Владимир Александрович Зангиев
Чужбина не встречает коврижками
– Что вы взываете ко мне, как… Я вовсе не Христос и не творю чудеса. Сказано ведь: ничем не могу помочь!
– Ну хоть с попом мне просто поговорить… Вы можете это устроить?
– Невозможно это до воскресенья, я ведь уже сказала, – начала заметно нервничать тощая. – Батюшка живёт в монастыре, который находится далеко за пределами Сантьяго и приезжает он сюда только для церковного богослужения. В воскресенье после литургии он сможет принять вас.
– Но телефон-то у вас есть? – продолжал упорствовать я. – Позвольте мне хоть таким образом поговорить.
– Пойдёмте! – сдалась в конце концов моему напору оппонентка и нервно забренчала связкой ключей, отпирая калитку. – Я, право, не знаю будет ли отец Вениамин доволен тем, что его побеспокоили в неурочное время.
– У меня нет иного выбора, – исступлённо пробубнил я себе под нос.
Блондинка провела в небольшую ухоженную комнатушку, пропахшую не то манной кашей, не то какой-то детской молочной смесью. Аж во рту у меня ощутился вкус давно забытого детства. Припомнились нежные материнские руки, когда мама ещё была жива и совсем молода…
Кроме крохотного журнального столика и лёгкой кушетки в комнате стоял большой цветной телевизор с внушительным видеомагнитофоном и новенький стереофонический музыкальный центр. Девица поспешно набрала номер и передала мне телефонную трубку. Я с затаённой надеждой мучительно вслушивался в долгие гудки телефонного зуммера. Противоречивые чувства будоражили нутро. Словно на незримых качелях, то вверх вздымало надежду, то она рушилась и обуревало раскаянье: зачем я вверг себя в авантюру?.. никто мне не станет помогать… Отчаянье захватывало душу. Сердце добрым десятком ударов встречало каждый последующий гудок в наушнике. Как колотился мой главный кровеносный орган! Иначе и не могло быть ведь здесь и сейчас решался важнейший вопрос: жить мне или погибнуть? Прямо по Гамлету: быть или не быть?
– Дигаме, пор фавор, – наконец донёсся старческий дребезжащий голос из трубки.
– Здравствуйте… – растерянно поприветствовал я старика.
– Здравствуйте. Кто вы? И что вы хотите?
– Я русский. Только что прибыл из Москвы и мне необходимо с вами встретиться… поговорить…
– Хорошо! В воскресенье приходите в церковь.
– Понимаете, у меня сложная ситуация. Я на последние средства купил билет и прилетел в Чили. С трудом добрался до русской церкви. У меня нет никаких знакомых здесь и, кроме того, я даже не знаю испанского языка. Мне негде переночевать. Помогите, ради Христа, – жалобно причитал я.
Мембрана в трубке на непостижимо долгое время прекратила свои колебания. Продолжительное молчание на другом конце провода убивало всякую хилую надежду на ожидаемое сочувствие. И вот, снова раздался невыразительный старческий голос и безразличным бесцветным тоном попросил:
– Передайте телефон Ирине. Вы ведь от неё звоните мне.
Дрожащей рукой я исполнил просьбу попа. Ключница предупредительным жестом перехватила трубку и почтительно покивала в неё. Напоследок сказала: «Досвидания!» и неожиданно дружелюбным тоном пригласила сесть. Внутри стал плавиться лёд – некоторый прогресс в моем дохлом деле наметился, удача тяжёлой пятой наступила на змею безысходности. Ликующие чувства стали заполнять душу. И бесполезно было пенять на преждевременность, надежда накатывалась растущим снежным комом с горы. Я уже почти обожал крашеную свою соотечественницу и её флегматичное чадо, которое за всё время нашей беседы не издало никаких звуков. Признаками жизни, пожалуй, был только неподдельно яркий румянец на выпуклых щёчках толстячка, да равномерное посапывание.
