Вирджиния Вулф
Дневники: 1915–1919

Полная версия

23 октября, вторник.

Нужно признаться, что я нашла здесь еще одну описку, но, если не относиться к этому с юмором, я начну ненавидеть дневник, поэтому его единственным шансом на жизнь является мое безропотное принятие ошибок. Я помню, что мы гуляли и печатали, а к чаю пришла Маргарет [Ллевелин Дэвис]. Какие же блеклые эти пожилые женщины! И Маргарет, в частности, быстро теряет блеск своей красоты: к сожалению, кожа грубая и бледная, как у жабы. На этот раз мы полностью захвачены революцией³¹³ в Кооперативе, фигурами мистера Кинга³¹⁴ и мистера Мэя³¹⁵, а также новыми возможностями. Время от времени я получаю пощечину, напоминающую о моем крайне незначительном положении в этом мире, и тогда я впадаю в депрессию, начинаю копаться в своих недостатках, но дело в том, что вокруг меня неправильная атмосфера. Думаю, Л. чувствует то же самое по отношению к Гордон-сквер. Потом меня поразила забота, с которой пожилые и внимательные люди относятся друг к другу: «Нужно возвращаться, а то Лилиан будет беспокоиться». А еще у них постоянно возникает усталость или простуда, возможно, отчасти это связано с безбрачием, отчасти с ощущением, будто мир вращается вокруг них, что весьма естественно для Маргарет. Но, несмотря на уязвленное самолюбие, ее доброта и отвага, разумеется, всегда покоряли меня.

24 октября, среда.

Л. отправился на какое-то дурацкое собрание³¹⁶, но еще он собирается отнести выбранный нами образец бумаги мистеру Байлзу³¹⁷, которого как-то раз встретил на выходе из редакции «New Statesman». Я немного попечатала, а затем поехала к Джанет. Со временем, конечно, начинаешь радоваться сырости и ветру, поскольку они защищают от воздушных налетов, а ужасный озноб от них уже прошел. Так что сегодня я почти не ворчала из-за сильного дождя и холодной, мрачной, нечеловеческой, первобытной погоды. Как же радостно бывать у Кейсов: такой там радушный прием, такое предвкушение китайского или индийского чая, яиц, свежего хлеба и масла, еще и верхнюю одежду высушат! Эмфи, как всегда, энергична, разговорчива и непоследовательна; она говорила о том, как прошел ее день, о слуховом аппарате, о сахаре и меде – все это звучало свежо, разумно и, очевидно, являлось плодом опыта, который не озлобил и не состарил Эмфи, но и не развил у нее существенных способностей к концентрации. Она удалилась писать свои заметки, а после чая (ее любимое занятие) мы с Джанет разговаривали, и, как обычно, все прошло хорошо. Они переживали, что я опоздаю на свой поезд, и отправили меня на Финчли-роуд³¹⁸, где пришлось ждать целых 15 минут. Ехала в компании матери и трех ее сыновей, которые заставили всех пожилых джентльменов смутиться и в то же время с искренним умилением наблюдать из-за своих газет за их поцелуями и кривляньем.

25 октября, четверг.

В силу регулярных обстоятельств³¹⁹ мне пришлось провести весь день в лежачем положении. Однако это время скрашивает стоящая на наклонной подставке печатная машинка, за которой я работаю в своей кровати. Мы сделали пробный оттиск двух страниц на бумаге нужного размера, и результат очень хорош. У нас будет мягкая бумага с желтым оттенком. Пришло меланхоличное письмо от Оттолин, в котором она жалуется на возраст и уродство, на усталость от Лондона и чувство, что она никому не нужна, – все это правда, я полагаю, поэтому мы приняли ее приглашение; с моей стороны это скорее жалость, хотя и симпатия сохраняется. С нами обедали Саксон и Барбара. Мы сдаем Эшем-хаус этой группировке: Ник и Саксон будут вращаться вокруг Барбары, которая краснеет, но сияет в свете их восхищения, будучи очень изящной, милой и по-матерински теплой. В ее присутствии Саксон, как обычно, нежен и, конечно, неразговорчив, а еще он урчит словно закипающий чайник. Поскольку она говорит лишь простые и понятные вещи, мы с Л. были немного сонными, но договорились, что она займется печатью, когда Ник вернется (во Францию). В понедельник я еду с Саксоном в Эшем.

26 октября, пятница.

