Виталий Калмыков
Проблемы военной истории. От Античности до Нового времени. Очерки
Фламинин поскакал к своему правому флангу и возглавил атаку на ещё строящееся в боевые порядки левое крыло противника, послав впереди трофейных африканских слонов. Сами по себе слоны не были страшны фаланге, однако, построенные в походный порядок македоняне не могли на узкой дороге выстроиться и дать отпор, и начали беспорядочно отступать, не дожидаясь натиска слонов и легионеров [7, с. 11]. Римляне бросились их преследовать, но один трибун смог удержать 20 манипул и атаковал ими тыл победоносного правого крыла македонян. Я.И. Зверев указывает на то, что, несмотря на тяжелую ситуацию, у Филиппа был шанс остановить врага и сохранить управление войсками, однако нужно было, чтобы царь непосредственно управлял боем, а не гнался за бегущими легионерами [Там же, с. 11]. Фалангитам пришлось вступить в бой с римлянами, наседавшими с тыла, однако длинные и тяжелые сариссы были в плотном строю бесполезны, а маленький щит и слабая броня не выдерживала мощного удара римского меча – гладиуса. Македонская конница увязла в преследовании и не могла помочь своим, а когда прекратившие отступление римляне левого фланга возобновили атаки с фронта, фалангиты обратились в бегство. Потери римлян составили 700 человек и неизвестное количество греческих союзников; у македонян пало 8 тыс. и 5 тыс. было пленено [13, с. 302].
Историки традиционно считают, что в этом сражении было доказано превосходство римской тактики над эллинистической. Однако, по мнению Зверева, причиной поражения можно считать неудачное управление боем со стороны македонского царя, и напротив, грамотные действия Фламинина [7, с. 8]. Филипп V не был плохим военачальником, напротив, его полководческий талант был проявлен во время Союзнической войны (220–217 гг. до н. э.). Но, в немалой степени, именно его тактические просчёты привели к поражению. В качестве дополнительных причин можно указать наличие у римлян ядра ветеранов, прошедших суровую школу II Пунической войны, в количестве 3 тыс. человек [12, с. 21]. Слабость римской конницы в этом сражении нивелировало наличие союзных греческих всадников, в частности, этолийских, которых Полибий считает лучшими во всей Элладе [13, с. 299]. Нельзя отрицать и превосходства Рима в людских и экономических ресурсах, что позволило, несмотря на ряд поражений от Ганнибала, быстро восполнять потери. Напротив, Македония была ограничена в ресурсах, что подтверждается тем, что перед Киноскефалами Филипп был вынужден набрать в своё войско 16-летних новобранцев и отслуживших ветеранов [15, с. 76]. Полезную информацию по этому поводу даёт нам Плутарх: «Македонская держава давала Филиппу достаточно войска для одного сражения, но в случае длительной войны все пополнение фаланги, снабжение деньгами и снаряжением, зависели от греков…» [12, с. 21]. В итоге, все эти факторы предопределили военное поражение Македонии в войне.
Сразу после битвы при Киноскефалах было объявлено временное перемирие на 4 месяца, по условиям которого Филипп заплатил 200 талантов и дал заложников, в числе которых был его сын Деметрий [13, с. 309]. Что касается самого мирного договора, состоявшегося в том же 197 г. до н. э., то по нему было принято решение об объявлении свободы всем эллинам, о котором было официально объявлено на последовавших в следующем году Истмийских играх. Нужно отметить, что при этом Рим занял своими гарнизонами важнейшие опорные пункты Греции (Халкида, Деметриада, Акрокоринф) и, таким образом, македонские «цепи Эллады» были просто сменены на римские. Полибий в одном из своих пассажей, ссылаясь на мнение италийцев, делает похожий вывод: «Отсюда всякий усмотрит, что “узы эллинов” от Филиппа римляне берут в свои руки, и совершается не освобождение эллинов, а лишь смена господ» [Там же, с. 312]. На Македонское царство была наложена контрибуция в 1 тыс. талантов, оно не могло иметь армию свыше 5 тыс. чел. и содержать боевых слонов, также оно выдавало практически весь свой военный флот, его внешняя политика была ограничена [15, с. 95–96; 13, с. 312]. Македония была ослаблена и лишилась продолжавшейся четверть столетия гегемонии над Элладой.
