Владимир Фёдорович Власов
Волшебная флейта
– Я опять перестаю тебя понимать, – воскликнул я в отчаянии.
– Это ничего, потерпи, – сказал он, – сейчас я перехожу от теории к практике. Из всего мною сказанного, ты, наверняка, понял, что я, открыв четвёртое измерение, посмотрел на так называемое Абсолютное пространство ни кантианским, а своим собственным взглядом и окрестил его для себя «Иным миром». После этого я занялся практикой и стал пытаться найти тот мир, как бы пощупать его вещественную часть. И знаешь, что мне помогло это сделать?
– Даже не догадываюсь,– ответил я.
– Мне помогли сделать это открытие последние исследования наших астрономов, пытающихся понять законы Вселенной. Как ты знаешь в середине ХХ-го века они пришли к парадоксальному выводу, что в звёздах нет вообще никакого источника энергии. Звёзды горят, излучая тепло и свет, за счёт заимствования энергии извне, как своего рода зеркала или экраны отражения. Конечно, зеркалами их назвать слишком примитивно, но как говорил физик Клазиус в середине ХIХ века: «Теплота не способна сама собой переходить от более холодного тела к более тёплому». Это его утверждение, вроде бы очевидное, тем не менее, вызвало бурю протестов со стороны Тимирязева, Столетова, Вернадского и Циолковского. Как так, говорили они, выключенная лампочка гаснет и становится всё более холодной, и никто не видел, чтобы она, забирая тепло и энергию из окружающего пространства, вдруг загоралась и начинала нагреваться. Из этого следовало, что все тела самопроизвольно охлаждаются, теряя свою энергию, в том числе и звёзды. В результате чего Вселенная может погаснуть и наступит конец света.
– Ты меня пугаешь, – сказал я.
– Многие умы пытались разгадать загадку, почему звёзды светят, – не обращая на мои слова, продолжал говорить Василий Антонович. – В конце ХIХ века Гельмгольц и Кельвин разработали теорию о том, что звёзды являются огромными сгустками газа. Сжимаясь под действиями гравитации, они нагреваются до миллионов градусов и обогревают Вселенную. Но по их теории получалось бы, что наше Солнце отдало бы всё своё тепло задолго до проявления жизни на Земле. Затем были теории ядерных и термоядерных реакторов, но все они оказались несостоятельными, потому что эксперименты и расчёты показали, что температура внутри Солнца гораздо меньше той, что требуется для поддержания термоядерной реакции. Получается, что недостающую энергию звёзды берут из окружающего пространства. Но как они это делают?
Задал вопрос Василий Антонович и погрузился в молчание.
– Ты меня об этом спрашиваешь? – заёрзал я на стуле и подал свой голос. – Ты хочешь, чтобы я тебе это сказал?
Василий Антонович рассмеялся и ответил:
– Скажи, если можешь.
Я только развёл руками.
В это время я ощутил болезненный щелчок в лоб. Как будто Василий Антонович, дурачась, подобно озорному школьнику, поставил мне шелбан, как это обычно делают сверстники в школах. Я не знал, как отреагировать на это действие и промолчал. Василий Антонович тоже ничего не сказал мне.
– Так вот, – продолжил он, – само по себе пространство не может быть источником энергии. Для этого оно достаточно пассивно. Но пространство неотделимо от времени и вместе с ним составляет единый уникум. А само время есть, не что иное, как двигатель, который вырабатывает энергию. Поток времени – это гигантская сила, и она подчиняется закону сохранения энергии. В природе всё закольцовано. Я это понял. Истраченная энергия через поток времени возвращается к звёздам и заряжает их вновь энергией. Так же как на земле происходит круговорот воды в природе, так и в Космосе происходит круговорот энергии в природе. Здесь нет никакой мистики или загадки. Время, замыкаясь на вечность, регулирует все наши процессы. Вглядываясь во Вселенную, мы наблюдаем работу вечного двигателя – Perpetuum mobile.
– Но как это происходит? – удивился я.