Ночью либо холодно, либо сыро, либо ветрено, так что мы крепко спим, хотя уже почти полная луна. Мы столкнулись с проблемой корма для Тинкера. Характер пса делает его требовательным гостем. Сегодня мы пошли искать ветеринара и обнаружили, что он занимает часть большого красного дома позади нашего. Мы заглянули в комнату, накрытую к чаю, а скатерть на столе светилась словно бриллиант; вошла девушка, и краем глаза я заметила зал, вымощенный черно-белой плиткой, – очевидно, это прекрасный дом, разделенный теперь на несколько частей. Только что вернулась Нелли, и опять начался привычный смех. Мы дали Лотти 5 шиллингов за то, что она так хорошо справилась в одиночку.

27 октября, суббота.

Сегодня днем мы как раз собирались в казармы Кингстона за военным билетом Л., освобождающим его от воинской службы, когда зазвонил телефон. На том конце я услышала непривычный и, очевидно, довольно нервный голос Клайва, который спрашивал, можно ли с нами поужинать. Похоже, трещины будут заделаны очень быстро³²⁰. Мы прогулялись через парк, не смогли получить документы, пили чай в Кингстоне и, наконец, купили мне наручные часы за 15 шиллингов – круглый, яркий и полезный механизм, на который я постоянно смотрю и понимаю, что он действительно экономит время. Мы вернулись поздно, пришел Клайв и был, на мой взгляд, очень веселым и весьма разговорчивым; он завел много зайцев и ловко за ними гоняется, если те убегают, а еще он достаточно безобидно и умеренно хвалил сам себя. Клайв так бодр и по-прежнему умен, что мне нравится проводить с ним вечера. В придачу и Л. был весьма добродушен и учтив. Мы сплетничали, прыгая с темы на тему: персонажи, французские книги, интриги³²¹ Мэнсфилд и т.д. Клайв был одет в свой стандартный костюм каштанового цвета, волосы зачесаны назад, чтобы скрыть лысину, а брюки натянуты не так высоко, как обычно, – словом, он был на высоте. Адриан получил предписание врачей больше не заниматься земельными работами³²².

28 октября, воскресенье.

По-прежнему никаких налетов: видимо, легкий вечерний туман удерживает врага от нападений, хотя ночью все еще достаточно светло из-за очень яркой луны. Те, кто на этой неделе покинули Лондон, должно быть чувствуют себя немного глупо. Идеальный октябрьский день: солнце светит сквозь оставшиеся на деревьях красные листья. Дабы провести побольше времени в обществе Л., я решила пойти с ним в Стейнс³²³. Мы прогулялись от Шеппертона³²⁴ через Лалхем³²⁵ в Стейнс вдоль реки – плоская и очень тихая местность, постепенно превращающаяся в город. Розовые кресла были расставлены вокруг переполненного, но не роскошного чайного столика: множество маленьких тарелочек, крошечных ножей. Гостям предложили угощаться самостоятельно. Там был испытывающий некоторые трудности мистер Лок, а вскоре появились Алиса, Флора, Клара и Сильвия³²⁶ – возникло жуткое ощущение, будто вся Хай-стрит Кенсингтона ввалилась в комнату. Нормальность происходящего произвела на меня впечатление: ничего прекрасного, ничего определенного, – как странно, что природа в изобилии создала именно такие типажи. Затем служанка объявила: «Мистер Стерджен³²⁷», – и Флора выбежала из комнаты с криком «Иду!». Все сказали: «Ох! Ах! Как здорово!» – так театрально, словно вся эта сцена была частью спектакля. Мы ушли после второго акта; Тинкер сорвался с поводка и убежал, но вернулся. Теперь мы дома; очень холодно; к нам заглянул Герберт [Вулф], и вот мы сидим у огня – поскорей бы уже воскресенье следующей недели.

На следующий день Вирджиния отправилась вместе с Саксоном в Эшем, после чего поехала в Чарльстон и вернулась домой в Хогарт-хаус в пятницу. Две следующие записи сделаны в Эшемском дневнике (Дневник II), а потом Вирджиния возвращается к Дневнику III.

29 октября, понедельник.

Приехала с Саксоном. В Льюисе очень темно, ни одного огонька; миссис Эттфилд сказала, что не ждала нас так поздно. Сад в полной темноте; ничего не видно; всю ночь дул ветер.

30 октября, вторник.

