – Заходите в наш балок. В ногах, как говорится, правды нет, тут и поговорим.
Друзья переглянулись. До Анко метров сто, да и он, наверно, дрыхнет.
– Чай будете? Только кофе у нас нет, всё давно выпили, остался только чаёк индийский – тоже неплохо.
Они зашли в вагончик и сели за стол в крошках, с грозной батареей из немытых кружек. Каланча продолжил:
– Капитан привёз нам почту, еду и так, по мелочам. Они заправились, связались с частью и уехали. А ещё порасспросили нас про беглеца. Мы сказали – Колю Рыкова не видели.
– Да, ещё они обещали на обратном пути заехать, – добавил второй, с чайником в руках.
– Подождите, дайте я вам хоть чашки помою и со стола вытру. Как вы в таком бардаке живёте?
– Скучно живём, оттого и лень мыть посуду.
Собрав посуду, она отошла к умывальнику и отмыла чайный налёт.
– А Сунцов и Рыков тоже жили в этом вагончике? – поинтересовалась Алёна, ставя на стол чистые чашки.
– Нет, в том, что рядом стоит. В нём несколько раз копались менты. А здесь была столовая, но после убийства мы перебрались сюда. Мало ли что…
– А можно посмотреть хоть одним глазком, как жил убийца?
– Да легко, пошли. Пока чай стынет. Только об этом никому ни-ни.
– Замётано.
Солдаты и гости вышли из столовой и направились за угол, где оказался круглый металлический вагончик.
– Вот, они ночевали в этой «бочке».
– Диоген, наверно, жил точно в такой же.
Высокий покосился на журналиста и ответил:
– Отродясь не было у нас никакого Диогена.
– Ну ясное дело, ведь он давно умер.
– Такого случая не припомню.
– А можно зайти внутрь? – спросила Алёна, стоя у деревянных ступенек. Она носком откинула в сторону расплющенный с одной стороны грязный алюминиевый таз, и коврик из пластика, походивший на кусок искусственного газона.
– Да там нет ничего такого, остался только мусор после них. Заходи.
Длинный оглянулся на всякий случай и открыл висячий замок. Алёна переступила порог «бочки», вдохнув застоявшийся воздух, насыщенный пылью, запахом мужского пота и бардака. На вешалке болталась замызганная гимнастёрка, ватник. Под ними на полу валялись две пары старых сапог, покрытых слоем чёрной грязи. Дальше обеденный стол, алюминиевая посуда. Следом электрическая плитка, кастрюли. На стене пожелтевшая карта улуса, да ещё афиша районных соревнований по гимнастике за прошлый год. В спальне четыре армейских кровати, без ватных матрасов с панцирной сеткой. Под одной валялись три тазика, и ещё один кусок искусственного газона, свёрнутый в рулон. Книжная полка – Джек Лондон, «Территория» Олега Куваева, учебник по неорганической химии для вузов. В углу три лопаты, ломик, два веника.
– Да, ничего особенного, – вздохнула девочка. – Пойдёмте отсюда, хорошо бы здесь оставить окно открытым и проветрить вагончик.
Все вышли на улицу. Солнце продолжало робко выглядывать из-за облаков, словно сомневаясь, стоит ли греть эту мрачную страну, или нечего попусту расходовать тепло?
– А вы чем занимаетесь целыми днями? – спросил у солдат Женя.
– Ремонтируем ангары для техники. Так, штукатурим, заделываем трещины. Скучно. А потом пусть работает паровоз, который нас сюда привёз!
– Да уж, здесь не повеселишься, – добавил коротышка.
– А что же тогда ремонтировали Сунцов и Рыков в том году? – спросила Алёна.
– Да они просто халявщики – в ручье углубляли дно, чтобы установить насос пожарной помпы.
– А поблизости есть ручей?
– Да. Тут рядом, прямо за нашими вагончиками, идти всего-то метров сто.
– Мы прогуляемся с Женей?
– Идите. А как же чай?
– Точно, мы совсем заболтались.
Ребята возвратились в вагончик. Чай уже остыл. Они посидели и, наскоро опустошив кружки, поднялись.
– Мы, пожалуй, всё же пройдёмся до ручья.