В той или иной мере с военными и политическими причинами победы Рима над Македонией были связаны и субъективные факторы. Одним из главных было различие в менталитете между римлянами и эллинами, а отсюда – разные способы и методы решения различных задач и рассмотрение той или иной ситуации сквозь призму собственного восприятия. С.И. Митина указывает на то, что у римлян не было практики международных отношений с высокоразвитыми в этом плане государствами. Поэтому они использовали нормы собственного права, которые были рассчитаны на специфику их общества. Таким образом, римляне просто навязывали другим народам своё право [10, с. 83]. Также стоит обратить внимание на идеологическую сторону данной проблемы. Как отметил Кащеев, в римском обществе господствовала идеология милитаризма, взаимосвязанная с религией и культами, которая была немаловажным фактором внешнеполитических успехов Рима [8, с. 325–326]. Он доказывает, что римские граждане своё влечение к славе и мужеству в боях за отечество не воспринимали как империализм и милитаризм, этому способствовал принцип обязательности объявления противникам войны, который укреплял веру в справедливость ведущихся ими войн [Там же, с. 325].
II Македонская война положила начало вмешательству римлян в дела греческого Востока. После победы над Карфагеном Рим вмешался в дела Эллады и победил союзника Ганнибала, Македонию, начав укреплять своё влияние на Балканах. Это привело к неизбежному конфликту с претендентами на гегемонию в Элладе, самым сильным из которых являлась держава Селевкидов.
После поражения Македонии Римская республика фактически взяла на себя роль «защитницы эллинов», что автоматически привело её к конфликту с царем Антиохом III Великим. Причиной конфликта было то, что царь державы Селевкидов захватил города в Малой Азии, которые ранее принадлежали македонскому царю Филиппу V. Как отмечает Т.А. Бобровникова, «римляне клялись защищать эти города», поэтому война с Антиохом III была неизбежна [4, с. 253]. Такой взгляд на политику Рима представляется несколько идеалистичным и, скорее всего, более взвешенная точка зрения принадлежит Митиной, по мнению которой римляне были обеспокоены возможностью «распространения влияния Селевкидов в Малой Азии и в Балканской Греции» [10, с. 171]. Также справедливо её замечание о том, что, на взгляд римлян, сирийский царь воспользовался плодами их победы [Там же]. Что касается самого Антиоха III, то он был крайне раздражён требованиями римлян и считал, что у них не может быть никаких притязаний на города Малой Азии. Сирийский царь основывал свои притязания на территории во Фракии, опираясь на права наследования и указывая римлянам на тот факт, что ранее они принадлежали царю Селевку I [Там же].
В этом дипломатическом диалоге видно различие подходов к улаживанию конфликтов, которые существовали у греков и римлян. Как пишет Кащеев, «у греков дипломатия и международное право основывалось на рациональной идее нейтралитета. На этой идее покоились греческое посредничество и арбитраж» [8, с. 265]. Именно поэтому Антиох III считал, что у него нет конфликта интересов с Римской республикой и ему удастся доказать свои права на территории в Малой Азии и Фракии с помощью честного и нейтрального арбитража. Однако причины конфликта не ограничивались греческими городами в Малой Азии и территориями во Фракии, поскольку ещё в 202 г. до н. э. представители царя Египта Птолемея V Епифана обратились в Рим с жалобой на действия Антиоха III, пытавшегося захватить Келесирию. Римлянам отводилась роль временного арбитра со стороны египтян [10, с. 87–88]. Греки полагали, что римлян можно привлечь в качестве нейтральных арбитров, но, как считает Кащеев, «у римлян… не было идей нейтралитета» [8, с. 265]. Это автоматически превращало Римскую республику в одну из сторон конфликта, что не учитывали дипломаты эллинистических государств. Фактически, римляне выступали в эллинистическом мире не в качестве беспристрастного судьи, а в роли третьей силы, которая поддерживала одну из конфликтующих сторон. Как считает Митина, «суровые испытания борьбой с Карфагеном не только закалили римскую армию, но и научили римлян стратегии упреждающего удара» [10, с. 170]. Однако такой специалист по истории Рима как Моммзен, отмечает: римляне не были готовы защищать египетского царя и решили вмешиваться в азиатские дела только в случае крайней необходимости [11, с. 566]. Логика военного и политического противостояния толкала римлян на конфликт с царством Селевкидов. Греческий историк Аппиан пишет, что «и римляне, и Антиох с большим подозрением относились друг к другу: римляне полагали, что Антиох не останется спокойным, находясь под обаянием величия своей власти и расцвета удач, Антиох же полагал, что только одни римляне будут особенно препятствовать расширению его могущества и помешают ему при попытке переправиться в Европу» [1, с. 206–207].