C тех пор как мы уехали, в деревне мало что изменилось; грачи и чайки летают над полем, половина которого распахана. Утро выдалось дождливым, но потом распогодилось, и мы пошли к Килликам³²⁸ за молоком. Листва деревьев вдоль дороги окрасилась в лимонно-желтый цвет, но почти не облетела. Рано утром над деревьями кружат грачи. Яиц очень мало; сливочное масло в Льюисе в дефиците. Молоко у Килликов по 7 пенсов за кварту [≈ 1,14 л]. Подсолнухи пожухли, сад неухоженный и сухой. Уилл [Эттфилд?] ничего не сделал.

2 ноября, пятница.

Уже почти «воскресенье следующей недели», хотя и не совсем, – вообще-то даже не близко, так как прямо сейчас Л. читает лекцию в Беркенхеде³²⁹, а потом еще целую ночь, полагаю, будет ехать домой ко мне³³⁰. Я нахожу невозможным чтение после поездки по железной дороге; не могу открыть Данте³³¹ или думать о нем без содрогания – отчасти из-за огромного количества газет. Лотти принесла мне все скопившиеся выпуски «Times». Я чувствую себя так, словно много двигалась и продолжаю двигаться, лишь бы поддерживать жизнь. Я имею в виду, что поездки в Эшем и Чарльстон скорее отвлекали меня от мыслей о том, насколько странно и одиноко я себя чувствую. Одиноко не в прямом смысле, конечно. Сначала я провела 2 дня с Саксоном – много разговоров, усиленных его повышенной теплотой близости. Он все еще удивляется собственным ощущениям: вынимает их, смотрит, как они сочетаются, хочет убедиться в их качестве. Конечно, качество очень высокое. Единственный минус в том, что недостаток мужественности в каком-то смысле и украшает и принижает его. Рискну предположить, что это влияние не очень заметной, невыдающейся натуры Барбары. Но, конечно, Саксон по-своему изыскан: такой чистый, мудрый, добрый и чувствительный. Самое любопытное, что он не способен принимать решения и инстинктивно избегает риска, стремясь к бездействию и неподвижности. Когда нужно заказать такси или уголь, он нерешителен как семидесятилетняя старая дева. В интеллектуальном же плане Саксон достаточно самоуверен, но дотошен. Он влюблен и в то же время доволен тем, что Барбара выходит замуж за Ника.

В Чарльстоне появилась новая гувернантка, мисс Эдвардс, очень симпатичная, довольно резкая, не слишком воспитанная или образованная молодая женщина, которая, надо полагать, привыкла покорять своими огромными глазами, белокурыми волосами, прямыми темными бровями, а теперь чувствует себя не в своей тарелке – там, где ее привлекательность не имеет значения. Некому строить глазки – кроме Банни, который сохраняет невозмутимость. Но она воспитывает Джулиана, контролирует его, а ее французский, очевидно, звучит гораздо естественней английского. Я хотела спросить, что она думает по этому поводу. Вчера весь день шел дождь, поэтому я никуда не выходила; утром писала об Аксакове³³², а после обеда сидела в студии. Дункан рисовал стол, а Несса копировала Джотто³³³. Я выдала все свои обрывки сплетен. По сути своей они великие, эти художники: очень мало самосознания, а там, где у меня колючки и выступы, в их разуме – широкие и гладкие пространства. Тем не менее, на мой взгляд, мало кто обладает более сильной хваткой и напором, чем Несса. Лишь двое маленьких и очень активных мальчиков держат ее в напряжении. Мне нравится то ощущение целостной природы в действии, которое она создает. Я имею в виду, что в работе Несса очень практична и профессиональна, в отличие от Дункана и Банни, которые в каком-то смысле, конечно, любители. Полагаю, это влияние детей и ответственности, но я всегда помню, что в ней сильна любовь к фактам. Сегодня утром ко мне в комнату пришел Джулиан, сразу же свернулся калачиком на кровати и продолжил читать книгу с изображением райской птицы. Он сказал, что прочел «Историю» Гардинера³³⁴ около пятидесяти раз. Ему не понравились короли, потому что они скучные, но интересен Ньюкасл³³⁵. Насколько я поняла, история Ирландии надоела Джулиану своей бесформенностью, а еще он не мог понять, почему в Американской революции³³⁶ не было правой стороны, и это его раздражало. Джулиан считает, что если бы мы уступили в вопросе налогов, то добились бы цели без их ведома, как это случилось с другими нашими колониями. Квентин позвал его на урок, иначе бы он еще долго говорил. Испытываешь настоящий шок, обнаруживая, что ребенок наследует эти старые головоломки и рассуждает о них. Как жаль, что для каждого следующего поколения не может быть новой истории, и до чего ж странно передавать старье новым мозгам! Осмелюсь предположить, что однажды он будет много работать. Это признак старости, когда начинаешь интересоваться молодым поколением и видишь в нем большую добродетель?

