Виталий Каплан
Масть
Напрашивается князюшка на неприятности? Или просто дурак? Или и то и другое вместе? Как бы там ни было, пора окоротить наглеца.
Многое можно было сейчас с ним сделать, оставаясь в рамках дозволенного. Ну не в таракана же его превращать! Нужно что-нибудь мелкое, воздействие седьмого уровня, чтоб и мысли ни у кого из людишек не возникло, что нечисто дело. К примеру, кишечник ему опорожнить… или лучше пусть поползает на четвереньках, похрюкает… нашампанился он изрядно, никого не удивит. А то ещё можно влепить по нему «Горючим покаянием» – пусть в слезах перед всеми исповедуется в прегрешениях… у такого кабана их должно быть что щетинок в шерсти. Правда, это уже не седьмой и даже не шестой, а именно что третий уровень.
Но я ничего этого делать не стал. Не потому, что поскупился на магию – свою, по рангу положенную мне годовую меру воздействий вычерпал я менее чем на десятую долю. Просто князь Корсунов был не совсем человеком… пускай пока и сам того не ведает. Если наши до сих пор о нём не прочухали, то скоро так и так узнают, приберут к рукам, расскажут про Иных, помогут поднять свою тень, нырнуть в Сумрак… и вынырнуть оттуда уже настоящим Тёмным. Дядя Яник, может, и в Дозор его возьмёт, рук-то мало, у Светлых перевес… Зачем же мне его позорить? Зачем наживать себе врага? Причём врага, похоже, могучего. Если сейчас у него скрытая сила тянет на четвёртый ранг, то до чего он с годами дорастёт? Я, положим, тоже не вечно на третьем застряну, однако ещё бабушка надвое сказала, кто кого опередит. Нет уж, будем без глупостей. Будем по-человечески.
– Благодарю, ваша светлость, за щедрое предложение, – усмехнулся я, – но что-то не хочется. Не люблю, знаете ли, карточную игру. Да и занятие сие, прямо скажем, не богоугодное.
Князь вытаращился на меня – и был сейчас невероятно похож на огромную жабу. Мой отказ мало того что оскорбил его, но ещё и поразил до крайности. На багровом лице пламенела одна короткая мысль: «Такого не может быть!»
Тотчас же к уху его склонился низенький лысоватый господинчик средних лет, принялся что-то скороговоркой шептать.
– А! – загремел князь, досадливо отпихивая от себя левой рукой ненужного более господинчика. – Вот ты, значит, какая птица, поручик! Наследничек богатенького дядюшки, проигравшийся вчистую! Не любит он игры! Да гляньте на него! – Князь протянул ко мне палец с толстым золотым перстнем. – Да он всего лишь трусит! Боится продуть последние панталоны! И это благородный человек? Что за времена пошли, право слово? Чтобы русский дворянин трусил карт? Чтобы дрожал он за последний свой пятак, точно чухонец или жид? И вот такие защищать будут Русь нашу матушку? Поручик он! Отставной козы поручик! Возрастом сопляк, на увечного не похож, а уже и в отставке! Небось из полка за трусость выгнали?
– Вы намеренно оскорбляете меня, князь? – произнёс я как можно холоднее. Трудно это – изобразить голосом лёд, когда внутри бушует кипящая лава. Трудно – но можно. За последние полтора года многому пришлось мне научиться.
– Ишь ты, «оскорбляю», – заржал Модест Яковлевич во всю глотку. – Да кто ты такой, чтобы оскорблять тебя? Оскорбить можно равного себе. А ты передо мной кто? Вошь голая! Я таких на конюшне учу!
После этого отступать было уже совершенно невозможно.
– Что ж, князь, – улыбнулся я. – Предоставлю вам такую возможность. Если, конечно, вы действительно князь, а не уличная грязь. Жду в самом скорейшем времени ваших секундантов… или подобающих извинений. Адрес мой вам сообщат… разные пресмыкающиеся.
Хорошо же начинаю я свою тверскую карьеру! Спустя несколько часов… ну, даже пускай суток, я убью эту высокородную тушу… и что дальше? Поединки строжайше запрещены. Будь я просто человеком – дело могло бы окончиться и Сибирью. Хотя более вероятный расклад – несколько месяцев в крепости. С Иными такое, конечно, не пройдёт, подсуетится дядюшка, заморочит одних, запугает других – всё в итоге и замотают. Не для того же он меня сюда вытаскивал, чтобы ценного работника лишиться?
Ценного? И что ж я такого ценного успел тут наработать? К порученному заданию не знаю как и подступиться… Дядюшка выручит – но ведь небось и три шкуры спустит. А что сделал бы в таких обстоятельствах Харальд, не хочется и думать.
