Владимир Гергиевич Бугунов
Охота на Тесле
Я руководил пенной атакой сверху, а вниз меня так и не пустили.
Ну, а я прибыл туда когда в лифт грузили специального робота доставленного из столицы. По силе они кстати были равны. Но пена помогла. Она дезориентировала бунтаря и робот-спасатель застал его врасплох. Но даже после этого они так потоптались там, что восстанавливать больше нечего было.
Панков затушил сигарету.
– НИЧа перевезли потом в головной институт, до-вели до кондиции и по слухам он уже работает в программе по освоению Луны. Миделя отстранили от работы за использование тела, пусть и бывшего наркомана без разрешения соответствующих структур. Подземный секретный филиал прикрыли, а на его месте планируют разместить гаражи. У тебя нет гаража? Имеешь полное право на место в нём!
И офицеры зябко поёживаясь вернулись в гулкое наполненное музыкой кафе.
Алчность
Вечерний поезд лишь на три минуты притормозил у перрона родного городка и вскоре мигнул мне своими прощальными огнями. Этот поезд увозил с собой последнее, что меня связывало с воспоминаниями о недавней армейской жизни. Всё, поиграл в кошки-мышки с боевиками на Кавказе, схлопотал ранение в руку и хватит с меня.
Закинув дорожную сумку за плечи, я шёл знакомыми улочками и широко, во весь рот улыбался редким прохожим, попадавшимся навстречу. Некоторые из них, особенно женщины, улыбались в ответ, чувствуя – это возвращается в своё родное гнёздышко солдат. Уточняю – бывший солдат! Маме о своём ранении и приезде сообщать не стал. Чего зря её пугать. Да и не выношу слёз, мокрых поцелуев и прочих сюсю-мусю. Сюрприз так сюрприз!
Я чуть ли не бегом домчался до своей двухподъездной девятиэтажки. Проходя мимо соседнего входа в здание, я насторожился. Моих ушей коснулись стран-ные звуки. Словно по мешку с костями били колотуш-кой, а этот мешок ещё и глухо вскрикивал и причитал. В годы моей нежной юности тоже бывало, что и дрались, и ради спортивного интереса шапки с голов честных жителей нашего славного городка срывали. Правда, лично я шапки, подурачась над ошеломлёнными людьми, кидал обратно. Но знал и таких, кто этим промышлял профессионально. На всякий случай я замедлил шаги. Вижу, из неосвещённого подъезда двое парней одетых в чёрные кожаные куртки, волокут слабо трепыхающееся тело, а третий, бритоголовый качок увидев, что я остановился и смотрю в их сторону, крикнул с явной угрозой в голосе:
– Ты чё вылупился, служба? Вали отсюда!
Мне грубость никогда не нравилась. Ни в школе, когда учительница, схватив за ухо, возила меня носом по доске, доходчиво объясняя решение задачки. Ни в ВДВ, когда оборзевший сержант старший меня всего на год-два, корчил из себя генерала. Один из юнцов снова пару раз ударил пытающегося вырваться из его рук человека. Я не мог разглядеть кого они метелили, так как было уже темновато, да и парни загораживали обзор.
Мальчики, что же вы так, трое на одного?
Слушай, ты, урод, если не испаришься через секунду, то будем делать из тебя девочку.
Парни утробно заржали, оценив шутку бритоголового на все пять.
– Значит, я ошибся, назвав вас мальчиками. Ладно, гомики, секунда прошла, пора приниматься за работу.
Бритоголовый изумлённо переглянулся со своими подельниками, на всякий случай заставил сложиться пополам жертву ударом левой, и затем все трое молча, кинулись на меня. Ребятки, несмотря на свою испорченную юность, были крепкими и накачанными. Но они по своей молодости ещё наверняка нигде не служили, тем более в десантуре. Не мотали километ-ры маршбросков с полной выкладкой в любое время дня и года, не тягали тонны железа в спортзале и не рубились до крови и синяков в рукопашном бою це-лых пять лет жизни, которой всё это время жил я.
Когда последний, самый неугомонный наглец соизволил прилечь рядом с двумя остальными, я подошёл к их жертве, с трудом распрямляющейся на непослушных ногах. Его лицо находилось в тени, но было видно, как улыбка выбелила зубы от уха до уха..
