Владимир Евгеньевич Псарев
Зеркала
Алиса еще следом за Вовой перешла в католическую веру. Сидела по выходным с его дочерью. Вместе с Вовой тосковала по погибшей Лилии и мирила их с Лильен. И, пусть Вова этого долго не замечал, все перформансы Алисы были адресованы ему.
Вова ругал Юлю:
– Ты никому не веришь на слово, потому что сама лжешь, и понимаешь, как это работает. Я никому не верю на слово, потому что мне всё равно на интриги. Ты хранишь чужие тайны, чтобы гордиться этим. Я храню чужие тайны, потому что мне неинтересно их обсуждать. Мы совершенно разные.
Вова показал, надо отдать ему должное, что держать в себе опасно. Пружина сжимается до тех пор, пока не сорвется и не разрежет руки. Не зря парень прячет себя за длинными рукавами.
Юля так не хотела. Интерпретировала только неправильно. Конечно, девушка понимала, что и друг, и враг однажды остынут, а стихи все станут поняты правильно. Ох, польются реки вина, когда всеми любимому будет уже всё равно. Просто было еще не время для корректных выводов. И Юля, поняв все по-своему, летит, куда дым летит. Забирает диплом, подает на развод, а далее строго по приборам. Вы ее еще видите, а она вас уже нет. Честь имеет. Вы не идите за ней.
– Тише. Слышу вас лучше, чем когда-либо.
Фамилию менять не стала – приятно, что разные с сестрой. Улетела в Москву, поступив в академию хорового искусства. Оставила в Сибири всё: Алису с ее подругами, Вову с его друзьями. Рыба вырастила ноги, а куда бежать не знает, да бежит. Разрушила стены, оказавшиеся несущими. В Москве другая жизнь. Страшно, но внутренний враг опаснее внешнего: нежный, словно влагалище ангела, оттого коварен. Со станции «Улица имени академика Янгеля» на Речной вокзал добираться утрами долго, но в общежитии неуютно, и приходится снимать. Только денег нет, и даже мать уже отказалась. Всё же перебирается на казенные метры, а там всё, что так старалась забыть. Там всё, с чем боролись Алиса, Вова и Настя:
– Да ладно тебе. Прими, что ты дура, и живи с этим расслабленно, потому что так и есть оно.
Принято. Юля, едва став прозревать, ненавязчиво отворачивается, и топит себя во всём, в чем может. Бог всех прощает, и ее простит. А что?
Юля не приехала на похороны отчима. Вместо этого болтала по телефону с родным отцом, игнорируя происходящее. Делала это лишь потому, что так не делала Алиса. Эх, молодость неосторожная: кровь горячая, сталь холодная.
Вспоминает бывшего мужа, и как вонзала каблуки в его надежды стать человеком, но человеческая воля слаба и отступает перед Сатаной. Зелёные от растворителя пальцы мусолят пакет с желтым порошком. Мир, куда крещенным нельзя. Незримая рука режет стропы, отправляя в свободное падение.
Сидит в компании молодых людей на крокодиловых туфлях. Людей, к которым либо с понятыми, либо с пулей, на которой Бог не напишет «Шутка». Да, с такими не состаришься, но это идеальная компания, чтобы отвлечься. Вино нужно уже начинать вводить сразу шприцом-пятёркой, потому что первый орган, который сдался – желудок.
И только пытаясь не выплюнуть свои органы, Юля поняла, почему мир жестоких людям в среднем намного вкуснее. Стало стыдно, страшно и страшно стыдно. Пыталась вспомнить, когда видела свою семью.
Слепо падает человек. Стало страшно поселиться на улице 8-го марта, где ненависть и страх. Но когда на реках Вавилона вспоминают Иордан, в Иерусалиме звучат песни печали. И пока небо не упало, как на расплавленные камни Брестской крепости, пролитая предками кровь дорогами Иудеи от Пилата Понтийского приводит к разуму.