– А мы пока покурим на солнышке.
– Женя, пойдём!
– Неохота, что мы там не видели?
– А что ещё делать? Анко надо поспать, а мы пока прогуляемся. Тебе не интересно побродить по настоящей тундре?
– Ну да, занятно. Но только рядом с жильём.
Ребята отошли от вагончиков и ступили на пёстрый ковёр из трав и мхов. Цвели ромашки и разноцветная разрыв-трава. Вдали на пригорках рассыпалась белыми цветками морошка. Ноги пропаливались в ковёр изо мха и трав, да ещё местами подтаивал грунт, словно на болоте. Приходилось пытаться наступить на кочки, и при этом не грохнуться, поскользнувшись на влажных камнях. Прогулка затягивалась, благо сбиться с пути не позволяла труба, тянувшаяся от ручья в сторону полигона.
Шумящий поток оказался мелким и порожистым, а русло твёрдым и каменистым. Они немного спустились вниз по течению и обнаружили искомое. Действительно, за прошлое лето солдаты выкопали крохотный прудик, шесть на четыре метра, завалив берега щебёнкой и песком.
– Давай попьём? – предложила Алёнка.
– Ты что? Страшно. Кто знает, откуда он течёт?
– Как хочешь, а я попробую. Здесь нет людей – значит, вода чистая. Ты что, ещё не понял, от кого на земле мусорные полигоны и грязь?
Вода на удивление оказалась ледяной – заломили зубы и озябли ладошки. Но на вкус оказалась мягкая и даже, как показалось Алёнке, чуть-чуть сладковатая, словно амброзия, вытекающая из райского сада.
– Жень, ну попробуй настоящей воды. Совсем не то, что в бутылках или из-под крана.
– Не буду, не уговаривай. Мне бутылки милее.
– Как хочешь.
Она прихватила с собой на память несколько разноцветных камешков и горсть песка с берега ручья. Женя заметил:
– Ради этого ты и притащила меня сюда?
– Не капризничай, пойдём обратно. Смотри, по берегам носятся маленькие пушистики.
– А, птенцы! Вот и их мамашка – куличок, изображает из себя раненую птицу, прямо по Станиславскому прихрамывает. Я про это в детстве читал, кажется, у Виталия Бианки.
Ребята вернулись обратно к вагончикам.
– Ну, как бассейн? – спросил длинный.
– Для купания коротковат будет, – рассмеялся Женя.
– Про то и речь. Что они всё лето тут делали, непонятно?
– Может, спали? – предположил журналист.
– Как пить дать.
– А здесь есть поблизости ещё река или ручей?
– Ну да, вон там протекает небольшая речка. Вы если вернётесь на дорогу, то будете её переезжать.
Солдат махнул рукой в противоположную сторону.
– Спасибо. Мы будем собираться в дорогу. Посмотрим, где застрял мой папа.
– Подождите, не уезжайте. У нас через полчаса сеанс связи. Может, есть какие новости о капитане.
– Хорошо, мы ещё погуляем.
Ребята бродили под неожиданно тёплым северным солнцем, правда, далеко не удаляясь от вагончиков.
– Для чего тебе понадобилась речка?
– Отвечу по-еврейски, вопросом на вопрос: а ты обратил внимание, в чём сапоги солдат Рыкова и Сунцова?
– По-моему, в грязи, но точно не в гуталине.
– Ты прав, но, если ты заметил, в здешнем ручье грунт другой – обычный жёлтый песок, чёрной земли совсем мало. Посмотри на свои кроссовки. Похоже?
– Нет, ну и что?
– Получается, где-то в другом месте пропадали солдаты прошлое лето. Надо искать грязь.
– Ты с ума сошла, как мы её найдём?
– Сама пока не знаю, но речку посмотрим. Ты тоже присматривайся к грунту, а не спи на ходу.
– Тоже мне, возомнила себя Шерлоком Холмсом, – пробурчал под нос Женя и отошёл в сторону. – Слава плохо действует на женщин – у них просто сносит крышу. А потом ещё обижаются на одиночество.
Глава 4
Спасти капитана Жукова
Первую экспедицию на Марс набирали, исходя из той старой истины, что опасней всего для человека сам человек.