Теперь Ирина проявила ко мне живой нескрываемый интерес. Она с любопытством стала расспрашивать о России, рассказала о себе. Выяснилось, что сама она родом из Омска, но вышла замуж и последние годы жила с мужем в Крыму, в Керчи. Муж инженер, сейчас работает в какой-то эмпресе, производящей электрические приборы для чилийского шахтного производства. У них двое детей – есть ещё девочка восьми лет, которая в настоящее время находится в гостях у друзей. В Чили они уже три года, а до этого два года провели в Аргентине.
– Здесь нам повезло больше, – рассказывала дальше Ирина. – Семью приютила церковь, предложили эту комнатушку, а когда родился Вадик, разрешили занять и соседнюю. Со мной заключили контракт, по которому исполняю обязанности сторожа и слежу за порядком во дворе: подметаю, поливаю и ещё храню ключи от всех помещений.
– А платят-то как? – с интересом полюбопытствовал я.
– Здесь много не платят. Я получаю всего 80 тысяч песо, это немногим больше 160 американских долларов. Правда, за жильё совсем не плачу, а это очень важно, ведь оно здесь стоит очень дорого. Практически, чтобы арендовать примерно такую же, как у нас сейчас площадь, не хватит моей зарплаты. Зависит ещё, конечно, от района, в котором ты собираешься жить. Но белые не могут проживать в тех местах, где поселен чилийский побласьон (простолюдины). Европеец там просто не выживет. Разнузданный бандитизм, наркотики, непомерная грязь и запредельная интеллектуальная запущенность убьют его раньше, чем он успеет в чём-либо разобраться.
– Но Чили, как я слышал, наиболее благополучная в экономическом плане страна в Латинской Америке. У меня есть друг в Германии, который пишет, что зарабатывает там в месяц 2800 марок за выполняемую им неквалифицированную работу. А у вас 160 долларов…
– Германия… Франция… Швеция… даже хотя бы Испания… – это совсем другое, там Европа, цивилизация, другой мир, – скептически заключила Ирина. – А здесь, так называемый третий мир со всеми вытекающими из этого последствиями. Устойчивая безработица. Да и работать здесь, честно говоря, определённая часть населения вовсе не стремится. А зачем утруждать себя им, когда Латинская Америка не Россия с её так называемыми зонами рискованного земледелия? Здесь никогда не было голодовок, вот и невозможно развиты попрошайничество да воровство. Латиносы, они сами по себе, ленивы до чрезвычайности, но что касается воровства, то в этой области проявляют необычайную расторопность.
Я жадно, словно губка воду, впитывал новые для себя сведения о чилийской действительности. Всё это было крайне интересно, ведь я собирался обосноваться в этом мире. Однако абсолютно не мог поверить тому, что здесь на целый порядок зарплата меньше, чем мне представлялось. Это было неутешительным открытием. А ведь в наших российских средствах массовой информации и не проскальзывало ничего подобного о латинских странах. Вот это да! Я сделал жалкую попытку отстоять свою позицию:
– В России я от многих слышал, как их знакомые, или знакомые их знакомых, уезжая за рубеж, там быстро и благополучно устраивались…
– В эти же бредни поверили и мы в своё время, – оборвала меня пессимистичная собеседница. – Но реальность быстро остудила наши горячие головы. Возвращаться назад было не на что, да и некуда. В надежде на бешеные заработки, мы поставили на карту всё: продали квартиру и прочее, что имели на родине, и с необузданными надеждами ринулись в призрачный заморский рай.
– Неужели всё это так? – опешил я, словно мне вылили ковш ледяной воды за шиворот.
– Увы! Русская колония в Чили очень малочисленная. Фактически, все друг друга знают. Каждый перед другими, словно голый – ничего о себе не утаишь. Так вот, я никого из таких как мы простых работяг, не знаю, кто был бы устроен так, как нам грезилось на родине. Мы-то ещё хорошо пристроены, муж зарабатывает около тысячи долларов.