– Таран, это ты?!
Странно, но его голос не показался мне знакомым. Меня до армии пацаны действительно звали Тараном. Во-первых, я человек сам по себе упрямый, таранного типа, во-вторых, у меня и фамилия соответствующая – Таранов. А этот парень, видимо, живёт в соседнем подъезде, мало ли, может, и пересекались где с ним. Но повернув парня лицом к уличному фонарю, я с трудом, но узнал его. Это был Игорь Вайтенберг. Мы с ним вместе заканчивали одну школу, правда, учились в параллельных классах. Игорь опасливо покосился на поверженных отморозков.
– Ты на эту шушеру внимания не обращай, они ещё минут несколько полежат здесь, отдохнут, а там, флаг им в руки. Пошли, мой школьный сотоварищ!
– Куда? – Игорёк глупо ухмыльнулся и тут же скривился от боли в разбитых губах. Я подхватил с земли свою сумку и потащил его к подъезду.
– Провожу тебя до дверей родного очага, сдам в руки родичей, а потом побегу домой, мама ещё спать не легла. Вон, видишь, на кухне свет горит.
Вайтенберг проследил за моим взглядом.
– Я видел твою маму совсем недавно. Она говорила, что идёт в ночь на дежурство. Теперь глупая улыбка застыла на моём лице.
Не понял. А кто же там без неё хозяйничает?.
Игорь простодушно пожал плечами.
– Я думал, что ты знаешь об этом. Она же полгода назад сошлась с одним вдовцом, так что хозяйничает там, очевидно, твой отчим.
Для меня его откровение было холоднее ледяного душа на разомлевшее тело. После смерти отца прошло семь лет, и я свыкся с мыслью, что на всём белом свете только мы с мамой были самыми родными и люби-мыми и третий в нашей компании был явно лишним. Выходит тот, сидящий сейчас на кухне на моём стуле, за моим столом, стал ей роднее и ближе… Обида оглушила меня и материализовалась колючим комом в горле. Глянув ещё раз на родное окно, я решительно потащил Вайтенберга в его подъезд, игнорируя шипение и угрозы уползающих в тень сопляков.
Открыв входную дверь, Игорь глухо обронил:
– Осторожнее. Тут где-то табуретка со спичками и свечкой. Сейчас зажгу. Понимаешь, – он смущённо откашлялся, – у меня за неуплату электропроводку обрезали. А те трое не зря меня поджидали в подво-ротне. Месяц назад у Толика, ну того, бритоголового, я занял сто рублей, а вовремя отдать не смог. Меня поставили на «счётчик», и теперь я ему должен уже три тысячи. Вот только нечем мне с ним расплачиваться. Сам видишь – живу при свечах, как средневековый алхимик. Так что, как говорили древние, festina lente – поспешай медленно, иначе споткнёшься о что-нибудь.
– Воду-то ещё не отключили? – пробурчал я, заглядывая в ванную и пропуская мимо ушей его невнятное бормотанье.
Теперь я точно вспомнил, что в ранние школьные годы мне пришлось пару раз к нему заходить. Помню, что в правой нише прихожей стояло красивое ста-ринное трюмо, а в левой блестел чёрным лаком гардеробный шкаф до самого потолка. Но в неверном свете свечи в руках Игорька я увидел там лишь голые стены. Хрустальной люстры с витиеватыми висюльками под потолком тоже не просматривалось. Вайтенберг хмуро проследил за моим красноречивым взглядом.
Вот здесь вбиты гвозди вместо вешалки. Снимай, что хочешь снять, но имей в виду, отопление ещё не дали, так что греюсь я от газовой горелки на кухне, благо, что газ ещё не отключили.
А что, и его собираются вырубить?
Если к концу этой недели не погашу долги, вырубят. Да сейчас такое у каждого второго, просто ты поотвык от нашей зачморенной гражданской жизни. Заводы-институты и прочие фабрики-гаврики накрылись медным тазом, работать негде. Вокруг сплошной купи-продай, а из меня торгаш так и не вышел, вот и…
Слушай, я никак не врублюсь, что тут у тебя про-исходит, неужели у твоих далеко не бедных предков денежки закончились, раз долги за свет-газ набежали? Или ты травушкой-муравушкой увлёкся, да всё вынес из дома на продажу?