Но я была рада приехать домой и почувствовать, что моя настоящая жизнь вернулась – жизнь с Л., я имею в виду. Одиночество – не совсем верное слово; кажется, что личность человека эхом разносится по всему пространству, когда рядом нет того, кто может вместить в себя эти вибрации. Написано не очень вразумительно, но и само чувство странное, словно брак – это завершение игры музыкальных инструментов, и звук одного-единственного проникает в душу, точно скрипка, лишенная своего оркестра или фортепиано. Скучная сырая ночь, так что я буду спать. В наше отсутствие, разумеется, произошел налет.

3 – 5 ноября, суббота – понедельник.

На самом деле налета не случилось, но с учетом состояния наших нервов (то есть нервов Лотти и Нелли) отключение электричества было воспринято как знак, и, когда это произошло, я, стоя на кухонной лестнице, вдруг поняла, что именно отключение света в будущем станет для нас сигналом. Однако, открыв входную дверь, я услышала обычный шум и голоса жителей пригорода, возвращавшихся домой, а затем мою уверенность подкрепил вернувшийся свет. Мы легли в постель и уснули. Я проснулась без пяти минут семь утра, прислушалась, но ничего не услышала и уже была готова распрощаться со всеми своими ожиданиями, когда поняла, что за дверью стоит Л. Он прокрался в дом словно мышь и уже позавтракал. Мы проговорили так долго, как только смогли: темы перетекали одна в другую, внезапные паузы и всплески, – божественное удовольствие от восстановления нашей гармонии. Л. ехал домой всю ночь. Наиболее пикантным для меня стал его рассказ о спорах, расспросах и экспериментах. Миссис Экхард³³⁷ втягивала Л. в обсуждение всевозможных тем, пока он подрезал ее деревья. Его ладони до сих пор черные от сажи манчестерской коры. Мы гуляли у реки и довольно рано легли спать. Отрицая свою усталость, Л. провалился в сон и спал, пока его не разбудили.

В воскресенье я закончила с Аксаковым; преимущество писательства в том, что оно превращает выходной день в будний, несмотря на рев военной музыки и церковных колоколов, почти всегда начинающийся около 11 часов утра, – шум, на который другие люди не имеют права. Поскольку был прекрасный день, мы прогулялись вдоль реки и через парк, вновь встретив нашего Уолтера в компании мужчины, похожего на школьного учителя. В нижней части парка, где растут кедры, оленей не было. К чаю пришел Перера, и я оставила его наедине с Л., опасаясь получить еще какие-нибудь кружева. Однако я полагаю, что, благодаря успеху цейлонского бизнеса³³⁸, Л. теперь грозят золотые часы. «Daily News»³³⁹ в трех разных местах разразилась негодованием.

Сегодня мы были в Лондоне, только что вернулись и сидим в ожидании ужина. Предвкушая интересные события и остроумие автора, я потратила 8 пенсов на журнал с любовными письмами миссис Асквит³⁴⁰, а они оказались такими же плоскими, слабыми, вульгарными и безграмотными, как если бы их написала миссис Глин³⁴¹, – есть что-то высокомерное, словно она снисходила до писанины. Мы, как обычно, пошли в Лондонскую библиотеку, а на выходе столкнулись с мрачной дамой без шляпы, секретаршей Л. – Аликс³⁴². Она шла искать факты, которые глаз Л. обычно находит гораздо быстрее. Мы заметили, что дыра на Пикадилли почти заделана, но стекол в окнах универмага по-прежнему нет. Леонард пошел в издательство «Williams & Norgate» по поводу своей книги и задержался там настолько, что, сидя в чайных комнатах Клиффордс-Инн, я успела основательно возненавидеть миссис Асквит. Разговор был жарким: Л. обвинили в подлости только из-за того, что он предложил свою книгу Беллам (с подачи Маргарет³⁴³). Возможно, удастся договориться, но их человек – некомпетентное и глупое существо, которое никогда не уступит и продолжит качать права. В метро за верхний поручень держался Малкольм Макнатен³⁴⁴, седой, элегантный и с виду явно преуспевающий.