Роберт Э. Хайнлайн. Чужак в чужой стране
– Лена, Женя! – крикнул длинный с порога штабного вагончика и махнул рукой. – Идите сюда скорее!
Ребята побежали на зов. Солдат покусывал губу и смотрел себе под ноги.
– Тут, блин, такое дело.
– Ну, говорите, пожалуйста, что случилось.
– Строгий приказ, на полигон никого штатских. И вообще – не наших не пускать.
– Да мы уйдём, вас не подведём, только скажите – что с моим отцом?
– Непонятно. Говорят, старатели ехали через перевал, видели в долине сожжённый вездеход. Вроде смахивает на армейский, но трупов не нашли.
– А что могло случиться?
– Да всё что угодно – может, пожар или нападение.
– А где этот перевал? – едва сдерживая слезы, спросила девушка.
– Недалеко отсюда, прямо на юг, километров сто. Там этот проклятый перевал – Шаманский, и рядом, может, и наш капитан с пацанами. Они и путь держали в ту сторону, хотели пройти туда восточным склоном гряды сопок, а обратно – западным, ближе к реке. Получается, они прошли половину маршрута, преодолели перевал, и там что-то стряслось.
Каланча помолчал, достал из кармана мятую пачку сигарет, и, глядя в сторону, выпалил:
– Эх, жаль, нам с вами нельзя. Приказ есть приказ. Сюда выехала поисковая группа на вездеходе, в полной боевой готовности. И потом они тоже отправятся на перевал.
– А почему не на вертолёте, на нём же быстрее? Почему они тянут?
– Да летали, туман накрыл сопки, ничего не видно. Езжайте, только давайте мы вас хоть заправим. Только никому, слышите, и капитану не говорите, а то нас… того, накажут за растрату воинского имущества.
– И консервов возьмите, у нас ещё есть сухари, макароны, – вмешался второй солдат.
Алёнка растерялась, она молча смотрела снизу вверх на длинного и хлопала белыми ресницами.
– Я позову нашего водителя. Спасибо за помощь.
Женя поспешил в сторону стоянки и вскоре к воротам подъехал трэкол, и заспанный, но с улыбающимися глазами Анко до краёв заправил баки и канистры.
– Алёна, Женя, давайте. Удачи. На обратном пути, если получится, заскочите к нам, расскажите.
– Мы обязательно вернёмся!
Трэкол покинул полигон и двинулся в сторону дороги, ведущей в полуденную сторону. Алёна поведала юкагиру об ужасной находке за неведомым перевалом. Парень задумался, словно силясь припомнить что-то очень значимое. Вскоре за холмами показалась небольшая речка с пологой поймой, кое-где украшенной ивняком, несущая свои воды меж тёмных берегов.
– Женя и Анко, давайте, остановимся и обсудим дальнейший маршрут, – предложила девочка, подмигнув журналисту.
– Хорошо.
Они вышли из машины. Солнце заволокло серой дымкой, будто ладаном, но лёгкий ветерок сносил вездесущий гнус.
– Анко, ты уже бывал на Шаманском перевале?
– Нет, мы с отцом обходили его стороной. Всё из-за того, чтобы не карабкаться на сопки, ведь так сжигаешь много топлива. Короткую дорогу через перевал пробили геологи и военные, так ближе к Булуну, и дальше на Жиганск. А ещё…
Юкагир умолк и потупил глаза.
– Не пойму, Анко, пожалуйста, не молчи.
– Местные никогда не ходят через эту сопку. Из живых там могут находиться только шаманы.
– Почему?
– А вы смеяться не будете? Люди с «большой земли» не хотят слушать наши легенды, и тем более соблюдать наши древние обычаи.
– Конечно, нет. Мы с Женей другие.
– Там неподалёку обитают Ледяные старики. Они не любят, чтобы живые нарушали их покой.
– А кто это Ледяные старики?
– Предки наших предков. Они спят вечным сном в мерзлоте, и нельзя тревожить их сон. Только шаман может обратиться к ним за подмогой, и то, испросив дозволения и принеся жертву. Поэтому духи нередко вредят людям – у них ломаются машины, резко портится погода. А тем, кто соблюдает традиции, они, наоборот, приходят на помощь.