Я чувствовал, что несу несусветную чушь. Что тут совсем не то. Но раз меня обидели, мог же и я позволить себе на ком-то отыграться?
– Проходи на кухню, – сухо и куда-то в сторону отве-тил Игорь. Он открыл и почти сразу же закрыл кухон-ный буфет, – извини, но у меня в запасе только пяток яиц для глазуньи. К сожалению, большего предло-жить не смогу.
– Оставь ты свои яйца в покое, – скаламбурил я и вернулся из прихожей с объёмистой дорожной сумкой. Вскоре на столе появилась целая гора продуктов. В довершение всего я крутанул в руках пузатую бутылку армянского коньяка, – поскольку дома меня не очень-то и ждут, давай дёрнем по-маленькой, за встречу!
Через час я уже знал, что два года назад родители Игорька улетели в гости к сестре его матери на ис-торическую родину, но во время одного из обстрелов со стороны Газы мать и отец погибли, а сестра матери отделалась лишь лёгким испугом. Узнал так же, что он с отличием закончил один из престижных университетов столицы. В свою очередь и я ему таким же заплетающимся языком поведал, что побывал на «курортах» чуть ли не в дюжине афроазиатских стран, в Сербии и, естественно на родном Кавказа.
Сытно икнув, Игорёк тяжело отвалился от стола, и осоловело, взглянул на шикарные объедки: не-доеденная красная икра во вскрытой банке, куски балыка осетра, россыпь кизила в сахарном кляре, грозди слегка помятого в дороге мурвета. Сфокуси-ровав взгляд на моём третьем глазе, он пролепетал:
– Вадим, Ты что новый русский или бандит?.
Я рассмеялся и небрежно отмахнулся.
– Нет, дорогой мой товарищ еврей, я просто русский. Могу же я пошиковать на своё кровно заработанное выходное пособие?
Уловив недоверчивое выражение на лице Вайтенберга, я усмехнулся.
– Считай, что я в каком-то смысле везунчик. Мне, как раненому в боестолкновении, после увольнения со службы всё оплатили по полной схеме. А вот те ребята, что парились там же, где и я, но, к их «несчастью», остались живыми и здоровыми, до сих пор своё получить не могут. Да ещё разная штабная сволочь с их кровных свой процент требуют.
Веки помимо воли закрывались сами собой. Нестерпимо хотелось спать.
– Ладно, давай-ка баиньки, а завтра утрясём твои жековские проблемы, но… – я картинно прижал ладони к груди, – не выгоняй сирого и убогого в ночь, не откажи ближнему своему в крове над головой.
Игорёк пьяненько захихикал.
– Да с радостью и хоть навсегда!
Мой разомлевший от непривычной сытости друг-товарищ тоже с трудом разлеплял закрывающиеся глаза и всё норовил использовать моё широкое плечо вместо подушки…
Утром я всё-таки забежал к себе домой. Мама уже пришла с ночного дежурства, а отчим ушёл на работу. Мама виновато прятала глаза, не зная с чего начать.
– Да ладно, мамуль. Я всё и так знаю. Женилась, то есть вышла замуж, ну и ладно, живите, я мешать вам не буду.
За ночь я, конечно, перегорел, прежняя злость улетучилась. В конце-концов должна же быть у неё своя личная жизнь? И будь я хоть трижды сыном, не мне её учить, как жить.
– Мам, я у Игоря Вайтенберга остановился. Потом ещё поговорим, а сейчас мне нужно в город, по делам.
Свет электрики подключили после обеда следую-щего дня. Газ, вода, отопление… Господи, никогда не думал, что квартира может обходиться так дорого. Игорёк, как собачка на верёвочке, таскался за мной по всем магазинам-бутикам. Из мебели у него был только продавленный и уже не раскладывающийся диван эпохи «нэпа» и одно облезшее кресло в ближней от кухни комнате. Другая комната была постоянно закрыта и что там было, я не знал, полагая, что хозяин, если захочет, сам объяснит что там и как.