– Механизмы всего этого нам пока ещё не известны, – сказал он, – правда, есть некоторые предположения. Я не хочу терять время, объясняя тебе все связанные с этим феноменом теории, выдвинутые наукой. Расскажу тебе лишь о своём открытии, которое, скажу тебе с гордостью, ставит меня в один ряд с Кантом, Гегелем, Эйнштейном, а, может быть, и чуть выше их. Несколько лет назад я заинтересовался всеми этими проблемами и, используя модель звезды, попытался создать некий нейтральный сверхпроводимый материал, способный привлекать к себе или выловить из космоса энергию, нечто вроде аккумулятора космической энергии. Я надеялся создать нечто похожее на шаровую молнию, которую можно было бы использовать как источник энергии в народном хозяйстве. Правда, я знал об опасности этого эксперимента, потому что мне удалось прочитать некоторые секретные материалы международного агентства НАСА, в которых говорилось об эксперименте, проводимом в Японии. Там учёные установили возле старых высоких деревьев электронные ловушки, в которые хлынула энергия из антимира, и чуть было не привела нашу землю к катастрофе. Если бы не помощь двух буддистских монахов, вернее, трёх мудрецов Будды, Моисея и Иисуса, то наш мир уже сейчас прекратил бы своё существование. Все материалы были засекречены, а на работы по привлечению потусторонней энергии был наложен строгий запрет для учёных всего мира. Поэтому, ты понимаешь, почему я работал втайне от всех.
– Понимаю, – ответил я, потирая ушибленное место на лбу.
– Так вот, – продолжил он, – посредством химических превращений я нашёл такой сверхпроводимый нейтральный материал, который напитывается энергией извне. Но к моему удивлению, эта масса стала вбирать в себя ни какую-нибудь там известную мне энергию, а …
Он замялся, как бы подбирая точное выражение тому, что он хотел сказать.
– …а нечто такое, что можно сравнить с живой энергией, неким невидимым биополем, над происхождением которого я до сих пор ломаю голову. Я не знаю, откуда берётся эта живая энергия, и как она преобразуется в этой массе, но вот результаты, которые я получил, не очень утешительные.
– Почему? – спросил я, затаив дыхание.
– Дело в том, что ситуация выбивается из-под контроля, и я не знаю, что делать дальше.
– Так что же ты создал такое? – в ужасе спросил я.
– Это нечто подобия шариков. Кстати, они сами принимают для себя оптимальные размеры и формы из той массы, которую мне удалось приготовить. На вид они похожи на шарики из хрусталя. Свободно перемещаются в пространстве. Могут говорить, смеяться и проявлять разные человеческие эмоции.
– Так значит, тот колобок, который мне дал подержать нищий в сквере, является продуктом твоей научной деятельности? – спросил я, приходя ещё в больший ужас.
– Да, – ответил он. – Дело в том, что около четырехсот шаров вылетело в открытую форточку, когда ночью непроизвольно сам открылся холодильник.
– И сколько же у тебя этих шаров?
– Уже более двух тысяч. Но они продолжают размножаться, отделяя от себя часть созданной мною массы. Неделю назад они попросили меня увеличить производство массы, но я им сказал, что у меня нет денег для покупки нужных для этого ингредиентов. И знаешь, что они сделали?
– Что? – обалдело спросил я, не совсем врубаясь в то, что он мне говорил.
– Мне трудно об этом говорить. Но они ограбили банк.
– Как ограбили? – воскликнул я, подпрыгнув на стуле.
– Позавчера двое бродяг принесли мне в лабораторию несколько сумок, набитых деньгами. Я сразу понял, что эти бродяги невменяемы. Они оставили у меня в кабинете эти сумки и, ничего не говоря, ушли.
– И что? Эти деньги сейчас находятся у тебя?
– Да, – ответил он взволнованно, – они стоят в углу, и я не знаю, что с ними делать.
