Владимир Дуров
Мои звери
Так повторялось изо дня в день. В конце концов Чушка научилась возить меня на спине. Теперь можно было выступить с ней перед публикой.
Мы устроили генеральную репетицию. Чушка отлично проделала все номера, какие умела.
– Смотри, Чушка, – сказал я, – не осрамись перед публикой!
Служащий вымыл её, пригладил, причесал. Настал вечер. Загремел оркестр, зашумела публика, прозвенел звонок, «рыжий» выбежал на арену. Представление началось. Я переоделся и подошел к Чушке:
– Ну как, Чушка, не волнуешься?
Она посмотрела на меня как будто с изумлением. И на самом деле, меня трудно было узнать. Лицо намазано белым, губы – красным, брови подведены, а на белом блестящем костюме нашиты портреты Чушки.
– Дуров, твой выход! – сказал директор цирка.
Я вышел на арену. Чушка побежала за мной. Дети, увидев свинью на арене, весело захлопали. Чушка испугалась. Я стал ее гладить, приговаривая:
– Чушка, не пугайся, Чушка…
Она успокоилась. Я хлопнул шамберьером, и Чушка, как и на репетиции, перепрыгнула через перекладину.
Все захлопали, а Чушка, по привычке, подбежала ко мне. Я сказал:
– Финтифлюшка, хотите шоколаду?
И дал ей мяса. Чушка ела, а я говорил:
– Свинья, а тоже вкус понимает! – И крикнул оркестру: – Пожалуйста, сыграйте «Свинячий вальс».
Заиграла музыка, и Финтифлюшка закружилась на арене. Ох и смеялась же публика!
Потом на арене появилась бочка. Чушка забралась на бочку, я – на Чушку и как закричу:
– А вот и Дуров на свинье!
И опять все захлопали.
«Артистка» прыгала через разные препятствия, потом я ловким прыжком вскочил на неё, и она, как лихой конь, унесла меня с арены.
А публика изо всех сил хлопала и всё кричала:
– Браво, Чушка! Бис, Финтифлюшка!
Успех был большой. Многие побежали за кулисы смотреть на учёную свинью. Но «артистка» ни на кого не обращала внимания. Она с жадностью уписывала густые, отборные помои. Они ей были дороже аплодисментов.
Первое выступление прошло как нельзя лучше.
Мало-помалу Чушка привыкла к цирку. Она часто выступала, и публика её очень любила.
Но Чушкины успехи не давали покоя нашему клоуну. Он был знаменитый клоун; фамилия его была Танти.
«Как, – думал Танти, – обыкновенная свинья, хавронья, пользуется большим успехом, чем я, знаменитый Танти?.. Этому надо положить конец!»
Он улучил минуту, когда меня не было в цирке, и забрался к Чушке. А я ничего не знал. Вечером я, как всегда, вышел с Чушкой на арену. Чушка отлично проделывала все номера.
Но как только я сел на неё верхом, она заметалась и сбросила меня. Что такое? Я прыгнул на неё ещё раз. А она опять вырывается, как необъезженная лошадь. Публика смеётся. А мне совсем не до смеху. Я бегаю за Чушкой с шамберьером по арене, а она со всех ног удирает. Вдруг она юркнула между служителями – и в конюшню. Публика шумит, я улыбаюсь, будто ничего не случилось, а сам думаю: «Что же это такое? Неужели свинья взбесилась? Придётся её убить!»
После представления я кинулся осматривать свинью. Ничего! Щупаю нос, живот, ноги – ничего! Поставил градусник – температура нормальная.
Пришлось позвать доктора.
Он заглянул ей в рот и насильно влил туда изрядную порцию касторки.
После лечения я снова попробовал сесть на Чушку, но она опять вырвалась и убежала. И, если бы не служащий, который ухаживал за Чушкой, мы бы так и не узнали, в чём дело.
На следующий день служащий, купая Чушку, увидел: вся спина у неё изранена. Оказалось, Танти насыпал ей на спину овса и растёр по щетине. Конечно, когда я сел верхом на Чушку, зёрна впились в кожу и причинили свинье невыносимую боль.