Выкинули на помойку старый хлам. Завезли новую кровать с шикарным пружинящим матрасом, диван с расцветкой, отливающей сталью, а к нему два кресла в тон, да ещё высокий торшер с мягким зелёным светом. По ходу Игорь рассказал, что всю родительскую антикварную мебель и обнаруженные в квартире драгоценности пришлось no-дешёвке продать, чтобы достойно захоронить прах родителей здесь, на родине, так как тётя, на той, исторической родине, почему-то враз прикинулась бедной овечкой и ничем ему не помогла.
Ты б женился, Игорёк, а то как-то невесело живёшь.
Советчик нашёлся. Ты ведь сам холостяк. А что до меня… Понимаешь, Вадик, есть такое дело, которое, можно сказать, стало делом всей моей жизни.
Так уж и всей, – с иронией заметил я.
Именно так. Вот ответь мне, Таран, ты алчный человек?
Нет, я помнил, что Игорь школу закончил с золотой медалью, что его после блестящей учёбы в университете с руками и ногами хотел забрать Бостонский институт каких-то там наук, но чтобы вот так без всякого перехода, на философскую тему переключиться?! Впрочем, у вундеркиндов, видимо, мысли всегда в разные стороны скачут.
В смысле, жадный?
Ну, можно и так сказать. Так вот, я сам за тебя отвечу – ты не алчный человек. Вот там, как ты говоришь, на моей исторической родине гость никогда не придёт со своей выпивкой и закуской. Понимаешь, ни-ког-да! И хозяйка, разве что в большой семейный или религиозный праздник накроет более менее приличный стол, за которым тебе в лучшем случае не дадут умереть с голода. Но не в этом, конечно, признак алчности. Это, скорее всего бережливость, ну может, немного и жадность. Только у нас в России, даже в наши непростые времена, можно с одинаковым успехом умереть от холода-голода под забором или от перепити-переедания за столом, причём хоть дома, хоть в гостях. У нас здесь, друг мой, резьба по жизни другая. Если у них там, – он ткнул пальцем в окно, – правая, то у нас обязательно левая.
Ты к чему клонишь, философ? – я закрутил послед-ний шуруп крепления новой вешалки в коридорной нише.
Я не философ, а учёный-генетик и, между прочим, уже известный учёный. Но кому сейчас нужны мои знания и умения? Ещё, будучи в аспирантуре я рабо-тал над одной темой…
Он нервно передёрнул плечами и перешёл на шёпот.
Мне удалось… – Вайтенберг, словно испугавшись своих слов, немигающее посмотрел мне в глаза, – мне удалось определить и разложить по полочкам ген алчности, понимаешь?
Это мне, господин учёный, мало о чём говорит. Нет, не подумай, что я такой уж тёмный и забитый. Слышал я, конечно, и про опыты с клонированием, и про стволовые клетки, но если честно, для меня это такая лабуда…
Нет, Вадик, нет! Это не лабуда. Это, если хочешь знать – оружие, страшное оружие!
Он вдруг набычился, исподлобья посмотрел на меня, покачал головой и отвернулся. Я еле расслы-шал его невразумительный шёпот.
– Нет, рано, пока ещё рано говорить об этом с тобой.
От такого перехода предательски дрогнула рука, и я едва не уронил верхнюю полку вешалки не попав на шурупы крепления.
– Ну, конечно! О чём можно говорить с таким балбесом, как я! Игорь сунул мне в руки сорвавшийся конец полки.
– Просто я ещё не уверен, кем ты станешь, другом или врагом, когда я тебе кое-что расскажу и покажу. Извини, но мы не виделись с тобой столько лет…
Да уж, наверное, все пять, а то и шесть. Вайтен-берг задумчиво потёр переносицу.
А знаешь, Вадим, мне сейчас, кроме тебя, и некому доверить свою тайну.
Не государственную, надеюсь, – съязвил я.
– Бери круче. Она выше рангом. Это мировая, общечеловеческая тайна. А она состоит в том, что я невольно запустил в действие механизм рас-пространения вируса антиалчности.
Он снова яростно потёр переносицу.