– Но из-за этих денег погибли люди, – вымолвил я, – правда, эти люди – бандиты, и рано или поздно они всё равно бы поплатились жизнью за свои преступления, но всё равно…
– Но что ты травишь мне душу! – расстроено воскликнул Василий Антонович. – Я и так не нахожу себе места.
– Извини, – сказал я. – Но на меня всё это произвело такое впечатление, что я сам не знаю, что говорю. Кстати, когда я летел вместе с моим Красавчиком над городом, то видел, как эти двое бродяг грабили банк.
– Я думаю, что они даже не сознавали, что делают, – заметил учитель, – эти шары явно контролировали их сознание. А сейчас я даже не знаю, что делать с этими деньгами. Вернуть их в банк я не могу, потому что там спросят, как они ко мне попали. Что я им скажу?
– Да, – кивнул я головой, – ситуация, хуже не придумаешь. А где они сейчас, эти шары?
– Часть их закрыта в холодильники, а часть летает по лаборатории.
– А, понимаю, – заметил я, потрогав на лбу шишку, – это, значит, один из них мне только что отвесил щелчок.
– Ну, не я же, – сердито буркнул Василий Антонович.
– А почему они летают? – спросил я.
– Не хотят сидеть в холодильнике. Взбунтовались. Кое-кто из их друзей вернулся с улицы и рассказал им, какой там прекрасный мир, и они захотели увидеть его своими собственными глазами.
– У них даже есть глаза? – удивился я.
– Не знаю, – ответил он, – но они всё прекрасно видят. Поэтому я и держу окна закрытыми. Не выпускать же их всех наружу. Ещё неизвестно, что они там натворят.
И вдруг меня осенила мысль.
– Так вот оно что! – воскликнул я. – Сейчас я понимаю, откуда взялся мой Красавчик. Вероятно, он тоже выпрыгнул из твоей колбы.
– Всё может быть, – согласился со мной Василий Антонович, – но ты мне лучше скажи, что мне делать в этой ситуации. Сейчас я даже учеников не могу запустить в мою лабораторию.
– Но и выпускать их всех на улицу нельзя, – заметил я.
– Согласен, – молвил он. – Но не знаю, как долго удержат их эти стены.
– А нельзя эту ситуации повернуть в изначальную стадию? – спросил я учителя.
– Ты имеешь в виду их уничтожение? – уточнил он.
Я кивнул головой.
– Это исключено. Во-первых, такое сделать уже невозможно. Я выпустил джина из бутылки. Сейчас эта энергия сильнее меня. И, во-вторых, я бы не хотел их уничтожать, потому что, как ни как, они являются как бы моими детьми. Ведь я их всех породил. Разве человек может уничтожать своё творение? Я на такое не способен. Думаю, что это под силу только одному Богу, и то не известно, уничтожает он свои творения или видоизменяет их.
– А какие они, эти шары? – спросил я его.
– В спокойном состоянии прозрачные. Но когда испытывают эмоции, то приобретают разные цвета. Например, сейчас многие из них красные. А это говорит о том, что они очень разозлены.
– И тот, который заехал мне в лоб, тоже красный?
Василий Антонович ответил на мой вопрос утвердительно.
– Тогда нам здесь не безопасно оставаться, – высказал я своё суждение, – кто их знает, что им взбредёт в голову.
– Может быть, ты и прав, – молвил Василий Антонович, приняв вдруг решение, – давай оставим всё как есть. Утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь я придумаю. А то у меня от этих проблем голова уже раскалывается от боли. Пойдём, прогуляемся по бульвару, подышим свежим воздухом. Может быть, встретим того нищего и расспросим его о колобке. Меня сейчас больше всего интересует, как они ведут себя на воле.
Я с готовностью поднялся со стула, единственным желанием у меня было унести быстрее ноги из этого места. Василий Антонович запер лабораторию, мы вышли из школы и направились на бульвар.
Не найдя нищего на бульваре, мы прогулялись по аллеям и присели отдохнуть на скамейке, недалеко от гостиницы «Интурист». Кожей лица я ощущал дуновения лёгкого ветерка и приятную теплоту лучей вечернего солнца.