Пришлось лечить бедную Чушку горячими припарками и чуть ли не по одному выбирать из щетины разбухшие зёрна. Чушка смогла выступать только через две недели. К тому времени я придумал для неё новый номер.
Я купил маленькую тележку с упряжью, надел на Чушку хомут и стал её запрягать, как лошадь. Сначала Чушка не давалась и рвала упряжь. Но я настоял на своём. Чушка постепенно привыкла ходить в упряжке.
Раз ко мне пришли приятели:
– Дуров, поедем в ресторан!
– Хорошо, – ответил я. – Вы, конечно, поедете на извозчике?
– Разумеется, – отвечали приятели. – А ты на чём?
– Увидите! – ответил я и стал закладывать Чушку в тележку.
Сам сел на «облучок», подобрал вожжи, и мы покатили по главной улице.
Что тут творилось! Извозчики уступали нам дорогу. Прохожие останавливались. Кучер конки засмотрелся на нас и выронил вожжи. Пассажиры вскочили с мест и захлопали, как в цирке:
– Браво! Браво!
Толпа детей бежала за нами с криком:
– Свинья! Гляди, свинья!
– Вот так конь!
– Не дотащит!
– Привезёт в хлев!
– Вываляй Дурова в луже!
Вдруг точно из-под земли вырос полицейский. Я осадил «коня». Полицейский грозно крикнул:
– Кто разрешил?
– Никто, – спокойно ответил я. – У меня нет лошади, вот я и еду на свинье.
– Поворачивай оглобли! – крикнул полицейский и схватил Чушку под «уздцы». – Езжай глухими переулками, чтобы тебя ни одна душа не видела. И он тут же составил на меня протокол. Через несколько дней меня вызвали в суд.
Туда я не решился ехать на свинье. Меня судили за то, что я будто бы нарушил общественную тишину. А я никакой тишины не нарушал. Чушка даже ни разу не хрюкнула во время езды. Я так и сказал на суде, и ещё я сказал о пользе свиней: их можно научить развозить продукты, перевозить поклажу.
Меня оправдали. Тогда такое время было: чуть что – протокол и суд.
Раз Чушка чуть не погибла. Дело было так. Нас пригласили в один приволжский город. Чушка тогда уже была очень учёная. Мы сели на пароход. Чушку я привязал на палубе к перилам балкона около большой клетки, а в клетке сидел медведь, Михаил Иванович Топтыгин. Сначала всё было хорошо. Пароход бежал вниз по Волге. Все пассажиры собрались на палубе и смотрели на учёную свинью и на Мишку. Михаил Иванович тоже долго смотрел на Чушку-Финтифлюшку, потом потрогал лапой дверцу клетки – подаётся (видно, служитель, на беду, плохо запер клетку). Наш Мишка, не будь дурак, открыл клетку и, не мешкая, выскочил из неё. Толпа отпрянула. Никто и опомниться не успел, как медведь с рёвом бросился на учёную свинью Чушку-Финтифлюшку…
Она хоть и учёная, но справиться с медведем ей, конечно, было не под силу.
Я ахнул. Не помня себя, вскочил на медведя, уселся на него, одной рукой вцепился в мохнатую шкуру, а другую просунул в горячую медвежью пасть и стал изо всех сил рвать медвежью щёку.
Но Михаил Иванович только пуще заревел, теребя Чушку. Она визжала, как самая обыкновенная, неучёная свинья.
Тогда я дотянулся до медвежьего уха и стал его кусать что было силы. Михаил Иванович рассвирепел. Он попятился и вдруг втолкнул Чушку и меня в клетку. Он стал прижимать нас к задней стенке клетки. Тут сбежались служащие с железными палками. Медведь с яростью отбивал удары лапами, и чем больше снаружи колотили медведя, тем сильнее он прижимал нас к прутьям.
Пришлось спешно выпилить из задней стенки два прута. Только тогда нам с Чушкой удалось выбраться на свободу. Я был весь исцарапан, а Чушка основательно помята.
Долго болела Чушка после этого случая.