– А как же нам быть?
– Я знаю, что делать, дедушка научил меня – я попрошу прощения у предков.
– Хорошо, а когда мы туда доберёмся по здешним буеракам?
– Если всё нормально, то к вечеру. А сейчас давайте перекусим и наберём в термосы чай. Дальше останавливаться не будем, ну кроме самой крайней необходимости.
Женя нервно прохаживался около вездехода, изредка постукивая носком кроссовка в мягкие колёса.
– Алёна, может, дождёмся солдат и уже с ними отправимся в путь? У нас ведь нет ни оружия, ни-че-го! Даже, как видишь, ваши любимые местные духи против нас!
– Женя, перестань истерить, идейный материалист не верит в приметы. Золотодобытчики там проехали и остались живы. Мы мирные люди и не представляем никого интереса для любых злодеев. А Анко пообещал поладить с «ледяными стариками».
Из-за вездехода показался водитель.
– Евгений, однако, ты умеешь пользоваться оружием?
– Я, Анко, в руках кроме кухонного ножа ничего не держал. Ты просто спятил.
– Постой, я тебя ведь уже спрашивал, ты мне сам говорил, что можешь.
– Я пошутил. Откуда я знал, что здесь реально придётся палить из ружей, да ещё по людям.
– Извиняй, Жека, мне кажется, там, откуда вы приехали, тоже было бы нехило обучиться этим простым премудростям. Недалеко от ваших домов палят из всех калибров, хлеще, чем на гусиной охоте.
– Ребята, я наберу воды из реки и сразу обратно.
– Иди, если ненадолго.
Спустившись к берегу, Алёна набрала горсть чёрного песка и убрала его в чистый пакет, тщательно завязав. Набрав в бутылки талую влагу, она вернулась. И вскоре они отъехали от речки с руслом из колдовского песка, лоснящегося под лучами солнца, и устремились в сторону Шаманского перевала.
Путь пролегал мимо сопок, которых становилось всё больше и больше. Они подходили к руслам речек, местами выталкивая наружу ископаемый лёд, хотя кругом, на тысячи вёрст, под тонкой дерниной дремала здешняя хозяйка – вечная мерзлота. За миллионы лет частые ураганы и бурлящие воды отшлифовали здешние гольцы, сделав покатыми, без грубых линий. Ровная тундра оставалась только в долинах, изрезанных, как и склоны сопок, ручьями и сухими руслами от весенних потоков.
Алёна не сводила глаз со стародавних гор. Мрачные гольцы напоминали курганы, последнее прибежище допотопных великанов, некогда сделавших просторы Евразии своей вотчиной, или даже гробницы древних городов, обратившихся невесть когда, по какой-то безвестной причине в навалы из щебня и гранита. Лютые морозы и пурги обратили в прах дерзновенные колонны и стелы древних рас, оставив на поверхности жалкие столбы-кекуры.
Подобные думы перепугали девчонку, она посмотрела на небосвод и среди редких облаков явственно различила Демиурга. Только теперь перед его очами явились не привычные сопки, а бурлящие первозданные воды. Всевышний изрёк:
– Да соберётся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша!
И от его голоса разбежались в разные стороны волны, а ветер скрутился в сотни воронок от самого свода небес до открывшейся пасти бездонных глубин.
И собралась вода под небом в своих местах, и явилась суша. И назвал Творец сушу землёю, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо, и сказал:
– Да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле.
И стало так. И произвела земля зелень, траву и дерево. И увидел Всесильный, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.
Алёна ещё сильнее напугалась своих видений и закрыла глаза, чтобы не видеть больше гряды сопок. Но мысли не отпускали ни на миг, ни на вздох, они роились подобно комарью. «Почему в самом безлюдном месте планеты я чувствую такую близость к Небесам? Почему ощущение оголённости моей души не оставляет меня с первой минуты пребывания здесь?» – размышляла девочка, и как ни старалась, не находила ответа.