– Знаешь, – сказал мне Василий Антонович, – я тебе ещё не рассказал о некоторых особенностях этих шаров. Иногда они из твёрдого состояния могут переходить в газообразное, и принимать разные формы. Вначале, когда я их только создал, то насмотрелся на такие чудеса, что сейчас я уже ничему не удивлюсь. Если бы только видел, что они вытворяли.
– А что же они делали? – с интересом спросил я.
Василий Антонович, некоторое время молчал, по-видимому, предаваясь воспоминаниям, а затем начал свой рассказ:
– Для меня было самым большим потрясением, когда они ожили. Первое впечатление об этом событии до сих пор хранится в моей памяти так явственно, что я и сейчас всё это вижу, как будто в моей голове постоянно прокручивается одна и та же кинолента. Тогда из приготовленной мной сверхпроводимой массы я наделал несколько десятков колобков и решил провести с ними эксперимент по обжиганию в микроволновой печи. Я просто хотел проверить, насколько созданный мной материал прочен после обжига. Как только я загрузил их в микроволновку и подключил питание, там началось такое, что печь заходила ходуном. Колобки барабанили в дверцу с такой силой, что подняли невообразимый грохот. Я думал, что вся школа сбежится в мою лабораторию. Я тут же отключил печь и открыл дверцу. Они вылетали из печи как пули из ружейного ствола и кружили вокруг меня как осы из потревоженного улья. Я застыл на месте, не смея пошевелить ни рукой, ни ногой. Потом они летали по всей лаборатории, но затем, успокоившись, поутихли и стали опускаться на пол, на столы, на шкафы, на всё, что попадалось им под руку. Одним словом, они вели себя как живые существа. Когда я немного пришёл в себя, то понял, что создал нечто такое, чему до сих пор не могу найти объяснения. Я стал их рассматривать, осмелился даже брать руками. Они походили на прозрачные шарики и были все одинакового размера. Когда я собрал их всех в одну коробку, то, почему-то, вспомнил произведение Германа Гессе «Игра в бисер». Нет, они совсем не походили на бисер, потому что были крупнее размером, но выглядели такими же гладкими стекляшками, которыми так и хотелось поиграть. Некоторое время я так и делал. Брал в руки, перекатывал по столу, подбрасывал в воздух и ловил. Они были спокойными и ни на что не реагировали. Вначале я подумал, что они так и будут оставаться в покое, но прошло некоторое время, и они опять ожили. Это случилось после одного урока – лабораторной работы. Я держал их в коробке на шкафу, в котором хранил разные приспособления и наглядные пособия для уроков механики. Так вот, когда ученики закончили свои опыты с электричеством и, сдав мне свои тетради, отправились по домам, вдруг эти шарики начали выскакивать из коробки, подлетать к приборам, вырабатывающим при помощи крутящихся дисков и щёток статическое электричество и, каким-то чудом привели в действие приборы. Представляешь? Через некоторое время, эти мини электростанции на всех столах работали с таким ускорением, что лабораторию начали из угла в угол простреливать самые настоящие молнии и возникать электрические дуги. Сами шары, попадая в зону их действия, заряжались электричеством и начинали святиться, как самые настоящие шаровые молнии. Глядя на всё это, я чуть не свихнулся. Да и не мудрено было сойти с ума, видя все эти превращения. Но дальше было ещё интереснее. Зарядившись, они вдруг начали менять свою форму и превращаться в некие подобия моих учеников.
– Как? – услышав эти слова, вскричал я. – Они стали превращаться в учеников?