– Пойдём, Андрей Галактионыч, свет ты мой, пойдём! – Кто-то мягко обнял меня за талию и потащил прочь. – Перебрал ты вина, друг мой… давай-ка на воздух, продышись…
Лёгок на помине дядюшка!
Глава 8
– Вот ты Тёмный, а играешь белыми. – Дядя Яник выдвинул вперёд боковую пешку и хитро взглянул на меня. – И тебя это ничуть не смущает. Меня, разумеется, тоже. А между тем немало есть среди нас тех, кого от белого цвета воротит. В мозгах их белизна прочно увязана со Светлыми, а Светлых они ненавидят. Меж тем нет более глупой ошибки. Светлые, конечно, считают нас врагами, но мы – отнюдь нет.
– Кем же, по-вашему, надлежит их считать? – Я выдвинул левого своего слона так, чтобы мог он простреливать всю диагональ. Потом глотнул очень крепкого и очень сладкого чая, который дядюшка сразу же распорядился подать, едва привёз меня с бала в Контору. Я только сейчас сообразил, что Тимошка так и дожидается меня близ дома графини, – и тут же выбросил из головы. До Тимошки ли сейчас, когда такие дела завариваются!
Против всех ожиданий дядюшка не стал меня стыдить. Просто вытащил из шкафа шахматную доску, расставил фигуры и приглашающе поманил.
– Надлежит их считать препятствиями на пути, – пояснил он. – Ты же не будешь злиться на камень, попавший под колесо твоего тарантаса? И не злишься же ты на мою ладью, которой закроюсь я сейчас от шаха… взять ты её, кстати, не сможешь, иначе слон твой перестанет защищать короля от атаки моего ферзя. Просто надо их, Светлых, учитывать… выбирать такие пути, чтобы с ними не столкнуться. А ещё лучше – умело использовать их в своих целях. И тут у нас явное преимущество. Да ты чай-то пей и про баранки не забывай. Перенервничал, понимаю…
– В чём же наше преимущество? – спросил я для приличия. Знал уже дядюшкин ответ, не в первый раз он об этом рассуждал.
– В том, что у нас нет великой цели, – учительским тоном пояснил тот. – У них – есть. Они мечтают осчастливить человечество, уничтожить любое зло, любое страдание, любое недомыслие. Глаза их устремлены столь высоко и далеко, что хуже замечают ямы под ногами. Нет, они не глупее нас, но ум их, направленный на идеальное, проскальзывает мимо настоящей жизни. А мы, Тёмные, не хотим ничего великого. Мы просто живём, каждый для себя.
– А как же служение Изначальной Тьме? – поддел я своего собеседника. – Об этом новопосвящённым Иным с первого же урока талдычат.
– Ах, Андрюша-Андрюша, – пожевал он губами. – Ты-то не совсем уже новичок. Изначальная Тьма, равно как и Изначальный Свет, – это всего лишь лики природы, некие постоянные свойства нашего мира. Они не живые, они не обладают разумом. Просто издревле так повелось – олицетворять их, считать едва ли не богами. Но и Свет, и Тьма, и Сумрак – это всё равно как время или пространство, как движение и неподвижность… Им не служат: их принимают в расчёт, ими пользуются, их остерегаются… не более того. Вот и к Светлым следует относиться точно так же. Остерегаться и пользоваться. Правда, для начала тебе нужно научиться остерегаться… умение их использовать придёт позднее. Вот видел ты сегодня графиню Яблонскую. Каковы впечатления?
– Так просто и не скажешь, – не сразу ответил я. – Она не похожа на тех Светлых, что я встречал в столице. По манере обращения даже больше на Тёмную смахивает… не прикрывает вежливостью презрение.
Я помолчал, внимательно взглянул на доску – и на всякий случай перевёл коня поближе к своему королю.
– Да, графиня штучка особенная. – Дядюшка двинул в сторону свою ладью, отдавая мне пешку Только вот брать ли сей щедрый подарок? – Она гораздо умнее своего предшественника в одних вещах и гораздо глупее в других. Держит себя со Светлыми в точности как наша матушка-императрица. Кстати, если наше присутствие, Дневного Дозора, размещается здесь, в здании Тайной экспедиции, то присутствие Ночного расположено не в самом городе, а в пяти верстах к северу, в Журавино, в одном из имений графини. Если наши дозорные считаются служащими Конторы, то их – учителя и обслуга школы-пансиона, которую Виктория Евгеньевна основала на свои средства, едва перебравшись в Тверь. Между прочим, очень разумная придумка у неё. Ведь школа сия считается богоугодным заведением, вроде как детские приюты… и потому набирает она туда всякую босоту. Её люди выискивают ребятишек потолковее среди бедноты, среди нищих, бродяжек… есть и крепостные, которых она выкупает у владельцев. А догадываешься, по какому признаку ведётся отбор?