Из этого следует, что обе стороны конфликта постепенно пришли к мысли, что дипломатические методы не могут разрешить противоречия между Римом и державой Селевкидов и начали готовиться к войне. Антиох III пытался выяснить позицию римского Сената и отправил в Рим посольство, в задачу которого входило выяснение настроений сенаторов. Однако послы, встречаясь с сенаторами, услышали такой ответ: «если Антиох оставит самостоятельными эллинов в Азии и не будет нападать на Европу, он будет другом римлянам, если захочет» [Там же, с. 208]. Практически римляне ставили сирийскому царю ультиматум, ограничивая его экспансию и беря под защиту греческие города в Малой Азии. Окончательно конфликт перешёл в военную стадию, когда Антиох III оказал почётный приём Ганнибалу, бежавшему из Карфагена. Как отмечает Моммзен, это было чем-то «вроде формального объявлению войны Риму» [11, с. 568].
Что же представляла собой армия державы Селевкидов, которой предстояло столкнуться с римскими легионами, победившими Ганнибала? В пехоте главную роль играла македонская фаланга, которая набиралась из потомков македонцев, проживающих на Востоке. Также элитными частями пехоты считались гипасписты, которые могли действовать как в сомкнутом, так и в рассыпном строю. Их задачей было прикрытие македонской фаланги. Конница, особенно катафракты, была привилегированным родом войск. Они получали тройное жалованье, по сравнению с пехотинцами. Центром формирования тяжелой конницы была Мидия [14]. Также в рядах сирийской пехоты было большое количество греческих и галатских наёмников, которые имели вооружение гоплитов и прикрывали македонскую фалангу [8, с. 158]. Как считал М.И. Ростовцев, действующая армия царства Селевкидов достигала 70 тыс. воинов в моменты высшего напряжения. Содержание такой армии было достаточно обременительным для государственного бюджета [14].