– Нет, не совсем так, – поправил меня Василий Антонович. – Они не были моими учениками. Я это сразу понял. Потому что их тела были полупрозрачные, как бы состоявшие из светящегося газа. Знаешь, как в фильмах представляют призраков. Так вот, они походили на призраки, но не были призраками, потому что могли разговаривать голосами моих учеников, и представляли собой некие сущности, похоже, проникшие в наш мир из другого измерения. Я думал, что за тот вечер поседею. Помнишь, я тебе говорил о физических явлениях и о частицах, оказывающихся чем-то вроде человека, который обнаруживает в зеркале новые, не свойственные ему самому, внутренние соотношения и особенности поведения? Так вот, все эти сущности были намного умнее моих учеников. Даже самые отстающие ученики в тот раз выполнили все контрольные работы блестяще. Я попробовал проверить их знания, и оказалось, что они знают физику лучше, чем я. Так получилось, что в том классе у меня было тридцать учеников, приблизительно столько же было и шаров в ящике, и каждый из них выбрал себе свой образ, соответствующий образу понравившегося ему ученика. Но различие между образом и самим учеником всё же были. Понимаешь?
– Понимаю, – догадался я, – эти образы были как бы более совершенными, чем сами ученики.
– Вот именно! – воскликнул он. – Их неконгруэнтность указывала на участия некого пространства, из которого поступала некая энергия, проецирующая на нашу действительность своё видение наших проблем и демонстрирующая этой неконгруэнтностью различия между нашими интеллектуальными способностями и их мыслительными возможностями. Понимаешь? Они, посредством этих образов показывали нам идеальную модель индивидуума, каким бы мог стать любой мой ученик.
– Вот оно что!? – воскликнул я. – Вот сейчас я полностью уверен, что мой Красавчик – дело твоих рук. И он положил на меня глаз именно в твоей лаборатории. Это, наверное, случилось в тот раз, когда я заносил тебе книгу Диогена Лаэртского. Как раз после этого и начались мои контакты с этим субъектом, который хотел мне внушить, что он и есть я.
– Всё может быть, – поспешил согласиться со мной Василий Антонович.
– В таком случае мне становится многое понятно из того, что произошло со мной в последнее время, – заметил я. – И особую значимость приобретает твоя роль, которую ты сыграл во всех моих перипетиях.
– Ты уж извини меня, – молвил Василий Антонович виноватым голосом, – от этих моих исследований, последнее время, только одни неприятности.
– Но я тебя ни в чём не виню, более того, я даже в чём-то благодарен тебе, – молвил я. – Как ни как, а эти приключения как-то разнообразили мою скучную жизнь. К тому же, я, благодаря твоим открытиям и достижениям, за долгое время впервые увидел белый свет. Но как могло случиться, что эти шарики ожили?
– В этом-то и весь секрет, – молвил Василий Антонович. – Я думаю, что созданный мной материал – та сверхпроводимая масса – стала уловителем из космоса живой энергии.
– Но каким образом?
– Мне трудно это понять, опираясь только на одну науку, которая, по мнению этих шариков, находится на земле ещё в зачаточном состоянии. Но безусловным является тот факт, что весь космос проникнут этой живой энергией. Я думаю, что само время и есть поток живой энергии. И если в него поместить космическую вертушку, то она закрутится. Эта живая мылящая энергия наполняет все рождающиеся на земле биологические существа. Тело, умирая, отдаёт эту энергию космосу, который наполняет ею следующее народившееся тело. И так происходит череда передач этой энергии, которая у буддистов называется перерождениями. Поэтому, вероятно, и существует закон сохранения энергии. Потому что энергия никуда не исчезает. Почему одинаковые мысли приходят людям разных поколений независимо от того, соприкасались они с этими знаниями, или нет.
– Но как эта энергия внедряется в твою примитивную, сверхчувствительную массу, которая даже не имеет мозгов?
– Природа имеет разные механизмы. Ты же не удивляешься, когда из металлической коробки слышишь музыку, а при помощи сотового телефона можешь знакомиться с людьми, которых совсем не знаешь. Так и с проникновением этой энергии. Мы не знаем, откуда она к нам приходит, и куда потом девается. Мы ничего не знаем о тайнах природы. Может быть, при помощи этих шаров с нами общаются звёзды.