– Ты вот назвал меня философом. А тут и без философии всё ясно как в божий день Мир летит в тартарары. Гибнет во лжи, раз-врате, скверне и алчности. Вот я – еврей. Не открою тебе секрета, что пока вы, русские, надрывая пупки, строили ваш социализм в отдельно взятой стране, да ещё отбирали хлеб насущный у своих полуголодных работяг для прокорма халявщиков по всему миру, не все, но многие евреи за это время построили коммунизм в своих отдельно взятых жилищах и стали де-факто миллионерами. А в девяностые, после развала СССР они в одночасье стали миллиардерами, скупив всё и вся на корню. Да и партийная элита от них не отстала. В результате, народ на просторах богатейшей страны мира стал чуть ли не самым нищим. Для меня стало откровением и неоспоримым фактом то, что некоторые мои соплеменники ведут себя на земле политой русской кровью, как захватчики. Они идут по трупам, не жа-леют ни старых, ни малых. В них вселился бес алч-ности и погоняет: хватай всё подряд и в торбу, в торбу свою бездонную…
– Ты что, хитон Христа на себя хочешь при-мерить? Или переволновался с голодухи?
Игорь мрачно усмехнулся, подошёл к запертой двери второй комнаты, открыл её и жестом пригласил войти. То, что я увидел с порога, меня откровенно гово-ря, озадачило. Большая затемнённая толстыми што-рами комната напоминала одновременно пилотскую кабину «боинга», прачечную с её автоклавами и кабинет нашей биологички с большим, нет, очень большим микроскопом.
Не скрою, я удивлён. Это что, твоя стартовая площадка в мир безоблачного будущего?
Это лаборатория. Всего лишь домашняя лабо-ратория, – парировал он.
Вайтенберг прошёлся по комнате, любовно по-глаживая бока пузатых автоклавов, полки с реак-тивами, ребристую стойку микроскопа.
– Ещё при жизни родителей и, разумеется, при их финансовой поддержке, мне удалось кое-что прикупить, кое-что прихватизировать из разграблен-ных лабораторий закрывающихся институтов.
Я равнодушно пожал плечами.
Что-то мертвечиной пахнет. Ничего не жужжит, не мигает, не подаёт признаков разумной деятельности.
Верно подметил, наблюдательный ты мой. Пока все системы отключены. На сегодняшний день я нашёл то, что искал. Но увлёкшись своей идеей, я, кажется, не просчитал все варианты последствий реализации своего открытия и, что страшнее всего, не учёл, что во время опытов могла вкрасться элементарная, незаметная, но чудовищная ошибка.
Друг мой, нельзя ли расшифровать твои шарады и перевести их на доступный язык понятный таким неучам, как я.
Ты вот всё иронизируешь. Интересно, что ты скажешь, когда поймёшь, что моё открытие букваль-но взорвёт весь мир изнутри!
Эти слова показались мне настолько пафосными и несоответствующими его сегодняшнему бедствен-ному положению, что у меня уже готова была сорвать-ся с языка очередная смешинка. Почувствовав мой настрой, Игорь потащил меня вглубь комнаты.
Ты жаждешь объяснений? Хорошо. Садись в это кресло, а я уж тут пристроюсь. Он взгромоздил свой тощий зад на краешек лабораторного стола.
Ну вот. А теперь соблаговоли меня выслушать…
Соблагобла… тьфу… ты меня притомил. Давай уж о своём насущном.
– Внимай же, отрок. Вот ты сегодня упомянул о жадности. Я же говорил об алчности.
Вроде бы одно и тоже, да не совсем. Ну, например, приходит сосед к соседу и просит одолжить ему пару стульев. Гости, мол, пришли, а посадочных мест не хватило. А сосед ему – не дам и всё тут. И неважно, по какой причине отказал. В общем, пожадничал сосед. Или другой случай. Приходят мальцы к дому на рождество колядки пропеть. Раз, другой, третий спели, а хозяйка выскочила на порог и прогнала их ни с чем. Тоже пожадничала дать конфеток-печенья детишкам. Но с другой стороны и в первом и во втором случаях и сосед, и ребятня остались, что называется, при своих интересах. Не приобрели, но и не потеряли ничего, разве что обиду с собой унесли, морально пострадав от жадности этих людей. Просто жадный, прижимистый человек так устроен, понимаешь? Он может и не возьмёт никогда чужого, но и своим ни с кем не поделится. А вот алчность… Тебе приходилось наблюдать хоть разок, как кормят удава?