6 ноября, вторник.

Печальный факт заключается в том, что на текущий момент, 5:30 вечера, Тинкер пропал. Его выпустили в сад, он прокрался в соседний дом и, по-видимому, обнаружив открытую калитку, сбежал. Пропажу заметили после обеда. Л. безуспешно искал его по округе. Мы сели на автобус до Кингстона и в последний, будем надеяться, раз посетили призывной пункт. После ожидания в уже знакомой комнате с двумя деревянными лавками, висящим полотенцем и серым пальто цвета хаки Л. выдали бумагу, в которой сказано, что он «полностью и перманентно освобожден от военной службы». За продажу такого документа, вероятно, можно выручить £500. Мы были очень расстроены пропажей спаниеля, который нам так понравился, и сообщили в полицейский участок. Их огромная доброта и здравый смысл произвели большое впечатление. После подачи заявления они позвонили в Кью, и сержант полиции сказал: «Премного вам благодарен, сэр». Как грустно снова искать потерянного пса. После истории с Тимом³⁴⁵ даже мне трудно сохранять оптимизм.

10 ноября, суббота.

Еще одним печальным фактом является то, что я пропустила несколько дней: среду и четверг – из-за поздних возвращений домой, а пятницу – из-за мрачного настроения и серьезных споров с Л., явно не способствующих писательству. Однако нужно разобраться с разгулом, хотя я и не признаю, что именно он стал причиной нашего уныния. Несса не спала, а я провела день в Блумсбери. Сначала отнесла свои часы мастеру на Поланд-стрит³⁴⁶, и он сказал, что их нужно только почистить; потом пошла в «Omega», где в полутьме Роджер водил трех болтливых француженок по выставке и, как обычно, делал вид, будто французские манеры и язык вызывают у него особый восторг. Картины мерцали в полумраке; особенно меня впечатлил Гертлер³⁴⁷; работы Ванессы тоже очень хорошие, а у Дункана, как мне показалось, они милы и лишь претендуют на красоту. Фейт³⁴⁸ нервничала и тряслась, пытаясь заставить меня посмотреть ее показ платьев, ведь это был день частных просмотров. Мы пили чай в швейной комнате, ходили взад-вперед, поедая сухой пирог, пока Мэйбл пришивала подкладку в углу, а Роджер писал письма на коленке. Потом появилась Несса, и мы ушли; по дороге домой я купила пальто абрикосового цвета. Пила чай на Гордон-сквер; меня постоянно озадачивает обновленное соглашение, из-за которого там нет гостиной³⁴⁹. Несса обдумывает какую-то новую схему образования³⁵⁰: 6 мальчиков, репетитор и гувернантка – все это она планирует на следующее лето. Мисс Эдвардс стала регулярно встречаться с солдатами на холмах, и, боюсь, ее сил на воспитание детей не хватит. Это была прелюдия к вечеринке на Гордон-сквер 46, куда я отправилась в сырость и слякоть ради двух часов жизни, которые, впрочем, принесли удовольствие. Обычные гости и привычное ощущение пребывания в знакомой, но возбуждающей атмосфере, где все люди, о которых мы привыкли думать, были во плоти. На полу сидело множество лохматых молодых женщин в янтаре и изумрудах. Молли, Ванесса и я являлись воплощением почтенной зрелости. Оливер казался нашим дружелюбным и веселым дядюшкой. Рэй походила на бабушку, очень властную, упитанную и авторитетную. Большую часть времени я провела с Оливером, а когда часы пробили десять, то встала и ушла – пример добродетели, если таковая существует. Потом нас накрыло уныние. Л. был раздражительным, удрученным и холодным. Мы легли спать. Я проснулась с ощущением провала и усталости. Это состояние накатывало на меня волнами целый день. Мы гуляли по берегу реки на холодном ветру и под серым небом. Оба согласились, что жизнь без иллюзий – отвратительная штука. Иллюзии не хотели возвращаться, но все же вернулись в 8:30 вечера, когда мы сидели у камина, и после наших веселых кривляний день подошел к концу.