Алёна и Евгений впервые ехали по южной дороге, и катили, словно не по местности, обозначенной на всех картах и глобусах, а по неведомой сказочной стране, где на самом деле – в полярную ночь – солнце по несколько месяцев таится в ледяных пещерах. Потому они время от времени косились в сторону проводника, который твёрдо держал путь на юг, непонятно как разбираясь в тундровом перепутье, бесчисленных сопках и оврагах, несчётных ручейках и болотцах. Оставалось дождаться, когда перед болотоходом явится человеческому взору ворон или белый голубь и направит путников то ли в райский сад, то ли в пекло, или за тридевять земель, в волшебное тридевятое царство.
Журналист изредка отвлекался и упрямо пробовал определить их местонахождение на мятой карте района, но никак не мог сообразить, где она, искомая точка на разноцветной бумаге. Анко только язвительно, так чудилось Жене, улыбался и тыкал пальцем с чёрными заусенцами куда-то в прибрежную полосу. Так они и ехали час за часом, подпрыгивая на камнях и кочках, да с трудом выбираясь на крутые берега безымянных речек. Но избушки на курьих ножках перед глазами всё никак не являлись, как и камни на перепутье, с наставляющими надписями.
– Алёна, хватит на меня обижаться, – первым не выдержал Женя и пододвинулся к девчонке.
– Я на тебя не обижаюсь. Знаешь, что бесит?
Журналист отодвинулся и спросил:
– Что?
– Достало до самых печёнок – ты всё играешь, шутишь, и живёшь понарошку, как проходишь квест в дебильной компьютерной игре. А здесь всё по-настоящему, каждый миг надо решать, с кем ты и куда идёшь, как, впрочем, и прошлым летом. Я тоже вначале представила себя таким бесстрашным детективом, всё хи-хи, да ха-ха, а потом в лесу, когда по нам с отцом палили из проклятых стволов, а картечь нарезала осиновую листву возле моей макушки, то у меня разом испарились последние надежды отделаться малой кровью. Вот и ты никак не повзрослеешь, когда тебя серьёзно спрашивают, а ты всё играешь в «крутого парня», прямо Чак Норрис или Брюс Уиллис.
– Согласен, получилось нехорошо.
– Прошу тебя, будь взрослым. Кто из нас подросток?
– Ты, а я, как идиот, тебя слушаю. Почему всё так в жизни происходит? Я без пяти минут выпускник лучшего университета страны, образованный, воспитанный, кое-что повидавший, вынужден слушать пятнадцатилетнюю девчонку! Даже не пятнадцатилетнего капитана, как у Жюля Верна, а ту, которая всю свою малюсенькую жизнь провела в маленьком посёлке среди лесов?
– Ты спрашиваешь или утверждаешь? Определись.
– На «большой земле» женщины много на себя взвалили, – нежданно вступил в разговор Анко, и ребята повернулись к доселе молчавшему юкагиру. – Наши женщины доверяют мужчинам всё – даже свою жизнь. Как можно довериться человеку, который только и мечтает свалить от тебя или обмануть?
– Точно, Анко! – подхватил Женя. – Цивилизация, да ещё эта самая – эмансипация загнала мужчин в угол.
– Точно. А ещё заставила ходить в зауженных джинсах красного цвета и в жёлтых приталенных теннисках.
– Да такого не бывает? – усомнился Анко.
– У вас, юкагиров, такого не бывает, а вот Женя может подтвердить, да? Или станешь отрицать, как и жёлтый скутер? – Да, у меня есть такие джинсы, не отрицаю. В Москве ходил себе нормально, но стоило приехать в этот посёлок, посыпались подколки…
– Так, в них, наверно, не очень того, – Анко умолк, посмотрел на девушку и добавил: – Удобно.
– Со временем привыкаешь. Хочешь, я и тебе пришлю?
– Да нет, спасибо. Куда мне в них ходить-то, собак, что ли, кормить?
– Ты прав, здесь кругом дикость, полезешь на свой трэкол и точняк порвёшь.
– Вот в том-то и дело, высоколобый Евгений. Если бы ты учился не журналистике, а умел добывать пищу, охранять свою семью, я бы пошла с тобой хоть на край света. Но ты и брутальность – вещи несовместные. Поэтому ты вынужден подчиняться какой-то малолетке с лесной заимки, которая зачитывается «глупыми» приключениями, вместо сериалов о золушках смотрит программы по выживанию, горбатится в огороде, и не раз с дедушкой ночевала в лесу.