В нашем городке, сам знаешь зоопарка отродясь не было, а в столичных мне недосуг было побывать.
Так вот, я тебе эту процедуру могу вкратце об-рисовать. У этих гадов ползучих туловище толстое-претолстое, а головка по сравнению с ним маленькая-премаленькая. Но вот запускают к нему в клетку кролика, который огромный по сравнении, с головой удава. А этот гад хвать его в свою пасть и кролик медленно, но верно исчезает в словно резиновой пасти. Так и с алчными людьми. Казалось бы, есть у человека всё: виллы-квартиры, дачи-бассейны, за воды-пароходы, целый парк крутых машин, гарем из любовниц. Но ему и этого мало. Жена или любовница захотели, чтобы у них было то, чего нет у подруги или соперницы. И муж-любовник из кожи вон лезет, идёт на обман, казнокрадство, взятки берёт напропалую, плетёт сеть финансовых махинаций, устраняет конкурентов, закатывая их в асфальт, но добывает заветное и при этом сам часто испытывает кайф от своей крутизны. Или вот из другой области. Один из воротил теневого бизнеса узнаёт, что его брат, за-нимающийся подобным бизнесом, облажался и вот-вот обанкротится. И надо-то чуть-чуть подтолкнуть его к этому. И он его подталкивает, банкротит и скупает весь его бизнес за копейки, при этом выставляя себя в глазах бедолаги надёжным «другом», чуть опоздав-шим подставить своё плечо. Соперник отправляется либо на нары, либо на кладбище, либо в дурдом, а «победитель» уже высматривает новую жертву. Пото-му что алчный человек никогда не останавливается на достигнутом. Он по своей природе ближайший родственник алкоману, наркоману или игроману – те ведь тоже не способны остановиться сами, по своей воле. Это болезнь, понимаешь?
– Слушай, профессор, ты к чему клонишь?
– Да всё к тому же, Таран. Есть люди, которые за свою сознательную жизнь гвоздя ржавого не присвоили, потому что для них воровать – стыдоба. А есть такие, и их сейчас становится всё больше и больше, что всю свою жизнь проводят в поисках того что плохо лежит. И богатеют. И насмехаются над первыми. И чем наглее они действуют, тем богаче становятся! В школе нас чему учили? Если в одном сообщающемся сосуде прибывает, то в другом, убывает. Значит?
– Ёжику понятно. Беднеет твой первый. И что? Так всегда было, так есть и так будет. Как там в библии? Кесарю кесарево… Ты не отвлекайся. Причём здесь мировой взрыв и твоё сверхсекретное оружие?
– Дело в том, Вадик, что учёные, в том числе и наши, уже добрались до расшифровки многих генов человека. По крайней мере, научно уста-новлено назначение нескольких десятков генов из тридцати тысяч. Вот есть, например, гены, отвечающие за цвет глаз, цвет кожи, количество зубов и так далее. А мне удалось обнаружить и полностью расшифровать ген алчности!
– Прямо как в анекдоте: «Человек от человека отличается не только набором генов, но и набором евро, долларов и йенов». Ты молодец. Я тебя поздравляю. Дальше что с того?
Глаза Игоря округлились и стали похожи на окуляры его микроскопа. Скорее всего, он в этот момент меня уже не видел, паря где-то в своих воспоминаниях.