Сегодняшний день был очень радостным, несмотря на худшее сочетание стихий, которое только можно представить: лютый холод, грозовое небо и дождь. Л. ходил в приют для пропавших собак, но безуспешно. Мы развесили объявления, однако надежда почти иссякла. Уже два дня нет писем.

11 ноября, воскресенье.

Воскресенье, очевидно, становится для нас тем же, чем оно было для наших отцов, – временем бурной светской жизни, и, поскольку исконно это скучный священный день, замысел не так уж плох. Но я все равно не знаю, чем можно оправдать наш обед у Веббов.

[Текст ЛВ] Я опрометчиво дал согласие иногда писать здесь страничку-другую, и теперь В. призывает меня сдержать слово, а, поскольку это отвлечет меня от чтения речей Джозефа Чемберлена³⁵¹, я не вижу причин отказываться. Мы ходили на обед к Веббам, а еще там были мистер и миссис Тоуни³⁵². Ранее я уже встречался с ней, но не с ее мужем. До их прихода Веббы сказали нам, что он идеалист. Теперь, познакомившись, я могу только добавить, что он идеалист с черными зубами. Один из худших обедов с Веббами, на котором мы были. Вирджиния сидела между мистером В. и Т., а я – между их женами. Миссис В. почти сразу начала говорить о Комитете по реконструкции³⁵³, в котором она состоит. Она болтала без умолку, и каждое десятое слово было «комитет». Ей, очевидно удалось изобрести комитеты по делам младенцев, лунатиков, больных, инвалидов и мертвецов, но ее план или Вселенная явно не будут завершены, пока она не придумает комитеты для трудоспособных и безработных. Однако она не теряет надежд. Тем временем Вирджиния сидела в одном углу, а я в другом, и мы оба погрузились в молчание, пока миссис Т. занималась бессмысленными расспросами Веббов о женщине со сломанным бедром из лазарета профсоюза Уолтемстоу. Сразу после обеда мы сбежали и поехали на автобусе от Вестминстера в Хаммерсмит, очень холодном, но освежающем после всех этих комитетов.

Л. был знаком с ними; вернувшись домой, мы обнаружили в гостиной много людей: Розалинду с Арнольдом Т.³⁵⁴ и Кэ Кокс. Розалинда – маленькая, бледная, с темными глазами и копной волос, спокойная и решительная с виду женщина – мне понравилась, чего не могу столь же уверенно сказать о ее муже. Он показался мне гораздо более заурядным и простым, чем о нем привыкли думать. Однако мы оживленно беседовали об искусстве и литературе, а еще я заметила, что Розалинда задумывается, когда с ней говорят, – хороший знак. Насколько можно судить, она так сильно подкована в литературе, что уже почти считается специалистом. Я имею в виду, что если узнать ее поближе, то можно обнаружить некую тщательно выстроенную теорию, объединяющие все ее чувства к литературе. Например, ей не нравится «Король Лир»³⁵⁵. Но (или, скорее, поэтому) она показалась мне весьма выдающейся личностью, во всяком случае, по сравнению с умниками из Блумсбери. И пока мы сидели в полумраке с шерстяными пледами, я все гадала, того же ли она сорта. Время от времени мне казалось, будто полуаристократическое происхождение породило в ней некий старомодный этикет. Ее взгляды на правильное отношение к кухаркам и гувернанткам, несомненно, благопристойны. Наверное, это связано с разницей между образованием Оксфорда и Кембриджа. Странно думать о том, насколько же сильно повлияла эта разница на чей-то разум, даже на мой собственный, полагаю, хотя я там никогда не училась и по своей природе критически отношусь к данным учреждениям. А вот с Арнольдом, как мне показалось, нелегко разговаривать напрямую.

12 ноября, понедельник.