– Согласен, но не только поэтому, – пробубнил журналист и, отвернувшись, уставился в склон очередной сопки, усыпанной грудами останцев.
Алёна промолчала, и Анко только улыбнулся и деловито заработал рулём и коробкой передач, словно и не состоялось никакого разговора. Так они и ехали, перекусывая на ходу, почти не разговаривая. К вечеру сопки стали переходить в горную цепь, тянувшуюся как на западе, так и на востоке.
Анко остановился на берегу очередной безымянной речки, почти без растительности, тины и ряски, столь привычной для обывателя в южных широтах. Лишь в низинах возвышалась осока да ивовые заросли.
– Заправка. Лена, помоги мне.
Ребята вышли, размялись после долгого сиденья в вездеходе. Анко залил солярку и, отправив пустую канистру на багажник, повернулся к девчонке, ходившей за ним как хвостик, не понимающей, чем ему помогать.
– Пойдём я тебе кое-что покажу.
Они открыли водительскую дверь. Анко взял в руки что-то завёрнутое в старые грязные тряпки. Он снял их, перед глазами девчонки оказалась винтовка.
– О, да я такую никогда не видела.
– Это трёхлинейка Мосина. Она рядом со мной, если что-то случится, я возьму её. Патроны вот в том ящике с ключами, там есть второе дно.
– Здорово! А нас, если что, не того… нас не посадят в тюрьму?..
– Верно мыслишь, заметут. Поэтому ты ничего не видела, и журналист твой тоже.
– Я вот в дурналисте не очень уверена.
– Я тоже. Но это ещё не всё – смотри сюда.
Юкагир вытащил из-под сиденья свёрток поменьше. В ожидании очередного чуда Алёна потёрла ладошки:
– Ого-го.
– Не ого-го, а полный атас.
Анко стащил грязную тряпицу, и перед глазами девчонки предстал отливающий воронёной сталью автомат Калашникова.
– Это тебе.
– Да я…
– Молчи. Мы не знаем, что нас ждёт здесь, в этих горах. Если потребуется, ты должна стрелять. Сможешь или слабо?
– Смогу, я стреляла из «Сайги» двенадцатого калибра. У моего дедушки есть такое охотничье оружие. Он лесник.
– Тогда справишься, с ним будет полегче. Но у нас одна проблема, рожка с патронами всего два. Надо будет шустро заряжать, я пока не знаю, как можно умудриться: рулить и заряжать.
– Давай Женю попросим, он после нынешнего разговора, как мне кажется, на всё согласен.
– А оружие?
– Всё равно шила в мешке не утаишь.
– Уберу пока. Перекусим, и ты ему скажешь.
– Хорошо.
Алёна достала хлеб, термос и остальную снедь.
– Женя, Анко, вы будете тушёнку?
– Да, да, – согласился и один и второй.
– Тогда, Женя, иди, открывай банки.
– Так у нас нет консервного ножа. Мы его забыли.
– Возьми обычный нож.
– А так я не умею.
– Я сейчас открою, – вмешался Анко, извлёк из ножен на поясе холодное синеватое лезвие и шутя распахал баночную сталь.
– Прямо какая-то жесть, – сказал журналист и вздохнул.
– У нас, юкагиров, есть один обычай.
– О, Анко, расскажи, интересно.
– Да он ещё ничего не сказал.
– Так вот, когда ощенится собака – мы выбираем, кого из щенков нужно оставить для ездовой упряжки. Тогда мы берём слепых щенят и кладём на стол.
Анко умолк и принялся уплетать тушёнку с хлебом. Ребята недоуменно посмотрели друг на друга и уставились на юкагира.
– И что же дальше, юкагирский философ?
– А зачем?
Парень облизал ложку и улыбнулся.
– Не поняли, что ли?
Ребята отрицательно закачали головами.
– Всё просто – те, которые шлёпаются на пол, ну как бы сказать, не идут в упряжку. А вот те щенки, которые слепыми чуют край, и становятся нашими ездовыми собаками.
– А почему?