– Два года назад я тоже мог полететь в Израиль со своими родителями. Но не полетел. Тогда я вплотную подошёл к разгадке этого гена. Я даже провожать их в аэропорт не поехал, потому что ни на минуту, ни на секунду не мог оторваться от этого стола, – он хлопнул ладонью по столешнице, – пусть они там, на небесах простят меня за это. Понимаешь, поездка была бы для меня пыткой, трагедией, нет, не в смысле моей возможной гибели вместе с ними, а в том, что я просто не мог прервать опыты тогда, когда всё стало получаться. А чуть больше месяца назад я получил штамм вируса антиалчности. Оставалось проверить его эффективность на практике. Короче, мне нужен был соответствующий человеческий материал. Однажды вечером я вышел на улицу проветриться. От постоянного напряга болела голова, я долго не мог заснуть. Иду по улице, смотрю, недалеко от меня притормаживает микроавтобус. Из него вышло несколько проституток. Из кабины появилась смазливая и не старая ещё женщина, как я потом узнал, их «мамка», сутенёрша. Одной девчонке она что-то прошептала на ушко и та весело заржала на всю улицу. А другой, которая, видимо что-то не то сказала от всей души залепила пощёчину. И тут у меня словно что-то в мозгу щёлкнуло. Я ведь…
Игорь замялся.
– Словом, до того дня у меня не было ни одной женщины, ну, сам понимаешь в каком смысле. Всё как-то не до них было. Да и вообще я на это дело робким был…
– Да ладно, наверстаешь ещё. Зато в старости теперешних молодых развратников за пояс заткнёшь, – ободряюще подмигнул я ему.
– Ты дослушай. Поймал я такси и следом за сутенёршей в погоню. Проследил, где она живёт и, немного погодя, прихожу к ней. Так, мол, и так. Девственник я, помогите избавиться от юношеских комплексов, ну и прочее сюсю-мусю ей толкаю. А она:
– А вы располагаете необходимыми средствами?
И скептически осмотрела мой прикид: потёртые и вытянутые на коленках джинсы, выцветшая футболка, стоптанные кроссовки.
Мои девочки одни из самых лучших в нашем городе и их услуги для весьма не бедных людей.
– Не беспокойтесь, – говорю, – я в средствах не стеснён. Но понимаете, девочки для моего запущенного случая пока терра инкогнито. Вот если бы вы согласились научить меня азам любви, хотя бы на первых порах…
– Ну что вы, – зажеманилась сутенёрша, я уже не совсем в форме, да и э-э, ваше обучение, если на то пошло, будет стоить в два, – она вдруг сморщила лобик, – нет в три раза дороже. Всё-таки я классом повыше, чем мои ещё совсем зелёные девочки.
– Я согласен на любые ваши условия по оплате. Более того, если в результате наших занятий моя закомплексованность растает, как утренний туман, я сверху положу ещё по сотне баксов за каждый сеанс, э-э, обучения.
Её даже в краску бросило от моего заманчивого предложения. Похоже, она уже умножила и сложила в стопочку воображаемые баксы, которые лох вроде меня готов был отдать за рутинное для неё дело. Плечиками для вида подёргала, повздыхала. Потом оценивающе отренгенила мои физические составляющие и как бы нехотя, со снисходительностью богини, согласилась.
– Только, Аза Эрнестовна, Азочка, – пошёл я на полное сближение, – на первых порах я бы хотел, чтобы обучение проходило в знакомой мне обстановке, то есть у меня дома.
Она после этих слов сразу насторожилась и даже несколько отодвинулась от меня. Её глаза сузились, рот сжался до еле различимого бутончика розы. Подумала, видно, а не маньяк ли перед ней, не извращенец ли отпетый. Я давай ручками махать.
– Нет-нет, Аза, вы уж не подумайте чего-нибудь плохого. Я действительно очень стеснительный человек. Если желаете, вы можете подстраховаться и прийти с подругой, или хоть с двумя, лишь бы они нам не мешали. Поверьте, я не маньяк, не упырь, а действительно до крайности закомплексованный парень, алчущий знаний о любви. Треть оговоренной суммы я готов оплатить сейчас, авансом.
Последний аргумент её сразил наповал. Она теперь смотрела на стопку баксов, а не на меня. На следующий день минута в минуту она пришла одна, в такой знаешь, лёгкой, невесомой, почти прозрачной блузке, с распущенными волосами ниже плеч, в меру увешанная бижутерией, со слегка напомаженным лицом и сверкающей улыбкой.
На лице Вайтенберга тоже закрасовалась улыбка.
– Ну, в общем лёгкое вино, символическая закуска, конфетки-шоколадки… И действительно была безумная ночь при свечах…
Я, пока он всё это рассказывал, несколько раз подавлял невольную зевоту и Игорь, поняв, что меня он ничем пока не удивил, затараторил дальше.