Сегодня, как обычно по понедельникам, Лондон. Мы пошли в «Omega», и, пока осматривались внутри, вошел Роджер, что немного смутило меня, отчасти из-за его собственных представленных там картин, а также потому, что я не люблю говорить об искусстве в его присутствии. Однако он занялся росписью стола и исчез. Потом мы отправились на Гордон-сквер, чтобы забрать мой зонтик, две фотографии и заколку для волос, оставленные там, и кто же мог открыть дверь, как не Клайв? Он пригласил нас войти; в одном из больших кресел сидела Мэри Хатчинсон – жалкая полусонная женщина, на мой взгляд. Она всегда выглядит очень подавленной и покорной. Я выкурила полсигареты с золотистым фильтром и выслушала несколько гарсингтонских сплетен. КМ разорвала отношения с Оттолин в письме, написав: «Ты больше не будешь изображать Графиню перед моей кухаркой», – или что-то в этом роде. Вскоре мы ушли; я отправилась в «Mudie’s», а потом купила «Главную заметку»³⁵⁶, чтобы тщательней изучить Р.Т.; Л. встречался с Эдгаром ради таинственного интервью³⁵⁷. Я вернулась домой со своей книгой, которая после Тургенева³⁵⁸ уже не кажется виртуозным произведением, а если не заострить свое внимание на некоторых моментах, то повествование вообще представляется отрывочным и пустым. Л. в суфражистской организации, а я наблюдаю за тем, как 3 огненных шара раскаляются докрасна.

13 ноября, вторник.

Я должна снова пожаловаться на то, что люди мне не пишут. Я им не пишу, но они-то чего? И книга из «Times» не пришла, чему я, впрочем, даже рада, поскольку хочу заняться романом³⁵⁹. На днях Л. начал свою книгу и уже написал две главы. Он трудится как одна из тех косилок, за которыми я наблюдала из окон Эшема, круг за кругом, без спешки и отдыха, пока, наконец, последний маленький квадрат пшеницы в середине поля не будет скошен, – и все готово. Сегодня днем мы уже начали печатать. Нашим первым важным открытием стало то, что пружины неровные, а шарики разные по весу. Мы, вернее Л., более-менее исправили это и напечатали 300 копий первой страницы³⁶⁰, но, несмотря на в целом очень хорошие результаты, хотелось бы иметь еще один станок. Очень холодный день и, можно сказать, уже начало зимы: на деревьях практически не осталось листьев и резко повеяло морозом. Комната после чая – это, безусловно, маленький участок света посреди глубокой тьмы. Л. готовит лекцию, которую он прочтет в Хаммерсмите, а я буду председательствовать в Женской гильдии³⁶¹.

14 ноября, среда.

Л. прочел свою лекцию, а я председательствовала в Гильдии. Меня всегда озадачивало, зачем туда приходят женщины, если только им не нравится сидеть на чужих стульях, не в своих комнатах, без газа, света и с другими женщинами. Видимо, они не обращают на это внимания; никто из них не мог сказать и слова, за исключением миссис Лэнгстон. Сегодня вечером миссис Аллан – румяная, ясноглазая, проницательная, но не очень просвещенная женщина – целый час выступала на Конгрессе³⁶². Ее речь можно считать докладом, хотя и не слишком интересным. Когда мы обе закончили выступать, вопросов не последовало, и она перешла к еде, но говорила не о продовольствии в стране, а об ужине и чае, которые подают в Торки³⁶³. На эту тему она рассуждала свободно и даже страстно в течение 15 минут. Пороки импортеров и преимущества самоконтроля были подробно проиллюстрированы примерами. Л. вернулся около 22:30 после гораздо более успешного вечера в СДК, где среди слушателей были солдаты и индус. Слуги поехали навестить Берта в больнице Эпсома³⁶⁴, Л. безрезультатно сходил в собачий приют, а мы наконец прогулялись до Кью и заметили, что огромные каштановые деревья стали голыми и черными как чугун. Дюжина мужчин ловили рыбу в тихой воде под шлюзом – радостный признак несокрушимой стабильности. Мы зашли к одному небольшому печатнику, у которого есть два станка и один пресс на продажу, и проговорили с ним около получаса. Трудно принять решение, но, вероятно, мы купим один станок и на время откажемся от тех усовершенствований, который Риддел [неизвестный печатник] считает необходимыми, но, по-видимому, не может обеспечить³⁶⁵. К тому же, эти станки в рабочем состоянии и стоят всего £14 или £15.

И снова день без писем.

15 ноября, четверг.

Еще один день без писем, если не считать выговора от ЛПТ за то, что я сказала или не сказала про поэзию Арнольда³⁶⁶ о природе³⁶⁷. На этот раз меня тянет ответить им, что бессмысленно и бесполезно, но уж очень хочется выразить протест против потока оксфордского высокомерия. Весьма успешно мы отпечатали еще одну страницу, что заняло у нас все время до чая, а затем в полумраке отправились к мелкому печатнику, который вот-вот должен прийти и осмотреть помещение для нашего станка. Ему помогает маленький мальчик ростом с Джулиана. Подвал этого печатника вчера затопило из-за женской бани по соседству. Он очень точен в своих выражениях – возможно, это результат окололитературной профессии.