– Упряжка несётся по торосам, которые после пурги имеют тонкие края, с которых можно соскочить и грохнуться со всего маха. Выпадет каюр, а собаки, если не поломаются, умчатся дальше.
– Понятно, тут борьба за выживание.
– Просто за жизнь.
– Собачек жалко.
– А людей?
– Тоже. Но главное, как я поняла, в жизни надо чувствовать край.
– Да, Алёна, и нам скоро выезжать к перевалу.
– Да, пора. Женя, послушай, нам нужна твоя помощь.
– Какая? Толкать в гору вездеход, как Сизиф?
– Нет, всё проще. Если случится стрельба, ты что намерен делать?
– Упаду на пол трэкола, закрою глаза, а голову обхвачу руками, она у меня самое дорогое, что есть.
– Отлично, но не забудь, при этом тебе ещё придётся снаряжать автоматный рожок патронами.
– Не пойму, вы разыгрываете меня?
– Пойдём, я всё покажу.
Алёна подошла к кабине и вытянула из-под сиденья автомат Калашникова.
– О боже, это не сон? Дайте мне скорее пенделя, чтобы я проснулся! Не хочу больше оставаться в этом сне.
Алёна отсоединила рожок и вытащила из него с десяток золотисто-розовых патронов, показавшихся Жене ужасно холодными, словно в его пальцах беззвучно завыла лютая зима, дробя фаланги, а ему непременно надо ещё и прикоснуться губами к промёрзшей стойке качелей.
– Не очкуй. Вот гляди, будешь вот так укладывать патроны, сможешь? – орудуя большим пальцем, она воткнула пяток остроголовых братцев на прежнее место и бросила взгляд на друга.
– Дай попробую, ведь не совсем я косорукий.
– На, только не урони.
– Скажи-ка на милость, а ты станешь из автомата стрелять?
– Глупый вопрос, конечно, стану.
– И даже в…
– Даже. Хватит болтать – ради красного словца не пожалеешь и отца.
Женя умолк, он опустил глаза и попробовал вставить патроны в рожок, и, на удивление, с седьмого разика приловчился и даже улыбнулся, словно закончил статью для «Форбс».
– Вроде приладился. В моем роду, небось, бессчётно бывших солдат. Но может, всё уладится?
– Бывших солдат не бывает, бывает «старый солдат». Но если без пафоса, то хотелось бы без насилия, но мы же не в американском боевике, с тошным хэппи-эндом после расплёсканной цистерны кетчупа.
– Почему же, я думаю, мы в Голливуде. Вот ты, например, блондинка.
– Перестань, у меня зубы не чищены. Будем молиться.
– Зачем?
– Ты меня не понимаешь?
– Да будем.
Пока ребята спорили, Анко сходил на берег речушки, где опустил в хладные воды несколько полосок разноцветной материи. Вернувшись, сообщил:
– Я буду просить разрешения подняться на перевал.
Алёна и Женя отошли в сторону. Анко достал мешочек из оленьей шкуры. Дальше из замшевой сумки он извлёк на свет бронзовый диск и надел его на грудь, следом – кусок медвежьей шкуры, которую он принялся старательно приглаживать, шепча:
– Солнце-мать! Твоим теплом нас согрей, питание твоим теплом нам дай! Откуда бы ни было приходящее зло, направь в другую сторону!
После он поднялся и, убрав всё в суму, вымолвил:
– Теперь можно и в путь.
Вскоре трэкол тронулся и натужно принялся карабкаться в сопку по едва заметной дороге, среди бурых камней.
– Где-то через час окажемся на перевале. Мчимся, как на чёрном «бумере». А вы пока отдыхайте.
– Хорош БМВ, а трясёт как на гусеничном тракторе! Вот помню, с одним знакомым олигархом катался с ветерком на «мерседесе», на разгоне, прямо аж в спинку сиденья вдавливало.
– Я бы отдал пять шкурок песца, чтобы посмотреть, как ваше БМВ здесь ползло бы брюхом в колее да по камням.
– Ребята, лучше смотрите по сторонам, найдём отца живым и здоровым, всё вам будет.
– И даже новая «бэха»? – спросил Анко.
– Прилетишь к нам в гости, покатаешься на «семёрке», вот тебе – зуб даю.