В общем, первый вечер прошёл на высшем уровне. Я расплатился с ней по полной программе и договорился о дне проведения следующего «урока»…
– Ты давай сразу с того урока, где началось практическое воплощение твоей идеи, а то уже первый час ночи. Спать хочется!
Игорь озадаченно взглянул на циферблат наручных часов и кивнул головой.
– В следующий раз во время наших любовных игр я начал расчёсывать её шикарные волосы и несколько из них, припрятал. На следующий день я знал всё о иерархии её генного набора. Нет, не зря я выбрал именно сутенёршу. У Азы ген алчности просто неистовствовал. Вот у тебя он наверняка в рудиментарном состоянии…
Игорёк, ты покороче можешь?
– Ну, хорошо, хорошо. Я подмешал штамм изобретённого мной вируса антигена ей в кофе. По моим расчётам этот штамм должен был лишь угнетать, ослаблять действие базового гена. Такая коррекция, грубо говоря, подавляла бы алчность, её неистребимую склонность к наживе, сделала бы её нормальной бабой…
– Что-то не срослось, я правильно тебя понял?
Вайтенберг мрачно усмехнулся, соскочил со стола и несколько раз нервно прошёлся по проходу.
– Да не маячь ты. Ну, переборщил или недрборщил чего-то, делов-то!
– Вадик, ты даже представить себе не можешь, что я натворил. Игорь, как-то по-детски, с полной потерянностью в голосе выдохнул.
– Всё ведь хотелось успеть сделать. Я одновремен-но работал ещё над одной темой. Занимался поиском расположения в человеческом мозге точек, отвечаю-щих за алчность. Работал, как вол, не замечая, день или ночь на дворе. Иногда сутки напролёт крошки в рот не брал.
И вот теперь припоминаю, что два или три раза терял сознание прямо за лабораторным столом из-за голодухи. Систему координат этих точек я разработал, продолжал заниматься технологией воздействия на них. Но по запарке или при очередном обмороке на одном из важных этапов эти опыты каким-то образом пересеклись…
– Ну и бог с ними, что пересеклись. Что ты всполошился? Кому от этого стало плохо, у кого головке стало «бобо»?
Учёный медленно вынул из папки, лежащей рядом с ним, сложенную вдвое газету и, развернув её на нужном месте, сунул мне под нос.
– Читай!
От этого короткого слова произнесённого загробным голосом с замогильным акцентом, повеяло вселенским холодом. Заметка была короткой и находилась в рубрике «Курьёзы».
– «…недавно произошёл забавный и даже можно сказать таинственный случай с заправилой игорного бизнеса нашего славного городка, миллионером Дмитрием Е. В течение последней недели его не малый, под два метра рост уменьшился сразу на двадцать сантиметров. При этом сам Дмитрий пожаловался, что у него уменьшился и размер стопы и теперь ему придётся выбросить или поменять почти восемьдесят пар первоклассной обуви от лучших зарубежных производителей…»
Теперь ты понимаешь?! – свистящим дисконтом прошипел Вайтенберг.
Да мало ли что. Может у этого мордоворота аппетит испортился. Или бизнес не пошёл, вот он и начал худеть, – лениво обронил я.
А вот и не угадал. Мне удалось выяснить другое. Дмитрий Е. – это Егоркин, давний любовник Азы Лепной.
Я изобразил на лице удивление, смешанное с лёгким недопониманием. Игорь же недовольно поморщился.
Только не делай вид, что не врубился. Да, речь идёт о той самой сутенёрше. Кстати, она вообще перестала показываться на людях и скорее всего с ней происходит нечто подобное.
Да мало ли что с ней происходит. Может она на африканскую диету подсела, вот попа и сиськи начали усыхать, а она запаниковала.
Вайтенберг возмущённо фыркнув, замахал руками.
– Да как ты не понимаешь! Вирус, попавший в неё, не должен был её покидать! Он строго индивидуален и может существовать в организме только с определённым набором хромосом.
Он снова, как челнок на ткацком станке, забегал по узкому проходу. Внезапно остановившись он еле прошептал, скорее всего, обращаясь не ко мне, а к самому себе.
