Владимир Евгеньевич Псарев
Зеркала
Человек – животное консервативное. Потому вполне созревшая девушка стоит внутри ребенка даже на семи холмах. Юное солнце щедро разливает в миски, но миски полны отходов и всё льётся за края. Москва рабочая. Москва студенческая. Приезжают и думают, что повидло макнут. Время всё еще Юлю тестирует. Бремя всё еще Юлю нервирует. Соболезнуем:
– Вчерашних дней много, а завтра всегда в единственном экземпляре.
***
2022 год.
Набрала Вове с жалобами, а услышала:
– Сама дула на пепельницу. Всегда выходит так, что соврал именно я. Хотя единственный сказал правду, пытаясь доказать свои ненависть, любовь или безразличие тем, кто ищет не правду, а оправдание своей боли. Зря. Но если всех устраивает, что им изменяют и бьют головой об стену, то я не против. Терпите. Сделал то, что мог. Лгите дальше. Это очень мило.
Вова – суровый лидер, хоть и не такой суровый, как Этери Тутберидзе. Вова – самый престарелый в этом пансионате. Его прокляли видеть мир разным. Вова тоже был женат, тоже на какую-то работу утром не спешил. Вова знал, что делает. Любовь имеет цену, лишь ненависть бесценна. Юля за ночь перемотала всю жизнь. Разозлилась, открыла волшебную коробку с правдой, вывернула туда желудок. Утром Юля уже сидела во «Внуково» с билетом до Новосибирска на руках. Внутри еще покачивался маятник, подсказывавший, что она снова куда-то бежит. Не из собственной ли опять головы? Поборола. Ну, наконец-то. Нужно измениться. Нужно извиниться перед всеми, кому еще рукопожатная. Да и Вова, надо думать, не так уж и обижен…
…Правда входила в душу тяжело, как в мёрзлую землю лопата. Много нового о жизни узнала, приехав домой. Да, именно домой, потому что Москве она лишь нолик. Юле не обидно даже за то, что Вова «отдал» несколько фактов из ее жизни в тексте последней своей повести Алисе, а её саму – Юлю – даже не упомянул. Кольнуло, когда услышала, а затем растаяла.
Война – всего лишь антоним миру во всех итерациях. Но именно прощение – спасение от одиночества. Ребенок добра и свободы. И стоят напротив своего отражения две сестры. Обе по-своему уставшие, растерявшие, да искренние. Абсолютно одинаковые, а оттого истинно прекрасные, как фото Монро и цитаты из Пятой главы. Мир мирил обиду и дурака. Теперь Юле предстоит набить на коже то же самое, чем «замарали» себя все члены клана – «Нет слов для чувств». И в этоу секунду все пути кажутся по-своему верными, коль сошлись в одной доброй точке. Две темноволосые татарки со жгучими глазами. А говорили, что зеркала не удваивают женщин.
– Помнишь, Юля, под нами всегда будет тот черный Енисей, и даже когда мы станем другими. Там, на заре юности мы уверенно совершили много нехорошего. Да, ненависть – высшая ступень эволюции. Я понимаю, Юля, но давай попробуем иначе? Не плачь. Просто слегка навалилось. Прошло 36 лет после начала Перестройки. 36 шагов ты сделала вдоль стены. Зачитала 36 строк собственного смертного приговора. Едва не осталась на пороге собственного дома сиротой и двадцатью двумя буквами своего полного имени на двадцать два года приблизилась к финалу истории. Потом, когда десятилетия разнесут всех по эпохам, жалеть будет поздно. Половина пути пройдена, еще одна половина осталась.
***
P.S. Писатель чем-то отличается от большинства? Нет. Он записывает то, что многие проговаривают в повседневной жизни, но тут же забывают, и тем находит отклик. Думаете, писатель всё выдумывает? Он лишь зеркало. Быть резонатором под камертон – мера пресечения в виде личного обязательства. Культурная апроприация во благо эклектике личного иммерсивного театра. И истинный его талант в том, насколько тонко он может переплести впечатления от своей жизни, перемешать факты в красивую историю. Сделать это так, чтобы одни поверили дословно, а иные начали искать несостыковки и радоваться, если где-то получилось засомневаться.