– Ну, ты и скажешь? – разведя руками в стороны, сказал я.
– А что здесь, собственно, говоря, фантастического? – спросил меня Василий Антонович. – Вся Вселенная состоит из звёзд разных классов, также, как и всё человечество состоит из разных индивидуумов, и каждый из них настроен на свою частоту. Откуда нам известно, что за энергию мы получаем из космоса через наше мыслительное приёмное устройство, наш мозг, который абсолютно не исследован учёными. Мы совсем не знаем, что такое душа. А что такое звёзды? Возможно, что небесные светила – живые организмы. Учёные обратили внимание на двойные звёзды. Эти образования могут состоять из звёзд разных классов, но, объединившись в пару, они обретают удивительно схожие черты – одинаковую яркость, спектральный тип. Возникает впечатление, что главная звезда воздействует на свой спутник и постепенно передаёт ему нечто, изменяющее его облик. Но как она это делает? Вот в чём вопрос. Межзвёздные расстояния достаточно велики, чтобы исключить влияние обычных силовых полей. На таких расстояниях работают только силы гравитации и время.
– Постой! – воскликнул я. – Неужели, объединившись в пару с моим двойником, я тоже стану похожим на него?
– Всё может быть, – сказал задумчиво Василий Антонович.
Но вдруг он произвёл хлопок ладонями и воскликнул:
– Эврика! Если мы будем рассматривать время, как живую мыслящую энергию, то становится понятно, почему чувствительные натуры могут предсказывать будущее. Ведь время связывает прошлое и будущее. А это значит, что человек, удерживаемый гравитацией в одной системе, способен через время связаться с другой системой, а именно той, которая уже образовалась в будущем. Ибо всё наше существование в космосе, в этом бескрайнем пространстве, пронизаны двумя везде действующими силами: гравитацией и временем.
После этих слов раздался ещё один хлопок, но где-то уже в стороне от нас, и был похож на взрыв.
– Что такое? – воскликнул Василий Антонович. – Что случилось?
Он явно занервничал. Через несколько минут раздались сирены пожарных машин.
Что происходит?! – опять воскликнул он. – Пожарные едут по направлению к моей школе. Ты извини, но я побежал. Посмотрю, куда они направляются.
Я услышал его быстро удаляющиеся шаги. Меня тоже заинтересовало это происшествие. Встав со скамейки, я направился в сторону гостиницы «Интурист», пересёк автостраду, по которой проследовало ещё две пожарных машины. Откуда-то сверху я услышал женский голос:
– Школа горит.
Пройдя через дворы, я вышел к школе, где, судя по голосам, уже столпился народ, в воздухе чувствовался запах гари, гудели моторы насосов нескольких машин, слышался плеск воды из брандспойтов.
– Что происходит? – спросили я первого человека, находившегося неподалеку от меня мужчину.
– Вы, что же, не видите? Школа горит.
– Нет, не вижу. Я слепой. А где начался пожар?
– Ах, извините, я не заметил у вас тросточку, – ответил он и охотно пояснил. – Загорелось на втором этаже, там, говорят, находится физическая лаборатория. Мой сынишка ходит в эту школу. Он мне рассказывал, что их учитель по физике чудаковатый человек с большими странностями.
– А в чём выражается его чудаковатость?
– Ну, все говорят, что он помешан на науках, – заявил словоохотливый незнакомец, – и кроме своих наук ничем не занимается, ставит там у себя разные опыты. Говорят, что он даже ночует в школе, работая. Вот и доработался, устроил пожар. Сейчас его выгонят из школы, да ещё заставят всё отремонтировать за свои деньги. Это в начале-то учебного года. Вот что отчебучил. Но, как ни странно, детишки его любят. Мы живём здесь недалеко. Окна моей квартиры как раз выходят на школу. Сейчас мой оболтус стоит на балконе и радуется, что отменят занятия в школе. Знаете, что он мне заявил? Что учитель сделал правильно, устроив пожар. Занятий не будет, и летние каникулы продолжатся. Лоботряс. Ему бы всё бить баклуши, а не заниматься делом.