– А какую часть доходов вы тратите на питание и одежду?
– К счастью, продукты здесь очень дешёвые и одежда тоже. Если, конечно, вы не будете покупать их в таком супермаркете, как «Джумбо», где отовариваются одни богачи.
– Да, картина, которую вы обрисовали, довольно неприглядна. Я думал…
– Понятно. То, что вы думали, совсем не вяжется в вашем сознании с бытующей действительностью. И это так. Трудно, очень трудно наши люди устраиваются здесь. И вы подумайте, может быть, лучшим для вас будет – вернуться домой?
– Но нет! – упорствовал я. – Не для того вырывался оттуда, чтоб так вот вдруг возвращаться назад. За мной стоят люди – мои друзья, которые ждут помощи, и я не должен лишить их надежды. Вы ведь сами сказали, что с голода тут никто не умер. А в России уже люди варят себе кашу из комбикорма. Уж это я видел собственными глазами. Да и вы ведь сами здесь превосходно устроились.
– Дело ваше. Я только высказываю своё мнение. Но хочу заметить, что очень многие русские не смогли здесь найти своё место и вынуждены были уехать назад. И таких во много раз больше. Мой Николай долгое время мыл окна по разным офисам, да по частным домам ремонтировал электроприборы. Но вы, я смотрю, упорный и вам, может быть, повезёт больше других. Я вам желаю удачи! Но сбросьте прочь розовую оболочку с глаз и это поможет скорее адаптироваться в новых условиях…
Итак, первая встреченная в Чили соотечественница преподала мне хороший урок практиковедения в области обетованного заморского рая. Ценнейшая для меня информация! Кроме того, Ира подробно нарисовала схему, по которой я должен был добраться до русского монастыря, где меня ожидал священник отец Вениамин. Она снабдила подробной картой Сантьяго, написала на листке необходимые фразы для общения с местным населением: водителями автобуса и маршрутного такси, с помощью которых мне предстояло добраться до места, проводила до остановки и усадила в нужный автобус. А водителю наказала где меня следует высадить.
Глава 3
Часа полтора протрясся я в автобусе, оставляющем за собой густой шлейф выхлопного дыма, отчего даже в салоне ощущался едкий запах нефтяной гари. Видимо дизельный мотор этого чуда автомобильной техники относился к какому-то предыдущему поколению, когда экология в мире ещё не внушала беспокойства. Бросалось в глаза, что в городском трафике многие автомобили принадлежали к давним выпускам, некоторые ретро-экземпляры можно было даже причислить к раритетам. В окне перед моим взором проплывали сначала городские кварталы, затем, потянулись виллы и особняки фешенебельного Лас Кондеса. Всё утопало в цветах и поражало обилием архитектурных изысков, выраженных в виде резных каменных балконов, изваянных колонн или ажурных декоративных решёток. Многие дворы украшали скульптуры изящных античных богинь либо мифических животных. А кое-где даже, сверкая живыми бриллиантовыми бликами, струились столь уместные в жарком климате фонтаны. Здесь же располагались теннисные корты, поля для гольфа и футбольный стадион. Всё выглядело ухоженно и роскошно. Постепенно дорога стала забирать вверх. Издалека город смотрелся, погружённый в сиреневую пелену смога, как мутное изображение пейзажа бездарным абстракционистом.
Наконец, согласно Ириной схеме добрался я до пласы Сан Энрике. Это было далеко за городом, у самого подножия круто взметнувшихся ввысь Анд. Подняв взор на отвесные неприступные горы, я почувствовал, как предстоящее пронизывает изнутри лихорадочной дрожью – так трепещут тонкие ветви берёз в бурю под раскатами грома. Благо, стоянку маршрутных такси, или как их здесь называют – «коллективо», я увидел сразу. С водителем разобрался достаточно быстро: показал листок, где Ира написала, что мне нужно добраться до русского монастыря. Затем занял место в кабине, и минут через 15 лихой каскадёрской езды по извилистому горному серпантину оказался перед глухими железными воротами, вделанными в высоком кирпичном заборе. Ворота были не заперты, и я с возрастающим сердечным трепетом проник в их проём.