Могла ли эта армия победить римские легионы? В сражении всё зависело от таланта полководца и его умения применять различные рода войск. В принципе, армия Ганнибала в тактическом плане несколько раз наносила римлянам тяжелейшие поражения. Что касается римской армии, то в ходе II Пунической войны начала формироваться римская тактика ведения боя. Как пишет А.В. Банников, «согласно утвердившейся практике, легионеры, прежде чем вступить с противником в рукопашную схватку, должны были забросать его строй своими пилумами (тяжёлыми метательными копьями. – Лет.). После залпа пилумами сразу же следовала рукопашная схватка» [3, с. 171–172]. Однако, данная тактика «требовала от каждого бойца личного мужества, физической силы и умения хорошо обращаться с оружием» [Там же, с. 173]. В сравнении с армией Селевкидов, римская была проще в управлении на поле боя, а её пехота была более однородной по составу и вооружению. Это давало римлянам определённое преимущество в пехоте, но их слабым звеном была слабость конницы, где они полагались на союзников. Что касается дипломатической борьбы, то римлянам удалось переиграть сирийского царя, создав антисирийскую коалицию из Пергамского царства, Македонии, Ахейского союза и Родоса. Митина пишет: «Ганнибал настаивал на союзе Македонии и царства Селевкидов против Рима, но Антиох III упустил эту возможность» [10, с. 281]. Следует отметить, что этот совет Ганнибала был своевременен и позволял создать мощную антиримскую коалицию, но к его совету отнеслись пренебрежительно. Скорее всего, Антиох III полагал, что его военной мощи хватит для противостояния римлянам и их союзникам. Также сирийский царь надеялся на поддержку Этолийского союза, поскольку их послы «объявили Антиоха полномочным военачальником этолийцев и приглашали переплыть в Грецию» [1, с. 211]. Они также уверяли сирийского царя в том, что его поддержат македонцы и спартанцы [Там же]. Именно эти надежды и заставили Антиоха III в 191 г. до н. э. высадиться в Греции, имея при себе всего 10 тыс. пехоты, 500 всадников и 6 слонов [2, с. 216]. Несомненно, сирийский царь надеялся на массовую поддержку в Элладе, позиционируя себя как борца за «свободу» эллинов от власти Рима. Однако это место было уже занято римлянами, которые широко использовали лозунг о борьбе за «свободу эллинов» ещё во время войны с Македонией. Что касается советов Ганнибала, то он настаивал на получении подкреплений из Азии, после чего «…войско прибудет опустошать Италию, для того, чтобы, отвлеченные домашними бедствиями, римляне менее всего могли бы причинить неприятности» [1, с. 212].
При всей красоте, данный план является авантюрой, поскольку Антиох III не имел господства на море. После высадки в Италии, его армия могла быть блокирована и ей бы пришлось вести боевые действия во враждебном окружении без подкреплений. Фактически Ганнибал предлагал Антиоху III повторить его поход в Италию, но без надёжной связи со своим тылом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сирийский царь не принял этого плана. Высадившись в Греции, он попытался привлечь на свою сторону македонян. Антиох подошёл со своей армией к Киноскефалам и похоронил «со всей пышностью останки тех, которые там пали, ещё оставаясь непогребёнными» [Там же, с. 213]. Данная акция должна была показать, что он является защитником Греции и Македонии от экспансии Рима, но она была совершена слишком поздно и не принесла практической пользы. Что касается римлян, то они направили в Фессалию 20 тыс. пехоты и 2 тыс. всадников под командованием консула Ацилия Мания Глабриона [Там же]. По численности войск римляне вместе с греческими союзниками превосходили армию Антиоха III, но сирийский царь решил выбрать оборонительную тактику. Он занял Фермопилы и, как сообщает Аппиан, «возвёл двойную стену, а на стену поставил машины. На вершину гор он послал этолийцев, чтобы никто незаметно не мог обойти его по так называемой “непроходимой тропе”… это тот путь, по которому Ксеркс напал на Леонида с его спартанцами» [Там же, с. 214]. С точки зрения оборонительной тактики, позиция Антиоха III была практически неприступна. Учитывая то, что этолийцы умели хорошо сражаться в горной местности, им было доверено прикрытие обходной тропы, а атаковать Фермопилы лобовой атакой было бесперспективно, что было продемонстрировано еще в период греко-персидских войск. Исходя из этого, можно сделать вывод о том, что армия Антиоха III имела реальные шансы если не на победу, то на возможность остановить римлян. Римский командующий, понимая бесполезность лобовой атаки, решил совершить обходной маневр. «Двум военным трибунам, Марку Катону и Луцию Валерию, он велел ночью, взяв сколько каждый хочет отборных воинов, обойти горы и постараться согнать с вершины этолийцев» [Там же, с. 214]. С точки зрения римлян, это был единственный вариант, который мог принести им победу. Как сообщает Аппиан, «Луций был отбит от Тейхиунта, так как тут этолийцы держались хорошо; Катон же, обойдя Каллидром, застал врагов ещё спавшими, напав на них в конце ночной стражи» [1, с. 214]. Если бы этолийцы были более бдительными, то обходной маневр римлян не удался и фланги армии Антиоха III были защищены.