19 ноября, понедельник.

Мелкий печатник пришел, когда мы доделывали последнюю страницу, и пробыл у нас около часа, пока Лотти не позвонила в колокольчик с целью, оставшейся непонятной для него, как человека, который скорее всего не дает у себя обеды. Мы внесли аванс в £10 и получили за них резак, а также оговорили поставку печатного станка к 14 января. Проблема таких людей – их словесный поток: личные истории они рассказывают очень подробно; полагаю, это некая форма хороших манер. В пятницу мы ходили на концерт³⁶⁸ и, когда заиграла английская часть, вышли в переулок с сомнительной репутацией, примыкающий к задней части Бонд-стрит³⁶⁹, – он напомнил мне место для азартных игр лакеев великих людей из романа Теккерея³⁷⁰. Пила чай в «Spikings» с некоторыми представителями высшего класса, напоминавшими домашних псов, которым угрожает холодный душ. Они говорили о нехватке автомобилей. Я купила пару чулок и вернулась домой.

Чулки были частью подготовки к Гарсингтону. Из этого приключения мы вернулись 2 часа назад. Трудно передать полное впечатление, за исключением того, что оно мало чем отличалось от моих ожиданий. Люди, разбросанные по комнате цвета сургуча: Олдос Хаксли, играющий с большими круглыми дисками из слоновой кости и зеленого мрамора – шашки; Бретт³⁷¹ в брюках; Филипп [Моррелл], облаченный в лучшую кожу; Оттолин, как обычно в бархате и жемчугах, – и два мопса. Литтон развалился в огромном кресле. Слишком много безделушек для настоящей красоты, слишком много запахов, шелка и горячего воздуха, которым тяжело дышать. Все воскресенье гости толпами ходили из одной комнаты в другую: из гостиной в столовую, из столовой в спальню Оттолин. Иногда это ощущение ослабевало, но все же день тянулся очень долго. Утром мы принимали Фредегонду³⁷², а затем после чая я провела примерно час у камина с Оттолин. Выйдя на прогулку, мы столкнулись с автомобилем, полным пестрых и не располагающих к себе молодых людей, одного из которых я забыла, но он там точно был, так как я насчитала четверых. Наиболее заметный из них Эван Морган³⁷³ – маленькое рыжее недоразумение с клювом вместо носа и без подбородка, в целом напоминающее хилого бентамского³⁷⁴ петуха, бегающего под ногами. Однако он, очевидно, самым тщательным образом подготовлен к тому, чтобы стать поэтом и эксцентриком, судя по безответственному блеску его речи, несдержанности и одежде, которая, должно быть, скопирована с известнейшего портрета Шелли. Но он был невинен как цыпленок и столь же глуп, что остальное не имело значения. В целом Оттолин мне понравилась больше, чем тому способствовали ее друзья. Ее энергичность казалась достоинством, а в частной беседе пустословие уступило место явным вспышкам проницательности. Ужас происходящего в Гарсингтоне, конечно, велик, но стороннему наблюдателю очевидно, что Оттолин с Филиппом в своем поместье предлагают хорошие условия³⁷⁵, которые люди принимают не очень-то благодарно. Однако разобраться, кто виноват в сложившейся ситуации, не под силу человеческому разуму: они довели себя интригами и настолько запутали отношения, что едва ли здраво оценивают друг друга. В таких условиях, я думаю, Оттолин заслуживает некоторой похвалы за то, что держит свой корабль на полном ходу, и у нее это явно получается. В Гарсингтоне нам было весьма комфортно: очень много еды и обрывки разговоров, сшитые в целый ковер. Строго поговорив с Филиппом, Л. заставил его прийти сегодня в парламент. Он слабый, дружелюбный и очень терпеливый человек, который делает все, что может, и видит лучшее в людях, которые по природе своей ему не нравятся. Мы поехали домой через Оксфорд (там я купила две записные книжки, а Л. – трубку, мы пили кофе и посмотрели колледжи), Рединг³⁷⁶, где мы пообедали, Илинг³⁷⁷, откуда уже вернулись в Ричмонд. Едва мы оказались дома, появилась Аликс, которая только что ушла, но я пропустила большую часть встречи, чувствуя необходимость принять ванну.