Мужчина отошёл от меня. Я попробовал продвинуться вперёд, но кто-то взял меня за руку и отвёл в сторону.
– Видишь, что получилось, – раздался негромкий голос Василия Антоновича. – Вот чем закончились мои эксперименты.
– Но как это случилось? – спросил я его.
– Давай отойдём отсюда, здесь не место для таких разговоров, да и смотреть уже нечего. Моя лаборатория выгорела дотла. Пожарники сейчас локализовали огонь, так что большого вреда он школе не нанесёт, но занятий в школе какое-то время не будет по моей вине. Это ужасно! Из-за моего сумасбродства приостановится учебный процесс.
Мы отошли от школы и вошли во двор жилого квартала.
– Ты спрашиваешь, как это могло произойти, – молвил Василий Антонович. – Я считаю, что всё произошло очень просто. Шарики устроили пожар. На это, я думаю, им хватило ума. Сделали замыкание проводки или что-нибудь с химическими реактивами.
– Но зачем? – воскликнул я.
– Чтобы приехали пожарники и разбили окно. Впрочем, пожарники это и сделали. Свидетели первых минут пожара говорят, что из разбитых окон посыпались такие ослепительные огромные искры, что даже бывалые пожарные сроду такого не видели. Мы-то с тобой знаем, что это были за искры. Когда я подбежал к школе, из разбитых окон лаборатории уже вырывалось пламя. И я заметил несколько таких шариков, выскочивших из окна. Только приблизительно можно было принять их за искры. Все они унеслись в неизвестном направлении. Что же сейчас будет?!
– Но там сгорели все деньги! – воскликнул я.
– Да, сгорели, но это меня сейчас меньше всего беспокоит.
– Как же так?
– Деньги – это ничто. Мусор. Бумажки, которые горят также хорошо, как и мои записи. Но вот моих рукописей мне жаль, в них – все мои исследования за последние семь лет. Там содержались выведенные мной формулы, составы сверхпроводимых и сверхчувствительных материалов, и другие ценные научно-технические разработки. За них я мог получить нобелевскую премию. Лучше бы я их хранил у себя дома.
– Ну, а твоя память?
– В памяти всё не удержишь, – вздохнул он. – А насчёт денег, одну сумку с деньгами я унёс к себе домой. Но ты ничего такого не подумай. Вначале соображал, как её незаметно подбросить в банк, а потом спросил себя, а зачем я буду стараться возвращать мэру награбленные им у народа деньги? Ведь он их взял из нашего с тобой кармана, из бюджета города, обокрав и образование, и социальное обеспечение горожан. Думаю, нет, переведу их лучше анонимно на бюджет нашей школы. Ремонт уже не делался десять лет. Здание старое, хоть и прочное, но время от времени ремонты-то надо делать. К тому же в школе совсем нет компьютеров и спортивного зала. Уроки физкультуры учителя проводят во дворе и в дождь, и в слякоть, и в стужу. А этих денег вполне хватит, чтобы построить бассейн. К тому же всех детей можно будет на десять лет вперёд обеспечить бесплатными завтраками и обедами. Я же знаю, что не все мои ученики питаются хорошо. Многие родители сводят концы с концами.
– Ну, хоть это ты предусмотрел, – сказал я с облегчением.
– Ничего я не предусматривал, – ответил он сердито. – Если бы я знал, что случится пожар, то спас, прежде всего, свои научные труды, которые могут дать нашей стране намного больше пользы, чем все банки нашего города. Но меня сейчас волнует другое. Что будут делать шарики, очутившиеся на свободе? Ведь сейчас их по моим подсчетам более двух с половиной тысяч, а это население маленького города.