– Ищет детей с задатками Светлых Иных? – ухмыльнулся я.
– И это тоже, – кивнул дядюшка, – но таковых там всё-таки меньшинство, Иные – редкость.
Вновь я собрался спросить его – распознал ли он во мне задатки Иного ещё тогда, семнадцать лет назад, когда ездили мы с матушкой к нему в Туманный Луг. И вновь не решился… сам не знаю отчего. Вместо того спросил:
– Так что же у графини за признак отбора такой?
– Она ищет детей, которых можно воспитать так, чтобы те становились помощниками Иных. Без магии, без умения нырять в Сумрак, но с такими характерами, которые присущи Светлым. Жажда мировой гармонии, мечта о Великой Цели, восторженность и бескорыстность… И, разумеется, ум. Когда детишки сии станут взрослыми, графиня соорудит им дворянство… что, как понимаешь, с её возможностями совсем не трудно… а после начнёт двигать на разные государственные посты. Да и не обязательно им оказывать постоянную протекцию… достаточно лишь дать начальный толчок, а там уж они и сами друг дружку поддержат. Таким образом она и надеется преобразовать Россию к лучшему, искоренить пороки, насадить добродетели… и сама не понимает, насколько всё сие неосуществимо. Тут графиня глупа. Но глупа она касательно конечных целей, а вот в методах – весьма умна. И в любом случае замысел хорош уже тем, что выращенным ею Светлым будет, на кого опираться. Причём чисто по-дружески, а не тратя драгоценную силу…
– Так она что, собирается открыть людям тайну Иных? – чуть не облился я чаем. – Это же строжайшее нарушение Договора! Инквизиция же взбесится!
– Она не настолько проста, племянничек. Про Иных, конечно, её питомцам сказано не будет… а вот про некое общество добрых людей, владеющих древними знаниями и вознамерившихся привести человечество к Свету… Понимаешь, к чему клоню? И ведь не прикопаешься. Масонские ложи – дело исключительно человеческое, к Иным отношения не имеет, под Договор не попадает… Слышал небось, как французский сочинитель господин Вольтер выразился о Творце? «Если Его и нет, то Его бы всё равно следовало придумать». Вот точно так же мы, Иные, можем о масонстве сказать. Полезнейшее изобретение!
Ничего столь уж нового в его словах не было. В Петербурге Харальд кое в чём тамошних масонов использовал. Иногда ведь попросить (или приказать) человечку из их среды бывает гораздо действеннее, чем швыряться направо и налево потоками силы. Впрочем, если наши столичные Тёмные лишь использовали петербургские ложи, то графиня Яблонская пошла гораздо дальше – собралась таковую ложу сотворить из ничего. Из уличной грязи, из отбросов!
– Откуда вы так хорошо знаете её планы, дядюшка? – задал я естественный вопрос. – Неужто смогли считать графинины мысли?
– Ага, считаешь их! – скривился дядя Яник. – У неё такая защита стоит, что мало кто из Высших одолеет. Но неужели думаешь ты, что Виктория Евгеньевна держит эти замыслы втайне от своих дозорных? А вот они – не Высшие, и не все даже первого ранга… и не все умеют держать язык за зубами, а мысли за костями черепа. Поэтому за долгие годы по обмолвочке, по крупиночке, по догадочке… сложил я всё это в чёткую картину.
– И что же дальше? В Инквизицию разве стукнуть?
– Я тебе стукну! – Дядюшка шлёпнул ладонью по столу так, что ферзь его подпрыгнул, а пешка с A5 сдвинулась на A4. Неохотно вернул он её на место. – Нам следует держать графинины придумки в строжайшей тайне. Ты даже не представляешь, племянничек, сколь красивую комбинацию тут можно построить! Шахматы по сравнению с этим – тьфу, жалкое подобие! И тебе я сейчас поведал лишь затем, что по-родственному доверяю. Ну и когда придёт время сию комбинацию разыгрывать, то и тебе отведена будет некая роль.
– Ладно, дядюшка, – двинул я правую ладью в дело. – С графиниными задумками, с мировыми идеями – тут всё понятно. А вот скажите-ка лучше, почему князя Корсунова проморгали? Он же с задатками Тёмного Иного! Почему до сих пор не посвящён?