Прямо передо мной круто вверх простиралась мощёная камнем аллея, по краям которой были видны не очень ухоженные клумбы с цветами и разной тропической растительностью: кактусами, пальмами, вьющимися наподобие плюща лианами. Дальше виднелось вперемешку много привычных и совсем незнакомых экзотических деревьев. Дорога терялась среди всего этого растительного изобилия. Впереди высоко вверх отвесно взгромоздилась горная стена, только до половины покрытая зеленью. Среди растительности, тут и там, были разбросаны небольшие ветхие и поновей деревянные постройки. Вокруг было много свободного места. Жарко. Тихо. И только птицы вели свою неугомонную деятельность. Всё как в лесу. Не у кого даже спросить. Но мне здесь сразу понравилось. И я, наполненный надеждами, решительно двинулся вверх по брусчатке.
Немного выше оказалась широкая заасфальтированная площадка. С краю площадки расположился солидный двухэтажный панельный особняк. К нему я и устремился. В середине его находилась массивная двустворчатая деревянная дверь, скорее даже ворота, над которыми была прикреплена копированная репродукция какой-то иконы. Осенила догадка: здесь обитает отец Вениамин! Душа задрожала, как овечий хвост, но превозмогая одышку и, как выразился лирический классик русской поэзии, «нахлынувшее половодье чувств», я продвигался дальше. Подошел к углу здания, здесь была небольшая дверь, из-за которой доносилась нерусская старческая речь. С любопытством прислушался.
Невероятно! Говорили по-арабски. Понял, что мне не сюда и повернул к главному входу. И… о ужас! Навстречу нёсся огромный, как саблезубый тигр, косматый волкодав. Тут уж стало не до созерцания заморских красот. С кошачьей проворностью я кинулся спасаться. Все системы организма, сработав синхронно и безотказно, выдали компьютерно- оптимальный вариант в выборе спасительного решения. Короче, мгновенно я оказался за маленькой дверью. Я подпирал её массой тела изнутри, а снаружи дверь яростно грыз и царапал мой саблезубый преследователь. Картина, поистине достойная доисторической повседневности: примитивная борьба видов за своё существование – побеждает сильнейший!
Но это, как оказалось, было ещё полбеды. На шум из комнаты появилась древняя старушенция. Она что-то возмущённо прошамкала по-арабски, замахала на меня руками. Понятно было, что от меня требуют убраться вон. Но я совсем не хотел, чтобы меня съели; напустил на себя жалкий плачущий вид и стал выразительно кивать на дверь, из-за которой доносилось злобное рычание. Наконец, до старушечьего маразматического сознания дошло, что я ищу здесь спасения, и она подошла к двери, приоткрыла её и недовольно прошамкала: «Бобби…Бобби…» Однако пёс не покидал своей позиции и продолжал плотоядно коситься на меня. Тогда старая принесла целую чашку, размером с приличный тазик, мясного гуляша и поставила перед собачьей мордой. Мне стало не по себе: ничего себе!.. в то время, когда в Африке каждый пятый ребенок недоедает, а здесь этакое расточительство. Это же добрый десяток порций чистейшего мяса, если считать по российским меркам! И всё для какой-то паршивой псины. Ну и нравы! Вот оно извращённое капитализмом общество. Куда я попал?..
Между тем, Бобби неторопливо сожрал гуляш и, разом подобрев, перестал смотреть на меня зверем. Я понял, что настал для меня благоприятный момент незаметно улизнуть. И, прикрываясь бабуськой, проворно проскользнул мимо утерявшей бдительность зверюги. В мгновение я оказался перед парадной дверью двухэтажного особняка.