Я молчал и не знал, что ему ответить. Некоторое время помолчал и Василий Антонович, затем сказал:
– А знаешь, как-то в детстве я совершил одно преступление. Был тогда ещё совсем глупым ребёнком. Об этом преступлении никто не узнал, но до сих пор мне тяжко о нём вспоминать. Тогда я жил с родителями в небольшом городке, затерявшемся в тайге. Сосны росли на песчаных холмах, окружавших наш городок. С этих холмов открывались прекрасные виды на такие живописные уголки природы, с которых не стыдно было бы писать картины нашим лучшим художникам страны. Кстати, эти картины запечатлелись в моей памяти с детства. Я вообще любил природу. Любил в одиночку бродить по горам и лесам, отдыхать, где придётся, придаваться своим мыслям. В лесу у меня были свои любимые места, куда я приходил играть. Рос я несколько замкнутым ребёнком, друзей у меня было мало, и в такие места я никого с собой не брал, берёг их только для себя. Я вообще был впечатлительным и мечтательным, может быть, эти мои качества впоследствии развилась до такой степени, что сделали меня учёным, пытающимся проникнуть в тайны мироздания. И ещё я любил играть в войну. Ну, знаешь, с разными там солдатиками, пушками и самолётами. Так вот в тот день в моём кармане оказались спички, и я под раскидистой елью устроил самый настоящий бой. Еловые шишки были солдатами, сучки – пушками и миномётами. Из опавшей хвои и листьев я понастроил укреплений, блиндажей и ходов сообщений. Стрелял я спичками. Чиркну спичку, и бросаю её как зажигательный снаряд. Она поджигает неприятельские укрепления. Я так увлёкся своей игрой, что не заметил, как вокруг меня загорелась хвоя. Очнулся я, когда увидел, что нижние ветки ели вспыхнули. Я бросился тушить пожар, но было уже поздно. В бессильной ярости я хлестал ветками по сухой траве и земле, пытаясь сбить пламя, но от этого пожар разгорался ещё больше. В ужасе я понял, что не смогу потушить огонь. И в эту минуту меня охватил страх. Я боялся, что меня схватят на месте преступления, и побежал прочь от этого места. Бежал через чащу леса как безумный. Когда я прибежал в свой посёлок, то постарался незаметно пробраться к своему дому. Но как только я посмотрел на гору, то увидел огромный столб белого дыма и понял всю чудовищность моего проступка. И знаешь, что я сделал? Я не остался дома, а пошёл в школу. Отец у меня был строгий, и я боялся, что он по моему поведению догадается, что я поджёг лес. И в школе у меня был строгий учитель по труду, и я пошёл к нему. Я ходил к нему раньше в столярный кружок, но потом разленился и бросил это занятие. Когда я предстал перед его глазами в мастерской, он очень удивился, увидев меня, и, показалось мне, обрадовался моему появлению, потому что когда-то я был лучшим его учеником. Долго не ходил и вдруг нарисовался. И знаешь, он принял меня радостно, расспрашивал о моей жизни, шутил, а, расставаясь со мной, подарил мне табуретку. Сказал, что её сделал я. Хотя мне показалось, что та табуретка была сделана намного лучше моей. Так я пришёл домой не с пустыми руками. Мне удалось обмануть не только отца, но и учителя. У меня было алиби, отец даже похвалил меня, садясь на моё столярное произведение, но его похвала была для меня как соль на рану, потому что у меня сжималось сердце от моего горя. Я очень переживал, что устроил в лесу пожар. Не знаю, как его потушили. Да и тушили ли его вообще. Позднее, через несколько лет, осматривая место пожара, я понял, что огонь прошёл полосой до вершины холма и там затух. Но воспоминания о нём мучили меня всегда. Всё жизнь я чувствовал за собой вину и считал себя преступником, избежавшим заслуженного наказания. И сознание этого было для меня вдвойне тягостным. Только став студентом, и после того, как я побывал на том месте и увидел собственными глазами, что от пожара не осталось и следа и всё заросло, немного успокоился. И вот сейчас, рассказывая тебе эту историю, я тоже чувствую себя так же, как в те годы моего далёкого детства, когда я втайне от всех устроил пожар в лесу.