– И не будет! – Дядя Яник вновь хлопнул по столешнице, на сей раз без ущерба для фигур. – Не бывать ему Иным, пока я тверской Дозор возглавляю. А чтобы лучше ты понял почему, просвещу тебя относительно Модеста Яковлевича. Очень любопытное, надо сказать, насекомое.
– Почему же вы не дали мне сведений на него наряду с прочей городской знатью? – задал я давно мучивший меня вопрос.
– Хотел, чтобы он оказался для тебя неожиданностью… то есть чтобы выводы твои были непредвзяты. Ибо мнится мне, что с князем этим тебе доведётся ещё пересекаться под острыми углами. Кстати, к большому сожалению, но тебе мат, – двинул он оставшегося своего коня совсем неожиданным для меня образом. – Зевнул ты, Андрюша, увлёкся… Ну да ладно, слушай внимательно.
Князь Модест Яковлевич Корсунов оказался родовитей некуда – по отцу он вёл своё происхождение от самого Рюрика, а по матери приходился дальней роднёй августейшей нашей династии. Помимо родовитости был он несметно богат – крепостных у него насчитывалось аж пять тысяч душ, имения раскиданы были и по Тверской губернии, и по Московской, и по Новгородской. Родился он в год восшествия на престол Елизаветы Петровны, женился же совсем недавно, лет шесть назад, да и с женой вышло весьма нехорошо. Сказать, что был Модест Яковлевич знатным кобелём, – это ничего не сказать. В усадьбе его, Старом Логу, имелся гарем из тридцати с лишним девок, но не брезговал он и дочерями соседей-помещиков. Если же соседи возмущались – могло случиться всякое. Нескольких недовольных он попросту выпорол, а обратившись в суд, бедолаги сами же и оказались виноваты. Причём этим, можно сказать, ещё повезло. Усадьбу дворянина Овсянникова он спалил дотла… Губернское же следствие установило, что возгорание приключилось в результате самовозгорания. Помещицу Соболеву, вступившуюся за честь юной своей воспитанницы, князь велел раздеть донага, обмазать дёгтем, обвалять перьями и в таком виде посадить в лодку без вёсел, пустить по реке. Зверушек также любил – помимо множества собачьих свор содержались на его псарнях волки и медведи… нравилось ему травить медведями непокорных. Иногда, после первой крови, зверя унимали, а бывало, что жертвы покидали сию скорбную юдоль. Следствие если и велось, то обычно устанавливало, что несчастный господин N. был разорван диким зверем во время охоты. На охоте же всякое случается.
Про то, что вытворял он со своими крестьянами и дворовыми людьми, нечего и говорить. «Я понимаю, – кипятился дядюшка, – дворню время от времени следует сечь… ну вот хотя бы как у Скудельниковых это заведено. Без этого ни порядка не будет, ни уважения к господину. Но кандалы-то зачем? Рогатки зачем? Дыба в подвале, прочие станки… У нас в Экспедиции таких устройств отродясь не было, какие он завёл!»
Жаловаться на князя бесполезно, поскольку и суд, и канцелярия генерал-губернатора, и полиция, и предводители дворянства – всё им скуплено оптом и в розницу. Жадностью Модест Яковлевич не страдал, щедро одаривал всех, в ком видел для себя пользу, а иногда, из широты натуры, – и тех случайных своих знакомцев, кто попал в бедственное положение. Имелись у него крепкие связи и в столице. Государыне он ежегодно посылал превосходные картины – имелся у него среди дворовых людей талантливый художник Родька, содержавшийся под замком в особо выстроенном для него флигеле.
Была у князя, между прочим, и боевая дружина – несколько десятков дворовых, обученных обращаться и с холодным, и с огнестрельным оружием… включая пушки-единороги. Среди этой оравы, по слухам, водились и настоящие разбойники-душегубы, которых Модест Яковлевич пригрел и обласкал.
Выходило, что князь мне не соврал – не занимая никаких постов в губернии, он, по сути, обладал властью немногим меньше генерал-губернаторской.
– Видишь, каков гусь? – подытожил дядюшка. – Понял уже, почему таких не берут в Иные? Вот представь, посвятим мы его, сделаем Тёмным. Что дальше? Думаешь, станет сей сумасброд держать себя в узде, соблюдать Великий Договор? Думаешь, станет он подчиняться дисциплине? Думаешь, Дневной наш Дозор будет ему указом? Равно как и Ночной, кстати. Между прочим, года три назад уже произошёл занятный казус. Князюшка обратил благосклонное своё внимание на школу графини Яблонской… восхитился благородством, пожертвовал две тысячи рублей сироткам… а заодно и решил за счёт этих сироток пополнить свой гарем. У графини же в школе дети обоего пола содержатся, причём в классах сидят вперемешку… странное нововведение, на мой взгляд, ну да не о том речь. В общем, велел он своим доверенным людям, Гришке и Сашке, выкрасть из школы нескольких девиц, не достигших ещё и пятнадцати лет. Что до самих Гришки с Сашкой, то обоим было под тридцать, пробы ставить негде… мало того что душегубы, так ещё и малолетних растлевали… из княжеских крепостных.