– Замётано. А откуда у вас такая дорогущая машина, Алёна?
– У нас? Ты что, у моего деда «Нива», а у Женьки жёлтый скутер. А «бэху» возьмём напрокат или одолжим у одного знакомого олигарха.
– Хорошо, обязательно покатаемся.
Трэкол натужил форсунки и забрался на Шаманский перевал. Закончился такой привычный пейзаж с невысокими сопками, которые разнообразили монотонные низменности. Ребята вышли из вездехода. За бортом оказалось прохладно, около нуля. Сзади остался Хараулахский хребет, пересекаемый тысячами ручьёв, и сотнями рек и речушек, тянувшийся от оставленного посёлка прямиком на юг, к отрогам горного массива. Впереди, далеко на юге виднелись снежные вершины безымянных гор, словно облитые сахарной глазурью. Там, в малоизвестной земле, на десятки километров раскинулись кряжи Верхоянского хребта, цепляясь за ленивые облака.
Алёна поёжилась и посмотрела на Анко.
– Как-то мне здесь очень тревожно. Что это за каменные столбы?
– Это сайбы, там спят Ледяные старики и их собаки. Я оставлю им подношения. А вы оденьтесь, а то ветер здесь постоянно, а потом, считай тысяча метров над уровнем моря. Посмотрите, кроме лишайников здесь ничего нет. Правда, когда начнём спускаться вниз, увидим среди песчаника первые деревья – лиственницы.
– Где же папин вездеход?
– Пока не видно, а может, старатели оказались «под мухой» и всё им привиделось?
– Женя, твои шутки неуместны.
Вид был удивительный. На десятки километров долина раскинулась перед взором, как на ладони титана. Анко вернулся от сайб, и троица молча рассматривала окрестности, но ничего похожего на сгоревший гусеничный транспортёр не заметила. Только с запада, со стороны великой реки спешили облака-фламинго.
– Надо немедля ехать, дорог каждый час.
– Да, Алёна, скоро здесь ляжет туман, и мы вообще ничего не увидим, поэтому спустимся вниз и заночуем, а с утра поищем жуковский вездеход.
– Надеюсь, ночью дежурить не будем, как в приключенческих фильмах? – робко спросил журналист.
– Хорошо напомнил! Будем, и я точно не первый, и так я весь день кручу баранку.
– Первой буду я, а ты, Женя, ложись спать прямо сейчас.
Спускаясь с облачной высоты, Анко залюбовался открывшимся видом. Глаза-озёра, полные до краёв влаги, не моргая гляделись в небеса, а вены-реки безмолвно гнали ртутную кровь в студёный океан. Парень думал о родной тундре, она представлялась ему живой и тёплой, даже в самую лютую зиму. Она могла гневаться – пургой и дождями, радоваться вместе со всем живым – солнышком, тосковать – туманами и изморозью. Юкагир в эти минуты явственно ощущал, как саднят шрамы от вездеходов, зудят лишаи свалок. Терпелива к своим нерадивым детишкам полуночная землица, но пришли времена заживлять оставленные рубцы.
Они спустились с перевала. Проводник укрыл вездеход среди останцев и редких лиственниц, и наконец-то заглушил мотор. Журналист давно сладко посапывал, подлетая на камнях и буераках. Алёна покормила водителя и, положив на колени «калашников», слушала безлюдную тишину. Припомнилась родная дедушкина сторожка, старая ель, прикрывающая ветвями половину крыши дома, ёжик.
Полярная ночь прошла спокойно. Только к утру надвинулся туман и накрыл команду среди камней. А на востоке солнце в хороводе поспешало по своей извечной стезе.
Алёна толкнула Женю, и он безропотно проснулся.
– Ох-хо-хо. Блин, здесь чистый воздух и я сплю сном младенца.
– Тихо, ты забыл – Анко отдыхает. Я теперь посплю, а как он проснётся, разбуди меня – я приготовлю завтрак. Если что-то услышишь подозрительное, сразу буди нас.
– Ладно, а я теперь буду думать о любви. По утрам хорошо размышлять о любви.
– О чём? Ты что, сумасшедший? Мы на краю света, у тебя в ногах автомат Калашникова, кака така любовь?