Дверь была выполнена в стиле крепостных ворот позднего средневековья: внушительная и глухая, с ажурной резьбой из кованого железа. На моё счастье створки ворот были приоткрыты, и я живо протиснулся в узкую щель меж ними. Внутри оказался просторный холл с зеркально начищенным паркетным полом и матовыми светильниками. По стенам висели репродукции картин на библейские темы известных мастеров живописи эпохи Ренессанс. Я стал озираться по сторонам: ни одной живой души не было заметно в обозримом пространстве. Я принялся тихонечко звать: «Есть тут кто-нибудь? Эй! Отзовитесь!» В конце помещения на три стороны были расположены двери, за которыми послышался гул и все они вдруг почти разом отворились. Появились женщины. Некоторые были одеты по-монашески, а иные в обычную современную мирскую одежду. Они с любопытством уставились на меня, стали по-испански переговариваться меж собой. Я ничего не понимал и оттого чувствовал себя нелепо. Среди всех выделялась крупная пожилая монашка, одетая в чёрное, – она проявляла наибольшую прыть.
Недобро зыркая на меня пылающим взором, монашка яростно замахала руками, мол, вон отсюда, пока цел, убирайся! Кричала она по-русски, но со страшным американским акцентом. Только я совсем не собирался сдаваться и стал требовать, чтоб позвали кого-нибудь из русских. Я решил: раз это русский монастырь, значит, здесь непременно должны быть мои соплеменники. Силы были неравными – явно, перевес не в мою пользу, а тут к женской половине всё прибывало и прибывало подкрепление. И по мере увеличения количества воинствующих монахинь, они разъярялись всё более, прямо амазонки какие-то свирепые. Осиным роем жужжали они, а предводительствующая монахиня в чёрном уже вилась на опасно близком расстоянии и вопила ещё громче, возбуждая боевой дух в бабьем воинстве. Я позвоночником чувствовал, что приближается кульминационный момент развязки, и, если не произойдёт какое-нибудь чудо, меня просто здесь растерзают. Вон как они уже набычились, словно стадо разъярённых носорогов и сейчас начнут бить копытом перед тем, как ринуться в атаку.
Я почувствовал себя совсем нехорошо. Щекотливое положение: спереди напирает разъярённое стадо парнокопытных, сзади поджидает распоясавшийся хищник. Как загнанный в угол зверь, я готов был на отчаянный поступок, ведь дальше отступать было некуда – позади дверь, за которой… Но я не политрук Клочков, который крикнул своим панфиловцам: «Ребята! Дальше отступать некуда – за нами Москва». И я жалобно взмолился, взывая к толпе: «О, боже! Да есть здесь кто-нибудь русский?..»
– Я русская! – неожиданно прозвучал ангельский голосок за моей спиной.
Я обернулся и увидел, что в щель между дверными створками протискивается молодая женщина приятной наружности.
– Пойдёмте скорее отсюда, здесь женский монастырь и мужчинам нельзя входить, – проговорила моя спасительница.
– Но я боюсь выходить, на меня опять набросится огромная рыжая псина. Я спасался за стенами этой обители.
– Сюда категорически запрещено входить мужчинам.
– Что же, теперь мне добровольно становиться добычей этого животного?
– Пойдёмте, пойдёмте. Со мной Бобби вас не тронет.
Постепенно приходя в себя и успокаиваясь, я снова обрёл способность созерцать мир во всём его многообразии. Бобби, обласканный доброй рукой моей избавительницы, добродушно вилял хвостом, предварительно обнюхав меня и, видимо, не найдя ничего аппетитного. Он принял меня в стаю.
Теперь опять главным стало встретиться с отцом Вениамином.