– И что же? – с неподдельным любопытством осведомился я.
– Неприятность с Гришкой и Сашкой случилась, – подмигнул мне дядюшка. – Волки их загрызли, когда ночью за девицами отправились. И это в июне, когда звери сии подальше от людей держатся! А за день до того Виктория Евгеньевна нанесла мне светский визит… Представляешь, сделала нежданный подарок – две лицензии оборотням. Оказалось, недоучли мы с ней когда-то! Подняла она свою цифирь, пересчитала – и выяснила, что за ними, Светлыми, должок. Знаешь, я не стал спорить и доказывать, что все прежние наши счёты верны тютелька в тютельку. Тотчас же отрядил в Журавино Петра Ивановича с Ефимкой, указал, кого грызть. Это у неё, понимаешь, сторожевые заклятья сработали… кто вблизи Журавино шастает со злым умыслом, о тех графине тут же становится известно. А вот поделать она ничего с ними не может, пока умысел не перешёл в прямое дело. Светлая…
– Ну ничего себе! – не нашёлся я что сказать. – Это выходит, что и они нами пользуются, когда им надо?
– Именно, Андрюша! Именно! И разве то плохо? Всё случилось ко взаимной выгоде. Графиня разделалась с негодяями, я же подкормил наших низших… а заодно и Викторию на крючок взял. Вот прикинь, если случится у нас со Светлыми большая война, то Инквизиция может и узнать про такой ход её сиятельства. Одобрит ли? Да мало что Инквизиция – другие-то Светлые как на это дело глянут? А ну как скажут: чужими зубами людей убила, с Тёмными сговорилась… развоплощаться тебе пора, матушка, почему ты до сих пор не в Сумраке? Али совесть не грызёт, как должно?
– Почему бы тогда князя Модеста нашим не скормить? – задал я вполне резонный вопрос.
– Ты разве не знаешь, что люди с задатками Иных из лотереи исключены? – удивился дядя. – Чему тебя в столице учили? Так что не вариант. А жаль. Я ведь, Андрюша, ещё пять лет назад пытался малость князя приструнить. Вызвал его в Контору… дескать, имеются сведения, что ваша светлость допускала нелестные выражения об особе государыни нашей Екатерины, и по сему поводу хотелось бы получить от вас должные объяснения. А он знаешь что?
– Что? – подался я вперёд.
– А он меня по мордасам! – хихикнул дядюшка. – Старца восьмидесяти трёх лет! И заявил, что если хоть какое шевеление с моей стороны будет, то он самому Шешковскому меня на съедение сдаст. Степан Иванович, дескать, с потрохами сожрёт, ибо многим ему, князю Модесту, обязан.
– И что же вы, дядюшка, с ним сделали?
– Да ничего особенного, – сокрушённо отозвался он. – Кликнул стражу, велел отвести его светлость в экзекуционный подвал и там как следует посечь. А после подчистил ему память. Не хватало ещё мне со Степаном Ивановичем разбираться… Не так это просто при нынешних столичных раскладах, если хочешь знать.
– Да, – вздохнул я. – Ну и чудище… обло, озорно…
– И лает ещё, – поддакнул дядя Яник. – А магия у нас в России подчас куда слабее, чем власть денег. Ну вот ничего я с его светлостью поделать не могу, не нарушая Договор! И графиня не может! А если мы с ней стакнёмся и закроем глаза на нарушения, то обязательно же найдётся какая-нибудь сволочь из наших, стукнет в Инквизицию. Или из ихних… В общем, Андрей, теперь-то понял, кому вызов на дуэль послал? И упаси тебя Сумрак на этом поединке убить князя магией! Знаешь что, давай-ка от греха подальше поставим тебе запрет на любые магические воздействия. На ближайшие два дня. Ты уж прости меня, старика, но опасаюсь я твоей молодой горячности. Уж я-то, матёрый волк, и то едва сдерживаю себя, чтобы крокодила сего не испепелить… что уж говорить о тебе. А вот в Сумрак нырять можешь, это не возбраняется… только людей не смущай.
Впрочем, не уверен я, что сей поединок вообще состоится.
