Виталий Геннадьевич Кандалинцев
Лунные и грошовые
Глава 4. Тайна красоты
Соотношение результатов в сферах триединого труда характеризует личность. В той степени, в которой путь человека предопределен, это соотношение определяет личную судьбу. Проблема Чарльза Стрикленда заключалась в том, что в его характере правильная логика исполнения предназначения (в терминах СТТ – движение к профессиональному совершенству) была связана или даже сплавлена с неправильной логикой гордости. Эти две логики боролись в душе гения.
В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» есть такие слова: „…красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей.“ Данная цитата может стать ключом к пониманию диалога капитана Брюно и рассказчика:
– Стриклендом владела страсть, которая его тиранила не меньше, чем любовь.
– Как странно, что вы это говорите! – воскликнул я. – Я давно думал, что Стрикленд был одержим бесом.
– Его страсть была – создать красоту. Она не давала ему покоя. Гнала из страны в страну. Демон в нем был беспощаден – и Стрикленд стал вечным странником, его терзала божественная ностальгия. … Я чувствовал к нему лишь глубокое сострадание.
– И это тоже странно. Человек, которого Стрикленд жестоко оскорбил, однажды сказал мне, что чувствует к нему глубокую жалость. – Я немного помолчал. – Неужели вы и впрямь нашли объяснение человеку, который всегда казался мне непостижимым? Как вам пришло это в голову?
Он с улыбкой повернулся ко мне.
– Разве я вам не говорил, что и я, на свой лад, был художником? Меня снедало то же желание, что и Стрикленда. Но для него средством выражения была живопись, а для меня сама жизнь (гл. 54).
Любая страсть в аскетическом труде рассматривается как гипертрофированное желание, вышедшее из-под контроля и поработившее данную личность. Ни в каком контексте страсть не может рассматриваться как стимул для совершения чего-то достойного. Она всегда искушение, всегда давление, чтобы человек покинул правильный путь. Стимулы совершать правильный путь дают предназначение и призвание, осуществляемые на основе веры в Бога и выполнении Его заповедей. И капитан Брюно является примером этого. Он вместе со своей женой превратил дикий остров в чудесное место, красоту которого он видел в своих мечтах. Это было трудно, и он сказал, что без веры в Бога они бы ничего не достигли.
Искушение Стрикленда связано с борьбой в нем духовного и плотского в выражении красоты, которую они видел своим уникальным зрением великого художника. Плотская страсть была серьезным испытанием для него. Она не только грубо принуждала его к случайному сексу, порой с трагическими последствиями (как с Бланш); через эту страсть гордость прельщала его неограниченной властью над женщинами. Не случайно в разговоре с рассказчиком в Париже у Стрикленда вырываются слова, которые наводят на определенные размышления о его искусстве. Он сказал, что в Лондоне мог иметь любую женщину, стоило ему только захотеть (гл. 13).
Рассказчик часто использует слово «чувственность» для характеристики картин Чарльза Стрикленда. Плотская страсть художника требовала, чтобы эта чувственность вышла за пределы своего законного места и приобрела доминирующее значение в его искусстве. Плоть хотела победы над духом, используя свой единственный аргумент – насилие необоримым желанием. Выдержал ли Стрикленд это давление, или пал, как с Бланш?
Доктору Кутра довелось увидеть живопись Стрикленда на стенах дома художника на Таити. Впоследствии, по просьбе Стрикленда, дом был сожжен. Вот описание впечатления доктора:
Глаза его привыкли к темноте, и страшное волнение овладело им, когда он всмотрелся в расписанные стены. Он ничего не понимал в живописи, но здесь было что-то такое, что потрясло его. От пола до потолка стены покрывала странная и сложная по композиции живопись. Она была неописуемо чудесна и таинственна. У доктора захватило дух. Чувства, поднявшиеся в его сердце, не поддавались ни пониманию, ни анализу. Благоговейный восторг наполнил его душу, восторг человека, видящего сотворение мира. Это было нечто великое, чувственное и страстное; и в то же время это было страшно, он даже испугался. Казалось, это сделано руками человека, который проник в скрытые глубины природы и там открыл тайны – прекрасные и пугающие. Руками человека, познавшего то, что человеку познать не дозволено. Это было нечто первобытное и ужасное. Более того – нечеловеческое. Доктор невольно подумал о черной магии. Это было прекрасно и бесстыдно (гл. 56).
Судя по впечатлению доктора, в этом творении Стрикленда его искусство достигло высшей точки, как и борьба в нем противоположных сил. Важен вопрос: почему Стрикленд захотел, чтобы после его смерти творение было уничтожено? Было ли это желание вызвано тем, что художник осознал, что темная сила страсти принудила его внести в увиденную им красоту нечто ужасное и нечеловеческое? И он, не будучи в силах противостоять страсти, все же последним усилием воли поручил Ате сжечь это произведение, чтобы не признать победу страсти? Так поступает окруженный противником боец, который видит, что ему уже не выиграть бой, но вырывая чеку гранаты, подрывает себя и противника. Другая версия, которую высказал рассказчик – Стрикленд уничтожил это произведение из гордости и высокомерия. И это ставит последний вопрос, уже не об искусстве, а самом человеке Стрикленде: победила ли гордость в его душе, или он отрекся от нее своим решением сжечь дом? Как заметил рассказчик, Стрикленд унес свою тайну в могилу. Это означает, что на эти вопросы должны отвечать уже мы, постигая через наши оценки Стрикленда и его искусства то, кем мы сами являемся в действительности.