***
Мы познакомились и выяснилось, что мою спасительницу зовут Юлией и родом она из Казахстана. Имеет семилетнюю дочь Машу. Супруг Юрий уроженец Тулы, работает шофёром грузовика в эмпресе, обслуживающей чилийские шахты в Антафагасте. Он с восходом солнца уходит на работу и возвращается очень поздно. Семья живёт при женском монастыре в небольшой комнатушке, а сама Юля выполняет разную работу – то, что укажет строгая настоятельница монастыря, мать Ульяна; а за это хозяйка позволяет брать бесплатно продукты питания, которые ежедневно привозят из супермаркета «Лидер».
Молодуха выглядела скромнягой. Одета была в неброское платьице, не отягчённое какими бы то ни было декоративными деталями покроя. Но на её ладной фигуре всё сидело, как надо. Сама она представляла собой типичный образец восточнославянской женщины: русые волосы, вздёрнутый носик, ямочки на щеках. И ослепительно-синие омуты глаз.
– Жить можно, – говорит Юля. – Жильё и питание у нас бесплатны, а Юра зарабатывает около 500 долларов в месяц – для Чили это приличный доход. Минимальный заработок на сегодняшний день официально установлен в 160 долларов. Дело в том, что чилийское правительство по мере роста доллара по отношению к песо периодически корректирует минимальную заработную плату.
– И давно вы живёте в Чили? – поинтересовался я.
– Мы с дочерью здесь полтора года. Юра сделал нам вызов после того, как сам устроился и нашёл для нас с Машей место в этом монастыре. А до этого он поскитался по Латинской Америке четыре года, побывал в разных странах. Он моряк и работал на рыболовных судах. У меня специальность фармацевта и сейчас усиленно учу испанский, хочу работать по специальности, а для этого прежде необходимо легализовать диплом, то есть, заново сдать экзамены за весь курс, притом на испанском языке.
– Интересно, а почему в русском монастыре и не видно русских?
– А где же их взять в Чили? – вопросом на вопрос ответила Юля. – Мало того, у нас и игуменья арабка.
– Так вот почему я слышал арабскую речь в монастыре, – догадался я прозорливо.
– Здесь живёт престарелая мать нашей настоятельницы.
– А как такое могло случиться, что русский монастырь возглавляет арабка?
– Говорят, что в трёхлетнем возрасте мать подбросила её в Палестине в русский монастырь и девочку воспитал русский епископ. Он стал ей отцом, дал хорошее образование, и она воспитана на русской культуре, и отлично владеет русским языком. А мать нашла её позже – будучи в престарелом возрасте, вспомнила о дочери. Мать Ульяна не может это всё простить своей матушке, но из приличия заботится о старухе, хотя отношения между ними довольно холодные.
– Ещё я заметил, в монастыре многие женщины одеты не в монашеские одеяния. Почему это так?
– При монастыре существует детский приют, где сейчас содержатся 25 чилийских детей из бедных семей. Для них здесь есть школа со штатом преподавателей, воспитатели, другой обслуживающий персонал: повара, садовник, уборщицы, работники существующего при монастыре овощного магазина и другие. А именно монашек – всего четыре, да ещё шесть послушниц, которые пока не приняли постриг.
– На что же существует монастырь? На какие средства? Здесь ведь совсем ничего не производят, а платить надо одной только зарплаты для такого большого штата работников – я представляю сколько.
– Во-первых, монастырь не принадлежит к московской Патриархии, а подчинён Синоду, находящемуся в США, откуда и поступают средства на содержание заведения. Ещё какие-то богатые люди шлют сюда пожертвования. Затем, местный муниципалитет хорошо помогает приюту: имеется договоренность в супермаркете «Лидер» забирать идущие в расход продовольственные товары, такие, например, у которых срок годности подходит к концу, либо сорвана или испорчена этикетка, повреждена упаковка и прочее.
– И много монастырь получает таких неликвидных товаров?
– Каждый день матушкин микроавтобус наполняют до отказа. А бывают дни, когда по три-четыре рейса делают из «Лидера». Мать Ульяна человек предприимчивый – открыла при монастыре магазин и продаёт там по дешёвке пересортированные нами продукты и имеет с лидерских отходов приличный доход себе. Вот и свиней завели десятка два, они-то и съедают то, что не смогли съесть обитатели монастыря. Есть ещё коровье поголовье. А территория тут сами видите какая огромная, гектаров сто будет.
– Да, система, видимо, работает отлажено. Юля, вы всё говорите о матушке. А какая роль отведена отцу Вениамину?
– Правильно, она и есть хозяйка всего. А отец Вениамин живёт вон там с краю. Видите этот отдалённый небольшой двухэтажный домик? Вот в нём он и обитает.
– А чем поп занимается в свободное от служб время? Наверное, тоже ведёт какое-нибудь хозяйство?
– Он отливает восковые свечки и реализует их прихожанам в церкви по 500 песо. Когда-то батюшка пробовал заниматься пчеловодством, но насекомые однажды почему-то набросились на него и искусали до потери сознания, старик чуть не умер. И в результате, вон, видите, вокруг дома разбросаны деревянные ульи – это и есть итог его неудавшейся деятельности. А вообще, говорят, основной его доход составляют дома, которые он имеет в разных городах Чили.
– Откуда же священник их набрал?
– Многие русские старухи из бывших дворян и прочих имущих сословий перед смертью отписывали ему своё наследство в виде недвижимости, вот он и разбогател. Теперь сдаёт всё это жильё в аренду. С этого и живёт. С матушкой у них отношения натянутые.
По вздымающейся от главного здания женского монастыря дороге мы поднимались к владениям священнослужителя. Было любопытно собственными глазами увидеть скромные апартаменты святого отца. Про падре Вениамина Юлия рассказала, что тот в молодом возрасте попал в Чили, будто бы, бежал после Второй мировой войны вместе с немцами. Он не имеет никакого образования и возглавил местный приход следующим образом.
В молодости беглец прислуживал здесь священнику, а так как у того не было ни семьи, ни детей, то старик принял молодого отрока как сына, обучил его всем церковным обрядам, а когда совсем состарился и, предчувствуя скорую кончину, рекомендовал своего преемника церковному руководству в США. Оставил новоиспеченному святому отцу и своё собственное состояние. Отец же Вениамин, со своей стороны, «одел чёрную рясу», то есть, принял чёрное монашество – более аскетичное и жёсткое и, согласно этому, он не имеет ни семьи, ни детей. Сейчас батюшке 84 года и он немощен и болен. Во время горбачёвской оттепели поп решился и стал разыскивать хоть кого-нибудь из родственников, написал на родину на Украину, откуда через некоторое время получил неожиданное письмо от троюродной племянницы, которую сроду не знал. Теперь она со всем своим многочисленным семейством прибыла сюда и прибирает всё здесь к своим рукам.
– Юля, почему вы так скептически относитесь к тому, что творится в монастыре? – спросил я. – И совсем не зная меня, рассказываете довольно критические вещи?
– Да, я, наверное, много лишнего наболтала, но дело в том, что, когда поживёшь вдали от своих, то каждый встреченный тобой человек, говорящий на родном языке, становится настолько близким, что невольно хочется излить перед ним душу. А наболело тут много у меня.
– ?..
– Ничего, это поначалу только удивительно, что здесь тоже стонут от жизни. На фоне российских проблем здешняя действительность только вначале кажется раем. Но поживёшь некоторое время и начинаешь замечать тёмные пятна. Да чего там говорить, поживёте – увидите сами! – заключила моя сопровождающая, усмехнувшись на последнем слове.
– Видимо, вы правы, Юлечка, нас здесь действительно никто не ждёт и специально для приезжих не создают тепличных условий. Раз выбрал такой путь – поискать себе счастье в другой стране, значит, терпи и отвоевывай себе место под солнцем.