Глава 5. Миссис Стрикленд
Все мы в известном смысле художники – поскольку создаем образы людей и мира в своем сознании, а затем наносим их на холст жизни красками слов и поступков. Получающиеся картины могут быть плохими, как картины Дирка Стрева, или гениальными, как полотна Чарльза Стрикленда. Если использовать мысль рассказчика, что художник «отдает себя в своих произведениях», то в таковых картинах мы «отдаем», т.е. являем людям некоторую часть своей личности. Что же отдала, или пытались отдать Стрикленду его первая жена?
Первая жена художника видела людей и жизнь не такими, какими они были, а такими, какими она хотела их видеть. Вот как представляла своего мужа миссис Стрикленд:
– Он не воображает себя гением и даже не очень много зарабатывает на бирже. Но он удивительно хороший и добрый человек (гл.5).
Кажется, нет ничего более далекого от реальности, чем эта характеристика. Подобного рода слепота чаще всего поражает людей, которые думают все время о себе, а затем, в зависимости от принятой гипотезы о себе, присваивают в своем мнении другим людям определенные, удобные для названной гипотезы качества. Кстати, а какова эта гипотеза о себе у миссис Стрикленд – какие, например, цели преследовала она, устраивая завтраки для писателей? Читаем:
Она так их идеализировала, что ей и вправду думалось, будто, принимая их у себя или навещая их, она живет иною, более возвышенной жизнью. Правила, согласно которым они вели свою жизненную игру, ее не смущали, но она ни на мгновение не собиралась подчинить им свою собственную жизнь. Их вольные нравы, так же как необычная манера одеваться, их нелепые теории и парадоксы занимали ее, но ни в какой мере не влияли на ее убеждения (гл. 4).
В этом отрывке, как, впрочем, и на протяжении всего романа, рассказчик показывает себя тонким психологом, умеющим немногими штрихами точно раскрыть характер человека. Гипотеза миссис Стрикленд о себе проста: она живет возвышенной жизнью, а другие вокруг нее лишь камни занятной мозаики, оттеняющие эту возвышенную жизнь. Кажется, что это довольно странно для такой не особо выдающейся персоны. В конце концов, кто она такая в этой среде известных писателей?
Судя по всему, для нее это было неважно. Миссис Стрикленд имела собственные убеждения, в которых важную роль играла идея ее превосходства через возвышенность. И именно эта идея лежала в основе попыток миссис Стрикленд вернуть покинувшего ее мужа. Она полагала, что своим великодушием, эффектным прощением одержит верх над предполагаемой соперницей. Но когда выяснилось, что Чарльз Стрикленд покинул ее вовсе не ради другой женщины, она осознала, что ее брак уже не спасти:
Миссис Стрикленд в отчаянии обратилась ко мне:
– Вы-то хоть меня понимаете?
– Не совсем. Вы хотите сказать, что могли бы простить его, если бы он оставил вас ради другой женщины, но не ради отвлеченной идеи? Видимо, вы полагаете, что в первом случае у вас есть возможность бороться, а во втором вы бессильны?
Миссис Стрикленд бросила на меня не слишком дружелюбный взгляд, но ничего не ответила. Возможно, что я попал в точку (гл. 15).
Гордость говорила миссис Стрикленд, что она возвышеннее окружающих, и ее возвышенность – та сила, которая будет исправлять других. И тут вдруг выясняется, что ее соперница вовсе не человек, а… живопись. Все достоинства миссис Стрикленд имели смысл, если ее сравнивать с другой женщиной. Здесь же они не имели никакого значения, и она сама была второстепенным, легко пренебрегаемым обстоятельством. И женщина не выдержала – под действием уязвленной гордости переход к крайней злобе был мгновенным:
– Но теперь – теперь все кончено. Для меня он чужой человек. Пусть умирает с голоду, одинокий, заброшенный, без единого друга, – меня это не касается. Надеюсь, что его постигнет какая-нибудь страшная болезнь. Для меня он больше не существует (гл. 15).
Похоже на проклятие, особенно учитывая то, что Стрикленд в романе умирает от проказы. Как же так получилось, что вполне добропорядочная супруга, готовая на многое ради мужа (в том числе на принятие его пути художника) потерпела столь сокрушительную неудачу и закончила ненавистью? Ответ прост – она не понимала своего мужа и не могла дать ему то, в чем он нуждался. Ее восприятие людей и мира было иллюзорным, и рассказчик хорошо видел эту неподлинность, ненастоящесть. И он, наверное, чтобы не было недомолвок, подчеркивает это в сцене разговора с миссис Стрикленд уже после смерти Чарльза:
